Лирическое отступление

Три весны

прошумели над нами,

как птицы,

три зимы

намели-накрутили снегов.

Не забыта она

и не может забыться:

всё мне видится,

помнится,

слышится,

снится —

всё зовёт,

всё ведёт,

всё тоскует —

любовь.

Если б эту тоску

я отдал океану —

он бы волны катал,

глубиною гудел,

он стонал бы и мучился,

как окаянный,

а к утру,

что усталый старик,

поседел.

Если б с лесом,

шумящим в полдневном веселье,

я бы смог поделиться

печалью своей —

корни б сжались, как пальцы,

стволы заскрипели

и осыпались

чёрные листья с ветвей.

Как ты можешь теперь

оставаться спокойной,

между делом смеяться,

притворно зевать

и в ответ на мучительный выкрик

достойно,

опуская большие ресницы, скучать?

Как ты можешь казаться

чужой,

равнодушной?

Неужели

забавою было твоей

всё, что жгло моё сердце,

коверкало душу,

всё, что стало

счастливою мукой моей?

Как-никак —

а тебя развенчать не посмею.

Что ни что —

а тебя позабыть не смогу.

Я себя не жалел,

а тебя пожалею.

Я себя не сберёг,

а тебя сберегу.

Владимир Николаевич Соколов (1928)

ПЕРВЫЙ СНЕГ

Хоть глазами памяти

Вновь тебя увижу.

Хоть во сне, непрошено,

Подойду поближе.

В переулке узеньком

Повстречаю снова.

Да опять, как некогда,

Не скажу ни слова.

Были беды школьные,

Детские печали.

Были танцы бальные

В физкультурном зале.

Были сборы, лагери,

И мечты, и шалость.

Много снегом стаяло,

Много и осталось.

С первой парты девочка,

Как тебя забуду?!

Что бы ты ни делала,

Становилось чудом.

Станешь перед картою —

Не урок, а сказка.

Мне волшебной палочкой

Кажется указка.

Ты бежишь. И лестница

Отвечает пеньем,

Будто мчишь по клавишам,

А не по ступеням.

Я копил слова свои,

Собирал улыбки

И на русском письменном

Допускал ошибки.

Я молчал на чтении

В роковой печали.

И моих родителей

В школу вызывали.

Я решил забыть тебя,

Выносил решенье,

Полное великого

Самоотреченья.

Я его затверживал,

Взгляд косил на стены.

Только не выдерживал

С третьей перемены.

Помнишь детский утренник

Для четвёртых классов?

Как на нём от ревности

Не было мне спасу.

Как сидела в сумраке

От меня налево

На последнем действии

“Снежной королевы”.

Как потом на улице:

Снег летит, робея,

Смелый от отчаянья,

Подхожу к тебе я.

Снег морозный сыплется,

Руки обжигает,

Но коснувшись щёк моих,

Моментально тает.

Искорками инея

Вспыхивают косы.

Очи удивляются,

Задают вопросы.

Только что отвечу им,

Как всё расскажу я?

Снег сгребаю валенком,

Слов не нахожу я.

Ах, не смог бы, чувствую,

Сочинить ответ свой,

Если б и оставили

На второе детство.

Если б и заставили,

Объяснить не в силе.

Ничего подобного

Мы не проходили.

В переулке кажется

Под пургой наметенной

Шубка горностаевой,

А берет — короной.

И бежишь ты в прошлое,

Не простясь со мною,

Королева снежная,

Сердце ледяное...

УЕХАЛА

Всё телефоны на углу на каждом.

Но что мне делать и кого винить —

Ни по какому номеру пока что

Никто не может нас соединить.

А я брожу по переулкам. Помнишь?

Там наше детство до сих пор живёт.

Оно ко мне торопится на помощь,

Свою весёлую подмогу шлёт.

И вот во тьму по облачному краю

Луна монетой катится... И я

Тебя у гулких далей вызываю,

У расстояний требую тебя.

Но мне в ответ сквозь чёрный мокрый воздух

Со станции да с пристаней реки —

Лишь краткие сигналы паровозов

Да пароходов долгие гудки.

* * *

На остановке автобусной

В чёрном осеннем пальто...

Не понимаю я — что бы с ней

Связывало? Да ничто.

Так почему же по городу

Осенью, а не весной

Еду в обратную сторону

Я у неё за спиной.

Так отчего же, встревоженный

Чувствуя косвенно взгляд,

На остановке непрошеной

Я выхожу наугад.

И в молодой неизвестности,

В лиственный канув обвал,

Долго шатаюсь по местности,

Где никогда не бывал.

КОСМИЧЕСКОЕ

Ты не слышишь меня и не чуешь,

Но, ночами и днями томясь,

Я ведь знаю,

что ты существуешь,

Просто плохо налажена связь.

Недоступное нашему время —

То ль поток, то ли тонкая нить

Между теми полями и теми —

Не старается соединить.

Я не знаю, какие в науке

Достиженья безмерные есть,

Есть простёртые в вечности руки,

Сердце,

сердцу подавшее весть.

Пусть, в минуту свою заключённый,

Я сгорю в ожиданье дотла,

Через лет световых миллионы

Будет встреча: “Я был”,

“Я была”.

* * *

Жду тебя,

Ты городом идёшь,

А ведь должен я к тебе идти.

За окном —

качающийся дождь

На твоём заведомом пути.

Я ведь знаю, что и так тяжёл

Этот скользкий путь по февралю.

Надо сделать так,

чтоб дождь не шёл,

Потому что я тебя люблю.

