На развалинах замка в Швеции

Уже светило дня на западе горит,
И тихо погрузилось в волны!...
Задумчиво луна сквозь тонкий пар глядит
На хляби и брега безмолвны.
И все в глубоком сне поморие кругом.
Лишь изредка рыбарь к товарищам взывает;
Лишь эхо глас его протяжно повторяет
В безмолвии ночном.

Я здесь, на сих скалах, висящих над водой,
В священном сумраке дубравы,
Задумчиво брожу, и вижу пред собой
Следы протекших лет и славы:
Обломки, грозный вал, поросший злаком ров,
Столбы – и ветхий мост с чугунными цепями,
Твердыни мшистые с гранитными зубцами
И длинный ряд гробов.

Все тихо: мертвый сон в обители глухой.
Но здесь живет воспоминанье:
И путник, опершись на камень гробовой,
Вкушает сладкое мечтанье.
Там, там, где вьется плющ по лестнице крутой,
И ветр колышет стебль иссохшия полыни,
Где месяц осребрил угрюмые твердыни
Над спящею водой:

Там воин некогда, Одена храбрый внук,
В боях приморских поседелый,
Готовил сына в брань, и стрел пернатых пук,
Броню заветну, меч тяжелый,
Он юноше вручил израненой рукой;
И громко восклицал, подъяв дрожащи длани:
Тебе он обречен, о Бог, властитель брани,
Всегда, и всюду твой!

А ты, мой сын, клянись мечем своих отцов,
И Гелы клятвою кровавой,
На западныхъ струяхъ быть ужасомъ враговъ,
Иль пасть, как предки пали,съ славой!
И пылкий юноша меч прадедов лобзал,
И к персям прижимал родительские длани,
И в радости, как конь, при звуке новой брани,
Кипел и трепетал.

Война, война врагам отеческой земли! –
Суда на утро восшумели,
Запенились моря, и быстры корабли
На крыльях бури полетели!
В долинах Нейстрии раздался браней гром,
Туманный Альбион из края в край пылает,
И Гела день и ночь в Валкалу провождает
Погибших бледный сонм.

Ах, юноша! спеши к отеческим брегам,
Назад лети с добычей бранной;
Уж веет кроткий ветр во след твоим судам,
Герой, победою избранной!
Уж Скальды пиршество готовят на холмах,
Уж дубы в пламени, в сосудах мед сверкает,
И вестник радости отцам провозглашает
Победы на морях.

Здесь в мирной пристани, с денницей золотой
Тебя невеста ожидает,
К тебе, о юноша, слезами и мольбой,
Богов на милость преклоняет...
Но вот в тумане там, как стая лебедей,
Белеют корабли, несомые волнами;
О, вей, попутный ветр, вей тихими устами
В ветрила кораблей!

Суда у берегов, на них уже герой
С добычей жен иноплеменных;
К нему спешит отец с невестою младой
И лики Скальдов вдохновенных.
Красавица стоит безмолвствуя, в слезах,
Едва на жениха взглянуть украдкой смеет,
Потупя ясный взор, краснеет и бледнеет,
Как месяц в небесах....

И там, где камней ряд, седым одетый мхом,
Помост обрушенный являет,
Повременно сова в безмолвии ночном
Пустыню криком оглашает;
Там чаши радости стучали по столам,
Там храбрые кругом с друзьями ликовали,
Там Скальды пели брань, и персты их летали
По пламенным струнам.

Там пели звук мечей и свист пернатых стрел,
И треск щитов, и гром ударов,
Кипящу брань среди опустошенных сел,
И грады в зареве пожаров;
Там старцы жадный слух склоняли к песни сей,
Сосуды полные в десницах их дрожали,
И гордые сердца с восторгом вспоминали
О славе юных дней.

Но все покрыто здесь угрюмой ночи мглой,
Все время в прах преобратило!
Где прежде Скальд гремел на арфе золотой,
Там ветер свищет лишь уныло!
Где храбрый ликовал с дружиною своей,
Где жертвовал вином отцу и богу брани,
Там дремлют притаясь две трепетные лани
До утренних лучей.

Где ж вы, о сильные, вы, Галлов бич и страх,
Земель полнощных Исполины,
Роальда спутники, на бренных челноках
Протекши дальные пучины?
Где вы, отважные толпы богатырей,
Вы, дикие сыны и брани и свободы,
Возникшие в снегах, средь ужасов природы,
Средь копий, средь мечей?–

Погибли сильные! – Но странник в сих местах
Не тщетно камни вопрошает,
И руны тайные, останки на скалах
Угрюмой древности, читает.
Оратай ближних сел, склонясь на посох свой,
Гласит ему: смотри, о сын иноплеменный,
Здесь тлеют праотцев останки драгоценны;
Почти их гроб святой!

