Николай Тихонов. 30 страница

Известно и то, что летом линяют все звери лесные!

И то что зимой на медведе будет и сало и шерсть!..

Были бы острые когти, были бы зубы стальные,

Были б сердца мужские и незапятнанна честь!..

Кончилась прополка в горах. Калой и Иналук поехали в Назрань искать человека, чтобы написать жалобу на Чаборза и на хозяина земли за их обман и самоуправство. Просить начальство заступиться за горцев и заставить виновных возместить убытки за погубленный урожай или хотя бы вернуть арендные деньги и посеянное зерно.

Жалобу эту написал им ингуш - учитель единственной двухклассной школы, которая была в крепости. Он даже пошел с ними к писарю начальника участка и вручил ему их бумагу. Но когда они вышли, он безнадежно махнул рукой:

- Я думаю, не найти вам у них ничего! Гиблое это дело, как камень, брошенный в речку, - сказал он, расставаясь с братьями. - Как бы вам еще не нагорело за то, что вы заставили старшину снять цепь. Начальники злы стали. Везде и во всем видят бунт...

Расставшись с учителем, братья пошли на вокзал посмотреть на поезд. Это было особое удовольствие. Доехать до Назрани и отказать себе в этом они не могли.

На радость им поезд скоро пришел.

Хоть братья и видели и знали, что паровоз железный, но им он казался живым чудовищем.

- Ты погляди, как пыхтит, как дышит... Нелегко и ему! - говорил Калой.

А когда паровоз свистнул и пошел, он вздрогнул, как ребенок. Удивительное это было зрелище, когда на колесах один за другим уползали привязанные друг за друга целые дома вместе с людьми!

- Да, - сказал Иналук, вздохнув, - весь ум на земле Аллах отдал христианам!

- Зато на том свете мы вечно будем в раю, а они в аду!.. — ответил Калой.

- Об этом мы ничего не знаем... - в раздумье сказал Иналук.

- Как ты не знаешь? А Коран?

- Очень просто, - ответил Иналук. - Вот эту машину я сейчас видел и трогал. А что на том свете, мы узнаем, когда умрем. Но кажется мне, что тот, кто на земле придумывает такие вещи, как эта арба, на которой за один раз может уехать целый аул с вещами и со скотом, -тот и на том свете придумает себе что-нибудь хорошее!

- При мне, я прошу тебя, так не говори, - сказал Калой серьезно. - Это начало неверия. А все наши беды только из-за него.

Иналук не стал ему возражать.

Они зашли в лавку, чтоб купить кое-что для дома. Женщины просили их достать мыла. Они давно уже перестали мыться и даже стирать глиной и золой. А Дали намекнула мужу, что ей хотелось бы иметь железку, которая делает одежду гладкой.

За прилавком стоял пожилой ингуш в зеленом сатиновом бешмете с серебряной цепочкой поперек груди. На голове у него была красная турецкая феска. При первом взгляде на него братья поняли, что перед ними старший сын Гойтемира, которого они видели когда-то только в детстве. Он был похож на отца, как две капли воды.

Купец, не глядя, поздоровался с ними, продолжая взвешивать соль и ссыпать ее в сумку женщины. Та внимательно следила за его руками и, не выдержав, возмущенно воскликнула:

- Эй, мужчина, что же ты делаешь? Ты же на каждом весе обвешиваешь меня!

- Не говори глупостей! - возразил купец.

- Ты же мусульманин! - не унималась покупательница. - А мусульманину пользоваться чужим добром - грех! В судный день с тебя спросится за это!

Сын Гойтемира посмотрел на нее, словно увидел в первый раз, а потом расхохотался, не стесняясь гнилых зубов.

- Дура! - сказал он наконец. - Так до судного дня надо же мне чем-то прожить?

Ошеломленная откровенным признанием и не найдя что ответить, женщина ушла, бормоча что-то себе под нос.

Калой с интересом наблюдал за развеселившимся богачом. «Вот, оказывается, каково семя Гойтемира... Пауки! И смерти не боятся!»

