На кого похож Арлекин 4 страница

Этот эпизод не нарушил расположения моего духа, и чем ближе подходил я к школьной обители, тем сильнее звучала музыка сквозь рваные облака и ветер наших судеб. Дождь разбивал свои ампулы об асфальт. Ампулы с детскими слезами. Раскрыв зонт, я мерялся силами с ветром — мощный поток вырвал мою человеческую игрушку, играл мускулами, скрипел мачтами, гремел цепями, срывал шляпы и резвился как мальчишка. Как мне хотелось иногда быть унесенным ветром в другие страны, к другим людям, а местные газеты констатировали бы провинциальную сенсацию: «Учитель русского языка и литературы А. В. Найтов унесен осенним ветром в неизвестном направлении. Знающих что-либо о его местонахождении просим сообщить:» Но другое явление оставляет далеко позади все мои фантазии — вдруг литургический косой дождь переходит в настоящий снег, и мокрые хлопья лепятся на мой старый зонт, тают на губах как сладкие шмели твоего имени. Только представьте — первый снег! Ранний, ноябрьский, свежий и чистый. Я останавливаюсь в недоуменном удивлении и долго стою у театральной тумбы, не в силах сделать шага из-за боязни нарушить первый белый покров. Если и есть чудо, способное немедленно преобразить Россию, то это русский снег — я могу до бесконечности пить этот коктейль снежного тихого помешательства с золотым жиром фонарей, с веселой болтовней клоунов и с осколками елочных шаров.

И когда я вошел в класс, моей первой репликой было поздравление с первым снегом. Я так просто написал, «я вошел в класс:» Но я вошел в новую жизнь, вошел в новую роль (точнее, из многочисленных составляющих моего «я» на сцену вышел другой исполнитель).

Я машинально беру со стола указку и долго верчу ее в руках как дирижерскую палочку, не решаясь начать симфонию, но оркестр приготовился, зрители ждут с нетерпением и в который раз подтверждают это аплодисментами: За окном медленно падает снег. В классе пахнет апельсинами.

Ты сидишь на предпоследней парте, грызешь кончик карандаша. Я стараюсь не смотреть в твою сторону, но у меня это плохо получается — и всякий раз обрывается сердце. Боже, как разит апельсином: Раскрываю классный журнал и начинаю алфавитное знакомство. Ошпарило меня на букве «Б» — когда я произнес «Белкин Денис», ты встал, как-то растерянно улыбнулся и поправил выгоревшую челку (рукава коротки, воротник рубашки не отглажен, мальчик запущен как заброшенный сад, но какие глаза с морской зеленью, улыбка с ямочками на щеках, какой теплый взгляд, какой свет вокруг!). Белкин Денис, Белкин, Белкин. Белка. Бельчонок. Белое. Я повторял про себя эти слова до тех пор, пока звуки твоего имени не утратили звуковую оболочку и не стали чистой музыкой. Маленький воображаемый бельчонок прыгал с тех пор по классу, сидел у меня на плече, перескакивал с подоконника на пыльную пальму в углу, выпрыгивал в форточку, скакал по осенним деревьям и опять возвращался. Совсем ручной, добрый и солнечный зверек. Такая же подвижность и стремительность была в тебе — в разлете соболиных бровей, в жестах и движениях. Ты не мог спокойно сидеть на одном месте, постоянно вертелся, играл карандашом или ручкой, переминался с ноги на ногу у доски, не зная куда деть руки, одергивал короткие рукава школьного пиджака, поправляя беличью челку. Вокруг тебя сыплет искрами наэлектризованное игровое поле, и я боюсь приближаться к тебе — мне кажется, что меня может убить мощным разрядом веселого электричества. Природа поставила вокруг тебя бы защитный блок, и я соблюдал нейтральную полосу отчуждения. Не сочтите меня параноиком, но хотелось надеть солнечные очки, глядя на Дениса — столько в нем было света. Я помню радугу, огни святого Эльма вокруг светлых волос, мокрую зелень глаз, мальчишескую загорелую шею и засаленный белый воротничок. Такая же аура сияла вокруг жителей страны Гипербореев, и мальчик из Атлантиды врывался в мои фантазии на резвом дельфине, в кристаллическом венце. Бедные юноши в туниках, навощите свои доски, возьмите стило и записывайте под диктовку мою историю.