1. Написано, вероятно, в июне – начале июля 1814 г., во время пребывания Батюшкова в Швеции (из заграничного похода против Наполеона Батюшков, дошедший с русскими войсками до Парижа, возвращался в Петербург через Англию, Швецию и Финляндию). Впервые: ПРП. Ч. II, кн. 4. СПб., 1814. С. 217–223. Перепечатано: О. Ч. II. С. 11–18. Один из ближайших литературных источников элегии – стихотворение Фридриха фон Маттисона (Friedrich von Matthisson, 1751–1831) «Elegie, in den Ruinen eines alten Bergschlosses geschrieben» («Элегия, написанная на развалинах старого горного замка») [см.: М. Т. I. С. 225–226 (1-й паг.), 386 (2-й паг.)]. Об увлечении стихами Маттисона Батюшков писал П.А. Вяземскому 10.VI.1813.

Историческая элегия «На развалинах замка в Швеции» относится к числу произведений Батюшкова, оказавших наиболее значительное воздействие на творчество младших современников. На основе ее оригинальной строфы была построена строфа «Воспоминаний в Царском Селе» (1814) А.С. Пушкина (см.: Томашевский Б.В. Пушкин. М.;Л., 1956. Кн. I. С.56–63; Он же. Строфика Пушкина // Пушкин: Исследования и материалы. М., 1958. Т. II. С. 91–93).«Скандинавские» мотивы батюшковского стихотворения отразились в элегии Е.А. Баратынского «Финляндия» (1820) [см.: Хетсо Г. Евгений Баратынский: жизнь и творчество. Oslo; Bergen; Tromsö, 1973. С. 347; Пильщиков И.А. Финские элегии Баратынского: Материалы для академического комментария // К 200-летию Боратынского: Сб. материалов междунар. науч. конф., сост. 21–23 февр. 2000 г. (Москва – Мураново). М., 2002. С. 71, 73, 74].

2. Светило дня – ‘солнце’. В элегии Маттисона это выражение отсутствует: Sweigend, in der Abenddämmrung Schleier, // Ruht die Flur <...> Перифраза светило дня распространилась в русской поэзии предпушкинской эпохи под влиянием французской поэтической идиоматики: l’astre du jour (Поэтическая фразеология Пушкина. М., 1969. С. 56). В стихотворном переложении эпизода из первой песни «Освобожденного Иерусалима» Торквато Тассо (1808) на месте итальянского il sol(e) ‘солнце’ у Батюшкова появляется светило дня в соответствии с l’astre du jour во французском переводе Ж.-Ф. Лагарпа, служившем русскому поэту подспорьем. В батюшковском переводе канцоны Петрарки «Ne la stagion che ’l ciel rapido inchina...» («Вечер», 1810) на месте итальянского il sol(e) вновь использована перифраза светило дня (см.: Пильщиков И.А. Батюшков и литература Италии: Филологические разыскания. М., 2003. С. 37, 68, 205 примеч. 153). Таким образом, в своих переводах с итальянского и немецкого Батюшков заменяет слово солнце традиционной перифразой французского типа.

3. Хляби – здесь ‘воды’, как обычно в русской поэзии конца XVIII – первой трети XIX в. (см.: Поэтическая фразеология Пушкина. М., 1969. С. 41–42, 44 примеч. 11). Исходное значение ц.-слав. хлябь ‘водопад’ к этому времени было уже прочно забыто (см.: Мурьянов М. Ф. Семантика ц. - слав. хлябь // Этимология 1979. М., 1981. С. 59; Пильщиков И.А. Отзыв у Баратынского: слово и значение // Язык. Культура. Гуманитарное знание: Научное наследие Г.О. Винокура и современность. М., 1999. С. 286).

4. Вероятный источник стиха – 6 - я строка из «Сельского кладбища» (1802) В.А. Жуковского: Повсюду тишина, повсюду мертвый сон [см.: Проскурин О.А. Батюшков и поэтическая школа Жуковского: (Опыт переосмысления проблемы) // Новые безделки: Сборник статей к 60-летию В.Э. Вацуро. М., 1995/1996. С. 94].

5. Ср. в письме Батюшкова к Д.П. Северину из Готенбурга (Швеция) от 19.VI 1814: «Ета земля не пленительна <...> В ней ничего нет приятного кроме живописных гор и воспоминаний» (РНБ. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 26. Л. 4).

