Расщепление между глубинной и общей психологией

Исторически, психоанализ развился в период расцвета ассоцианистской психологии и, в первую очередь, понятий рефлекторной дуги и условного рефлекса, лежащих в основе ассоциаций. Функциональная и динамическая теория Фрейда настолько противоречила этим концепциям, что казалась принадлежащей другому миру. Перемирие фактически было достигнуто путем разделения миров. Мир сознательного Фрейд уступил ассоцианистам (и биологам); мир сновидений он оставил за собой и корректно нанес на карту (вместе с функциональными сигналами). На границе между двумя мирами, где сновидения проникали в бодрствование, случалось то, что Фрейд в блестящем озарении (презрения?) назвал «вторичной переработкой» («secondary elaboration»); это, безусловно, было не самой энергичной, но хоть какой-то попыткой понять смысл, не отрекаясь от «законов реальности», то есть, ассоциаций. (Мы вернемся к Фрейдовским первичному и вторичному процессам в Главе 13.) Между тем, психологи все больше убеждались, что законы реальности действительно таковы, конструируя экспериментальные ситуации, представляющие все меньше жизненного интереса. Ответ организма в этих экспериментах (лабиринты и удары током) действительно стремился к рефлексу, реакции были даже не вторичными, но третичными и четвертичными, вплоть до нервного срыва.

Время от времени Фрейд замечал, что законы сновидений могли бы быть и законами реальности - но он не видел, как примирить противоречия и расхождения. И действительно, логически обосновано существование двух миров: мира сновидений, со своими законами удовольствия и фантастических искажений, и мира сознательной реальности, с его неудовольствием и накапливающимися ассоциациями. Трудно обойти повторяющийся эпистемологический вопрос: каким единым осознанием субъект различает эти два мира, и каковы законы этой единой системы?

В общей психологии случилась гештальт-революция, которая была в основном возвратом к античным концепциям. Восприятие, абстрагирование, решение проблем стали рассматриваться как формирующие и формируемые целостности, как завершение необходимых незавершенных задач. Теперь можно было ожидать немедленного сближения гештальт-психологии и психоанализа, синтеза контакта, глубинной психологии, функциональной теории самости, ид, эго и личности. Но этого не случилось. Недостаток отваги сделать это может быть приписан гештальтистам, поскольку психоаналитикам отваги хватало всегда. Во-первых, чтобы опровергнуть ассоцианистов, гештальт-психологи посвятили многие годы доказательству того, что воспринимаемые целостности «объективны» и являются физическими по существу, а не «субъективными» результатами эмоциональных тенденций. Какая, однако, изумительная победа! Повсюду в физической природе гештальтисты проницательно выискивали стремление к целостности, настаивали на контексте и взаимоотношениях всех частей, чтобы поддержать свою психологию; и только в одном этом случае - касающемся человеческих чувств - гештальт-принцип не был применен! Эмоция не была реальной частью восприятия, которое она сопровождала; она не входила в фигуру!

Во-вторых, гордые своей победой, они осторожно стерилизовали (контролировали) экспериментальные ситуации, делая их все менее способными кого-либо заинтересовать; и, тем не менее, с помощью блестящей изобретательности, умудрялись продемонстрировать гештальт. Их большой успех мог бы их насторожить и сам послужить опровержением, поскольку противоречил их базовому принципу контекста: гештальт наиболее ясен там, где все функции мобилизованы реальной потребностью. То, что они получали экспериментально, должно было бы быть прямой противоположностью: демонстрацией ослабления формирующей тенденции, когда задача становилась просто лабораторным заданием, абстрактным, изолированным и неинтересным. (И так и было с начала работы с животными в эксперименте). В-третьих, с самого начала они цеплялись за научный формально-лабораторный метод. Рассмотрим следующую трудность: что, если главное сущностное объяснение - творческая сила живого возбуждения - либо пропадет в такой ситуации, либо вмешается в эксперимент, разрушив контроль и стерильность, возможно, отклонит тему эксперимента вообще и настоит на существующей, а не абстрактной проблеме? В таком случае, нужно в интересах науки отвернуться от фетишизма принятого «научного метода». Эксперимент должен быть реальным и значимым, небезразличным для участвующего в нем, представляющим собой сложную попытку добиться счастья, и потому - партнерством, в котором «экспериментатор» и «субъект эксперимента» - оба люди. Такие вещи никоим образом не находятся за пределами обсуждения. В политике такое случается в сотрудничающих сообществах; в социальной и медицинской сферах - в таких проектах, как Пекхэмский центр здоровья; и то же происходит в каждой психотерапевтической сессии.

Как бы то ни было, мы сейчас, и в течение уже двух поколений имеем аномальную ситуацию: две главные динамические школы психологии двигаются параллельно, с минимальным взаимодействием. И неизбежно основа, на которой они должны были встретиться - теория самости - наиболее пострадала и оказалась наименее развитой.

Заключение

И наконец, методы, используемые в психотерапии, сами были подчинены правдоподобным теориям самости и роста, и стремились подтвердить теории, представляющие эго как лишнее или только порождающее сопротивление, ид - как полностью неосознаваемое, личность - как только формальную структуру, и так далее. Они создавали ситуации для наблюдения (и использовали критерии лечения), в которых все, что бы ни происходило, могло только подтверждать эти теории. На всем протяжении этой книги мы приводили примеры того, как это получалось.

Тем не менее, было бы несправедливо заключить эту недружелюбную главу, не сказав следующего:

Ни одна другая дисциплина в наши времена не передала единство поля организм / среда так, как психоанализ (со всеми его недостатками). Посмотрев на главные направления, а не на детали, мы сможем увидеть, что в медицине, психологии, социологии, юриспруденции, политике, биологии, биофизике, антропологии, истории культуры, общественном планировании, педагогике и других специальностях психоанализ открыл и придумал единство. В каждом случае ученые соответствующей специальности справедливо отвергли упрощения и редукционизм; однако, мы видим, что именно отмечая ошибки психоанализа, они начали использовать психоаналитические термины. Свидетельства, призванные опровергнуть психоанализ как не соответствующий действительности, были совершенно неизвестны и игнорировались до пришествия психоанализа.

Глава 12. Творческое приспособление: I.Пре-контакт и контактирование

Дата добавления: 2015-10-28