Англия против Шотландии

Май 1969 г.

Хотя я постоянно испытываю желание погрузиться в горячую ванну, растворив в воде субстрат Кеннета Уолстенхолма, однако в глубине души понимаю: в конце шестидесятых – начале семидесятых что-то было лучше, а что-то хуже. Сборная Англии, конечно, была в то время лучше: все еще чемпионы мира, в составе команды – великие игроки, и есть шанс, что в следующем году в Мексике удастся отстоять свой титул.

Я гордился Англией и радовался, что отец брал меня на проходившие под потоками света прожекторов «Уэмбли» большие игры (возвращение туда после финала Кубка Футбольной федерации превратилось в своеобразную терапию – экзорсизм демонов, которые иначе долгие годы жили бы в моей душе). И хотя не оставалось сомнений, что Колин Белл, Френсис Ли и Бобби Мур лучше Джеффа Томаса, Денниса Уайза и Терри Бутчера, дело было не только в сравнительных качествах, вселявших в меня уверенность в успехе Англии. Сомнения пришли с возрастом, когда – к шестнадцати – семнадцати годам – я лучше узнал тренера английской сборной.

Критические способности – вещь ужасная. Когда мне было одиннадцать лет, плохих фильмов не существовало – были фильмы, которые я не хотел смотреть; не существовало плохой еды – только брюссельская капуста; и ни одной паршивой книги – все, что я читал, казалось потрясающим. Неужели сестра не слышала, что Дэвид Кэссиди – это не тот класс, что «Блэк Саббат»? И откуда учителю английского языка знать, что «История мистера Полли» лучше «Десяти негритят» Агаты Кристи? С этого момента наслаждение становилось все более и более иллюзорным.

Однако в 1969 году для меня не существовало такого понятия, как плохой английский игрок. Сэр Альф не взял бы человека не на уровне! С какой стати? Я твердо верил, что одиннадцать футболистов, которые в тот вечер разгромили Шотландию – на два гола, забитых Хёрстом и Питерсом, Колин Стейн ответил одним, – были самыми лучшими в стране. (Сэр Альф не выбрал никого из «Арсенала», но для меня это только доказывало, что он знал, что делает.) А отсутствие прямых телевизионных трансляций не позволяло понять, кто хорош, а кто плох: ретроспективы преподносили удачные моменты – отличные игроки забивают мячи, а все «пенки» оставались за кадром.

В начале семидесятых я сделался англичанином, то есть возненавидел Англию, как, похоже, половина моих соотечественников. Меня воротило от невежества тренера, его предрассудков и страхов, и я полагал, что мой состав побил бы любую команду мира, но при этом терпеть не мог игроков «Тоттенхэма», «Лидса», «Ливерпуля» и «Манчестер Юнайтед». Меня корежило, когда я смотрел игру английской сборной по телевизору и, как большинство себе подобных, чувствовал, что не имею никакого отношения к происходящему. С тем же успехом я мог быть валлийцем, шотландцем или голландцем. Неужели точно так же везде? Я слышал, что в прошлом итальянцы встречали в аэропорту своих опозорившихся за рубежом парней гнилыми помидорами. Но даже такие шалости были выше моего понимания. Я часто слышал, как англичане говорили о своей команде: «Шла бы она подальше!» Интересно, есть ли итальянский, бразильский или испанский эквивалент этой фразочки? Трудно себе представить.

Такое пренебрежение отчасти объяснялось тем, что мы имели очень много примерно равных отнюдь не выдающихся игроков; у ирландцев и шотландцев, например, выбор был ограничен, и болельщики понимали, что формировавшим сборную тренерам приходилось выставлять тех, кто был под рукой. Поэтому чаще случались провалы, а победа казалась настоящим чудом. Немалую роль играли и английские тренеры, многие из которых с презрением относились к игрокам выдающегося мастерства и способностей: к Уоддлу и Гаскойну, Карри и Боулзу, Джорджу и Хадсо-ну – футболистам, чей тонкий дар трудно поддается обузданию, хотя и не идет ни в какое сравнение с парой надутых воздухом кожаных мячей – с подобным презрением мы, грешные, обычно относимся к растлителям детей. (Какая команда мира откажется от Криса Уоддла, который в 1991 году прорывался сквозь миланскую четверку защитников столько раз, сколько хотел?) И наконец, есть среди английских болельщиков (мы к ним еще вернемся) такие, чье поведение в восьмидесятые годы заставляло нас отмежевываться от них.