6. Оден (Один) – в скандинавской мифологии верховный бог, покровитель военных дружин (ср. ниже в 31-м стихе: Бог, властитель брани; в 94-м: отцу и богу брани).

7. См. примеч. 6.

8. Гела (Хель) – хозяйка подземного царства мертвых (скандинавская мифология).

9. Нейстрия – западная часть франкского государства Меровингов, занимавшая пространство между Шельдой и Луарой (VI–VII вв.).

10. Альбион – древнее название Британии. Туманный Альбион – ср. тот же эпитет в начальном стихе элегии «Тень друга».

11. Валкала (Вальгалла) – небесное жилище воинов, павших в бою (скандинавская мифология). Батюшков неточен: Гела (Хель) (см. примеч. 8) властвовала над подземным царством Нифльхель, а не над Валгаллой.

12. Скальды – певцы и поэты в древней Скандинавии; то же, что барды у кельтов.

13. ОРНБ: Зри: дубы в пламени, в сосудах мед сверкает.

Дубы в пламени – элемент «оссианического» пейзажа. Подобно многим своим современникам, Батюшков не проводил различий между скандинавами и кельтами (см.: Плетнев П. Финляндия в Русской поэзии: (Письмо к Цигнеусу) // Альманах в память двухсотлетнего юбилея Императорского Александровского Университета. Гельсингфорс, 1842. С. 147; Переписка Я.К. Грота с П.А. Плетневым. СПб., 1896. Т. I. С. 238–239; и др.). Ритуальное возжигание дубов у древних кельтов описано в «Поэмах Оссиана» («The Poems of Ossian», 1761–1773) Дж. Макферсона («Fingal», кн. VI; «Temora», кн. I–III; и др.); ср. в переводе Е.И. Кострова: «Ночь спустилась; сто возженных дубов озаряют поле»; «<...> я воспламенил дуб на высоте холма. Ветры Моры разстилают пламень далече»; «Тако пели Барды на высоте Моры, в часы молчаливой ночи. Пламень ста дубов разстилается и озаряет окрестность; пиршество уготовано» (Оссиан, сын Фингалов, Бард третьего века. Гальские стихотворения / Пер. с Франц. Е. Костровым. СПб., 1792. Ч. II. С. 74, 89, 113). Эта деталь нередко встречается в поэзии русского оссианизма (см.: Левин Ю.Д. Оссиан в русской литературе: конец XVIII – первая треть XIX века. Л., 1980. С. 37, 43 примеч. 10). Так у Г.Р. Державина в первой строфе оды «На победы над Французами в Италии...» (1799): Пред ними <Бардами. – И.П. > сто дубов горят (стих 6). Поэт поясняет: «У северных народов было обыкновение торжествовать их победы <...> при зажженных дубах» (Державин. Сочинения / С объяснит. примеч. Я. Грота. СПб., 1866. Т. III. С. 674).

14. Лики – ‘собрание поющих; хоровая процессия’.

15. А.С. Пушкин на полях своего экземпляра «Опытов в Стихах и Прозе» заметил: «Вот стихи прелестные, собственно Батюшкова – вся строфа прекрасна» (Пушкин. С. 258). Действительно, в элегии Маттисона соответствующая сцена изображена несколько иначе: Ihm die treue Rechte sprachlos reichend // Steht sie da, erröthend und erbleichend; // Aber was ihr sanftes Auge spricht, // Sängen selbst Petrarch und Sappho nicht (Безмолвно протягивая к нему верную десницу, // Стоúт она там, краснея и бледнея; // А что говорит ее нежный взгляд, // Не спели бы сами Петрарка и Сапфо).

16. Отец и бог брани – Оден (Один) (см. примеч. 6).

17. Так в списке «погрешностей и перемен», предпосланном II части О. В основном тексте О: Иль слышен вой зверей.

18. Ср. у Жуковского в «Песни Барда над гробом Славян-победителей» (1806): Как пали сильные? как сильных гром утих? // Где вы, сыны побед? где славных Воев сила? (стихи 34-36); протоисточник – 2 Книга Царств, гл. 1, ст. 19, 25, 27: «какω падоша сильнїи». Сильные (в значении существительного) – ‘могучие воины, богатыри’ (калька греч. οι δυνατοί; см.: Словарь русского языка XI–XVII вв. М., 1999. Вып. 29. С. 143).

19. Это выражение повторено Е.А. Баратынским в 1-й редакции элегии «Финляндия» (см. примеч. 1): Молва умолкнула о спутниках Роальда (35).

20. Протекши – ‘прошедшие, проплывшие’.

21. Автоцитата из стихотворения «Тибуллова Элегия ХI. Из I книги»: От копий, от мечей (38); меж копий и мечей (91).