- Если не столкнешься с глупым, не узнаешь и своего ума — самодовольно гудел хозяин магазина, с трудом переставая смеяться. — Она не знает, что если купец не выгадает, когда покупает товар, то на продаже его он уже никогда не наживется!.. Чем могу быть для вас полезен?

Сделав нужные покупки, братья ушли. Они не заметили, как сын их бывшего старшины исподволь приглядывался к ним. Задав один лишь посторонний вопрос - не горцы ли они - и получив утвердительный ответ, он изменился в лице...

Домой братья возвращались ночью, чтобы меньше было встреч. Потому что каждая из них - с сельской ли милицией или с казачьим разъездом — могла сулить только неприятности. А в горы невозможно было проехать незамеченными ими.

Ехали тихо, думая о своем. Но вот слабый попутный ветер донес голоса, конский топот... Следом ехало несколько всадников.

- В кусты! Пропустим! - приостановил Быстрого Калой.

- Потом все равно обгонять! На развилку! Посмотрим, куда свернут, и - в другую! - ответил Иналук.

Братья на рысях помчались к перекрестку.

Но их уже заметили. Конский топот усилился. Началась погоня.

- Стой!.. Стой! - услышали братья и по-русски и на своем языке. И прежде, чем они решили, что делать, раздались выстрелы.

Над головой просвистело несколько пуль. У Быстрого подломились ноги, и он повалился. Калой упал вместе с ним, но тут же вскочил.

- Вперед! - крикнул он приостановившемуся Иналуку. - Уводи за собой!.. - и скрылся в кустах.

И тотчас проскакало шесть человек сельской милиции.

- Они на одной лошади! Далеко не уйдут! - крикнул их начальник, оставив двоих около убитой лошади. Остальные умчались за Иналуком.

А двое спешились. Подошли к Быстрому.

- Приподними за хвост! - сказал один из них другому. - Я вытащу из-под него хурджин. Надо посмотреть, что в нем, пока наши не вернулись...

Калой стоял рядом. Все видел, все слышал.

Нет, не о себе думал он сейчас, не о спасении своей жизни.

Его Быстрый... Быстрый упал... Упал...

Мысли Калоя метнулись назад, в прошлое.

Вот он жеребенок... Вот бежит на его голос, высоко закидывая тонкие ноги... Вот они вместе мчатся по ночным тропам, по скалам... Утром ржет, здоровается, тычется мордой в руки...

Быстрый - это жизнь... Упал...

Стонет грудь Калоя.

- Нечего смотреть! Бери хурджин и приторачивай к своему седлу! Дома поделимся, - донесся голос второго стражника.

Ухватившись за хвост он крякнул, приподнял круп коня. И в то же мгновение удар в затылок свалил его замертво.

- Руки вверх! - скомандовал Калой другому, направив на него револьвер. Тот обмер. Поднял руки. Калой сорвал с него винтовку. - Ложись! Лицом вниз!

Стражник повалился на землю. Калой подобрал вторую винтовку, забрал свой хурджин, сорвал с обоих стражников патронташ, вскочил на их коня и, взяв второго в поводу, ускакал в обратную сторону.

Через некоторое время он свернул с дороги и по-над опушкой леса поехал назад. Он знал, что Иналук не уйдет далеко и, если избавится от преследователей, будет искать его здесь. Ну, а если они настигнут брата? Калой сумеет посчитаться с ними...

Ветер подгонял вереницы облаков. Они то заволакивали, то открывали луну. Временами все вокруг заливалось ровным светом, но потом снова земля погружалась в глубокую тень.

Калой увидел на дороге четырех всадников. Они возвращались обратно. Значит, Иналук перехитрил их, ушел. Калой остановился, повернул коней головами к дороге, чтоб меньше быть заметным. Вот всадники подъехали к тому месту, где погиб Быстрый, потолкались вокруг лошади и, видно, подобрав своих товарищей, пустились вдогонку за Калоем.