Но к международным матчам отношение было особое. Невозможно, например, без легкой боли пересматривать записи игр на Кубок мира 1966 года без участия Англии. Или ныне знаменитый матч между Северной Кореей и Португалией на стадионе Тудисон-парк" (когда неизвестная азиатская сборная повела 3:0 и только потом сдала игру со счетом 5:3 одной из лучших команд мира). Среди тридцатитысячной толпы преобладали скаусы, которые бешено аплодировали и той и другой стороне. Трудно представить подобный интерес в наши дни. Сегодня тысячи две лоботрясов косились бы на азиатов в одной команде и визжали бы по-обезьяньи при виде Эусебио в другой. Да, это так, я испытываю ностальгию, даже если меня влечет время, которое нам никогда не принадлежало: я уже говорил, что тогда что-то было лучше, а что-то хуже, и единственный способ научиться понимать собственную юность – принять обе части уравнения. В тот вечер в толпе не было гудисонских святош, но она мало отличалась от обычного в те годы окружения, если не считать исключительно эмоционального шотландца, сидевшего перед нами: всю первую половину игры он рискованно раскачивался на скамье, а во втором тайме куда-то запропастился. Многие из нас от души наслаждались игрой, словно в этот вечер футбол превратился в какую-то отрасль развлекательной индустрии. Быть может, подобно мне, люди радовались свободе от неумолимой ответственности и переживаний за свой клуб. Я хотел, чтобы Англия победила, хотя она не была моей командой. Что для меня, двенадцатилетнего подростка из лондонских предместий, значила страна по сравнению с Северным Лондоном, от которого я жил всего в тридцати милях и еще девять месяцев назад даже не задумывался о его существовании?

Лагерь.

«Арсенал» против «Эвертона»

07.08.69

Во время игры, открывавшей мой первый полный сезон, я оказался в скаутском лагере в Уэльсе. Мне не хотелось туда ехать – я и раньше-то не особенно любил коллективные топы-прихлопы и всякие скаутские выкрики, а тут перед самым отъездом узнал, что мои родители окончательно развелись. Впрочем, это меня не слишком задело, по крайней мере если судить трезво: они уже некоторое время как расстались, и официальный процесс только узаконил их положение.

Но с самой первой минуты в лагере я стал отчаянно скучать по дому. Я не представлял, как переживу хотя бы десять дней, и каждое утро начинал со звонка матери за счет вызываемого абонента, а когда она отвечала, пугал ее, жалобно всхлипывая в трубку. И сам понимал, какая я размазня. Ко мне приставили старшего скаута, чтобы он выяснил, что со мной происходит, и я без всяких стеснений рассказал ему о разводе родителей – единственное удобоваримое объяснение моего сопливого желания увидеть мать и сестру. Уловка сработала, и весь остаток каникул скауты-однокашники проявляли по отношению ко мне понимание и жалость.

Первую неделю я дулся и ревел, но легче не становилось. А в субботу со своей базы в Мидлендсе меня приехал навестить отец. Суббота была самым тяжелым из всех дней. Меня загнали на какое-то местное поле смотреть первый матч тамошнего турнира, и от этого мое ощущение оторванности от привычной жизни только усилилось.

Я уже несколько месяцев скучал по футболу. Лето 1969 года стало первым в моей жизни, когда мне по-настоящему чего-то не хватало. Мы с отцом столкнулись с доарсенальскими проблемами. Меня больше не интересовали спортивные страницы (в те дни, еще до Газзы, еще до циничных и бессмысленных предсезонных баталий, которые претендуют на метадонную замену настоящим турнирам, еще до нелепого безумия современного рынка перекупок, газеты неделями выходили без единого упоминания о футболе), и к тому же нам не разрешали гонять мяч на теннисном корте. Обычно я с нетерпением ждал лета, но эти каникулы сломали все привычное и скорее закабалили, чем даровали свободу – словно июль и ноябрь поменялись местами.

