Стоянка охотников. 2 страница

То ли это его желудок чересчур громко заурчал, то ли он слишком шумно отбросил шкуру на входе в пещеру, в общем его появление не осталось незамеченным.

Первыми его приметили две девочки сидящие, как раз напротив входа в пещеру. Они, заворожено замерев, глядели во все глаза на появившегося неожиданно воина. Их замешательство заметили остальные и уже все сидящие у костра женщины, прекратив все свои дела, смотрели на смутившегося и не знающего как поступить принца. Там на поляне, после боя они все для него были на одно лицо, – лицо беды и обреченности. А здесь и сейчас, от тех несчастных полутеней не осталось и следа.

Многие из них были намного старше его, и своим возрастом годились ему в матери. Некоторые были примерно его возраста, а кое-кто и помладше. Он, разглядывая их, с трудом узнал ту зеленоглазую девушку, так поразившую его своей необычной красотой. В свете костра, её огромные глаза заворожено смотрели на него из-под тонких красивых бровей. Казалось, её взгляд прожигал насквозь. Раньше на него так никто не смотрел, он невольно опустил глаза, надеясь, что его смущения никто не подметил.

Молчание нарушила, вставшая со своего места невысокая женщина, с приятными чертами лица и твёрдым всепроникающим взглядом. Казалось она, своими мудрыми светлыми глазами видела Сашу насквозь. Встав, оправив своё подобие юбки, она с низким поклоном, заставившим всех женщин подняться и повторить за ней её жест, произнесла, спокойным певучим голосом:

– Здравствуй, вой сильный, я, Нарима, дочь Парто Лесовита, вдова Карима Медведя, старосты Пригорного селища, благодарю тебя за спасение, и прошу, не побрезгуй трапезой и общиной нашей.

Сразу же за ней с поклоном не отрывая от груди ребёнка, заговорила мама Юли:

-Я, Лора, дочь Ирли Чернобородого, вдова Мерива Рыжего, благодарю тебя за спасение меня и моей дочери…

Женщины, называя свои имена и имена своих отцов и мужей, сердечно, некоторые со слезами на глазах, благодарили, стоявшего в растерянности, Сашу. Язык женщин, благодаря Дару принца был абсолютно понятен. Его приятный слог с ярко выраженным тягучим «у», легко запоминался. Особенность же Саниного Дара, заключалась в том, что он прекрасно понимал говоривших, но что бы самому начать говорить на этом языке, он должен был некоторое время прислушаться к формам и структурам предложений, а также услышать побольше слов, дабы пополнить свой новый словарный запас.

Последней говорила та красивая девушка с зелёными глазами, её слова заметно оживили всех женщин, видимо сказанное ею оказалось для всех сюрпризом.

-Я, Аная, дочь Икера Седовласа, благодарю тебя за спасение, славный воин!

Женщины молчали, видимо ожидая, что скажет стоявший молча Саша. Принц, обведя взглядом женщин, как будто пробуя на языке каждое слово нового слога, произнёс:

-Я,…Ксандр…сын Родэрика…, – Саша запнулся, не зная как сказать на новом языке «Второй», обычную приставку к имени его отца Родэрика Второго, и добавил угадав окончание, – не…побрез-гу-ю…

Видимо удовлетворившись и этим женщины, поклонившись еще раз, сели на свои места, а назвавшаяся Наримой женщина, взяв под руку вспотевшего от волнения юношу, провела его на пустующее место во главу костра, уже загодя застеленное каким то куском материи быстрыми женскими руками.

У, севшего на указанное место, Ксандра, в руках, оказалась, кем-то проворно поданная, небольшая деревянная плошка с душистой наваристой похлёбкой. Ароматный запах, ударивший по ноздрям, снова заставил громко заурчать желудок. Женщины, сидящие вокруг, понимающе заулыбались.

-Отведай угощения Ксандр, сын Родэрика, – произнесла, улыбающаяся Нарима.

-Благодарю, – уже более, увереннее произнёс голодный юноша.

