Эмиграция и депортация в 1932‑1945 годах 3 страница

Таким образом, уже с первых дней начала действий оперативных групп жертвами их становились десятки тысяч мирных жителей. Гейдриховские палачи не гнушались никаких зверств. Цифры уничтоженных людей звучали в их докладах подобно количественным показателям производителей, скажем, холодильников.

В очередном донесении оперативной группы Д за номером 153, например, сообщалось: «Все населенные пункты в районе действий спецкоманд очищены от евреев. За отчетный период времени расстреляно 3176 евреев, 85 партизан, 12 грабителей и 122 коммунистических функционера. Общее их число составило 79 276 человек».

Оперативная группа С в сводном отчете за № 17 докладывала: «В соответствии с полученными указаниями во всех оккупированных городах Белоруссии проводилась ликвидация функционеров государственного и партийного аппаратов. То же самое касалось и евреев… Оперативной командой 4а за последние дни расстреляно 1107 взрослых и 661 молодых евреев. Всего же ею по состоянию на 6. 09. 1941 ликвидировано 11 328 евреев».

Расстрелы, расстрелы и расстрелы. Вот еще несколько выдержек из донесений различных команд:

— Оперативная команда номер 6: «Расстреляно 10 000 евреев».

— Оперативная команда номер 8: «Ликвидировано 113 евреев».

— Оперативная группа Д: «За указанное время расстреляно 2010 евреев».

Слухи о зверствах гитлеровских оперативных групп распространились подобно степному пожару. Евреи панически бежали из населенных пунктов, к которым подходила война. Теперь они осознавали грозившую им опасность, и гейдриховцам стало действовать сложнее.

Охотники за людьми пошли тогда на различные хитрости и трюки. Вот что сообщает один из таких деятелей: «Евреям города было предложено прибыть в определенное место для переписи и отправки в лагерь. Пришло около 34 000 человек, в числе которых женщины и дети. У всех у них были отобраны ценные вещи и одежда, ликвидация же их заняла несколько дней».

В Киеве, по сообщению оперативной группы С, евреям было предложено переселиться в другие места. Нашлось свыше 30 000 человек, которые, благодаря хорошо продуманной организации, верили в это вплоть до экзекуции.

Холодный бюрократический язык палачей не отразил размеры горя, гнусности и мерзости, обрушившихся на российское еврейство. И даже показания чудом уцелевших свидетелей не могут передать картину совершавшегося мракобесия: убийств сотен тысяч ни в чем не повинных людей. Ямы и рвы, заполненные трупами, женщины с младенцами на руках, жуткие сцены на краю могил.

Майор Рёслер, командир 528‑го пехотного полка, дислоцированного в Житомире, услышал как‑то в конце июля 1941 года беспорядочную ружейную стрельбу. Поспешив к месту происшедшего, он увидел страшную и омерзительную картину. Прямо перед ним находился ров, наполненный бесчисленным количеством трупов евреев обеих полов и самого различного возраста. Майор потом вспоминал: "На горе трупов лежал старый еврей с пышной седой бородой, на левой руке которого висела прогулочная трость. Поскольку он еще порывисто дышал, я обратился к стоявшему рядом полицейскому с просьбой пристрелить его, на что тот с усмешкой ответил: «Да я ему вогнал уже семь пуль в брюхо, так что он вот‑вот подохнет».

Евреи в одной из деревень попрятались, услышав о приближении немцев. Когда каратели въехали в деревню, они увидели только женщину, стоявшую на краю дороги с ребенком на руках. Она отказалась указать место, где спрятались беглецы. Тогда какой‑то эсэсовец вырвал у нее из рук ребенка, схватил его за ноги и разбил голову ударом о дверь. «Раздался звук, будто бы лопнула камера на колесе. Звук этот я буду помнить всю свою жизнь. Обезумевшая женщина выдала схорон», — вспоминал один из членов команды.

В Риге некий эсэсовец увидел двоих евреев, несших небольшое бревно. Достав неторопливо револьвер, он выстрелил в одного из них, сказав: «Для такой работы достаточно и одного».

Когда было отдано распоряжение освободить латышское гетто, на нескольких носилках оттуда стали выносить больных евреев. Подошедший эсэсовец, выхватив пистолет, расстреливал их, переходя от носилок к носилкам.