22. Руны – древнейшие письмена скандинавов, сохранившиеся на камнях, скалах и т.д. Словосочетание руны тайные образует плеоназм: швед. runa происходит от др.-сканд. rûnar ‘тайная письменность’ (ср. гот. rûn ‘тайна’).

23. ОРНБ: И руны тайные, преданья на скалах.

МОЙ ГЕНИЙ

О память сердца! ты сильней
Рассудка памяти печальной,
И часто сладостью своей
Меня в стране пленяешь дальной.
Я помню голос милых слов,
Я помню очи голубые,
Я помню локоны златые
Небрежно вьющихся власов.
Моей пастушки несравненной
Я помню весь наряд простой,
И образ милой, незабвенной,
Повсюду странствует со мной.
Хранитель Гений мой – любовью
В утеху дан разлуке он:
Засну ль? приникнет к изголовью
И усладит печальной сон.

1. Написано в июле – начале августа 1815 г. в Каменце-Подольском (Бессарабия); послано Е.Ф.Муравьевой при письме от 11.VIII 1815 (см.: М. Т. I. С. 400 2-й паг.). Впервые: СОРСП. СПб., 1816. Ч. V. С. 228; также: BE. 1816. Ч. LXXXVIII, № 15. С. 176– 177 (подпись: Б– в). Перепечатано: О. Ч. II. С. 46. Стихотворение помещено в ТЖ в составе «каменецкого цикла» (см. примеч. 1 к стихотворению «Воспоминания. Отрывок»), где снабжено эпиграфом Spirto beato quale // Se' quando altrui fai tale? (Блаженный дух, каков // Ты есть, когда другого делаешь таким же?), взятым из канцоны Ф.Петрарки (Petrarca, 1300– 1374) «Se 'l pensier che mi strugge...» (CXXV, стихи 77– 78); см.: Пильщиков И.А. Из истории русско-итальянских литературных связей: (Батюшков, Петрарка, Данте) // Дантовские чтения. 1998. М., 2000. С. 12 примеч. 13. О Батюшкове и Петрарке см. примеч. 1 к статье «Петрарка». Элегия «Мой Гений» была переложена на музыку М.И.Глинкой.

2. О выражении память сердца см. примеч. 3 к статье «О лучших свойствах сердца».

3. В О после слова златые стоит запятая; исправляется по: ТЖ. Л. 4 об.

4. Автореминисценция из послания «Мои Пенаты» (стихи 87– 88).

5. Ср.: «Разлука» («Напрасно покидал страну моих отцов...»), стих 19.

6. О: Заснуль?

7. Словесные темы стихов 11– 16 заимствованы из «Песни» В. А. Жуковского («Мой друг, хранитель-ангел мой...», 1808): Мой друг, хранитель-ангел мой <...> Во всех природы красотах // Твой образ милый я встречаю; Твой образ, забываясь сном, // С последней мыслию сливаю; Ах! мне ль разлуку знать с тобой? // Ты всюду спутник мой незримый и т. д. Эти же мотивы использованы Батюшковым в строках 25– 34 из стихотворения «Воспоминания. Отрывок»: Хранитель ангел мой, оставленный мне богом!.. и проч. [см.: Проскурин О.А. Батюшков и поэтическая школа Жуковского: (Опыт переосмысления проблемы) // Новые безделки: Сборник статей к 60-летию В.Э.Вацуро. М., 1995/1996. С. 100– 102].

МОИ ПЕНАТЫ Послание к Ж<уковскому> и В<яземскому>

Отечески Пенаты,
О пестуны мои!
Вы златом не богаты,
Но любите свои
Норы и темны кельи,
Где вас на новосельи,
Смиренно здесь и там
Расставил по углам;
Где странник я бездомный,
Всегда в желаньях скромный,
Сыскал себе приют.
О боги! будьте тут
Доступны, благосклонны!
Не вина благовонны,
Не тучный фимиам
Поэт приносит вам;
Но слезы умиленья,
Но сердца тихий жар,
И сладки песнопенья,
Богинь Пермесских дар!
О Лары! уживитесь
В обители моей,
Поэту улыбнитесь –
И будет щастлив в ней!..
В сей хижине убогой
Стоит перед окном
Стол ветхой и треногой
С изорванным сукном.
В углу, свидетель славы
И суеты мирской,
Висит полузаржавый
Меч прадедов тупой;
Здесь книги выписные,
Там жесткая постель –
Все утвари простые,
Все рухлая скудель!
Скудель!... но мне дороже,
Чем бархатное ложе
И вазы богачей!...