Напротив его фамилии в классном журнале Алиса поставила красную галочку, как бы посмертно понуждая меня обратить внимание на Дениса. Любую информацию о тебе я стал выуживать как опытный оперативник. Я дошел до таких безумств, что даже перефотографировал в школьном архиве твое личное дело и медицинскую карту. Я определенно сходил с ума. И однажды, когда все мальчишки ушли играть в футбол, переодевшись в классе, я снял со спинки стула твой серый джемпер и поднес его к лицу, забывшись в блаженстве родного запаха и тепла. Это был твой запах, запах дикого Маугли, смешанный со сладким дешевым одеколоном и спортивным потом. В середине века меня наверняка бы кастрировали, ибо я предавался по вечерам изнурительным мастурбациям, мысленно моделируя твой образ в разнообразных эротических фантазмах.

Мои уроки были вдохновенными, потому что я проводил их только для тебя, стараясь готовиться к ним так, словно был воспитателем наследника Престола. Это были мои богослужения, моя лебединая песня. Мы не изучали, а праздновали литературу! Да, это было пиршество поэзии и красноречия. В процессе литературной программы я ставил тебе закамуфлированные капканы, хитроумные сети и ловушки, исследуя тайные уголки твоей души — и это при том, что я не имел никакого права на твою душу. Впрочем, равно как и на твое тело. В этом смысле учительская профессия ущербна и даже богопротивна — педагоги считают, что имеют сомнительное право «формировать душу», и часто неуклюже вторгаются в хлюпкий мир ребенка, разрушая его домики из разноцветных кубиков и разгоняя оранжевые облака. Я же просто хотел изучить твое игровое пространство и принять правила твой игры.

Я не мог отметить тебя среди лучших учеников, но в твоих глазах я всегда прочитывал удивление и искренний восторг, когда мне удавалась парадоксальная формулировка, а посредственность, как известно, ленива и нелюбопытна. Порой ловлю себя на мысли, что и живу ради пары-другой удачных фраз. Но ты все-таки удивил меня своим сочинением на мою провокационно-свободную тему: «Мой любимый герой». Сама тема была воспринята в классе с протестом, но я вежливо настоял на своем решении, пообещав не выставлять в журнал двоек и троек. Мой капитан сработал лучше, чем я ожидал — честно говоря, я не рассчитывал на абсолютную откровенность твоего «внутреннего героя» перед необстрелянным новым учителем. Твою горячую тетрадь в желтой клеенчатой обложке я сразу же выловил из кипы остальных сочинений, и в тот вечер гнал свой байк на предельной скорости, предвкушая сокровенное и просто занимательное чтение. Мокрый снег лепился на защитное стекло моего оранжевого шлема, снег светофоров стекал по забралу детскими акварельными красками, точно и сам город вокруг был нарисован французскими импрессионистами. Нет, скорее это был мир Сальвадора Дали с текучей экзистенцией времени: Драгоценные камни неоновых витрин плавились в моих глазах, промокшие арлекины танцевали в поздних иллюминированных фонтанах; сюрреалистический мотоцикл с оранжевым черепом выжимал скорость в булыжных переулочках, сбивал детей и добрых старушек, всадник ставил стального коня на дыбы, из медных глушителей вырывался разноцветный дым и адская музыка; всадник в кожаной куртке «Джон Ричмонд» проехал сквозь витрину индийского ресторана, метнулся в небо, звенел шпорами о звезды, крошил железными перчатками скорлупу луны; он надсадно кашляет горячей медной пылью, угли летят из карманов, сверкают змеиной кожей высокие сапоги; ткань пространства трещит по швам, труха звезд сыплется на парижские крыши; дети пьют на площади горячий портвейн, обнимаясь и совокупляясь в теплой воде фонтана с бронзовой фигурой Эрота, раскаленного докрасна невостребованной страстью; горбун с шарманкой рассказывает девочке скрабезный анекдот, капитан мнет на гостиничных простынях красивого юнгу; толстяк в пиджаке затаскивает черного подростка в свой темно-вишневый «Роллс Ройс», они будут пить виски с кофейным кремом, он пристегнет мальчишку наручниками к перилам бассейна, будет хлестать по бунтующим мышцам бамбуковым кэном, потом изнасилует парня — сначала гигантским вибратором, потом своей маленькой заготовкой; красная луна катится по голубому кафелю бассейна, качается тень пальмы, и смытая сперма черного юноши оплодотворяет икру экзотических цихлид: содомиты оседлали дельфинов и уплыли в открытый океан: ирландская бомба в «Роллс Ройсе»: ночью в посольстве Индонезии застучат факсы: «черный мальчик на дельфине, черный мальчик на дельфине, черный мальчик на дельфине, черный мальчик на дель:»; программист заразился компьютерным вирусом, потому что забыл надеть презерватив; новогодний бал в кремле перешел в оргию, и мальчишки из детского дома танцевали на битом стекле: Ночной пират на мотоцикле смеется, железный сокол на его плече сверкает рубиновым глазом: я лечу над Нью-Йорком, в бензобаках сгорают зеленые доллары, бронзовый бык бежит по Бродвею, и в его чреве томятся юноши: бронзовый бык разнес вдребезги цветочный магазин, взрыхлил асфальт, дым клубится из ноздрей, и он бьет копытом, бьет копытом. Потом восемь лун взошло над городом желтого дьявола, блудница восседала на Звере, и смех ее был слышен во всех уголках вселенной. И были посланы дельфины, чтобы спасти некоторых праведников. И гигантская черепаха, державшая город, опустилась на дно океана, где только тьма и льды, где подводные арлекины плавают с полицейскими мигалками и читают арабские письмена на подводных камнях: на одной из лун есть тенистый сад с каскадами, акрополь, храм с надписью на фронтоне: «ДЕНИС», но нет там читателей и нет типографий. Так говорил Красный арлекин.