Похлёбка оказалась очень вкусной, она горячим приятным потоком растеклась по желудку, даря новые силы телу. Вкусно, но только мало, организм, раздразнённый пищей, потребовал немедленной добавки. Саша, закончив с похлёбкой, посмотрел на Нариму с просьбой во взгляде.

Женщины, продолжали заниматься своими делами, не обращая внимания, на происходящее, только Саша, краем глаза, заметил, как, несдержанным взглядом, девочки, сидящие возле старших, провожают вот уже третью полную плошку добавки наливаемую ему Наримой.

Увидев их голодные глаза, Сашу вдруг будто окатило холодной морозной водой. Они ведь, недоедают здесь! Как же он, дурак, не додумался до этого сам! Мелких кусочков мяса и коричневых кореньев, попадавшихся в похлёбке, было ничтожно мало. Удручающая картина вдруг встала перед глазами, ошеломленного юноши, его правая рука с плошкой застыла так и не донесённая до рта. Благодарные женщины отдавали самую лучшую пищу ему. Да что там самую лучшую, – они всю отдавали, своему «герою – спасителю»! Ох, как тошно на душе стало у Ксандра – а ещё добавки просил, дурак, а они не отказывая всё давали и давали. Закрыв глаза и сжав челюсти, он опустил деревянную плошку, так и не притронувшись к еде.

Видимо заметив настроение воина, Нарима тихим спокойным голосом произнесла:

-Что славный воин перестал есть? Али угощение не по нраву? Али община не по душе?

Все, поняв, но, не зная, как и что ответить, он, молча притронувшись губами к краю плошки, указал на маленькую девочку, во все глаза глядящую на него. Когда еда дошла по рукам до указанного ребёнка, принц, обернувшись, показал, что бы Нарима дала ему ещё одну порцию.

Под молчаливым вниманием всех тихо сидящих у костра женщин, Нарима набрала ещё одну деревянную плошку горячей душистой похлёбки и передала её с поклоном Саше. Притронувшись губами к деревянному краю, он указал уже на другую девочку постарше. И дышащая паром миска отправилась по кругу к голодной девочке. Но это было ещё не всё.

Помня о своей маленькой охраннице, сладко спавшей у его ног в пещере Саша попросил у удивлённой Наримы ещё одну порцию. Также пригубив полученную похлёбку, он указал жестами, что эта еда для той малышки, что спит в пещере.

Стараясь не смотреть в глаза женщинам, он, молча встав на ноги, поклонился очагу и направился в пещеру. На ходу подмигнул уплетающей с удовольствием, жаркую похлёбку девочке, кажется, её звали Милой.

Вернувшись к костру, он застал уже расходившихся женщин. Пока его не было на том месте, где он сидел, лежали все его стрелы и голубой нож-руга. Значит, всё-таки не пропали.

Принеся все свои пожитки, Ксандр, одевшись в свою куртку из волчьего меха сел, у костра намереваясь устроить смотр личным вещам. Одеваясь, он заметил, что его «модель куртки а-ля принц Ксандр», была искусно изменена чьими-то более профессиональными руками. Исчезла мешковатость и перекошенность, на смену им пришли правильные аккуратные швы из его же, кстати, ниток и лески. Торба, так и не потревоженная никем, всё еще хранила остатки уже испорченного коричневого картофеля и кусочков варёного мяса. Избавившись от начавших вонять продуктов, воин занялся оружием и доспехами.

К одиноко сидевшему у костра принцу тихо подошла зеленоглазая Аная, сев рядом, она стала наблюдать за его работой. Отвлёкшись от лука, тот взглянул на молча сидящую девушку и, запинаясь, сказал, показывая на свою куртку:

-Мила…Велена…, – и указал на пещеру, сымитировав спящую малышку.

-Верея, – подсказала внимательно слушавшая Аная.

Саша, кивнув соглашаясь. Пантомимой он попытался изобразить шьющего человека и свой спальный мешок, указывая то на волчий мех, то на свою куртку. Сообразительная Аная догадавшись, переспросила:

-Ты хочешь, что бы из твоего меха пошили девочкам одежду?