Отеческие боги!
Да к хижине моей
Не сыщет ввек дороги
Богатство с суетой;
С наемною душой
Развратные щастливцы,
Придворные друзья
И бледны горделивцы,
Надутые Князья!
Но ты, о мой убогой
Калека и слепой,
Идя путем-дорогой
С смиренною клюкой,
Ты смело постучися,
О воин, у меня;
Войди и обсушися
У яркого огня.
О старец, убеленный
Годами и трудом,
Трикраты уязвленный
На приступе штыком!
Двуструнной балалайкой
Походы прозвени
Про витязя с нагайкой,
Что в жупел и в огни
Летал перед полками,
Как вихорь на полях,
И вкруг его рядами
Враги ложились в прах!...
И ты, моя Лилета,
В смиренной уголок
Приди под вечерок
Тайком переодета!
Под шляпою мужской
И кудри золотые
И очи голубые
Прелестница, сокрой!
Накинь мой плащ широкой,
Мечем вооружись
И в полночи глубокой
Внезапно постучись...
Вошла – наряд военный
Упал к ее ногам,
И кудри распущенны
Взвевают по плечам,
И грудь ее открылась
С лилейной белизной:
Волшебница явилась
Пастушкой предо мной!
И вот с улыбкой нежной
Садится у огня;
Рукою белоснежной
Склонившись на меня,
И алыми устами,
Как ветер меж листами,
Мне шепчет: «я твоя,
Твоя, мой друг сердечной!...»
Блажен, в сени беспечной,
Кто милою своей,
Под кровом от ненастья,
На ложе сладострастья,
До утренних лучей
Спокойно обладает,
Спокойно засыпает
Близь друга сладким сном!...

Уже потухли звезды
В сиянии дневном,
И пташки теплы гнезды,
Что свиты под окном,
Щебеча покидают
И негу отрясают
Со крылышек своих;
Зефир листы колышет<,>
И все любовью дышет
Среди полей моих;
Все с утром оживает,
А Лила почивает
На ложе из цветов...
И ветер тиховейной
С груди ее лилейной
Сдул дымчатый покров....
И в локоны златые
Две розы молодые
С нарциссами вплелись;
Сквозь тонкие преграды
Нога ища прохлады,
Скользит по ложу вниз...
Я Лилы пью дыханье
На пламенных устах,
Как роз благоуханье,
Как нектар на пирах!..
Покойся, друг прелестной,
В объятиях моих!
Пускай в стране безвестной,
В тени лесов густых,
Богинею слепою
Забыт я от пелен:
Но дружбой и тобою
С избытком награжден!
Мой век спокоен, ясен;
В убожестве с тобой
Мне мил шалаш простой;
Без злата мил и красен
Лишь прелестью твоей!

Без злата и честей
Доступен добрый Гений
Поэзии святой,
И часто, в мирной сени,
Беседует со мной.
Небесно вдохновенье;
Порыв крылатых дум!
(Когда страстей волненье
Уснет... и светлый ум<,>
Летая в поднебесной,
Земных свободен уз,
В Аонии прелестной
Сретает хоры Муз!)
Небесно вдохновенье<,>
За чем летишь стрелой,

И сердца упоенье
Уносишь за собой? –
До розовой денницы
В отрадной тишине,
Парнасские царицы,
Подруги будьте мне!
Пускай веселы тени

Любимых мне певцов,
Оставя тайны сени
Стигийских берегов,
Иль области эфирны,
Воздушною толпой
Слетят на голос лирный
Беседовать со мной!...
И мертвые с живыми
Вступили в хор един!...
Что вижу? ты пред ними,
Парнасский исполин,
Певец Героев, славы,
В след вихрям и громам,
Наш лебедь величавый,
Плывешь по небесам.
В толпе и Муз и Граций,
То с лирой, то с трубой,
Наш Пиндар, наш Гораций,
Сливает голос свой.
Он громок, быстр и силен,
Как Суна средь степей,
И нежен, тих, умилен,
Как вешний соловей.
Фантазии небесной
Дадено любимый сын,
То повестью прелестной
Пленяет Карамзин;
То мудрого Платона
Описывает нам,
И ужин Агатона,
И наслажденья храм;
То древню Русь и нравы
Владимира времян,
И в колыбели Славы
Рождение Славян.
За ними Сильф прекрасной,
Воспитанник Харит,
На цитре сладкогласной
О Душеньке бренчит;
Мелецкого с собою
Улыбкою зовет,
И с ним, рука с рукою,
Гимн радости поет!...
С Эротами играя
Философ и Пиит,
Близь Федра и Пильпая
Там Дмитриев сидит;
Беседуя с зверями
Как щастливый дитя,
Парнасскими цветами
Скрыл истинну шутя.
За ним в часы свободы
Поют среди певцов
Два баловня природы,
Хемницер и Крылов.
Наставники-Пииты,
О Фебовы жрецы!
Вам, вам плетут Хариты
Бессмертные венцы!
Я вами здесь вкушаю
Восторги Пиерид,
И в радости взываю:
О музы! я Пиит!