Бог знает что бормочешь себе, пока выжимаешь газ по первой слякоти — я проскочил на красный свет и едва не угодил под монстриозную пожарную машину. Кажется, даже край моей куртки скользнул по серебряному бамперу: просквозило насквозь: выступил пот на лбу, жуткая сирена прогудела вослед: Смерть всегда рядом и напоминает о своем существовании опасными шутками, она не любит обывательского небрежения к ее величию: Алиса въехала в ад на такси, которое я же вызвал по телефону (кто же, все-таки приехал за провинциальной учительницей в ту дождливую ночь?). Я разговаривал по телефону с ангелами, и в засоренном эфире были слышны разряды грозы. Смерть приходит как мальчик в полумаске, водит хороводы с моими арлекинами. Смерть сексуальна, она ревнует меня даже к мотоциклу, и когда-нибудь разольет на дороге масло: Мы уходим, потому что юноша в полумаске влюбляется в нас. Но давным-давно в меня влюбилась Поэзия. Поговорим о поэзии (вам пистолет или лезвие?). Просто я уже в детстве был колдовским ребенком, я мог вызывать и останавливать дождь, я несколько раз видел Богородицу в радуге, и феи положили щедрые дары в мою колыбель. Я решил родиться в России, хотя география моего земного пути обширна (обыкновенная геополитичность поэта). Я был более лунным, нежели солнечным ребенком, и этим объясняется моя гомосексуальность — но я не сделал культа из «перверсии», поэтому не погиб нравственно. Андрогинная мифологичность слова осознавала себя во мне, и я был идеальным культурологическим сосудом; поэзия была для меня эликсиром молодости, молодым вином первой застенчивой влюбленности, и я имел полное право есть и пить от этого жертвенника. Проходя через экстазы всех страстей и откровения всех религий, я физически ощущал в себе «лишний», неизвестный анатомии орган с растущей жемчужиной, которую положат на мои весы в судный день. С раннего отрочества я строчил прекрасные стихи — запоем, не замечая времени суток. Парадокс заключается в том, что я не хотел писать, но не мог не писать. И в этом простой закон вселенского разума, в котором заключается секрет успеха: в жизни недостаточно просто любить что-либо (или кого-либо), более важно, чтобы предмет вашей любви (или его идея) любил вас — так, вам никогда не стать поэтом, если поэзия вас не любит. У вас не будет денег, если деньги к вам просто не липнут; если говорить о деньгах, то следует отметить, что деньги — чистая энергия, и нужно обладать особым даром стяжать эту энергию:

Своим текстам я не придавал никакого значения, не бегал по редакциям и не вступал ни в какие литературные секты, потому что сама моя жизнь увлекательнее и гениальнее всех моих текстов, которые просто бумажные закладки среди настоящих страниц жизни, написанной Богом. У Него был, несомненно, особый замысел относительно моей жизни — я закрываю глаза и вижу царственного ребенка, играющего с кристаллами на медвежьей шкуре. Он эгоистичен, потому что покровительствующий арлекин всегда держит перед ним зеркало, за которым одиночество и звездный рой. Театрик смерти живет, пифон клубится, изможденный онанизмом арлекин стоит у зеркала со спущенными джинсами; раздавленный тюбик вазелина, хлыстик и презервативы на гримерном столике, облетевшие желтые розы в вазе, пачка «Мальборо» и тоненький сборник моих стихов, залитый красным вином.

Какой долей мозга я люблю тебя? Как заморозить и разрушить эту внутреннюю Атлантиду? Профессор, подключите электроды, врубите «Патетическую» на полную мощность, чтобы лопнули динамики и вылетели стекла. Дайте мне выпить стакан его парной крови, позвольте мне хотя бы пристрелить этого мальчишку. Все отняла страсть — не могу ни писать, ни молиться. И чувствуешь, что приходит пиздец. Хочется упасть и стереть об асфальт свой напряженный член. Я хочу переломать ему ребра своими остроносыми сапогами: я хочу, чтоб его теплый член пульсировал в моем кулаке, я хочу колоть его нежную грудь своей трехдневной щетиной и извергать кричащую сперму гения на его покрасневшие от стыда щеки: я хочу видеть его в своей спальне с разбитой губой и в разорванной пижаме: Чем холоднее будет эта зима, тем жарче разгорятся мои зимние пиры! Безумный, безумный, безумный, безумный Найтов:

Я ворвался в пустой магазин, не снимая шлема, и молоденькая продавщица испугалась. Бес шептал: «Купи водки, выпей за горячим ужином, расслабься, все будет в порядке: и сердцу тепло и весело, и сон крепче:» Я купил бутылку, но, чтобы закрепить свою волю, как бы нечаянно разбил ее на ступенях магазина — колоритный алкаш с голубыми глазами, торопящийся в этот же пункт выдачи жидкой валюты, не выдержал зрелища и застонал от досады. Я сказал, что лучше взорвать бомбу немедленно, чем ждать, пока она взорвется в неподходящий момент, на что алканавт ответил: «Сапер ошибается только один раз».

Вечерний мой городок как бы пришел в движение с первыми снегопадами — так и предметы в комнате неожиданно оживают, когда в окно влетает бабочка. Снег идет. Тишина. Кружатся фонари, голые ветки тополей безумно переплетаются с шизофренией старинной кованой ограды. Во всем небрежная гармония и застывшая музыка, но это только прелюдии, этюды, интродукции и эскизы, сангина и картон, наброски углем с похмелья. Несется мой наскоро зарисованный, почти смазанный на скорости байк, едва тронутый охрой и белилами, заблудившийся мотоцикл с параноидальным учителем грамматики — какой год? какой век? какой стиль? Куда он гонит в снегах? Возле Воздвиженского храма меня тормознул гаишник и оштрафовал за превышение скорости. Удивительно, но моя саранчиха после остановки долго не заводилась — может быть, это было тайным знаком, потому что я оставил мотоцикл на обочине и зашел в церковь. Мне трудно передать неизреченную радость переполненного любовью сердца, живого русского сердца в золотистой полутьме будничной вечерней службы, потоки теплого и родного до боли воздуха с медом и ладаном, с горьким дымом Отечества уносили куда-то за пределы детства. Там была тайна, разгадка которой до смешного проста. Священник как-то просто, без пафоса повторил: «Христос истинный Бог наш», и эти слова меня в который раз поразили своей убийственной достоверностью.

