Итак, начнем сначала

Глава 1

«Вопрос не в том, умрем ли мы, а в том, как будем жить».

Жанна Борисенко

Новая жизнь повергает в прах

Стоял август 1997 года. Насколько я помню, был жаркий и душный летний день. Закончив свои дела на Западном Побережье, я сел в такси, наполненный чувством глубокого удовлетворения. К счастью, мои заключительные встречи в Лос-Анджелесе прошли именно так, как я планировал. Двадцать два года напряженной работы, самопожертвования и физических страданий проложили путь к самой важной точке моей жизни. По сути, вся прошедшая неделя вскоре окажется намного более значительной, чем я мог бы когда-либо вообразить.

В Госпитале для ветеранов в западном Лос-Анджелесе я подписал «Меморандум о договоренности», который был необходим для учреждения организации «Сострадание в действии. Ночная бригада». Создание этой некоммерческой, благотворительной организации, заботящейся о людях в заключительный период их жизни на Земле, было трудной задачей, которую удалось выполнить с помощью небольшой группы людей.

Осуществив рождение этого детища моего сердца, я выполнил еще один оговоренный пункт, особое задание в миссии, возложенной на меня Тринадцатью Существами Света, — строительство Духовного Капитализма, призванного стать основой центров, которые мне было поручено создать.

Мой рейс из Лос-Анджелеса в Атланту отправлялся около полудня. Я занял свое место в самолете, предвкушая возможность побыть немного в тишине, наслаждаясь только что одержанными победами, но вместо этого мое внимание оказалось полностью приковано к невыносимой головной боли. На самом деле, боль нарастала постепенно в течение дня, но я умудрялся игнорировать ее... до этого момента. Когда же самолет поднялся на высоту более 1000 километров, она заставила меня осознать ее присутствие, усиливаясь с увеличением высоты. Вдруг, совершенно неожиданно я почувствовал, будто что-то взорвалось в правой части головы. Сразу же после этого ощутимо снизилось

внутричерепное давление и наступила общая физическая слабость. Она была пугающе всеохватывающей. В это же время я буквально видел звезды благодаря нескольким ярким вспышкам света в моей голове. Затем так же внезапно головная боль прошла... чтобы снова вернуться через десять минут и с еще большей жестокостью мучить меня. Следующие три с половиной часа я страдал просто невообразимо. Малейшее движение головой или попытка медленно пошевелить веками вызывали такую дикую пульсирующую боль, что я был уверен: моя голова вот-вот взорвется.

Я оказался дома, в Эйкене, в Южной Каролине, после полуночи. До сих пор не могу вспомнить, как туда добрался. И еще меньше я понимаю, как выжил той ночью.

Чудесным образом наступило утро. Помню, что пытался оттолкнуться от кровати, чтобы встать, когда в дверь вошел отец. В то мгновение еще один взрыв прошил мой мозг. Отца, видевшего мое падение на пол, парализовал страх. Он не мог ничем помочь мне и лишь наблюдал, как из-за кровотечения, начавшегося в груди и руках, под моей кожей разрастались ужасающие кровоподтеки. Я отчаянно боролся за каждый свой вдох. Любые попытки сказать что-то заканчивались неудачей: речь становилась все более и более невнятной. Я искренне считал, что пришел последний день моей жизни на Земле, так как полагал, что у меня либо образовался тромб, и ибо развился аневризм сосудов головного мозга. При виде паники в глазах отца мое сердце сжала щемящая боль. Как бы я хотел, чтобы он больше никогда не видел меня в таком состоянии! Уж слишком оно было мучительно знакомым. После первого удара молнии и позже, непосредственно перед операцией на открытом сердце, отец терзался, видя, как и, беспомощный, вишу на волоске от смерти. Он всегда был моим кумиром, и в тот момент его горе было нестерпимым для меня.

Я закрыл глаза, чтобы не видеть всего этого, и пытался найти хоть какое-то утешение в своих недавних духовных победах. Ведь теперь ничто не могло бы остановить дело, начало которому было положено созданием организации «Сострадание в действии. Ночная бригада». У американских ветеранов войны отныне появилась мощная служба поддержки в лице благодарных волонтеров, готовых с любовью ухаживать за нашими национальными героями. Воистину, если бы мне суждено было уйти в этот раз, то я бы перешел в мир иной с гордостью, зная, что фокус милосердия прочно закреплен на Земле.

Эти мысли были прерваны приходом моих друзей — Элис и Мэла Минитор. Изо всех сил стараясь сдерживать эмоции, отец твердым голосом попросил Мэла отвезти меня в больницу. Помню, как Мэл помог мне подняться с пола, снова уложил в кровать, как я попросил его дать мне полежать, пока не прекратится головокружение. Мне становилось сложно оставаться в сознании.