Юноша, улыбаясь, закивал. Он попытался заговорить с ней на мелениэльском, но девушка отрицательно качая головой, ответила:

-Прости, я не понимаю твоего языка, хотя вижу, что ты прекрасно понимаешь мой. Как это может быть? Ты понимаешь, но не можешь говорить? Услышав новые слова, Саня ухватился за них:

-Это может быть, может… Я прекрасно понимаю твоего…м-м-м…языка…

– Твой язык, – снова поправила его Аная.

-Прости, твой язык. Но не…можешь…м-м-м…не мог-у прекрасно говорить…Ты говорить, говорить, говорить…я говорить…прекрасно…

-Ты хочешь сказать, Белый, сын Родэрика, что чем больше мы разговариваем, тем больше ты учишь мой язык?

-Да, Аная, дочь Икера Седовласа, – уже четко без акцента ответил Саша, чем очень удивил девушку.

-Но как так может быть? – изумленная Аная, не могла поверить в такое чудо.

– Может, – утвердительно ответил принц.

-Ты сказать, м-м-м, сказал-а, я – Белый. Я не понимаю. Как это может быть? – коряво спросил Саша.

-«Ксандр» на языке древних лоримов означает Белый, – ответила Аная.

«Значит это всё-таки Норта» – подумал он. Магнус рассказывал ему, что «нортийцами» островитян называли на материке, а сами же жители острова Норты называли себя «лоримами». Что же всё не так уж и плохо. Осталось только добраться до их столицы Мирольма и попросить у друга и союзника его отца, конунга Бьярна Железнолобого, переправить его на материк. Принц справедливо полагал, что конунг не откажет сыну и наследнику короля Меленвиля. Решив уточнить свои догадки, он спросил:

-Это Норта?

-Да это остров Норта, – ответила удивлённая Аная, похоже, необычный юноша для неё был словно магический сундучок с сюрпризами.

Стараясь больше не удивлять свою собеседницу, принц на время замолчал, якобы сосредоточившись на чистке оружия. Девушка, помявшись немного, и все-таки решившись, спросила, глядя испытующе, своими большими красивыми глазами на Сашу:

-Кто ты и куда ты идёшь? Подняв на разрумянившуюся девушку свои глаза, он честно ответил:

-Я, Ксандр сын Родэрика иду в Мирольм.

То ли удовлетворившись ответом, то ли просто не желая более докучать юноше, своими вопросами девушка замолчала, глядя на мирно пылающий костер.

Она единственная из женщин была одета в штаны, а на узком кожаном ремешке, перетягивающем её узкую талию, были заметны петли для ножен. Саша также, краем глаза, обратил внимание на её хорошую обувь и другие части одежды. Да и после того, как она назвалась своим полным именем, было заметно, как остальные женщины стали почтительней к ней обращаться. «Наверное, дочка какого-то местного вельможи, – подумал он».

Она тихо сидела у обложенного большими камнями очага, охватив руками колени. На ней не было украшений и косметики, которые привык видеть Саша на девушках её возраста.

Естественная и чистая красота, Анаи пленяла взор. Длинные светлые волосы, завязанные в хвост на затылке и сплетённые в толстую косу, обнажали длинную тонкую шею. Маленькие уши и курносый носик, делали схожей её с маленькой девчонкой, а красивый немного упрямый лоб, забавно морщился при каждом неожиданном ответе или вопросе Сани. Не смотря на всю изящность её ладоней, принц заметил на них мозоли, да и в движениях её гибкого красивого девичьего тела угадывались незаметные стороннему взгляду лёгкость и быстрота. «Видать папаша воспитывал по военному, – подумал Саша, бросая мимолётные взгляды на притихшую у костра Анаю».

Закончив чистить шеттир, который, будто благодаря за заботу, приветливо засверкал в свете пламени, принц обнаружил, что сидящая рядом Аная, положив подбородок на прижатые к груди колени уже сладко спала. Приподнявшись со своего места, он, осторожно подойдя к убаюканной бликами жёлто-огненного костра, девушке, мягко положил на её хрупкое плечо ладонь. От прикосновения она проснулась и по-детски поморщившись, подняла замутнённые от сна глаза.