Оперативные группы «потрудились» основательно. К началу зимы 1941/42 года они доложили в Берлин: группа А — ликвидировано 249 420 евреев, группа В — 45 467 евреев, группа С — 95 000 евреев и группа Д — 92 000 евреев.

На оккупированной части Советского Союза было образовано немецкое гражданское управление, подчинявшееся министру по делам восточных территорий Альфреду Розенбергу. В это управление входили рейхскомиссариаты «Остланд» (Восток) и «Украина», которые подразделялись на генеральные комиссариаты. Ключевую позицию в управлении восточными областями занимал рейхсфюрер СС. Указом фюрера от 17 июля 1941 года на Гиммлера возлагалась задача «полицейского обеспечения восточных территорий» и предоставлялось право отдачи распоряжений рейхскомиссарам в рамках своих задач. Но еще до этого Гиммлер назначил высшими руководителями СС и полиции в качестве своих особо уполномоченных группенфюрера СС Ханса Прютцмана — «Север» (Рига), группенфюрера СС Эриха фон Бах‑Зелевского — «Центр» (Минск) и обергруппенфюрера СС Фридриха Еккельна — «Юг» (Киев). В середине 1942 года к ним добавился бригадефюрер СС Геррет Корземан («Кавказ»). Эти особо уполномоченные имели каждый в своем распоряжении по полку полиции общественного порядка и несколько подразделений войск СС. И они получили такие же задачи по ликвидации евреев и коммунистов, как и командиры оперативных групп. Так что по оккупированным территориям прокатилась вторая волна насилий и убийств. Сформировав отряды вспомогательной полиции из числа прибалтов и украинцев, они попытались перекрыть «достижения» оперативных групп. Особо отличился Еккельн, отряд которого ликвидировал только за август 1941 года 44 125 человек, в основном евреев.

Точное число людей, экзекутированных подразделениями особо уполномоченных, неизвестно, однако о масштабах их деятельности свидетельствуют сводные данные на конец 1941 года: всего было убито 500 000 евреев, из них порядка 300 000 оперативными группами.

Несмотря на подобные «успехи», целый ряд командиров оперативных групп и карательных отрядов постарались перевестись из них в другие службы и подразделения: командир оперативной группы Раш уехал в отпуск, да так и не возвратился, Нёбе в ноябре попросил подменить его своего заместителя в управлении РСХА Вернера, начальник спецкоманды Шульц удрал уже в сентябре, а криминальоберсекретарь Кён, у которого сдали нервы, застрелился.

Высший руководитель СС и полиции Минска Бах‑Зелевски, страдая от галлюцинаций и явления ему призраков замученных и расстрелянных людей, в результате нервного расстройства попал в госпиталь Хоэнлихена.

На вопрос врача о причине его состояния, Бах‑Зелевски пробурчал: «Чему тут удивляться. Разве вы не знаете, что происходит в России? Ведь там ликвидируется весь еврейский народ».

Когда же он обратился к рейхсфюреру СС с вопросом, нельзя ли положить конец всей этой дикой истории на Востоке, Гиммлер закричал на него: «Это приказ фюрера! Евреи — носители большевизма… Попробуйте только отдернуть свои пальчики от еврейского вопроса, тогда увидите, что будет с вами».

Большинство участников карательных операций, за исключением кучки прирожденных садистов и убийц, также находились в подавленном состоянии. Бригадефюрер СС Эберхард Херф написал даже в управление кадров штаба СС, что хотел бы «бежать с Востока, поскольку сыт уже всем по горло».

Тем не менее в оперативных группах сформировались коллективы людей, пропитанных идеями солдатского долга, жестоких, готовых к выполнению любого приказа руководства, потерявших человеческий облик и превратившихся в бездушных автоматов. Таковой была элита «черного ордена» под эгидой «Мертвой головы», оторванная от внешнего мира и буржуазных моральных категорий, сама определявшая для себя социальные и этические критерии. Недаром в течение ряда лет этим людям вдалбливалось: они должны прочувствовать упоение властью, высокое чувство элиты, дозволенность превращения остальных людей в объекты биологических лабораторных испытаний.

К тому же карательные операции и массовая ликвидация людей проводились на бескрайних просторах России, вдали от привычной обстановки, и воспринимались многими как нечто потустороннее. Однако когда впоследствии палачам предъявили обвинение за содеянное, они быстро утратили геройское чувство и из новогерманских избранников превратились в простых обывателей с типично немецкой сентиментальностью и слезливостью.