Отец опять стал настаивать, чтобы Мэл посадил меня в машину и отвез в Чарльстон. Слышать звуки их голосов становилось все невыносимее. Мне было просто необходимо, чтобы они хоть на время замолчали. В их словах была сила, увеличивавшая пульсирующее давление в моей голове. Каким-то образом мне удалось убедить отца, что мы сами соберемся ехать как можно быстрее. Поверив мне, папа собрался уходить. С него было достаточно. Я мог читать мириады беспокойных мыслей, проносившихся в его голове. Он действительно боялся, что потеряет меня... снова потеряет меня.

К счастью, после поездки в Лос-Анджелес мой чемодан так и стоял не распакованным. Мэл положил его в багажник своего синего Линкольна и вернулся, чтобы помочь мне добраться до машины. Сам я был бы просто не в состоянии встать и идти, поэтому Мэл стал моими живыми костылями. Нас связывало с ним многолетнее путешествие по ухабистой дороге нашей дружбы. Но в тот день я был особенно благодарен Мэлу. Два с половиной часа пути в больницу Чарльстона показались мне двумя с половиной годами. Если честно, во время той поездки я обрел некоторое понимание того, что именно толкает людей на самоубийство.

Мэл догадался заранее позвонить в больницу, чтобы врачи и персонал неотложной помощи были готовы к нашему прибытию. Ему сказали, что моего личного кардиолога нет в городе. Я был очень разочарован, услышав такую новость, потому что этот специалист наблюдал меня более восьми лет и я испытывал чувство безопасности и покоя, находясь в его квалифицированных и заботливых руках. Конечно же, в больнице нас встретил врач, которого я видел впервые в жизни. Я с трудом ориентировался, но все-таки пытался рассказать ему историю своей болезни, а также описать то, что происходило со мной в последние два дня. Однако, казалось, ничто не могло обеспокоить этого эскулапа. Конечно, состояние, в котором я находился, не располагало к размышлениям о его высокомерии и бездушии. Но смутно помню, что все-таки сказал ему несколько не самых крепких слов, прежде чем отказался от его услуг.

Оценивая сейчас те события, я думаю, что сложность ситуации, а также очевидное отсутствие у меня страха, отчасти могли бы объяснить холодное равнодушие, исходившее от этого врача. Было ясно, что я не собирался полагаться на милость сего образованного субъекта, а ему, несомненно, оказалось сложно справиться с таким фактом. Он ушел не сразу, будто ему нужно было время, чтобы переварить мои слова. На прощание я напомнил ему, что вокруг мышцы, называемой моим сердцем, живет и дышит душа. Затем я приказал ему убраться прочь и прислать мне другого врача! Мэл, вошедший в мою палату, повторил мои требования. На этот раз врач покинул нас, и с тех пор я его не видел.

Я могу с трудом припомнить лишь несколько отрывочных эпизодов из того, что происходило в следующие несколько дней. Но даже эти разрозненные картинки были затуманены непрекращавшейся болью, вгонявшей меня в состояние оцепенения и замешательства, в то время как я плавал в пропитанном запахами лекарств тумане, переходя из одного состояния сознания в другое. Ведущий радиопрограммы Арт Белл и его жена Рамона проделали долгий путь в Чарльстон из Невады, чтобы дежурить у моей кровати. Слов не хватит, чтобы выразить им всю благодарность за то, что они были тогда со мной рядом.

Хотя моя память не сохранила большую часть этого значительного периода моей жизни, есть то, что я не забуду никогда, — боль. Нестерпимая, давящая боль, которую лишь немного могли притупить наркотики. Я был хорошо знаком с болью, поскольку очень лично встречался с ней и раньше. Я привыкал к телесной боли, получаемой от ушибов и переломов, начиная с первых школьных драк до бесчисленных потасовок в барах. В девятнадцать лет я считал, что очень вынослив, но подготовка на курсах морской пехоты, которую я проходил на острове Пэрис, научила меня по-новому оценивать физический дискомфорт.

Затем, в 1975 году, после удара молнии порог моих физических и эмоциональных страданий снова значительно повысился. Но, похоже, этого было недостаточно. Операция на открытом сердце, которую я перенес в 1989 году, вновь подняла эту планку. Излишне говорить, что я перенес многое, но та боль... я был абсолютно не готов терпеть ее!