Саша жестами указал на то, что бы она шла спать в пещеру, а он останется здесь у костра.

-Отлежался я уже на месяц вперёд, – сказал он по-русски, сонно поднявшейся девушке, не обратившей на его слова никакого внимания.

-Кстати, нужно будет завтра спросить у вас, сколько времени я тут провалялся, – добавил он, когда спящая на ходу Аная уже исчезла в тёмном проходе пещеры.

Он остался один. Костёр мерно потрескивал, облизывая своими огненно-рыжими языками каменные стенки очага. Вокруг было тихо и спокойно. Огромный серебряный диск луны выкатился на чистое звёздное небо, освещая своим мягким светом высокие остовы скального хребта и тёмную линию заснувшего леса.

-Светло, как днём, – прошептал себе под нос, завороженный чудесной картиной принц. Он стоял на краю утёса, осматривая снежную даль, хорошо освещённую лунным светом.

Любуясь первобытным пейзажем, Ксандр напряженно искал ответ на один сложный вопрос, стоявший перед ним, как неприступная твердыня. Что дальше? Нет, конечно, для него лично всё ясно, – сперва попасть в нортийскую столицу, а из нее, если посчастливиться, уже на материк. Правда, существовало несколько, «но». Первое, и самое важное «но», – это что делать с женщинами и детьми? Продвижение по опасному лесу, кишащему разными неизвестными опасностями, с кучкой ослабленных пленом женщин, грозило потерей их жизни. Здесь даже поход с отрядом хорошо вооруженных воинов не гарантирует сохранение жизни всех из отряда, – уже не говоря о дюжине женщин и четырёх девочек, одна их которых грудная.

Непонятным было также и то, что все женщины были из разных населённых пунктов. Допустим из сгоревшего хутора были: Нарима, жена убитого старосты, Лора, мать Юли, чьё настоящее имя оказалось Дариной и ещё три девочки Верея, Мила и Велена. Остальные же судя по их разговорам у костра, жили в разных частях острова. Например, крупная низкорослая женщина с широким веснушчатым лицом и огненно-рыжими волосами, назвавшейся Русаной была из-под какого-то Ульма. Видимо Ульм это один из крупных населенных пунктов нортийцев. Она часто в разговорах упоминала, что её муж охотник и что они, накопив за зиму звериных шкурок, привезли их на ульмскую ярмарку.

Всемила же, худенькая маленькая женщина с аккуратно заплетённой тёмной косой, жила с семьёй в небольшой рыбацкой деревеньке близ Мирольма, пока туда ночью не пришли тарки, так они называли «босоногих» тварей.

И так со всеми. Из всего следовало, что земли лоримов, подверглись нападению большого количества тарков, как они сами говорили – орды. Если верить всему услышанному, то выходило что Мирольм, скорее всего в осаде и что передвижение по землям нортийцев становилось опасным вдвойне.

«Допустим, – думал юноша, – даже если мы каким-то чудесным способом пройдём сквозь лес, наводнённый тарками, и всё-таки доберёмся до осаждённого Мирольма и проберёмся внутрь города, незаметно для множества тварей. Что я скажу конунгу? Я принц Ксандр! Переправьте меня немедленно на материк!? Бред. А как я докажу, что я именно тот за кого себя выдаю?». Чем больше Саша думал, тем больше омрачалось его и без того паршивое настроение.

От тяжелых размышлений принца оторвало частое движение крупных теней совсем не далеко от подножия спящих скал. Хорошо приглядевшись, благо безоблачное ночное небо позволяло, он стремглав бросился к своему оружию у костра. Быстро забросив щит и шеттир за спину, пристроив колчан со стрелами на пояс, Ксандр с натянутым луком в правой руке, не оборачиваясь, растворился в скальном проходе.