Группенфюрер СС Турнер, действовавший в Сербии, говорил: «Хорошей эту работу не назовешь». Но признавая это, оперативные группы продолжали тысячами уничтожать людей и прежде всего евреев, рассчитывая даже на сочувствие добропорядочных арийцев. После окончания войны начальник оперативной команды 4А Пауль Блобель считал даже, что их, ликвидаторов и карателей, следовало бы пожалеть, заявляя: «Наши люди, осуществлявшие экзекуции, страдали от нервного перенапряжения гораздо больше, чем их жертвы. С психологической точки зрения они пережили нечто ужасное».

Жандармский унтер‑офицер Фриц Якоб жаловался, что ему приходилось заниматься ликвидацией евреев вдали от родного очага, в длительном отрыве от семьи.

Гиммлер хорошо понимал обывательские души своих подчиненных и старался при малейшей возможности поднять их моральный дух, и постоянно твердил о необходимости спасения немецкого народа и нордической расы.

«Многие из вас знают, — обратился он однажды к членам оперативных групп и команд, — что значит видеть перед собою 100, а то 500 и даже 1000 трупов. Пройти сквозь это и остаться, за исключением обычных человеческих слабостей, порядочными людьми — много значит и делает нас закаленными и твердыми. Это — еще ненаписанная страница славы в нашей истории».

Фантазия его была неистощима. Чтобы снять с массовых убийств характер преступления, на одном из совещаний с рейхсгауляйтерами он произнес целую речь, пронизанную чувством самооправдания и самоуспокоения.

Даже в беседах с ближайшими сотрудниками он приуменьшал размеры и размах уничтожения евреев, используя любые аргументы, чтобы утопить в пустословии весь ужас расправы с ними. В то же время Гиммлер чувствовал внутреннюю изолированность, наблюдая за тем, с каким отвращением смотрит на его действия окружающий мир. К нему ежедневно обращались самые различные лица, пытающиеся спасти евреев.

В одном из своих обращений к гауляйтерам Гиммлер сказал: «Подумайте о том, что многие люди, в том числе и члены партии, обращаются ко мне или в соответствующие органы, отмечая, что хотя, вообще‑то, евреи и большие свиньи, но стоит помиловать такого‑то, наиболее порядочного из них. Осмелюсь утверждать, что, исходя из числа таких обращений и просьб, в Германии гораздо больше приличных евреев, чем все, вместе взятые».

Пытаясь выйти из этой изоляции, он уверял самого себя и своих карателей, что все они — некий инструмент тысячелетней миссии, орудие осуществления дела, которое взорвет представления человечества о мире. "Нельзя рассматривать вещи, исходя из позиции маленького "я", — говорил он, — необходимо судить обо всем с учетом общегерманских интересов и требований. А это связано иногда и о самопожертвованием".

Не уставая подбадривать карателей, выполнявших «тяжелую работу», Гиммлер заявлял: «Могу сказать вам, что простой немец испытывает страх и отвращение при виде всего этого. Но в том‑то и дело, что, отказываясь от своей миссии, мы не были бы немцами, а тем более германцами. Это необходимо, хотя и ужасно».

Оперативные группы он посещал и лично. В Минске наблюдал за расстрелом 200 евреев, испытав при этом шоковое состояние.

Обергруппенфюрер СС Карл Вольф, начальник штаба СС, с трудом удержал его на ногах, сказав сопровождавшим их лицам: «Пусть посмотрит, на что воодушевляет этих людей». Придя в себя, Гиммлер произнес патетическую речь о необходимости держаться до конца. «Присутствующие, по всей видимости, заметили, что мне было противно видеть эту кровавую баню, — говорил он, — но каждый должен выполнять свой долг, как бы тяжело при этом ни было».

А командиру оперативной группы Нёбе он указал на необходимость изыскать новые методы умерщвления. Так возникла мысль о создании газовых автомашин.

Командиры оперативных групп не слишком‑то надеялись на убедительность выступлений Гиммлера, опасаясь за состояние дисциплины в своих подразделениях и проявлений садизма. В соответствующих инструкциях поэтому говорилось о необходимости проведения экзекуций в сжатые сроки, чтобы палачи не успели прийти в себя.