Он знал, что ночью они никак не могут увидеть его след, и осторожно, прикрываясь кустарником, спустился вниз. На случай засады он поставил коней в разных местах и, прихватив с собой только револьвер, с предосторожностями, останавливаясь и прислушиваясь стал пробираться к дороге. Убедившись, что вокруг нет никого, он вышел. Быстрый лежал на том же месте.

Вот он четвероногий брат... помощник... Свидетель любви и горя...

Калой опустился на колени, припал к шее Быстрого. Рука бессознательно обняла голову друга, пальцы запутались в гриве... Как терпеливо заплетал ее Калой в косички! А потом она волнами рассыпалась по могучей шее... Какой он теплый... может, только ранен?

Снова показалась луна. Тень соскользнула, ушла стороной. Строгим, немигающим глазом Быстрый смотрел на Калоя, словно укорял его за слезы, которых при жизни своей он не видел у хозяина никогда.

Калой встал, хотел уйти, оставить Быстрому его последний наряд - уздечку, седло, сбрую, но вспомнил земные дела, вздохнул и снял их, чтобы не оставлять улики. Даже амулет - медвежью лапу — унес. Не помог Быстрому амулет. А может, без него он еще раньше бы умер? Кто знает, кому что помогает.

Тяжело нес на себе Калой седло, на котором Быстрый легко носил его двадцать с лишним лет... Тяжело нес. Но от всех невзгод и ударов судьбы сердце его всегда только крепчало.

Как и ожидал Калой, Иналук не ушел. Он на развилке дорог укрылся в лесу и, дождавшись, когда погоня вернулась назад, стал осторожно пробираться вслед за нею к тому месту, где упал Быстрый.

Увидев Калоя с лошадьми, Иналук был так удивлен, что не сразу поверил своим глазам.

Калой передал ему одну из винтовок и патронташ. Оружию этому не было цены. Это были новые, пятизарядные винтовки, каких в горах еще даже не видели.

Поскакали. Поздно ночью они добрались до своего аула. Лошадей спрятали в конюшню Калоя, винтовки тоже. Решили о случившемся никому не говорить.

Через два дня лошадей сбыли в Осетию. А еще через пару дней односельчане увидели у Калоя нового горбоносого кабардинца темно-гнедой масти. И немногие поверили в то, что Калой продал своего Быстрого, так как тот уже постарел. Но все знали: раз он так говорит, - значит, так надо.

Только дома у Калоя было горе. В особенности у Орци. Однажды, застав его в сарае у места, где всегда стоял Быстрый, Калой сказал:

- Это был не конь. Душа в нем была человеческая! И умер он от пули... как мужчина... Теперь он уже навсегда с тем, кому был посвящен, - с Гараком... Не будем об этом жалеть... Нам только в будущем предстоит это счастье...

Орци в удивлении посмотрел на брата! Как тот всегда находит нужные слова и понимает жизнь!

Дали и Гота, казалось, меньше переживали потерю коня. А может быть, они хотели уменьшить боль своих мужей?

Несколько дней они стирали мылом и гладили железкой все, что попадало им под руку. Сначала им это плохо удавалось. Материя горела! Но они быстро привыкли к утюгу и даже начали удивляться, как могли обходиться деревянными досками, между которыми до этого гладили одежду.

А Матас чахла. Чахла, как сосенка на скале, из-под которой выпал ее главный камень. Стоит такое деревцо на удивление всем, и зеленеет верхушкой, и птице дает ночлег в своих ветвях. Но корни его уже омывают дожди, а ветви иссушает солнце. И когда иссякнет в них сила, взятая из земли, побуреют зеленые иголочки, и рухнет оно на дно ущелья под напором осеннего ветра.

Думала ли Матас, что ей суждено увидеть Виты, или это просто надежда теплилась в ее истомленной душе, не покидала ее - только поставила она свои нары под самое окно так, чтобы, лежа на них, ей видно было родное ущелье и бесконечная ниточка узкой тропы.

Шел ли по ней пешеход, ехал ли всадник, жадными глазами вела она его по этой тропе и, не узнав, угасала, пока кто-нибудь снова не показывался впереди...