Я ведь тоже знал и позабыл,

Но надеюсь, что не навсегда,

Слово, что поэт произносил,

И кончался ливень без следа.

А теперь, немотствуя порой,

По прошествии немалых лет,

Не могу над милой головой

Разогнать дождинки —

слова нет.

Я ведь знаю, что твои мечты

И мои — на родственном пути,

Что беду чужую можешь ты

Невзначай руками развести.

Много слов я знаю наизусть,

Но одно забытое влечёт.

Умоляю, чтобы эту грусть

Ты на свой не принимала счёт.

* * *

Так был этот закат знаменит,

Что все галки — о нём, про него...

Нет, не могут стихи заменить

Ни тебя, ни меня, никого.

Ты ушла. Я остался один

С бесконечностью прожитых лет

И с одной из московских картин,

Прочно вбитой в оконный багет.

Так был этот закат знаменит,

Что все стёкла, все крыши — к нему...

Нет, не могут стихи заменить

Настоящей любви никому.

* * *

Дышала беглым холодом вода.

Осенний ветер горек был на вкус.

Неву оставив, мы сошли тогда

У самой Академии искусств.

В тени молчали пары, млели мхи.

Ветвистый сумрак сверху нависал.

И я тебе рассказывал стихи,

Которых я потом не написал.

* * *

И позабыть о мутном небе,

И в жарких травах луговых

Лежать, покусывая стебель

У загорелых ног твоих.

И так нечаянно промокнуть

Под самым каверзным дождём,

Таким, что не успеешь охнуть,

А весь уже до нитки в нём.

И не обидеться ни капли

На эти радужные капли

На волосах, и на бровях,

И на сомкнувшихся ресницах,

И на ромашках, и на птицах,

Качающихся на ветвях...

И эту тишину лесную

Потом минуту или две

Нести сквозь бурю городскую,

Как бабочку на рукаве.

Николай Константинович Старшинов (1924)

***

Даже в детстве,

В далёком детстве

Я мечтал о такой, как ты...

Я хотел, чтобы шли мы вместе

По дорогам одной мечты.

Чтобы, прямо выйдя из школы,

Я с тобой — а не с кем-нибудь —

В Заполярье на ледоколе

Мог отравиться в дальний путь.

Чтоб арктическая пустыня

Нас связала одной судьбой,

Я мечтал дрейфовать на льдине —

И, конечно, вдвоём с тобой.

Мне хотелось быть там, где бури,

Где под солнцем песок горит.

Я хотел, чтоб нас Ибаррури

Повела защищать Мадрид.

Чтобы солнце Гвадалахары

И пожары в мадридских ночах

Навсегда отразились в карих

Широко открытых глазах.

Где я только с тобою не был!

…В бесконечно счастливый час

Ты под милым российским небом

В нашем городе родилась.

Ты жила и росла в Подмосковье...

В сорок первом, встречая врага,

Ты горячей своею кровью

Обожгла родные снега.

Я впервые тебя увидел

Не в арктическом дальнем краю,

Не в сражающемся Мадриде,

А под самой Москвой, в бою.

Да и правда, с такой красивой,

Скромной, строгою красотой,

С откровенною и простой

Можно встретиться

Лишь в России!

***

Никакого особого чуда

Не случилось в осеннем лесу.

Просто грустная девушка Люда

Шла, за плечи закинув косу.

Босиком. С кузовком. За грибами.

В белом платье домашнего льна.

И почти что одними губами

О любви напевала она.

Может, песнь получилась такою,

Может, Люда такою была,

Но вертлявая белка с тоскою

Всё глядела ей вслед из дупла.

А бредущий с огромною ношей

Муравей, работяга лесной,

Так растрогался песней хорошей,

Что в раздумье застыл под сосной.

И ромашка, душа луговая,

Как заслышала песню в лесу,

Головой сокрушённо кивая,

С лепестка уронила росу.

Да когда б тут медведи блуждали,

И они бы уселись на пни.

И от песни такой зарыдали.

Только здесь не водились они...

Я же, вечно шатаясь повсюду,

Шёл по лесу да шишки бросал,

Встретил грустную девушку Люду

И вот эти стихи написал.

***

Я глажу волосы-ручьи —

Они бегут чернее смоли.

Я руки детские твои

Сжимаю до несносной боли.

Благодарю. В глаза смотрю.

И ты молчишь, со мной не споря...

А что тебе я подарю,

Что принесу я, кроме горя?

Что подарю себе, мой друг,

Мой самый близкий, самый дальний?

Что — кроме длительных разлук

И кратковременных свиданий?

Но с жадностью тупой, взахлеб,

Со всей отчаянностью пылкой

Целую руки, губы, лоб,

Как осуждённый перед ссылкой...

* * *

А я приеду наудачу,

Куда бы мчаться ни пришлось,

Тебя увижу и взлохмачу

Копну ржаных твоих волос.

В твои прохладные колени

Уткнусь горячей головой.

И тихий — словно в отдаленье —

Я слушать буду голос твой.

Мне больше ничего не надо,

Не надо больше ничего.

Так сладко замирать от взгляда

И от дыханья твоего...

Людмила Ивановна Татьяничева (1915-1980)

***

Твои глаза меня зовут.

Они зовут меня на помощь.

Твои слова упрямо лгут,

Что счастлив ты

И зла не помнишь.

Ты успокоился

И рад,

Что оказался третьим лишним.

Но как глаза твои кричат,

Что голос кажется неслышным...

Дата добавления: 2015-10-28