Дрожь пробежала по спине. Маленький, смешной и беззащитный Найтов почувствовал себя в чьих-то теплых ладонях, посмотрел в вечность серыми глазами; бездна со множеством свечей отразилась в арлекинском зеркале, я прошептал: «Прости меня, Господи», и эти слова несколько раз облетели Вселенную, приближающуюся к своему закату. Я стоял на плавающем островке спасения, и не стало во мне «никакого художника и никакого художества», а только жуткая, измызганная, милая жизнь с пустыми игрушками и тряпичными куклами. Но даже здесь, в храме необоримое вожделение овладело мной, когда из Царских Врат вышел юный алтарник с высокой свечой — чистота и непорочность еще больше распаляют развращенное сердце, а юноша в белых одеждах был оскорбительно красив (и, вполне вероятно, иногда возмущал сердца своих духовных попечителей). Так жители Содома смотрели на чужестранных ангелов, как я смотрел на этого мальчика, повторяя про себя слова старинной молитвы: «Утоли вожжение телесное, окружи меня страстью своею бесстрастною». Как я хотел бы быть одержимым бесстрастной страстью! Порой я был близок к этому состоянию, но не мог вычленить высокое бесстрастье в химически чистом виде, и когда я прогонял беса своего порока, он приводил с собою опытных коммивояжеров ада, устраивающих мне хитроумные сети и замысловатые сюжеты в мире огня, меда и луны. Иногда в душу западало подозрение, что в одной из обителей ада заточен гениальный писатель, сочиняющий мою судьбу; я листал свою жизнь, шелестел огненными страницами, делал ремарки на полях. торопил глупых арлекинов, раздевал своих мальчишек, рвал потные футболки и покрывал юношей поцелуями от кудрей до пяток, лакомясь июньским терпким загаром. Может быть, я более всего любил себя в своих мальчишках, ведь не так уж и давно симпатичный подросток Андрей Найтов страдал крайней формой нарциссизма — я мог часами стоять обнаженным перед зеркалом и любоваться каждой родинкой на своем теле; это себе, любимому, я посвящал стихи, думая, что посвящаю их другим. Мы празднуем соитие с самим собой, ведь природа обычно не дублирует свои лучшие произведения. Все мы Нарциссы в ликующем одиночестве. На карнавале жизни, на великой ярмарке тщеславия я стараюсь не упустить из виду своего героя в полумаске. Денис, Денис, ты ли это?

* * *

Странно и непостижимо: образ некоего провинциального адолескента вдруг занимает все жизненное пространство, все звездное подсознание сложной и самодостаточной системы «Андрей Найтов», то есть система продолжает достаточно исправно функционировать (даже лучше, чем стоило ожидать от такой устаревшей модели), но система хочет быть осознана только единственно конкретным человеком в данной точке пространства и времени.

Созвездие: Аквариус.

Страна: Россия.

Конец двадцатого века.

…и возможно, что закат мира. Парад планет над моей головой, полыхание светил, зоопарк мифологических зверей и мелькание рыжей белки в последней позолоте школьной осени. Никуда не деться от зелени любимых глаз, от твоей светлой улыбки, в которой есть доля подросткового скептицизма и, может быть, легкого презрения к этому театральному учителю в кордовых брюках, благоухающему как парфюмерный магазин — скорее, он больше похож на балетного танцора, на обыкновенного, слишком обыкновенного педераста, который через десяток лет определенного стиля жизни станет походить на крашеную мумию с кислым пальмовым вином в венах, на сумасшедшего старого попугая, тоскующего по золотому веку античности и трясущегося над фотографиями своих мальчишек.