Хотя лекарства практически не помогали, они оставались единственным символическим средством утешения, которое могли дать мне врачи. Эта пытка продолжалась непрерывно в течение многих долгих дней. Хирургическое вмешательство, которое могло снять давление или уменьшить боль, было недопустимо, пока кровь не загустеет до нужного состояния. Дело в том, что после операции на сердце я ежедневно принимал большую дозу «кумадина» — известного препарата для разжижения крови, сделанного из тех же компонентов, что и крысиный яд. Несмотря на то, что я употреблял до 30 мг кумадина в день (средняя доза составляет 2-5 мг), нужную консистенцию крови мой организм был неспособен сохранять. Если бы кровь оставалась разжиженной, то я, скорее всего, истек бы ею, и умер на операционном столе. Так что мне оставалось только ждать, пока моя кровь достаточно загустеет.

Проблема заключалась в том, что в короткий список моих добродетелей терпение не входило. Иными словами, ожидание сгущения крови требовало от меня качества, которым я в то время точно не обладал. Поэтому в следующие две недели большую часть суток я проводил на внутренних планах. В большинстве случаев я отказывался принимать посетителей. Вместо этого предпочитал слушать целительные звуки музыки Стивена Халперна и Робина Миллера, либо погружался в успокаивающий мир медитаций Фрэнклина Смита. Я знаю, что без этих инструментов для духовного сосредоточения, созданных некоторыми из моих друзей, я бы не выжил.

Рамона Белл была так добра, что принесла специальный набор эфирных масел для проведения лечебной ароматерапии, которая могла содействовать восстановлению равновесия в моих расстроенных энергетических телах. Рамона также подарила мне деревянного ангела ручной работы. Он должен был помочь моему исцелению. Помню, она говорила, что я должен буду вернуть ей фигурку, когда выздоровею. Однако до сегодняшнего дня этот ангел сидит на каминной полке в гостиной моего дома в Южной Каролине — на случай, если он действительно обладает магическими силами, о которых говорила Рамона. Я не собираюсь отдавать его!

Несмотря на все экзотические техники для исцеления, иногда я все же был вынужден сознательно покидать свое тело. Думаю, я делал это каждый раз, когда приближался к опасной зоне. Опасность, которую я имею в виду, заключалась в этой болезненной реальности, и я знал, что без ощутимой передышки от нее, град ударов, бомбардирующих мою голову, в конце концов, свел бы меня с ума. Возможно, навсегда.

Отчаянно желая отвлечься от всего этого, на пятый день своего больничного заточения я решил сбежать хоть на некоторое время на волю и уговорил свою подругу стать соучастницей моего преступления. Она помогла мне выбраться из больницы и отвезла прямо на пляж.

Умиротворенное уединение на краешке лазурного безбрежного простора Атлантического океана в тот день сотворило со мной чудо. Мой дух улетел далеко от всего, что беспокоило меня. Я вольно парил над Землей и мог снова свободно дышать.

Именно в таком возвышенном состоянии сознания я провел следующие несколько часов в тишине уединения, искренне размышляя о своей жизни.

Оглядываясь назад, на все прожитые годы, я нашел многое, чем мог по праву гордиться. В то же время было много и того, что теперь я сделал бы по-другому и намного лучше. Некоторые сцены из моей жизни, которую я рассматривал тогда под ярким светом прожектора в этом процессе честной и жесткой самооценки, вызывали мою улыбку. Но значительно чаще выплывавшие из памяти события заставляли ощутить печаль и сожаление. Наконец, появилась она —этот совершенно особый человек, который однажды легко вошел в мою жизнь и, захватив врасплох, унес мое сердце. Я не ждал ее прихода, но с момента, когда она пришла, больше не мог представить без нее и дня. Теперь я молился, чтобы у меня был хотя бы еще один день, чтобы любить ее.

Не зная, будет ли мне это даровано, после тщательного анализа своего земного существования я все-таки достиг спокойного ощущения духовной цельности. Если бы мое время действительно подходило к концу, то, благодаря этому дню размышлений, я ушел бы с миром, хотя и не достигнув всего, чего хотел.

До удара молнии в 1975 году я никогда не смотрел на жизнь с философской точки зрения. После всестороннего анализа своих жизненных событий, сделанного в 1989 году, перед операцией на открытом сердце, я пришел к выводу, что моя духовная панорама оказалась каменистой и бугристой, но не такой уж скверной, как я ожидал.

На самом деле многое изменилось с тех времен, когда я был беспечным ослом. Сидя на берегу в тот день 1997-го года, я с удовлетворением отметил, что обрел глубину и сострадание, хотя все еще иногда на поминал того глупца.