Так легко заснувшая у костра, Аная, вдруг резко раскрыла глаза. Вокруг царил полумрак и покой. Тихое мерное дыхание почивающих, да лёгкое покашливание, спящей рядом с ней Вереи, вот и все звуки, что нарушали сонную ночную тишину пещеры. Тихо, чтобы не потревожить сон уставших за день женщин, Аная, направилась к выходу.

У костра никого не было. Только догорающие красные угли, да несмелые, не желающие догорать, огненные язычки синего пламени, освещали скальную площадку.

Ёжась от взявшегося в середине ночи морозца, вышедшая из тепла девушка подошла к очагу. Вещей Ксандра тоже нигде не было. Подбросив несколько поленьев в огонь, Аная, пританцовывая на холоде, прошлась вокруг площадки. Ксандра нигде не было. Голос Наримы, заставил её резко обернуться:

-Что ушел вой? Что ж у него свой путь. Он и так слишком много для нас сделал. Только слаб ещё, но ничего такой не пропадёт. Такой даже слабый поопаснее ра-хана будет. Видала чёрные пятна на рукавах его одёжи?

Аная, пораженная словами ведуньи, смотря в одну точку, машинально кивнула. «Как ушел?! Не может быть! – кричало её сердце, пытаясь вырваться из груди».

-Это пятна Матери ра-ханов, – словно не замечая горя на лице застывшей на месте девушки, продолжала Нарима, садясь к костру. Поленья, брошенные Анаей, быстро охватывались зановорожденными языками пламени. Их яркая игра отбрасывала блики на каменные стены скал.

-Пятна уже седые, первый раз зрю такие. Меха вон сколько, на троих воев хватит. Видать огромная была «клыкастая». Если он сам совладал со старой мудрой Матерью стаи, то я не завидую врагам сего воина. Да и тарков то он как вырезал, будто детей малых. Да-а. У такого воя путь особый. Что ему плестись со стайкой оборванцев, метой своей важной рисковать?

Аная, на подкошенных ногах, уже не слушая, ещё что-то говорящую ведунью, побрела обратно в пещеру. Будто душу вырвало понимание произошедшего, оставив на том месте, только пустоту да тяжелую обиду. Не увидит она более его светлых серьёзных глаз. Его, ставшего таким близким за эти дни, лица. Его сильного гибкого тела. Как жить дальше?! Его голос, его улыбка, его сильные надёжные руки. Как жила она раньше без него? Он ворвался в её жизнь, словно морской ветер, заполонив собой все мысли и чувства. И так же ушел не попрощавшись. Хотя он что-то сказал ей на прощанье на своём певучем приятном языке. А может это сон? И не было никакого странного белого воина Ксандра? Может, он пришел к ней из её тайных девичьих грёз?

Добравшись до своего места в пещере, всё еще хранящее её тепло, Аная, уже не сдерживая горьких слёз, проплакала до самого утра. А под самое утро она забылась тихим лёгким сном, в котором к ней снова пришел её загадочный Белый спаситель.

Глава 19.

Суд.

Совет проходил в большой дружинной палате древнего, ещё построенного предками ярла Икера, терема. В те незапамятные, поросшие вековой давностью, дни, когда Хирмальм звался Хирмальмцем, и был всего лишь небольшим рыбацким селищем, на землю сию пришел первый враг. Отбившись тогда всем миром от злого ворога, потерявши при сем много люда: отцов, жен, сынов и матерей, давний предок Седовласа, Торм Грозный и заложил первый фундамент главного терема хирмальмских ярлов, оплот и надёжу хирмальмцев.

Главная палата, где собирался на трапезу весь род Тормов, а позднее и други верные, прозванные дружиною, по прошествии многих долгих зим была названа дружинной. Именно здесь решались и реклись главные заповеты и наказы ярловой вотчины.

В середине палаты стоял длинный широкий стол из твердого дерева, во главе коего и восседал сам ярл, а по бокам дружина его, а вернее все сотники и двое воевод. На совете, за длинным столом сидели также, местные и бежавшие от орды из других городищ, панны[6]. Они составляли большинство заседавшего в этот час совета. Также рядом по правую руку от ярла тихой белой тенью, держа в правой руке своей резной посох, сидел Верхний друид Ваянар.