Я положил на стол твою тетрадь и долго не раскрывал ее, оттягивая наслаждение (или разочарование?); я ходил кругами по комнате в своем махровом халате, поставил Чайковского и достал пиво из холодильника. Несколько раз звонил телефон, но я не поднимал трубку. «Мой любимый герой». Взглядом профессионала я сначала смотрю как бы не на содержимое, но на структуру теста, быстро оценивая степень его концентрации, самостийности, но разноцветные строчки уже плыли в моих облаках: «:Я прочитал совсем мало книг и поэтому немного растерялся перед формулировкой темы. Но в прошлом году, когда я лежал в больнице, папа принес мне мандарины, смешную огромную открытку с медвежонком и книжку Антуана Экзюпери „Маленький принц“. Я никогда раньше не слышал об этом писателе, но я тоже мечтал стать пилотом. Было очень грустно, когда я узнал, что автор в один день не вернулся из полета, но я сразу же влюбился в маленького принца с маленькой планеты, где тот выращивал розу. И если говорить о любимом герое, то мой герой — этот застенчивый принц, случайно попавший на землю и смотрящий вокруг огромными глазами на наш безумный мир. Мне как-то страшно за него, ведь он такой застенчивый и наивный! У него совсем нет друзей. Я уверен, что он потеряется или даже погибнет, если не найдет хорошего друга. Этим летом я в третий раз летел самолетом из Крыма. Была ночь, и в моем иллюминаторе так загадочно мерцали звезды. Я думал о маленьком принце. Однажды он пришел ко мне во сне, мы сидели на скамейке, смотрели на звезды, и звезды любили нас. Одет он был очень просто — потертые кеды, шорты, футболка, и только по золотому венцу можно было сказать, что он принц. Иногда над нами пролетали огненные кометы, и мы давали им имена. Одну из них я назвал именем своего отца:» Текст был безнадежно банален, но зато искренен. Мальчик фантастически сенситивен и романтичен. Я горел от нахлынувшего грустного счастья. Денис видит образ своего спектрального двойника в аквариуме космоса, заселенного мириадами призраков и детскими страхами, очарованный астроном-любитель потерялся в хэллувине аквариумного пространства. Он ищет двойника. Я постигаю тебя сердцем. Сплошным, огромным сердцем, глаголющим от избытка любви. Где принц твой, Денис? Дай мне координаты той планеты, напиши их для меня под загнутым уголком школьной тетрадки. Делаю ремарку карандашом под твоим сочинением: «Спасибо за искренность. Верю, что маленький принц вернется. А.Н.» В моей ситуации эта реплика звучала двусмысленно, но для бельчонка это была просто пара добрых слов. Зачем скупиться на добрые слова? Я провалился в кресло, кот прыгнул ко мне на колени, мурлыча и навязчиво ласкаясь. Я гладил Мура и раздавал ему бездарные комплименты: «Какая фантастическая шкурка! Я никогда не видел подобной шкурки! А какие голубые глаза, самые голубые глаза на свете! Какие мягкие лапки: А какой хвостище! Это самый лучший кот в мире!» Арлекин улыбался мне за окном и звонил в свой колокольчик; мне вдруг показалось, что в комнате пахнет медом и сандаловым деревом, что хочется спать, спать, спать, а электронная память комбайна уже в который раз повторяет Шестую Патетическую с самого начала. Звонил телефон, но автоответчик упорно повторял, что меня нет дома. Голос Рафика: «Найтов, я знаю, что ты дома, поговори со мной, мне плохо: мне одиноко, Найтов:» Жаль, что в Судный день мой автоответчик не ответит за меня.

:Я вошел в ночной театр, где римские солдаты заставляли меня выполнять тяжелую и бесполезную работу: я раскапывал ямы в сухой каменистой почве, потом снова закапывал их; нестерпимо палило солнце, и вокруг медленно передвигались гигантские бронзовые черепахи с письменами на панцирях; потом я покрывал позолотой листья карликовых деревьев и видел сквозь кованую решетку сада, как загорелые мальчишки купаются в фонтане, струи которого подбрасывали золотые и хрустальные шары. Мне тоже хотелось прыгнуть в фонтан, но для этого я должен был открыть легионерам тайну седьмого острова с Белым камнем. Они обращались со мной грубо, но почтительно называли Мастером. Я что-то долго чертил им на песке, вычисляя точку встречи Марса и Нептуна. Потом меня все-таки выпустили в маленький оазис. Я пил удивительное вино, разрезал сочную дыню и кормил красивого мальчика виноградом, посадив Адониса к себе на колени. Вдруг обнаружилось, что это мой Денис и я целовал его загорелые плечи. Мне хотелось большего, но он как-то неправдоподобно ускользал из объятий и смеялся, щекоча длинной травинкой мое лицо и уши. Солнце сверкало на золотой посуде, плавилось в каплях мокрого винограда.