Жар ее глаз давно иссушил слезы. Тихая, грустная песня сменила жалобы на злую долю.

Любили братья Матас, как родную сестру. Калой и Орци не покупали своим женам ничего, чего бы не купили ей. Но ничто не могло спасти Матас от тоски. Бывало, подойдет к ее башне Калой, чтоб повидать ее, услышит песню, как плач, опустит голову, постоит и уйдет, не в силах нарушить ее печали.

Уйдет, а над башней Виты заблудившимся голубем вьется тихий голос женщины:

Слышите!

Ноги не в красных чувяках,

Грубый опорок их кровью покрыл.

Слышите!

Тело не в ткани из пуха.

Царь нам дерюгой ее заменил.

Слышите!

Вместо папахи кудрявой

Плоская тряпка на голове.

Слышите!

Пальцы, что знались с оружьем,

Держат лопату на слабом плече.

Слышите!

Тонкая голень не в стремени.

Кандалы это, железа звон...

Слышите!

Там, где оказии мчатся,

Синей Сибирью в оковах бредем...

Люди, молитесь за нас, безмогильных!..

Ворон, поплачь нам, когда мы умрем!..

Незаметно наступила осень. Воздух звенел от кузнечиков и цикад. День за днем в ясном высоком небе ветер гнал вереницы легких облаков. В лесах, оглашенных радостными детскими голосами, дозревали ягоды и фрукты.

Но однажды с горы на гору, от аула к аулу понеслось тревожное: «Cа-a-л-ти-и! Са-а-л-ти-и!» Это означало: идут солдаты. Идет опасность.

А спустя несколько часов в Эги-аул вошел отряд, во главе которого были жандармский офицер и Чаборз. На нем снова красовалась цепь старшины.

Отряд окружил башню Калоя. Людям аула было приказана собираться на сход.

У Калоя начался обыск.

Дома были обе женщины и Орци. Калой с утра ушел в лес, прихватив с собой топор и новую пятизарядную винтовку.

Когда в комнатах все было перевернуто и выстукан каждый камень в стене, офицеру доложили, что ни оружия, ни других вещей, уличающих хозяина башни в грабежах, не найдено. Тот приказал вывести из сарая его скотину. Жандармы вывели трех коров.

- Где лошади? - спросил офицер у Орци. Тот показал на дальнюю гору.

- Туда выгнали, пастись... - пояснил он через переводчика.

- Где разбойник Калой? - снова обратился к нему офицер,

- Если он спрашивает о моем брате, — ответил Орци, — то передай, что он не разбойник. Мы все здесь землю пашем и пасем скотину. А Калой поехал к вам, чтоб узнать, когда царь прикажет вернуть нам зерно и деньги за потравленную кукурузу.

Офицер расхохотался.

- Царь только и думает о том, как бы побольше добыть для вас денег и хлеба! - Он снял с дома окружение и приказал вести со двора коров.

В это время Дали увидела на противоположном склоне Калоя. Он шел домой. Сердце ее оборвалось.

«Как остановить его?..»

К счастью, начальник и стража стояли спиной к лесу. Она проскользнула в башню и, до половины высунувшись из окна, стала размахивать белым платком. Калой заметил, остановился. Дали перепала махать. Калой опять пошел. Она снова замахала. И Калой понял. Он зашел за кусты и скрылся из виду. Дали подождала немного, он не появился. Она вышла во двор.

- Мне поручено дать вам ответ на вашу жалобу! - говорил в это время офицер, щуря глаза и поджимая губу. Его слушали всем аулом.

- Власть не имеет отношения к аренде земли и другого личного имущества верноподданных! Это ваше частное дело. Его может рассмотреть суд. Что же касается убитых живодером Калоем Эгиевым трех скотин, принадлежавших даже не хозяину земли, на которой был ваш посев, а совсем другим, ни в чем не повинным людям, то мы за это вернем пострадавшим вот этих коров.