Совет затянулся. Начавшись рано утром и продолжавшийся вот уже несколько часов, зажиточные панны спорили, громко, перекрикивая, и перебивая друг друга, что делать дальше всему оставшемуся лоримскому народу. Сотники, некоторые только, что пришедшие с крепостных стен, молча хмурясь в бороды, попивали ульс[7], ожидая останнего ярлового слова.

Сам же Седовлас, будто не замечая того шума, который подняли разгорячившиеся панны, молча взирал на Стену Рез. На искусно испещренных резными картинками столбах его предки сражались, умирали, продолжали род, строили, растили, передавая созданное ими своим потомкам. Во главе семнадцати резных столбов стоял столб первого Торма. Последним же незаконченным, как и жизнь самого Седовласа стоял его собственный столб. Удастся ли закончить его? Или может уже завтра поглотит пламя поражения эту стену, а с ней и весь, ставший за эти дни таким немногочисленным народ лоримов?!

От тяжких дум отвлекло гробовое молчание в палате. Не было слышно споров и ругани паннов, недовольного сопения сотников – все взоры были обращены на задумавшегося ярла. Икер незаметно ухмыльнулся в бороду. Вот они хвалёные члены Сейма. Бьют себя в грудь кулаками, рвут одежды на груди, а как решения тяжкие принимать так все и замолкли. Никто не хочет взваливать судьбу лоримов себе на плечи. Верно, говорят, что рождается правитель с тяжкой ношей на сердце о доле народа своего. Вот и сейчас совет сидел за длинным крепким столом и с надеждой и вопросом глядел на своего правителя.

Оглядев твердым взглядом, успокоившихся паннов, ярл властно произнёс, рядом сидящему, Торли:

– Снаряди Змея и Гарону, пусть идут вдоль брега и собирают уцелевший люд. Не может быть такого, что б выжило так мало.

Невольно вспомнилась Наюшка родимая. Где сейчас дитятко милое? В гибель дочери ярл не хотел верить, да и Ваянар обнадёжил. Хоть и выживает из ума старец, постоянно проповедуя о Белом вое, всё же хотелось горюющему ярлу надеяться на чудесное избавление Анаи.

-Что же ты ярл такое удумал? – перебивая Икера, вдруг вскинулся, Велим Красномов, один из самых влиятельных паннов Мирольма, ближайший советник Рыжебородого и давний противник Седовласовых предложений в Сейме. Икер знал, что именно этому разжиревшему и обогатившемуся на милостях конунга панну, он должен был быть благодарен за постоянные провалы создания общего войска, да и многих других нововведений. Если бы Сейм тогда принял, все идеи Седовласа, то, верно, не дошла бы так далеко в глубь орда таркская. Только поздно уже говорить или думать об утерянном, не вернешь более ушедших за Берег. Нужно мнить, как сохранить людей, доверившихся ярлу.

Тем временем, встав, важно бодбоченясь, круглый, как ком снега, богатый панн, своим громким зычным голосом, как когда-то на Сейме продолжал:

-Али ты забыл, что ворог у стен города, славный ярл? Где же это видано, что бы во время осады снимать со стен сотню лучших воев, да рискуя, самыми быстроходными баррканами отправлять их незнамо куда и незнамо зачем?

Ободрённый молчанием покойно смотрящего на него ярла, видимо расценив по-своему его реакцию, Красномов продолжал с удвоенной силой:

-Видать, запамятовал ты, ярл, что не конунг ты ещё, что б баррканами стольными распоряжаться и дружиною Рыжебородого! Мы Сейм, – обведя, толстой рукой, с золотыми перстнями на пухлых пальцах, Велим, продолжал, – тебе такого права ещё не давали, а может, и вовсе не дадим!