Отец приехал в лагерь после обеда. Мы прогулялись к скале на краю поля и сели на каменный уступ. Отец говорил о том, что развод ничего не изменил в нашей жизни и что в следующем сезоне мы будем ходить на «Хайбери» гораздо чаще. Я понимал, что в отношении развода он прав (хотя, если ничего не изменилось, его двухсотмильная в оба конца поездка становилась бессмысленной), но обещания насчет футбола почему-то казались мне пустыми. Будь все так, как он говорил, сидели бы мы сейчас не на скале в Уэльсе, а на стадионе, где играли «Арсенал» с «Эвертоном». Исполнившись жалостью к себе, я клял все подряд: ужасную еду, кошмарные прогулки, тесные, неудобные палатки – эти отвратительные, полные мух норы, в которые нас все время запихивали, и яростнее всего – два пустых места на западной трибуне. Я был ребенком расставшихся родителей, продуктом краха домашнего очага; хотя на самом деле я оказался в скаутском лагере в самом центре Уэльса всего лишь потому, что вступил в скауты. Не в первый раз в моей жизни и, конечно уж, не в последний лицемерная мрачность вытеснила всякое подобие логики.

Незадолго до пяти мы вернулись в мою палатку, чтобы узнать счет. Мы оба понимали, что успех отцовской миссии больше зависел не от его способности подбодрить или в чем-то убедить меня, а от того, как обстояли дела в Лондоне. И мне показалось, что в этот раз он усерднее обычного молился, чтобы наши победили. Предыдущие двадцать минут я его почти не слушал. Отец опустился на чей-то спальный мешок – нелепая фигура в безупречной экипировке младшего чина шестидесятых, – и мы принялись настраивать приемник на Радио-2. Когда начались спортивные новости, мои глаза опять увлажнились (в другом, лучшем мире мы бы сидели сейчас на теплом кожаном сиденье рабочей машины отца, пробиваясь сквозь плотный уличный поток, и непрерывно гудели); когда игра закончилась, Джеймс Александр Гордон объявил результат: наши продули со счетом 0:1. Отец устало привалился к брезенту – он понял, что напрасно потерял время, а я на следующий день отправился домой.

Наскучивший, наскучивший «Арсенал».

«Арсенал» против «Ньюкасла»

27.12.69

– Совершенно достали эти игры по нолям с «Ньюкаслом», – жаловался впоследствии отец. – Не субботы, а сущая скука!

На самом деле было всего две ужасные ничьи, но обе в мой первый сезон на «Хайбери», поэтому я понимал, что он имел в виду, и, более того, чувствовал за них свою ответственность.

Ответственность и вину за то, во что втравил отца. Он не развил в себе истинной любви к клубу и, я думаю, с тем же успехом повел бы меня на игру любой команды первого дивизиона. Я, пожалуй, был в этом уверен, отчего испытывал неловкость. «Арсенал» пыхтел из последних сил, стараясь забить хоть один гол или свести матч вничью, а я сжимался и беспокойно ждал, когда отец начнет выражать свое недовольство. После суиндонской игры я обнаружил, что верность – по крайней мере в футбольном смысле слова, – в отличие от отваги или доброты, не имеет никакого отношения к моральному выбору. Это нечто вроде бородавки или горба – изначальная данность. Даже браки не настолько нетерпимы: попробуйте-ка застукать болельщика «Арсенала», который решился на ходку к «Тоттенхэму» ради порции внесемейных развлечений. И если «развод» здесь все-таки возможен (просто перестать ходить на матчи, когда дела становятся из рук вон плохи), новый альянс совершенно исключен. За последние двадцать три года я много раз пытался пересмотреть свой «брачный договор» и понимал, что выхода нет. Каждое унизительное поражение («Суиндон», «Транмер», «Уолсхол», «Йорк», «Ротерхэм», «Рексхэм») приходилось принимать с терпением, стойкостью и выдержкой – просто не оставалось ничего другого. И когда я это понял, на меня накатила настоящая тоска.

Мне, конечно, ужасно не нравилось, что «Арсенал» был такой скукотонью (теперь я смирился с тем, что он, особенно в ту пору, во многом заслуживал этот эпитет). Я страстно желал, чтобы команда забивала миллионы голов и играла с упорством и жаром одиннадцати Джорджей Вестов, но понимал, что это невозможно, по крайней мере в обозримом будущем. Я не мог защитить слабости моей команды перед отцом – видел их сам и огорчался не меньше, чем он. И при каждой неудачной попытке забить гол или неточном пасе весь сжимался – только бы не слышать вздохов и стонов с соседнего места. Я был привязан к «Арсеналу», а отец ко мне, и с этой ситуацией мы оба ничего не могли поделать.

Пеле.

Дата добавления: 2015-10-24