Внимание всех было поглощено речью офицера. Дали потихоньку зашла за башню. Отсюда она соскользнула в овраг и, перебравшись через обмелевший поток, по-за кустами побежала вверх, к лесу. Сердце у нее трепетало, как пойманная рыбка. Ей надо было во что бы то ни стало удержать Калоя от встречи с отрядом, потому что она знала: он не был готов к их приходу, а в волнении человек никогда не поступает правильно.

Когда начальник кончил свою речь, Орци обратился к нему.

- Ты слуга царя и должен быть умным человеком, - сказал он. - Но те слова, с которыми ты приехал к нам, нам трудно понять... Если я пастух, и у меня овцы не в порядке, я должен следить за ними. Я должен следить, чтобы все они мирно паслись. Я не должен бить одну и кормить другую. Почему же, когда нашу кукурузу погубил Чаборз и хозяин земли, когда они оставили нас без хлеба, это не дело власти? А когда мой брат, спасая жену Чаборза, свернул шею быкам, дело хозяев этих быков становится вашим делом и вы отбираете у меня последнюю скотину? Если уж кто и обязан вернуть хозяевам их потерю, так это Чаборз. Потому что Калой не украл быков, не съел их, а спас мать его детей!..

Когда офицеру передали речь Орци, он в гневе заметался пуще прежнего.

- Умники стали!!! - закричал он. - А кто вам дал право снимать цепь со старшины? Я вас спрашиваю! Кто дал такое право твоему брату-разбойнику? Кто он? Начальник участка? Начальник округа? Грозил применить силу! Бунт? А где его всем известный конь? Убит под ним на дороге из Сурхахи, где он совершил нападение на милицию и ранил человека! Пусть попадется! Убийца! Я посажу его за решетку! И тебя упрячу, если не перестанешь язык распускать!

Орци собрался было ответить, но старики, поняв, что разговор может кончиться плохо, закричали на него и заставили замолчать. И все-таки Орци не выдержал.

- Начальник! - сказал он срывающимся голосом. - Когда приедешь домой, вспомни меня. Подумай, чем я должен буду жить, если посев мой уничтожен скотиной, а скотину, забираешь ты?..

Народ зашумел. Жандармы погнали коров. Гота зарыдала и кинулась за ними. Но стражники конями оттеснили ее.

За все время ни слова не произнес только один Иналук. Он, словно немой, слушал и молчал.

Уезжая, начальник сказал:

- Запомните: Чаборз был, есть и будет у вас старшиной, пока мы хотим этого! А если осмелитесь перечить, знайте: бунтарей не потерпим! Предупреждаю!

Сход угрюмо глядел на расходившегося начальника. Никого из горцев он не устрашил. Они хорошо знали, что не мужество говорит в нем, не сознание правоты, а власть и сила ее.

Дали нашла Калоя.

- Что происходит в ауле? Почему ты не хотела, чтоб я шел домой? Дали рассказала мужу все. Выслушав ее, Калой решительно направился вниз. Дали кинулась следом, преградила дорогу.

- Не ходи! Ради всемогущего Аллаха! Ради моей жизни!

- Да в своем ли ты уме? - удивился Калой. - Страшнее смерти - позор! Что подумают люди?

- Нет... нет!.. Не ходи! Ради Аллаха!.. - плакала Дали, не уступая ему тропы. - Ты пойми: им ничего не стоит убить тебя! Им скажут спасибо... мы останемся сиротами! Аул останется без тебя!.. Чаборз будет радоваться!.. Чтоб мне умереть, если ты пойдешь!

- Тоба! Тоба, астах фирулла!* - с испугом воскликнул Калой. -Только этого мне не хватало! Что ж, выходит, они издеваются надо мной, над аулом, а я прячусь за женину юбку?

- Хороший мой, ну послушай меня! Ну послушай меня! Я ведь не желаю тебе позора... Я не жила бы с тобой, если б ты был трусом! Но ты не -в себе от ярости. А злость не учит уму... - Она упала на колени и обхватила его ноги. - Ну послушай меня! Захочешь отомстить - не стану тебя удерживать, я сама пойду с тобой! Но ты должен поберечь себя, чтобы вечно сражаться с ними, а не пасть от их пули на радость им! Их же вон сколько!