Олендорф распорядился, чтобы ни один из его подчиненных даже не подходил в одиночку к своим жертвам. Экзекуции должны были проводиться только по приказам начальства и коллективно, чтобы исключить у карателей чувство личной вины. Он запретил и одиночную стрельбу, дабы не вызвать беспорядочную расправу, «Заботы» эти не имели, естественно, ничего общего с гуманностью. С большой неохотой Олендорф использовал впоследствии газовые машины, чтобы не вызывать у своих солдат дополнительных психологических эмоций: ведь трупы в них оказывались в дерьме, с искаженными лицами и в неестественных позах.

Командир оперативной группы С Отто Раш каждого из карателей повязывал коллективной ответственностью за убийства. Пролитая кровь должна была стать средством, которое сплачивало бы их. Поэтому у него на казнях постоянно присутствовал весь состав подразделений.

Не был обойден ни один психологический трюк, чтобы облегчить палачам их работу. Взять хотя бы языковую терминологию: слово «убийство» не употреблялось. Его заменяли такие выражения, как «особая акция», «особое обращение», «исключение», «чистка», «переселение» и «приведение в исполнение». Пропаганда постоянно талдычила, что евреи — не люди. Их называли не иначе как «вредителями» или «паразитами».

Американский историк Рауль Хильберг, внимательно проанализировавший деятельность оперативных групп, отмечал, что существенной частью операций но уничтожению людей было «психологическое обоснование и оправдание» этой деятельности. Будто бы это вызывалось необходимостью не допустить возникновения эпидемий и воспрепятствовать сотрудничеству евреев с противником. В Прибалтике евреев ликвидировали за «нападки» на вермахт, в Ново‑Украинке — за «некоторые перегибы и крайности», в Киеве — «за поджоги», в других местах — за «оппозиционный дух».

«В России, — оправдывался Гиммлер в 1942 году в своем послании итальянскому диктатору Бенито Муссолини, — нам приходилось расстреливать значительное число евреев — как мужчин, так и женщин. Не только женщины, но и подростки были там информаторами и связниками партизан… К тому же евреи повсюду инициировали саботаж, вели разведывательную и подрывную деятельность, организовывали банды».

Тезис о том, что все евреи — партизаны, получил свое распространение уже в начале 1942 года. Это позволяло не только затушевывать расправу над евреями, проводимую оперативными группами, но и привлекать к этому в отдельных случаях подразделения вермахта.

Поскольку командование сухопутных войск нередко использовало оперативные группы для выполненной чисто военных задач (уничтожение рассеянных и попавших в окружение подразделений противника), то между войсковыми командирами и представителями Гейдриха с самого начала установились хорошие отношения, Так, руководство оперативной группой А считало, что контакты с 4‑й танковой армией носят «тесный и сердечный характер». Паника среди евреев и начавшиеся боевые действия партизан побудили военных обращаться за помощью к оперативным группам. В сентябре 1941 года командование 17‑й армией попросило оперативную группу навести порядок в Кременчуге, поскольку там неизвестными злоумышленниками трижды выводился из строя кабель дальнепроводной связи. В августе начальник службы тайной полевой полиции 30‑го корпуса капитан Кремер потребовал выделить ему в помощь подразделения оперативной команды, так как он получил сведения о готовящемся нападении евреев в украинском городке Кодыма на немецкие войсковые части.

Ликвидация евреев казалась некоторым военным (естественно, не всем) не таким уж противоправным явлением. Так, генерал‑фельдмаршал Вальтер фон Райхенау в приказе по своей 6‑й армии указал: «Солдаты, носители великой народной идеи, должны с пониманием относиться к необходимости осуществления строгой, но справедливой кары по отношению к еврейским недочеловекам».

А командование 17‑й армии распорядилось в случае проведения актов саботажа в ее тылах, сокрытия зачинщиков и исполнителей расстреливать евреев, в первую очередь комсомольцев. Оперативная группа А в этой связи докладывала, что подразделениями группы армий «Центр» по состоянию на декабрь 1941 года было ликвидировано 19 000 партизан и преступников, в большинстве своем евреев.

Армии Адольфа Гитлера, воевавшие в России, использовали в своей практике и концентрационные лагеря. Например, командир 30‑го корпуса в качестве противодействия партизанам применял взятие заложников, которые содержались в концентрационном лагере. Такие лагеря были образованы при 124‑м пехотном полку в Кучук Мускомии, при 266‑м пехотном полку в Вармутке и при 72‑м мотопехотном батальоне в Форосе.