Боже, какой огромной сладостью я кормлю тебя:

* * *

Головастик, бельчонок, сорванец, чертенок, ты блистал среди сверстников беличьей челкой, едва уловимым движением одергивал режущие плавки под школьными брюками и подозрительно долго держал руки в карманах. Однажды я услышал твой пронзительный крик из физкультурной раздевалки и голос твоего одноклассника: «Давайте Белкина опидарасим, он так на девочку похож!» Эта реплика взвинтила меня! Я всегда думал, что выражение «потемнело в глазах» — только образный фразеологизм, но у меня действительно потемнело в глазах, и твой крик, который я собачьим слухом отличу от любого другого, звенел в моих ушах. Прыжками кенгуру я бросился к двери и открыл ее пинком, едва не сорвав с петель. Толстяк Македонов, твой одноклассник, выворачивал тебе руку, а отличник Знаменский, прыщавый дрочила с грустными коровьими глазами, пытался спустить с тебя белые спортивные трусы. Впервые в жизни я не сдержал себя и отвесил умному уроду звонкую пощечину — к несчастью, он поскользнулся на кафельном полу и разбил нос о деревянную скамейку. Струйки крови смешались со сладострастными слюнями, которые он испускал пузырями в процессе незаконченной акции. Знаменский мгновенно разревелся, а толстый сообщник забился куда-то в угол. Денис посмотрел на меня испуганно, поправил трусы и быстро стал надевать футболку. Я понял, что слишком погорячился: эти мальчишеские гомоэротические игры — нормальное явление, но ведь случайной жертвой оказался мой Денис! Когда я вернулся с аптечкой, Знаменский нарочно размазал свою гадючью кровь по всему лицу. Я знал, что у меня могут быть неприятности, поэтому извинился перед ним и сказал, что не сообщу о его поступке почтенным родителям, если он примет мои извинения за несдержанность. Тампоном с перекисью водорода я остановил кровотечение и сухо простился с сиюминутным врагом.

Ты не представляешь, Денис, как я безумно хочу стать твоим ровесником, играть с тобой в футбол, ходить в бассейн: кто знает, что еще: Я повторю и сформулирую свое желание более четко: я хочу научиться правилам твоей игры. Игры в жизнь. Ночами я покрываю поцелуями подушку, расточаю свое семя, представляя, что кувыркаюсь с тобой. Может быть, я должен тебя изнасиловать? Хрен с ним, отсижу свой срок, но возьму тебя всего, без остатка, выпью тебя, съем тебя, трахнутый мой мальчик в грязных трусиках: Взаимно влюбленные похожи на каннибалов, пожирающих друг друга. Как-то в газете я прочитал сенсационное сообщение о том, что один японский студент, признанный консилиумом психиатров совершенно здоровым, съел свою подругу. Я нисколько не удивился и уверен, что самурай был не первым и не последним.

Каждый школьный день был для меня счастливым и фантастически мучительным. Мне мало одного твоего присутствия, я хочу владеть тобой! Я люблю тебя, бельчонок! Но попробуйте поймать белку в парке — в лучшем случае, вы только рассмешите прохожих: Но однажды подвернулся удобный случай для более близкого знакомства. В этот день ты был дежурным по классу и остался поливать цветы после уроков. Я сделал вид, что проверяю тетради, но строчки прыгали перед глазами. Временами я украдкой смотрел на тебя, и мой неуправляемый член был готов разорвать молнию на брюках. Ты не доставал до уродливого кактуса на книжном шкафу и, пытаясь напоить растение, сбросил ботинки, встал на парту и так сексуально изогнулся, что мне тут же захотелось превратится в старый кактус, чтобы сокровенно впитать твою живую воду.