По палате пролетел гомон одобрения нескольких паннов, поддерживающих Красномова. Только сейчас, зарвавшийся, панн заметил, что поддерживают его всего лишь четверо, а остальные сидят молча. Даже воевода Рыжебородого, Валдо Белоус и его трое выживших мирольмских сотника безмолвно глядят сквозь, уже почуявшего что-то неладное, Велима.

По мере того как Красномов оглядывал молчавших мирольмских дружинников и паннов, в его сознание постепенно втекало страшное озарение. Он хотел, было что-то сказать ещё, да так и осёкся, наткнувшись на показавшийся ему насмешливый взгляд ярла. Строгие, словно два острых осколка льда, глаза Седовласа, смотрели на враз растерявшего свою уверенность панна, обжигая того своим ледяным хладом. Соратники Велима, тоже почуявшие неладное вмиг заткнулись, – кто, испуганно водя глазами из стороны в сторону, а кто просто опустив голову долу.

Ожидая грозной отповеди ярла, Красномов вздрогнул от неожиданности, когда вдруг заговорил старый друид Ваянар. Тихие спокойные слова его, словно тяжелый боевой молот, били по враз осунувшемуся и незнающему куда деться панну:

-Это ты, верно, заметил, панн, что дружина и баррканы должны подчиняться конунгу. Только невнятны мне слова твои, будто Седовлас не смеет указывать воям своим и кораблям своим? Дружина сия, – спокойно обведя своей лёгкой старческой рукой, сидящих за столом воинов, продолжал Ваянар, – вчера в Храме пред очами Вышнего присягнула своему конунгу.

-Любо!!! Любо!!! – подтверждая тихие слова Верхнего друида, громогласно пронёсся по палате глас десятка мощных воинов.

-Да и уважаемые панны, земель лоримских приняли власть нового славного конунга Икера Седовласа из рода Тормов, – продолжил старец.

Подтверждая сказанное, панны встали из-за стола и поклонились сидевшему во главе его, новому конунгу.

-Как же…?! – заикаясь, пролепетал ошеломлённый Велим.

– А то что вы, уважаемые панны, – будто, не замечая лепета, растерявшегося Красномова, рёк Ваянар, – не извещены были, так на то причин веских с избытком есть. Ведомо нам, что ты, Велим, со своим людом, узрев полчища тарковы идущие на штурм, оставил часть стены крепостной Мирольма, тебе под охрану отданный. Предав конунга своего и народ свой, удалился ты на пристани к баррканам, спасая жизнь свою никчемную и утварь свою. С ворогом, ворвавшимся в ворота главные, вступила в бой дружина стольная, во главе с самим Рыжебородым. Пока вои стояли насмерть в сече страшной, через стену тобой позорно оставленную прошли тарки, растерзав жалкую кучку героев не оставивших стену следом за тобой! А затем нежданно ударили в спину дружине конунговой!

В палате стояло грозное молчание. Велим, грузно упал на колени где стоял, он рыдал и умолял, ползя на коленях к главе стола, где молча сидел, конунг Седовлас. Тем временем, Верхний друид продолжал свою речь:

-Наказание за предательство народа своего, вы знаете!

Десяток воев, с непроницаемыми лицами стоявшие на дверях по знаку воеводы Торли быстро подбежали к побледневшим паннам и грубо достали их из-за стола. Кто-то из них пытался вырываться, кто-то обреченно опустив голову, принимал пришедшую расплату.

Последнее слово оставалось за правителем. Конунг медленно поднялся и властно произнёс:

-Не на совет вы пришли ныне, а на суд Верховный. Нет места предателям среди общины нашей. По закону даденному Вышним позор ваш с рода вашего смоет пучина морская! Грех же ваш не лежит на женах и детях ваших, а также люде подневольном, что ушел по наказу хозяев своих. Только мнится мне, что те вои что отступили от наказа позорного вашего и погибли в бою на стене, лишний раз подтвердили, что человек волен в своей доле. Вечная память защитникам, павшим в бою с ордою Тёмною!

После всех слов конунга все присутствовавшие встали со своих мест, отдавая честь павшим.