Военный комендант Джанкоя, опасаясь вспышки эпидемии в подчиненном ему концлагере, потребовал, чтобы оперативная группа Д совместно с подразделением тайной полевой полиции ликвидировала всех находившихся в лагере евреев.

Подобные требования и просьбы носили столь частый характер, что штурмбанфюрер СС Линдов из главного управления имперской безопасности воскликнул с возмущением: «Гестапо — это не палач для вермахта».

Чем более разворачивалась партизанская война против немецких оккупантов, тем чаще обращались военные за помощью к руководству оперативных групп. Когда начальник генерального штаба сухопутных войск Гальдер проводил совещание с командующими армий в Орше в декабре 1941 года, он услышал ряд одобрительных отзывов об оперативных группах, типа: «Эти люди для нас дороже золота, так как обеспечивают пути подвоза и снабжения войск, что позволяет нам не отрывать на эти цели войсковые подразделения».

Оперативная группа А была первой, выступившей на борьбу с партизанами, когда они были обнаружены в конце сентября 1941 года в районе Ленинграда. Командир этой группы Шталеккер сосредоточил там основную ее часть и сам пал в начале марта 1942 года в одной из схваток с партизанами. Гиммлер тут же использовал появившуюся возможность истребления евреев под лозунгом борьбы с партизанами.

А Гитлер еще в июле 1941 года сказал: «Эта партизанская война имеет и свои преимущества, так как позволяет нам уничтожать все, что только противостоит немцам».

Шеф СС замаскировал армию своих карателей под видом антипартизанских подразделений, назвав их официально «подразделениями по борьбе с бандами». Оперативные группы превратились в стационарные управления полиции безопасности. Их подчинили Бах‑Залевскому, назначенному начальником подразделений по борьбе с бандами. Он же получил в свое распоряжение и пять полков полиции общественного порядка, а также местную милицию. К концу 1942 года в его отрядах насчитывалось 14 953 солдата и 238 105 сотрудников вспомогательной полиции.

Действия этой армии время от времени поддерживались подразделениями вермахта и войск СС. Переведенный на северный участок фронта Еккельн начал в конце февраля 1942 года операцию под названием «Болотная лихорадка», направленную против партизан и евреев. По завершении он доложил: «Убито 389 партизан, расстреляно 1774 подозрительных лица, ликвидировано 8350 евреев».

За этой акцией последовали операции под названиями «Сбор урожая», «Гамбург», «Альтона», «Хорнунг», «Нюрнберг». И все они преследовали основную цель — уничтожение евреев. Петля стягивалась все туже и вокруг евреев, не имевших никакого отношения к партизанам. Их сгоняли в гетто и концентрационные лагеря. На восточных оккупированных территориях проживали еще 100 000 евреев, из них 68 000 — в городах. Вот против них‑то и был направлен новый смертельный удар.

В центре проведения этой акции находилась Белоруссия, которая новыми господами была переименована в Вайсрутению. Полицейские батальоны и бригады вспомогательной полиции проводили облавы в одном городе за другим. Обитатели гетто расстреливались из автоматов. Уже немного оставалось времени до того момента, когда был бы ликвидирован последний еврей. Но тут совершенно неожиданно свой протест высказал один из самых коррумпированных партийных функционеров — гауляйтер Вильгельм Кубе, генеральный комиссар Вайсрутении.

Кубе исходил при этом из тех соображений, что подобные полицейские действия окончательно подорвут экономику восточных территорий. Еще Шталеккер предупреждал: «Немедленное исключение всех евреев, задействованных в рабочем процессе, нежелательно и практически невозможно, особенно в больших городах».

Однако оберштурмбанфюрер СС Эдуард Штраух, командовавший там ликвидаторами, гнал и гнал их фанатично и безостановочно вперед. Вспыльчивый и тщеславный властелин Белоруссии Кубе понимал, что экономике страны угрожает неминуемый крах, поскольку евреи составляли основную массу квалифицированных рабочих и мастеровых. Вместе с тем его возмутило и то, что эсэсовские команды приступили к своим действиям, даже не поставив его в известность.

27 октября 1941 года в Слуцке появился начальник штаба 11‑го полицейского батальона и доложил гебитскомиссару Карлу, что через несколько часов в городе начнется ликвидация евреев. Тот испугался последствий этой акции и попросил не трогать мастеровых. Но его просьбу проигнорировали. 30 октября он доложил генеральному комиссару Кубе: «Город представляет собой ужасную картину. Полицейские, и в особенности литовская вспомогательная полиция, с необычайной жестокостью выволакивали евреев из жилищ и гнали на улицу… Повсюду раздавались выстрелы и лежали трупы расстрелянных».