— Может быть, тебе помочь, Денис?

— Спасибо, Андрей Владимирович. Я уже полил. Этот кактус Алиса Матвеевна из дома принесла.

Боже, ну что еще могла подарить детям покойная Сова, кроме этих ржавых колючек на высохшем фаллосе! Все это очень симпатично, но: а что, если я сейчас выйду из-за стола и расстегну брюки?.. Ты так искренне улыбнулся, что я растерялся и почувствовал, что краснею. Ты смотрел на меня огромными глазами и хлопал ресницами (Боже, какие длинные и пушистые ресницы): Это продолжалось секунды, в которых заночевала вечность. Я тоже грустно улыбнулся. Мне захотелось чем-нибудь удивить тебя, но я забыл все свое волшебство. Арлекин провоцировал меня продолжить диалог со скрытыми капканами. Я хотел протянуть время, чтобы белка не ускользнула от взоров пытливого натуралиста. Точкой соприкосновения стал Маленький Принц — я сказал Денису, что польщен его искренностью. Я добавил, что тоже очень люблю эту книгу — более того, я сказал, что она растворена в моей крови и что призрачный маленький принц незримо сопровождает меня по жизни: Бельчонок навострил свои ушки, но молчал. Мне не терпелось растормошить его для полноценного разговора, и я подбросил безотказно срабатывающий вопрос: «Что тебя интересует сейчас по-настоящему, Денис?» Он пожал хрупкими плечами, точно оправил крылышки, поставил кувшин на подоконник и сел передо мной на первую парту, оценив вопрос как приглашение к диалогу; по всему было видно, что он тоже настроен познакомится со мной поближе. Я ликовал. Я быстро собрал тетради в стопку, небрежно бросил их в свой пилотный кейс, дав Денису понять, что общение с ним сейчас для меня важнее всех дел на свете. Ты еще раз заглянул мне в глаза и сбивчиво произнес: «Я не знаю, Андрей Владимирович, что меня по-настоящему интересует. Я люблю склеивать модели самолетов, мне раньше папа их много-много покупал:» Голос твой как будто надломился. Позднее я отметил, что ты всегда начинал нервничать и заикаться, когда вспоминал об отце. Сейчас я боялся затрагивать эту тему, чтобы ненароком не травмировать тебя, да и знал я только то, что отец твой умер совсем недавно, что живешь ты с мамой, но я недооценивал степень твоей откровенности, желания поведать хоть кому-нибудь о наболевшем, выговориться, выплакаться, в конце концов. Надо ли говорить, что я был самым идеальным и участливым собеседником для тебя, мой мальчик!

Я чувствовал потоки тепла, особую вибрацию воздуха, смешанного с твоим детским запахом. Мои жабры выбрасывали золотые шары, рыбий жир созвездий, который плавал вокруг меня. Я едва сдерживался, чтобы не обнять тебя и не прошептать в горячее маленькое ухо: «Я люблю тебя, Денис». Я кричал это мысленно, кричал на всю Вселенную, и кровь стучала в висках. Хотелось ослабить галстук, запрокинуть голову и засвистать соловьем! Хотелось выпрыгнуть в окно, я чувствовал в себе этот взрыв энергии. Мне казалось, что в этот момент я могу опрокинуть поезд, оторвать крыло у самолета, оседлать носорога в зоопарке или даже трахнуть крокодила — ради тебя: А сколько стихов, глыбы стихов высочайшей пробы я строчил, сгорая в своем пламени! Ты не прочтешь их. А пока держи покрепче свои штаны и застегивай ширинку, чтобы не улетел твой воробей. Интересно, сколько сантиметров в стоячем положении у мальчика четырнадцатилетнего возраста? Да и оперилась ли эта птичка? Наверное, только первый пушок. И вообще, держи свою задницу поближе к стене, бельчонок, ты еще не знаешь, какой монстр сидит перед тобой. Не открывай моего ящика Пандоры, иди своей звездной дорогой, оставь меня наедине с моими арлекинами и неопалимой страстью.

Дата добавления: 2015-10-24