- Встань! Встань, говорю! - он поднял ее. - Кажется, ты права. Немного остыв, Калой обнял Дали за плечи.

- Но я их так отсюда не выпущу. Они получат свое.

- Ну, конечно! - обрадовалась Дали. - Они пойдут ущельем, а мы -поверху!.. И подальше, чтоб не подумали на наш аул. Там ты и пошлешь им свинца!.. - Она засмеялась по-девичьи молодо, задорно. - А то, что они скотину увели, так ты добудешь у них другую! Здесь Аллах взял, как ты говоришь, так в другом месте отдаст!

Калой рассмеялся.

- Зачем только вас женщинами называют! Вы же хитрее шайтана!

- Нет, мой хороший, - серьезно ответила Дали, - это не хитрость. Когда ты спокоен, я верю в твой ум, в твою удачу, в твою руку... Но когда ты расстроен, ты как все, ты можешь поступить неразумно... А мне без тебя нельзя... Неужели аулу не хватит одной Матас?!

Отряд ушел. Он двинулся вниз по Ассе, надеясь встретить возвращающегося Калоя. Чаборз не особенно верил в то, что Калой в Назрани, и в душе был рад этому, потому что встреча с ним не могла кончиться миром. А кто-кто, но он-то знал характер своего врага и не думал, чтоб тот сдался им без боя.

Отряд уже выходил из узкой горловины ущелья, направляясь к аулу Эрш, когда откуда-то с горы раздалось два приглушенных рекой выстрела.

Конь под Чаборзом споткнулся и полетел с тропы. Лошадь офицера тоже упала, а он, схватившись за руку, сломя голову понесся под деревья, стоявшие впереди. Чаборз, прихрамывая, бежал за ним. Стражники кинулись врассыпную... Одни поскакали вперед, другие побросали лошадей и, стреляя, побежали под скалы. Немного погодя, все стихло. И тишина казалась зловещей...

Отряд порознь собрался в ауле.

Офицер, падая, поранил руку. Кони его и Чаборза были убиты.

Старшина не сомневался в том, что это Калой. Однако, перепуганный насмерть, он решил не говорить этого офицеру, чтобы тот не затеял новой облавы, в которой Чаборзу обязательно пришлось бы принять участие.

В Эрш отряд заночевал. Офицера положили в кунацкую. Его лихорадило. Знахарь осмотрел его руку, сказал, что через три дня все пройдет.

Чаборз созвал сход.

Вернулся он поздно и сообщил офицеру, что отряд обстреляли охотники-хевсуры, которых сегодня утром пастухи видели на горе.

- Это опасные люди, - сказал он, - они враждуют с нами и, видимо, приняли отряд за ингушей.

Офицер, казалось, поверил старшине.

- Это не Калой, - сказал в заключение Чаборз. - Если он в Назрани, он не мог знать, что мы были у него. Если он был в ауле, он никак не мог догнать нас на таком расстоянии по верхней тропе.

Когда стемнело, Калой и Дали вернулись домой. Их с нетерпением ждали все родственники. Лицо Готы опухло от слез.

Увидев брата и невестку, Орци не мог скрыть своей радости.

- Где вы были? - воскликнул он, сияя от счастья. - Мы весь лес избегали - ни тебя, ни следа твоего! Да еще эта, как оборотень, исчезла на глазах у всего аула...

Калой ухмыльнулся. А Дали с гордостью рассказала собравшимся, как они догнали отряд и Калой перебил лошадей Чаборза и начальника.

- И это не случайно! - заключила она. - Он сказал, что не убьет их самих, а только покажет мне, как эти храбрецы умеют бегать! И когда кони упали, они так заторопились в Эрш, что верховые стражники отставали от пеших начальников! - И Дали залилась таким смехом, словно все, что с ними сегодня произошло, было не больше, чем детская забава.

- Вы стоите один другого! - не то зло, не то с одобрением заметил Иналук. - Калою иная жена, видимо, и не подошла бы! Абречка!