Наблюдая за чудом заходящего солнца, окутывающего небо оранжево-розовой дымкой, я неожиданно захотел жареных креветок; потом с огромным наслаждением добавил к плотному обеду солидный кусок пирога. И тут — будто все это было спланировано заранее, словно по сигналу, — ко мне вернулась жестокая головная боль. Я понял, что пора возвращаться в больницу. Должен признаться, мне показалось, что, идя по больничному коридору, я ощущал дыхание смерти. Было ли это вызвано тем, что я переборщил с поездкой на пляж, или стало результатом ожидания нагоняя от разъяренного медицинского персонала, — не знаю.

Все же, учитывая все обстоятельства, день, посвященный критическому самоанализу, вне всякого сомнения, стал для меня бесценным.

Недолгая передышка воскресила мою душу, а также помогла предугадать огромную опасность, которая грозила моему физическому телу. К сожалению, когда я встал, чтобы покинуть берег в тот день, то ощутил в голове еще один оглушающий хлопок. Я не уверен, стоит ли винить в этом мою короткую недозволенную прогулку; возможно, это все равно бы произошло. Но знаю точно, что с того дня дела мои из очень плохих превратились просто в ужасные.

Глава 2

«Если хочешь осознать свою судьбу, должен быть готов стать открытым для своего прошлого».

Карл Шмидт

«Кто-нибудь, пристрелите меня»

К концу первой недели пребывания в больнице я потерял ощущение времени. Ничто не избавляло от боли, и она отнимала все мои силы. Я полностью лишился способности отличать один день от другого. Поразительно, как жестока может быть неослабевающая боль и как она способна истощить дух и выключить все мыслительные процессы. Зная, насколько она обессиливает меня, я пытался нейтрализовать ее, или мне пришлось бы подчиниться ей. Решив бороться до конца, я изо всех сил старался оставаться в сознании и осознавать происходившие в моем теле изменения. Чтобы добиться этого, я без конца слушал в наушниках целительные звуки либо так называемый белый шум, которые заглушали какофонию медицинского мира, жившего полной жизнью прямо у меня за дверьми, или мысленно перемещался в медитативный мир, наполненный безмятежным духовным покоем. Меня познакомили с этим миром во время моего первого присмертного опыта. С тех пор я взял себе за правило возвращаться туда как можно чаще. Сознательно переходя в измененное состояние сознания, я мог войти в это измерение реальности, чтобы хоть ненадолго избавиться от боли.

Во время этих путешествий вне тела я научился перезаряжать свою физическую оболочку энергией из моих тонких, то есть энергетических тел, где боль и дискомфорт нереальны. Я делал это, фокусируясь на одном звуке, который пропевал.

Часто я слушал один и тот же компакт-диск снова и снова, пока не запоминал каждую ноту. Затем визуализировал цвет. Для меня лучше всего работали цвета индиго, фиолетовый или лиловый, благодаря присущей им высокой духовной частоте. Я удерживал один цвет перед своим мысленным взором, пока он не насыщал все мое существо, а затем, выливаясь наружу, он, в конечном итоге, заполнял своей целебной частотой всю комнату. Если регулярно выполнять такое упражнение, то требуется все меньше и меньше времени, чтобы попасть в то пространство между мирами.

Только эта техника выхода из тела помогла мне выдержать первые несколько раундов борьбы за свою жизнь. Врачи предупредили моего отца, что мой шанс выжить составляет лишь восемь процентов, и у меня нет практически никакой реальной возможности выйти из этой битвы победителем. Никто не сомневался в том, что я скоро умру. Я умирал, и у меня не доставало сил даже для того, чтобы думать об этом. Моя физическая жизнь находилась теперь в руках врачей. Я же отчаянно пытался держаться за духовный якорь.

Когда я писал эту главу, то, несмотря на все старания, смог вытащить из банка своей памяти лишь мимолетные фрагменты. В этой истории было столько пробелов! Испытывая глубокое разочарование, я случайно натолкнулся на газетную статью, которая написана в октябре 1997 года и содержала детали пережитого мной, изложенные намного красноречивее, чем мог это сделать я. Статья, приведенная ниже, была напечатана в метафизической газете Мишелины Белль «Ин Лайт Тайме». Она рассказывает правду.

Новости от Дэнниона Бринкли

Легендарная любовь и героизм

«Уделяя больше внимания друг другу, больше заботясь друг о друге, даря друг другу больше веры и надежды, мы сами можем обрести веру и надежду в истинную природу любви Бога - Бога не в религиозном, а в духовном смысле, когда, воистину, с любовью все возможно!»

Дата добавления: 2015-10-28