А вы, смиренной хаты
О Лары и Пенаты!
От зависти людской
Мое сокройте щастье,
Сердечно сладострастье
И негу и покой!
Фортуна! прочь с дарами
Блистательных сует!
Спокойными очами
Смотрю на твой полет:
Я в пристань от ненастья
Челнок мой проводил,
И вас, любимцы щастья,
На веки позабыл...
Но вы, любимцы славы,
Наперсники забавы,
Любви и важных Муз,
Беспечные щастливцы,
Философы-ленинцы,
Враги придворных уз,
Друзья мои сердечны!
Придите в час беспечный
Мой домик навестить –
Поспорить и попить!
Сложи печалей бремя,
Ж<уковский> добрый мой!
Стрелою мчится время,
Веселие стрелой!
Позволь же дружбе слёзы
И горесть усладить,
И щастья блеклы розы
Эротам оживить.
О В<яземский>! цветами
Друзей твоих венчай,
Дар Вакха перед нами:
Вот кубок – наливай!
Питомец Муз надежный,
О Аристиппов внук!
Ты любишь песни нежны
И рюмок звон и стук!
В час неги и прохлады
На ужинах твоих
Ты любишь томны взгляды
Прелестниц записных:
И все заботы славы,
Сует и шум и блажь,
За быстрый миг забавы
С поклонами отдашь.
О! дай же ты мне руку,
Товарищ в лени мой,
И мы.... потопим скуку
В сей чаше золотой!
Пока бежит за нами
Бог времени седой
И губит луг с цветами
Безжалостной косой,
Мой друг! скорей за щастьем
В путь жизни полетим;
Упьемся сладострастьем,
И смерть опередим;
Сорвем цветы украдкой
Под лезвием косы,
И ленью жизни краткой
Продлим, продлим часы!
Когда же Парки тощи
Нить жизни допрядут,
И нас в обитель нощи
Ко прадедам снесут –
Товарищи любезны!
Не сетуйте о нас.
К чему рыданья слезны,
Наемных ликов глас?
К чему сии куренья
И колокола вой,
И томны псалмопенья
Над хладною доской?
К чему?... Но вы толпами
При месячных лучах
Сберитесь, и цветами
Усейте мирный прах;
Иль бросьте на гробницы
Богов домашних лик,
Две чаши, две цевницы,
С листами повилик:
И путник угадает
Без надписей златых,
Что прах тут почивает
Щастливцев молодых!

ИСТОЧНИК

Буря умолкла, и в ясной лазури
Солнце явилось на западе нам:
Мутный источник, след яростной бури,
С ревом и шумом бежит по полям!
Зафна! приближься: для девы невинной
Пальмы под тенью здесь роза цветет;
Падая с камня источник пустынной
С ревом и с пеной сквозь дебри течет!

Дебри ты, Зафна, собой озарила!
Сладко с тобою в пустынных краях!
Песни любови ты мне повторила;
Ветер унес их на тихих крылах!
Голос твой, Зафна, как утра дыханье,
Сладостно шепчет, несясь по цветам:
Тише, источник! Прерви волнованье,
С ревом и с пеной стремясь по полям!

Голос твой, Зафна, в душе отозвался;
Вижу улыбку и радость в очах!...
Дева любви! – я к тебе прикасался,
С медом пил розы на влажных устах!
Зафна краснеет?... О друг мой невинной,
Тихо прижмися устами к устам!..
Будь же ты скромен, источник пустынной,
С ревом и с шумом стремясь по полям!

Чувствую персей твоих волнованье,
Сердца биенье и слезы в очах;
Сладостно девы стыдливой роптанье!
Зафна, о Зафна!.. смотри... там в водах
Быстро несется цветок розмаринный;
Воды умчались, – цветочка уж нет!
Время быстрее, чем ток сей пустынный,
С ревом который сквозь дебри течет!

Время погубит и прелесть, и младость!..
Ты улыбнулась, о дева любви!
Чувствуешь в сердце томленье и сладость,
Сильны восторги и пламень в крови!...
Зафна, о Зафна! – там голубь невинной
С страстной подругой завидуют нам...
Вздохи любови – источник пустынной
С ревом и с шумом умчит по полям!