Карл попытался спасти что еще было можно и с пистолетом в руке буквально выгонял карателей с фабрик.

Вильгельм Кубе поднял вопрос о наказании офицерского состава этого полицейского батальона за недисциплинированность.

«Самое настоящее безобразие — закапывать раненых, но еще живых евреев, как это имело место в Слуцке, — писал он в своем обращении, — Такими методами нельзя поддерживать порядок и спокойствие в Вайсрутении».

Старый антисемит Кубе, который в 1934 году заявлял, что «носители чумы должны быть уничтожены», ничего не имевший против «организованного» уничтожения русских евреев, увидев несколько тысяч немецких евреев, депортированных в Минск для уничтожения, неожиданно превратился в их защитника.

Кубе узнал, что среди этих евреев были бывшие немецкие солдаты Первой мировой войны, даже награжденные орденами и медалями. Гауляйтер составил список таких людей и обратился в главное управление имперской безопасности с просьбой об их помиловании, будто бы никогда и не слышал об «окончательном решении еврейского вопроса».

Получив это послание, Гейдрих вспылил, заявив своим ближайшим сотрудникам, что перед ними стоят более важные задачи, чем заниматься пустой болтовней о евреях, проводить отнимающее много времени расследование и отрывать людей от более важных дел. Кубе же он ответил: «Сожалею, что по прошествии шести с половиной лет после принятия нюрнбергских законов мне приходится даже отвечать вам на это».

Но Кубе не хотел ничего понимать и взял немецких евреев под свою защиту.

«Странное отношение к еврейскому вопросу», — недоумевал оберштурмбанфюрер СС Штраух, пока до него не дошло, что один из видных гауляйтеров рейха превратился в защитника евреев. В полном недоумении Штраух заявил: «Мне непонятно, почему из‑за каких‑то евреев среди немцев возникают разногласия. Приходится констатировать, что мне и моим людям предъявляются обвинения в варварстве и садизме, тогда как мы лишь выполняем свой долг… В то же время я понимаю, что характер наших действий недостоин немецкого народа, народа Канта и Гёте. Если отношение всего мира к немцам будет подорвано, то вина ляжет на нас самих (то есть на СС)».

Кубе не ограничился тем, что назвал карателей варварами. Он заменил свою эсэсовскую охрану на штурмовиков и стал саботировать приказ о ликвидации евреев где только мог.

На 1 марта 1942 года Штраух запланировал проведение очередной акции по уничтожению евреев, отдав распоряжение о сборе 5000 евреев в определенном месте для «переселения». От сотрудников Кубе евреи узнали об истинных целях этой операции и отсоветовали соплеменникам идти в гетто. Так что удалось арестовать лишь единицы. Говоря о поведении генерального комиссара, Штраух отмечал: «Он накричал на моих людей, обзывая их и понося всячески. Выражения: „Это — свинство“ и „Мы еще поговорим об этом“ были самыми мягкими».

Штраух в тревоге доложил о происходящем своему начальству. Гиммлер пожаловался на Кубе его непосредственному шефу — министру по делам восточных территорий Альфреду Розенбергу, и тот пообещал приструнить критикана. Но Кубе и на это не отреагировал, зная, что другой его начальник, рейхскомиссар Востока Хинрих Лозе, тоже относился к аппарату Гиммлера отрицательно. Новую акцию СС — операцию «Котбус» — преподносили как антипартизанскую, Кубе вновь подверг резкой критике. В своем донесении Розенбергу он назвал подобные действия «опустошительными и разорительными», так как полиция расстреливает не столько партизан, сколько обыкновенных крестьян. («У 4500 убитых было захвачено всего 492 винтовки».)

Руководство СС не знало, как разделаться со своим противником в Минске. Однако в ночь на 22 сентября 1943 года Кубе был убит бомбой, подложенной под его кровать служанкой, советским агентом. Гиммлер просто сиял, заявив по поводу смерти Кубе: «Это просто счастье для отечества».