- Да, абречка я. Только жаль, что женщина. А мужчины должны мстить.

Проводив всех, Калой о чем-то долго говорил с Иналуком. А когда ушел и он, сладко потянулся, захотел спать.

Орци и Гота давно уже уснули. А Дали, постелив две постели, ждала. Когда муж лег, она погасила свет и пошла к нему.

- Ты что, жалеешь меня? - спросил он.

- Нет, - прошептала Дали. - Тебя нечего жалеть. Пусть жалеют своих жена офицера да Чаборза жена... Я хотела сказать тебе о другом... - она в нерешительности замолкла.

- Ну!

- Не дадут они тебе житья... - начала Дали, вздохнув. - У каждого своя судьба. Но вижу я, тебе и мне выдалась неспокойная... Жизнь твоя теперь еще больше будет в седле, под синим небом... Они травят тебя, как волка. Но известно: волчья доля не только убегать, но и огрызаться, нападать... И тут всякое может случиться... А у тебя нет наследника...

Калой почувствовал, как на его плечо упала капля с ее щеки. Он молчал.

- Мужчина без наследника - дуб без корня! А я, видно, с того раза... испорченная. Годы идут... и ничего нет... И я думаю: ты должен взять... другую... Я клянусь Аллахом и тобой, а дороже тебя у меня на земле никого, - заторопилась Дали, - никогда в жизни вы не услышите от меня упрека!.. Я буду, как своих, любить твоих детей... - она незаметно стерла назойливые слезы.

А Калой молчал.

Где-то точила мышь. Издали донесся крик ночной птицы.

И снова зашептала Дали:

- Иналук сказал: «Тебе, видимо, другая жена и не подошла бы...» Может, это он так сказал, а может, и неспроста... с намеком... И я подумала: какая я жена? Поспать да еду сготовить... Жена без детей - что сухой пенек. Ни тени от него, ни плода!..

И снова Калой не ответил ей. А Дали с помертвевшей душой ждала. Но вот он протянул руку, накрыл всей пятерней ее лицо, сжал его так, словно хотел раздавить, и задохнувшаяся Дали услышала:

- Даже самая умная из вас - все равно дура! Был у тебя плод, будет и еще, если Бог даст. А не даст, - значит, так и должно... У нас не будет, у брата будет... Для рода это все равно! Но чтоб я в дом вторую жену привел - так этого не дождется никто! Я же знаю, что ты, хоть и говоришь смелые слова, сама умираешь от страха... Не бойся. Пока ты жива, я не обновлю нашей постели...

Дали уткнулась лицом в его плечо и заплакала.

- Перестань! Людей разбудишь! - прикрикнул он, крепко обняв ее молодое и здоровое тело.

- Душа и сердце мое! - страстно прошептала она и мысленно еще горячей взмолилась: «Дай, дай мне ребенка хоть на этот раз!..»

Утром во всех горах стало известно, что возле аула Эрш отряд обстреляли хевсуры.

- Вот ведь какие отчаянные! - удивлялись простаки. - Куда забрались! Так они скоро и в самой Назрани начнут стрелять!

А вечером Иналук, Калой и их друзья снова исчезли из Эги-аула, распустив слух, что едут на туров...

Все знали: охота на туров нелегкая. За день не обернешься...

До самого снега ездили Калой и его друзья на «охоту». Убитых туров не ели. Но у братьев появились две коровы, а у тех горцев, у которых пыл сгублен посев, - зерно на зиму.

И беззубого старика цоринца Калой не забыл, сдержал слово, купил и ему хлеба.

В станице Фельдмаршальской, что по плану покорителей Кавказа замыкала в Ассиновском ущелье горных ингушей, в одну из темных ноябрьских ночей вспыхнул пожар. Горела усадьба того самого хозяина, который потравил кукурузу. Одни считали, что это Божья кара, другие - что это дело рук разоренных им ингушей. Кто из них был прав, оставалось тайной, но только с того времени двор Чаборза ночью стали охранять три кудлатые овчарки, которых на день работник спускал в темные ямы, где они не видели ни света, ни людей.

