На островке безопасности

Я вгляделся и узнал Зернова: - Борис Аркадьевич, это вы? Он обернулся: - Анохин? Откуда? Я вспомнил песенку Мартина: - "Янки Дудль был в аду... Говорит: "Прохлада!" Кстати, его нетпоблизости? - Нет, - сказал Зернов. - Я один. - А где мы? Он засмеялся: - Не узнали интерьерчик? В отеле "Омон", на втором этаже. Я очутилсяздесь, когда нас выбросило из машины. Кстати, что там произошло? - Кто-то бросил бомбу под колеса. - Везет, - сказал Зернов, - не зря я сомневался в прочностигестаповской виселицы. Но, честно говоря, испытывать судьбу больше нехочется. Вот я сижу здесь с той самой минуты, боюсь двинуться: все-такиостровок безопасности. И знакомая обстановка кругом, и никаких призраков.Поэтому садитесь и рассказывайте. - Он подвинулся, освобождая мне место. Однако мой рассказ при всей неожиданности переполнявших его событийбольшого впечатления на Зернова не произвел. Он молча выслушал и ни о чемне спросил. Спросил я: - Вы видели картину Феллини "Джульетта и призраки"? И вопросу Зернов не удивился, хотя вопрос предлагал некое утверждение,может быть спор. Но Зернов и тут не высказался, ожидая продолжения.Пришлось продолжить: - По-моему, у них общее с Феллини видение мира. Сюрреалистическийкошмар. Все обращено внутрь, вся действительность только проекция чьей-томысли, чьей-то памяти. Если бы вы видели это казино в Сен-Дизье! Всеразмыто, раздроблено, деформировано. Детали выписаны, а пропорцииискажены. Помните, как в действительный мир у Феллини вторгаетсябессвязный мир подсознательного? Я ищу логики и не нахожу. - Чепуха, - перебил Зернов. - Вы просто не привыкли анализировать и несумели связать увиденного. Пример с Феллини неуместен. При чем здесь кинои вообще искусство? Они моделируют память не из эстетических побуждений. Ивероятно, сам Господь Бог не смог бы создать модели более точной. - Модели чего? - насторожился я. - Я имею в виду психическую жизнь некоторых постояльцев "Омона". - Каких постояльцев? Их сто человек. А нас швырнули в навозную жижугестаповца и портье. Почему именно их двух? Два эталона подлости илипросто две случайные капли человеческой памяти? И что именно моделируется?Упоение прошлым или угрызения совести? Да и какая может быть совесть угестаповца и предателя? И почему нам позволили сунуть нос в чужиевоспоминания? А зачем связали Ирину с матерью и почему эта связь оказаласьодносторонней? Моделируется жизнь, подсказанная чьей-то памятью, а нампозволяют изменить эту жизнь. Какая же это модель, если она не повторяетмоделирующего объекта? Мать Ирины остается в живых, Ланге прошитавтоматной очередью, а Этьена, вероятно, прикончат его же товарищи. Зачем?Во имя высшей справедливости, достигнутой с нашей помощью? Сомневаюсь: этоуже не модель, а сотворение мира. И что в этой модели настоящее и чтокамуфляж? Настоящие автоматы и пули и сверхпроходимые стены в домах, живыелюди и сюрреалистические призраки в казино. Может, единственная реальностьв этой модели только _я_, где-то стоящий, а все остальное мираж, проекцияснов и памяти? Чьей? Какая связь между ней и памятью Ланге? Зачемсвязывать несвязуемое? Почему для контакта с нами нужно склеивать прошлоеи настоящее, причем чужое прошлое, а потом его изменять? Миллион "почему"и "зачем" - и ни грамма логики. Я выпалил все это сразу и замолчал. Розовый туман клубился над нами,сгущаясь и багровея внизу, у лестницы. В полутора метрах уже ничего небыло видно; я насчитал всего только шесть ступеней, седьмая тонула вкрасном дыму. Мне показалось, что он отступает, обнажая щербатые ступенилестницы. - Все еще клубится, - сказал Зернов, перехватив мой взгляд. - Посидим,пока не трогают. А на ваши "почему" есть "потому". Сами ответите, еслиподумаете. Во-первых, что моделируется? Не только память. Психика. Мысли,желания, воспоминания, сны. А мысль не всегда логична, ассоциации невсегда понятны, и воспоминания возникают не в хронологическойпоследовательности. И не удивляйтесь дробности или хаотичности увиденного- это не фильм. Жизнь, воскрешенная памятью, и не может быть иной.Попробуйте вспомнить какой-нибудь особенно памятный вам день из прошлого.Только последовательно, с утра до вечера. Ничего не выйдет. Как нинапрягайте память, именно стройности и последовательности не получится.Что-то забудете, что-то пропустите, что-то вспомнится ярко, что-то смутно,что-то ускользнет, совсем уже зыбкое и неопределенное, и вы будетемучиться, пытаясь поймать это ускользающее воспоминание. Но все-таки этожизнь: Пусть смутная и алогичная, но действительная, не придуманная. Аесть и ложная. Я не понял: - Ложная? Почему ложная? - Воображаемая, - пояснил он. - Та, которую вы создаете только силойсвоей прихоти, мечты или просто предположения. Скажем, вспоминаетепрочитанное, увиденное в кино, воображая себя героем, представляя этусочиненную кем-то жизнь как реальную действительность, или сами сочиняете,фантазируете, словом, придумываете. И хорошо, что мы с вами пока еще непознакомились с такой, с позволения сказать, жизнью... Пока... - задумчивоповторил он. - Встреча не исключена. Нет, не исключена! Видите, ещеклубится... Красная муть все еще струилась по лестнице. Я вздохнул: - Что-то уж очень долго сегодня. И тишина какая - только прислушайтесь:ни скрипа, ни шороха. Зернов не ответил. Прошло несколько секунд, прежде чем он высказалтревожившую его мысль: - А ведь любопытно: каждый раз нам предоставляют полную свободудействий, не вмешиваясь и не контролируя. Только чтобы мы поняли. - А мы с Мартином так ничего и не поняли, - сказал я. - До сих пор непонимаю, почему нам позволили изменить модель? - А вы не учитываете такой стимул, как экспериментаторство? Ониизучают, пробуют, комбинируют. Дается экспозиция чьей-то памяти, картинапрошлого. Но это не отснятый на пленку фильм, это - течение жизни. Прошлоекак бы становится настоящим, формируя будущее. Ну а если в настоящеевнести новый фактор? Будущее неизбежно изменится. Мы - это и есть новыйфактор, основа эксперимента. С нашей помощью они получают две экспозицииодной и той же картины и могут сравнить. Вы думаете, им все понятно внаших поступках? Наверное, нет. Вот они и ставят опыт за опытом. - А у нас чубы трещат, - сказал я. Мне показалось, что стало светлее. Зернов тоже это заметил. - Сколько ступенек видите? - спросил он. - Десять, - посчитал я. - А было шесть, сам считал. Остальное - красная каша. Надоел мне этот"островок безопасности". Спина болит. Может, рискнем... ко мне в номер?Отдохнем, по крайней мере, по-человечески. - Мой выше этажом. - А мой рядом. - Зернов указал на ближайшую дверь, еще тонувшую вкрасном дыму. - Рискнули? Нырнув в струящееся красное облако, мы осторожно приблизились к двери.Зернов открыл ее, и мы вошли.

ПОЕДИНОК

Дата добавления: 2015-10-28