1. Написано в первой половине 1810 г. 26.VII 1810 Батюшков просил В.А.Жуковского: «Посылаю <...> подражание Парни Le torrent <,> которое<,> если тебе очень понравится<,> то возьми в собрание или сожги на огне. В нем надобно кой что поправить. Исправь<,> любезный мой Аристарх!» (ИРЛИ. Р. III. Оп. 1. № 519. Л. 1 – 1 об.). Собрание – СРС. Впервые: BE. 1810. Ч. LIII, №17 (сентябрь) [датирован 31.VIII 1810]. С. 55– 56 [заглавие: «Источник. (Персидская идиллия)»; подпись: К«н Б«в ]. С изменениями: СРС. М., 1811. Ч. V. С. 246– 247. Текст ВЕ перепечатан: СОРСП. Спб., 1816. Ч. IV. С. 236– 237. Окончательная редакция: О. Ч. II. С. 81– 83. Переложение одноименной прозаической «идиллии» («Le Torrent. Idylle persane») Э.Д.Дефоржа де Парни (Parny, 1753– 1814). Сопоставление с оригиналом см.: Топоров В.Н. «Источник» Батюшкова в связи с «Le torrent» Парни: (1. К проблеме перевода. 2. Анализ структуры) // Ученые записки Тартуского государственного университета. 1969. Вып. 236. С. 306– 334 (Труды по знаковым системам; IV). О Батюшкове и Парни см. примеч. 1 к стихотворению «Привидение. Из Парни». А.С.Пушкин считал, что «Источник» Батюшкова «не стоит ни прелестной прозы Парни, ни даже слабого подражания Мильвуа» (Пушкин. С. 265) [стихотворное переложение «Le Torrent», принадлежащее Ш.-Ю.Мильвуа (Millevoye, 1782– 1816) было опубликовано в 1805 г. (ФЭ. С. 619)]. Двойственную оценку батюшковскому стихотворению дал Н.И.Гнедич (16.X 1810), не одобрявший увлечение Батюшкова творчеством Парни: «Твоя персидская идиллия и другие напечатанные с нею пиэсы <...> говорят <...> что ты имеешь превосходное дарование для поэзии; но такие предметы ниже тебя» (Гнедич Н.И. Письма к К.Н.Батюшкову / Публикация М.Г.Альтшуллера // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома на 1972 год. Л., 1974. С. 87; ср.: ИРЛИ. Р. I. Оп. 5. № 56. Л. 16).

2. В письме В.А.Жуковскому от 26.VII 1810 (ср. примеч. 1) Батюшков говорит: «А ето выражение Я к тебе прикасался оставь. Оно взято из Тибулла и кажется удачно» (ИРЛИ. Р. III. Оп. 1. № 519. Л. 1 об.). Речь идет о 26-м стихе из VI элегии I книги римского поэта Альбия Тибулла (Albius Tibullus, 50– 19 до н.э.): «Тибулл, описывая технику адюльтера, которой он обучал Делию, рассказывает: memini me tetigisse manum = помню, как я касался < ее > руки» [Пильщиков И.А. Литературные цитаты и аллюзии в письмах Батюшкова (Комментарий к академическому комментарию. 1– 2) // Philologica. 1994. Т. 1, № 1/2. С. 218]. О Батюшкове и Тибулле см. примеч. 1 к стихотворению «Тибуллова Элегия III. Из III книги».

3. О: прижьмися.

4. Цветок розмаринный – во французском оригинале просто la fleur 'цветок'. Розмарин – вечнозеленый кустарник семейства губоцветных с пахучими цветками.

ВАКХАНКА

Все на праздник Эригоны
Жрицы Вакховы текли;
Ветры с шумом разнесли
Громкий вой их, плеск и стоны.
В чаще дикой и глухой
Нимфа юная отстала;
Я за ней – она бежала
Легче серны молодой. –
Эвры волосы взвивали,
Перевитые плющом;
Нагло ризы поднимали
И свивали их клубком.
Стройный стан, кругом обвитый
Хмеля желтого венцом,
И пылающи ланиты
Розы ярким багрецом,
И уста, в которых тает
Пурпуровый виноград;
Все в неистовой прельщает!
В сердце льет огонь и яд!
Я за ней... она бежала
Легче серны молодой; –
Я настиг; она упала!
И тимпан под головой!
Жрицы Вакховы промчались
С громким воплем мимо нас;
И по роще раздавались
Эвоэ! и неги глас!

ТЕНЬ ДРУГА

Sunt aliquid manes: letum non omnia finit;

Luridaque evictos effugit umbra rogos.