-По примеру героев тех, погибших свободными людьми, я даю вам возможность смыть позор ваш в бою кровию. Выбор за вами. Нынче же возьмете вы своё оружие и наденете свой доспех, да выйдете из ворот городских на встречу врагам. Или же поглотит ваши тела и души море хладное.

Развернувшись спиной к предателям, Седовлас, дал понять, что приговор вынесен. Скулящего Велима, дружинники вытащили из дверей вслед за четверыми приговорёнными. Днем приговор приведут в исполнение. Как умереть панны решат сами – в бою или в море с камнем на шее.

Казнь началась спустя два часа. К чести приговорённых, все пятеро выбрали смерть в бою. Они стояли во внутреннем дворе перед крепостной стеной, прощаясь с семьями. Женщины, рвя на себе волосы и одежду, выли от горя. Панны, предавшие свой народ, одетые в богатый доспех, кто с секирой, кто с мечом в руках, обнимали плачущих. Только неуклюже сидели дорогие, блистающие на выглянувшем солнце латы паннов. Не привычны к ратному делу богатые лоримы, не держали их холёные руки ни мечей, ни секир. Всё к серебру да злату тянулись их мягкие да ухоженные пальцы.

Простой люд молча смотрел на прощавшихся. Женщины, сопереживая горю жен приговорённых, пускали скупые слёзы. Мужчины, почти все сжимающие оружие в руках, кто отстранённо, а кто осуждающе смотрел на прощавшихся. Только дети, не понимающие, что происходит, шныряя по рядам плотно стоящих или стоя рядом с родителями, испытующе заглядывали в лица взрослых, надеясь там разглядеть что же всё-таки правильно, а что – нет.

Конунг, поднявшись на крепостную стену в сопровождении Ваянара и воевод подняв вверх руку, призвал к вниманию собравшихся.

-Все вы знаете, что по закону предков наших, предавших народ свой, ждёт смерть! Предавшие выбрали омовение своего позора кровию! Если есть среди числа вашего те, кто могут засвидетельствовать о невиновности сих мужей – пусть выйдут и рекут слово!

По рядам прошла волна говора и обсуждения слов конунга, но никто не вышел что бы говорить в защиту паннов.

Вдруг ряды дружинных зашевелились и на открытое место вышел молодой вой в добром доспехе. Люд заволновался и с новой силой по рядам покатился приглушенный говор. Только один из приговорённых Рипей Рыжеус, дернувшись, крикнул:

-Не смей! Чуешь?! Не смей!

Вой, не обращая внимания, на крики панна, снял шлем и перед конунгом и народом предстал совсем ещё молодой отрок из мирольмской дружины. Его красивое чистое лицо, гордо было обращено на стоявшего высоко конунга. Валдо стоявший рядом с Седовласом нервно сжал деревянные перила, грозившие проломиться под его медвежьим хватом.

Вой стоял молча, ожидая разрешения говорить. Раз он не сказал, ничего в защиту приговоренных, значит, по закону он должен был ждать разрешения на слово. Его круглый деревянный щит, с толстым железным ободом и широким круглым умбоном в центре, висел на левой руке, а в правой он держал свой конусообразный дорогой шлем, ожидая слова конунга.

-Не смей! Не смей! Не велю! – бесновался Рипей, удерживаемый несколькими дружинниками.

-Говори, – коротко разрешил конунг.

– Я, Олав Рысь, сын Рипея Рыжеуса, сражавшийся в дружине Рыжебородого, прошу тебя мой конунг и вас, честной народ, – обернувшись, он, обвёл всех замерших людей своими голубыми глазами, – принять бой плечом к плечу со своим отцом и смыть позор, кровию своей с рода отчего!

Короткий глухой вздох пролетел по рядам застывших на мгновение людей. Зашевелились дружинники, гремя и шелестя доспехом. Под могучими ладонями Валдо, перила всё-таки не выдержало и с жалобным треском преломилось, будто маленькая сухая веточка.

Дата добавления: 2015-10-28