В эту же осень ночью по поселку Назрань проезжала арба с сапеткой. Она остановилась против магазина с вывеской «Братья Гойтемировы». Возница спросил у сторожа, как проехать к одному из местных жителей, и назвал имя сторожа. Тот ответил, что это он. Но так как проезжий оказался глухим, сторожу пришлось подойти к арбе. Глухой спрыгнул на землю, и, назвав стоража дорогим дядей, обнял его и... положил в арбу. Арба тронулась. Двое скрывавшихся в сапетке, засунули сторажу в рот тряпку и связали его по рукам и ногам. Арба подъехала к магазину с задней стороны, злоумышленники перенесли сторожа в магазин, а из магазина вынесли мануфактуру, чай, сахар и другие товары.

Утром сторож уверял, что подозвал и обнял его сам сатана, потому что сила в нем была нечеловеческая.

В это время во владикавказских газетах все чаще стали появляться сообщения об усилившихся в Терской области разбоях и грабежах. Самые дерзкие налеты связывали с именем знаменитого чеченского абрека Залимхана. Много, наверно, смогли бы рассказать и Калой с его друзьями. Однако в горном участке, где он жил, все было спокойно, и его никто по-настоящему не преследовал.

До Чаборза доходили слухи об эги-аульских «охотниках». Но он до поры до времени предпочитал не докладывать, веря в то, что рано или поздно Калой попадется сам.

Ведь если не мешать ему, он поверит в то, что его не подозревают, и обязательно сам приблизит развязку!..

Солнце и луна, добро и зло, любовь и ненависть, победа и поражение живут рядом. Почему это? С каких пор так повелось, Калой не знал. Но если приходило счастье, он знал, что оно может смениться горем. Если приходило горе, он верил, что оно не вечно.

Весна принесла в башню Калоя радость. Но никто не говорил о ней вслух, чтоб не спугнуть, не сглазить ее. По углам двора, на заборах появились лошадиные черепа. За дверями - камни с дырой в середине, в комнате, в нише, - Коран, завернутый в материю, на стене желто-зеленая картина с изображением мечети и письменами на арабском языке.

Все это было призвано сохранить плод, который понесла Дали.

Видно, сама природа сжалилась над ней и наградила ее за любовь и преданность.

Калой стал реже отлучаться из дому. Но признаков радости не проявлял. И только Дали знала, как иногда, забывшись, он совсем по-иному, совсем другими глазами смотрел на нее. И ей казалось, что само солнце заглядывало к ней в душу. Ей хотелось и плакать и смеяться. Но она держала себя в руках. Ведь злые силы таятся везде. Им бы только заметить человеческое счастье, так они тотчас кинутся на него и не отступят, пока не убьют.

Порой Калою что-то казалось подозрительным. Дверь ли открывалась сама по себе, скрипела ли половица. Он выходил, прислушивался и, негромко крикнув: «Шох, шейта!» * - стрелял в воздух.

Даже если в это время Дали спала, улыбка счастья набегала на ее лицо. Она знала: он стерег ее...

Но вскоре жизнь их омрачилась печалью...

Недалеко, в одинокой башне Виты, догорал огонь сердца Матас.

Калой и Орци исполняли все ее желания, даже случайно оброненное ею слово они подхватывали и предпринимали далекие поездки, чтобы купить то, что она хотела. Как-то зимой, в мороз, когда волку не вылезть из своего логова, Орци помчался в город и привез больной яблоки и виноград. Он стрелял для нее барсуков, свежевал ежей. Жены братьев тайно скармливали Матас мясо и жир этих животных. И, может, только этим и держалась она так много дней. Но, несмотря на все их усилия, Матас таяла. Ее уже не оставляли одну. Чаще всех у нее ночевала тихая и мягкая Гота. Сон Готы был легок, как у птицы. Стоило больной зашевелиться, как она уже появлялась у ее постели, помогала ей.

Дата добавления: 2015-10-28