Propert.

Я берег покидал туманный Альбиона:
Казалось, он в волнах свинцовых утопал.
За кораблем вилася Гальциона,
И тихий глас ее пловцев увеселял.
Вечерний ветр, валов плесканье,
Однообразный шум и трепет парусов,
И кормчего на палубе взыванье
Ко страже дремлющей под говором валов;
Все сладкую задумчивость питало.
Как очарованный у мачты я стоял,
И сквозь туман и ночи покрывало
Светила Севера любезного искал.
Вся мысль моя была в воспоминанье,
Под небом сладостным отеческой земли.
Но ветров шум и моря колыханье
На вежды томное забвенье навели.
Мечты сменялися мечтами
И вдруг... то был ли сон?... предстал товарищ мне,
Погибший в роковом огне
Завидной смертию, над Плейсскими струями.
Но вид не страшен был; чело
Глубоких ран не сохраняло,
Как утро Майское веселием цвело,
И все небесное душе напоминало.
«Ты ль это, милый друг, товарищ лучших дней!
Ты ль это? я вскричал, о воин вечно милой!
Не я ли над твоей безвременной могилой,
При страшном зареве Беллониных огней,
Не я ли с верными друзьями
Мечем на дереве твой подвиг начертал,
И тень в небесную отчизну провождал
С мольбой, рыданьем и слезами?
Тень незабвенного! ответствуй, милый брат!
Или протекшее все было сон, мечтанье;
Все, все, и бледный труп, могила и обряд,
Свершенный дружбою в твое воспоминанье?
О! молви слово мне! пускай знакомый звук
Еще мой жадный слух ласкает,
Пускай рука моя, о незабвенный друг!
Твою, с любовию сжимает....»
И я летел к нему... Но горний дух исчез
В бездонной синеве безоблачных небес,
Как дым, как метеор, как призрак полуночи,
Исчез, – и сон покинул очи. –

Все спало вкруг меня под кровом тишины.
Стихии грозные казалися безмолвны.
При свете облаком подернутой луны,
Чуть веял ветерок, едва сверкали волны,
Но сладостный покой бежал моих очей,
И все душа за призраком летела,
Все гостя горнего остановить хотела:
Тебя, о милый брат! о лучший из друзей!

1. Согласно позднему свидетельству П.А.Вяземского (см.: Вяземский П.А. Полное собрание сочинений. Спб., 1879. Т. II. С. 417), стихотворение написано в июне 1814 г. по пути из Англии в Швецию (см. примеч. 3); не исключена, однако, возможность и более поздней датировки – 1815 г. (см.: Зорин А.Л. К.Н. Батюшков в 1814–1815 гг. // Изв. 1988. Т. 47, № 4. С. 370). Впервые: BE. 1816. Ч. LXXXIX, № 17/18. С. 3–5. Перепечатано: СОРСП. СПб., 1817. Ч. VI. 247–249. С поправкой в стихе 43: О. Ч. II. С. 48–51. Элегия посвящена памяти близкого друга Батюшкова Ивана Александровича Петина (1789–1813), убитого в Лейпцигском сражении (см. примеч. 5. Ему же посвящены послание «К П<ети>ну», вошедшее в О, и мемуар «Воспоминание о Петине» (9.IX.1815; опубликован в 1851 г.). Под стихотворением «Тень друга» А.С. Пушкин записал: «Прелесть и совершенство – какая гармония!» (Пушкин. С. 262).

2. Маны не бесплотны: смертью не все кончается; // И бледная тень ускользает, победив погребальный костер. Проперц<ий> (лат.). Маны – тени умерших. Эпиграф взят из элегии римского поэта Секста Проперция (Sextus Propertius, ок. 50 – ок. 15 до н. э.) к тени Цинтии (книга IV, элегия VII, стихи 1–2).

3. Альбион – древнее название Британии. 30.V.1814 на пакетботе «Альбион» Батюшков направился из Гарича (Англия) в Готенбург (Швеция; см. примеч. 1 к стихотворению «На развалинах замка в Швеции» и примеч. 14 к стихотворению «Воспоминания. Отрывок»). Туманный берег Альбиона... – ср. «На развалинах замка в Швеции», стих 46.

4. Гальциона – зимородок (греч. 'αλκυων).

5. Плейсские струи – Плейсса, река на равнине под Лейпцигом, где 4–6.X 1813 происходила «битва народов», в которой погиб И.А. Петин (см. примеч. 1).

6. О, стихи 25, 26: Тыль это.

7. ОРНБ: И сон покинул очи.

Дата добавления: 2015-10-28