В итоге операции по уничтожению евреев из 2,5 миллиона в оккупированной части России было ликвидировано 900 000 человек. Еще до начала изгнания оккупантов с советской земли штандартенфюрер СС Пауль Блобель предпринял меры по уничтожению оставшихся следов. Возглавив спецкоманду, получившую название «команда 1005», он стал вскрывать места массовых захоронений и сжигать трупы на железных колосниковых решетках, обливая их бензином. Остававшиеся кости перемалывались. Огни осквернителей могил освещали зловещим светом последний акт трагедии, никогда ранее не имевшей место в завоевательных походах и войнах.

Не успела закончиться кампания по уничтожению евреев в России, как Гиммлер отдал распоряжение к началу новой фазы массового уничтожения людей. Вместо карательных отрядов стали появляться стационарные фабрики смерти, а вместо расстрелов — отравление газом. Инициатором всего этого стал группенфюрер СС, имперский наместник «Варты» Артур Грайзер, на территории владений которого проживали еще 100 000 евреев. Он потребовал их уничтожения.

Гейдрих выслал туда спецподразделение во главе с хауптштурмфюрером СС Ланге, оснащенное газовыми автомашинами, уже опробированными в России. Тот отыскал в 60 километрах северо‑западнее Лодзи старый заброшенный замок, как нельзя лучше подходивший для его целей, в котором и началось истребление евреев сразу в трех газвагенах.

Транспорты евреев поступали на железнодорожную станцию Кульмхоф (Хельмно) а оттуда — в замок. Там арестованных раздевали догола и направляли на «помывку в душ», набивая до отказа крытые автомашины. Как только закрывались дверцы, в кузов по скрытому шлангу начинали поступать выхлопные газы, которые и умерщвляли жертвы. Команда из отобранных для этих целей заключенных изымала последние ценные вещи и сбрасывала трупы в подготовленные ямы и рвы. Команда эта получала привилегию располагаться в подвалах замка в ожидании прибытия следующей партии из гетто.

Машины смерти были еще очень примитивными, в результате чего отравление наступало не всегда. По инструкции процедура должна была длиться не более пятнадцати минут, на деле же продолжалась порой более часа. Некоторых людей закапывали даже живыми.

Слухи об этом дошли до Генриха Мюллера, который вызвал к себе референта по еврейским вопросам Айхмана и приказал ему провести ревизию в Кульмхофе. Айхман выехал в замок и проследил за течением всей процедуры. Позднее штурмбанфюрер СС вспоминал:

«Я последовал за газовой автомашиной и стал свидетелем такого ужаса, которого ранее никогда не видел. Машина подъехала к длинному рву и остановилась, задние дверцы были тут же открыты, и из кузова стали выбрасывать трупы, еще не остывшие. Кто‑то из принимавших узников клещами принялся вырывать у одного из трупов зубы. Не выдержав этой картины, я убежал в свою автомашину и уехал, будучи не в состоянии произнести ни слова».

Какой‑то врач в белом халате предложил Айхману взглянуть в глазок внутрь газовой автомашины, но он отказался, заявив, что не в силах этого сделать.

По возвращении Айхман сказал Мюллеру, что с трудом выдержал поездку, так как увидел «такой ужас».

Специалисты по массовым убийствам стали усовершенствовать средства уничтожения…

Из 3 миллионов евреев, зарегистрированных по переписи 1931 года в Польше, около 2,3 миллиона оказались на территории, оккупированной немцами. В первые же месяцы основная масса их была направлена в гетто, которые сначала рассматривались нацистами как сборные пункты для запланированного переселения, но затем превратились в места ожидания смерти.

«Евреев необходимо уничтожать где бы они нам ни встретились, — орал генерал‑губернатор Польши Ханс Франк, выступая перед своими сотрудниками. — Всех польских евреев мы не можем расстрелять или отравить газом, поэтому необходимо изыскивать средства для их уничтожения в больших количествах…» И Гиммлер принял меры для решения этой проблемы, основываясь на эксперименте в Кульмхофе. На территории Польши — как в генерал‑губернаторстве, так и в так называемых воссоединенных областях была создана целая сеть фабрик смерти, в которых можно было уничтожить не только польских евреев, но и евреев со всей Европы. К тому же в распоряжении Гиммлера оказалась команда палачей‑техников, осуществивших операцию под названием «эвтаназия», в ходе которой было умерщвлено 100 000 душевнобольных — «недостойных жить» людей, как об этом цинично было заявлено нацистским руководством.

Дата добавления: 2015-10-28