Роджер джонсон Элайя борден

Уж о чем, о чем, а уж о ведовстве в графстве Эссекс вы услышите неоднократно. А если и не услышите, то наверняка почувствуете, ибо про колдовство здесь знают и помнят все, даже если и не говорят открыто, и память эта ощущается, как если бы где-то под ногами мрачно и зловеще били в барабан. Сам я, конечно, знал про знаменитые ведовские процессы шестнадцатого и семнадцатого веков, равно как и слышал о Мэттью Хопкинсе, самоназначенном «Главном Дознавателе и Ведьмолове». Однако я и думать не думал, что за этими детскими страшилками и впрямь таится нечто жуткое, темное и очень, очень страшное.

Ближе к концу 1902 года меня пригласили в дом мистера Джилса Чейтера, челмсфордского стряпчего, поводом для чего послужило дело, не имеющее отношения к нашей истории. А имеет как раз то, что я это приглашение принял, ибо именно в конторе мистера Чейтера мне и повстречался в первый раз Элайя Ворден. Дело мое вскорости завершилось наилучшим образом, и мистер Чейтер как раз наливал мне в бокал прекрасной мадеры (а надо вам сказать, что я питаю к этому вину особенную слабость), как в контору вошел клерк и, несколько тушуясь, сообщил, что к мистеру Чейтеру пришел некий джентльмен, именем мистер Ворден.

— Элайя Ворден? — воскликнул хозяин конторы. — Зови, зови, конечно, зови! Он как раз вовремя, чтобы пропустить с нами стаканчик!

И клерк провел в кабинет прелюбопытнейшего малого. На первый взгляд он мог показаться человеком в летах, однако же, присмотревшись, вы обнаруживали, что сие впечатление обманчиво, и сей джентльмен вовсе не так уж стар, как кажется, — хотя волосы его белы как снег, а широкое лицо изборождено морщинами. Они с мистером Чейтером приветствовали друг друга как старые друзья, а я, пока меня представляли господину Вордену, улучил время, дабы неприметно и не нарушая правил вежества оглядеть весьма примечательную наружность гостя. Ноги у него были тонкие, настолько тонкие, что казались длиннее, чем есть, и совершенно не подходили плотному, округлому туловищу. А еще нижние его конечности отличались заметной кривизной, так что мистер Ворден ходил, подавшись вперед всем телом. Весьма странные — если не сказать уродливые — изгибы и углы, под которыми пересекались его члены, и создавали то первоначальное впечатление, заставляя принимать этого джентльмена за глубокого старика. Ладони и ступни его оказались весьма большими, плоскими и даже квадратными, а руки отличала одна прелюбопытнейшая особенность: между пальцами его обнаруживались небольшие, но весьма приметные складки кожи. Большая, круглая голова плотно сидела на широких плечах, и никакой шеи под ней вовсе не просматривалось, а рот разевался настолько широко, что грозил разделить эту голову надвое. Губ у мистера Вордена и подавно не было, или они были настолько тонки, что я их и не заметил. Под лишенными ресниц веками хлопали здоровенные глаза навыкате, а низкий лоб, уши и задняя часть высокого жесткого воротника полностью скрывались под снежно-белыми прядями волос. Да и волосы также оказались весьма примечательны: длинные и уложенные в прическу, вышедшую из моды то ли тридцать, то ли сорок лет назад. А еще я заметил, что то был грубый и толстый волос, а цвет его казался безжизненным. Одним словом, мистер Ворден отнюдь не мог похвастаться располагающей внешностью.

Течение моих мыслей прервал голос мистера Чейтера:

— Прошу нас извинить на несколько минут, — проговорил он. — Мистер Ворден готовится уйти на покой и передает свои дела и практику в Рэбли мне. Осталось подписать всего пару бумаг, и дело сделано. Не покидайте нас, сделайте одолжение, ибо, насколько мне известно, у вас могут найтись общие интересы, и мне бы хотелось, чтобы вы, джентльмены, свели более тесное знакомство.

Мистер Ворден поджал тоненькие губы — и улыбнулся.

— Практика у меня весьма скромная — такие уж времена настали, — покивал он. — Ибо где Закон — и где обитатели Рэбли…

Тем не менее оказалось, что наши интересы и впрямь пересекались — в той туманной области знания, любопытной и для психологов, и для антропологов, и для религиоведов. Усевшись перед весело трещавшим огнем камина, мы смаковали мадеру и вели преинтереснейшие беседы о ведовстве, поклонении дьяволу и магии, а мистер Чейтер улыбался и довольно попыхивал трубочкой. В какой-то момент Элайя Ворден заметил:

— Да этот Мэтью Хопкинс — он же был обыкновенный шарлатан. Я разумею его способности к выявлению подлинных ведьм. Но в хитрости ему не откажешь, да. Только очень хитрая лиса способна прикинуться одним из охотников, хи-хи-хи…

Я уже хотел было изумиться столь странному утверждению, но тут часы пробили пять, и я сообразил, что время отправляться на вокзал, дабы успеть на поезд до Лондона — ведь там у меня назначен ужин в дружеской, компании. Но прежде чем я покинул контору, мистер Ворден был так любезен, что попросил меня навестить его когда-нибудь в подходящее время в его доме в Рэбли и даже добавил — не скрою, его замечание показалось мне весьма лестным, что давно не испытывал такого удовольствия, ибо ему редко предоставляется случай побеседовать о любимых предметах с человеком, столь сведущим и разумным. Я с удовольствием принял его приглашение, ибо странный пожилой джентльмен оказался человеком приятным в обхождении и красноречивым, и я заподозрил, что за изрядно странной внешностью таится натура, склонная к саркастическому и даже мрачному юмору, — качество, кое я всегда ценил в людях. И мы тут же порешили, что ближе к концу января я приеду на выходные погостить.

— О, у меня дома собраны невиданные сокровища, — сказал он, когда мы пожимали на прощание руки. — Вот увидите, я сумею удивить вас.

В этом я ничуть не сомневался.

В назначенный день я собрал чемодан и отправился на вокзал на Ливерпуль-стрит. В поезд на Мальдон я садился в радостном и приподнятом настроении, ибо в последнее время работа моя ограничивалась делами скучными и донельзя прозаичными, и мне по душе пришлась мысль покинуть Лондон с его толпами и грязными улицами и уехать прочь на пару деньков. В Рэбли воздух исполнен чистоты, а мили и мили болот отделят меня от шума цивилизации. А еще я, конечно, предвкушал беседы с Элайей Ворденом, не сомневаясь, что они сделают честь любому эрудиту.

Однако задолго до того, как мы подъехали к Мальдону, я пресытился видом Эссекских болот. Давно не представлялось мне случая припомнить, как печален и суров здешний пейзаж — равнина, не принадлежащая толком ни морю, ни суше. Одинокие озерца грязи зловеще поблескивали, а изредка попадавшиеся фермы и дряхлые, обшитые доской дома отнюдь не оживляли унылый пейзаж. Глядя на такое, и вообразить нельзя, что находишься в тридцати милях от величайшей столицы мира.

Мальдон — прелестный городок, живостью своей обязанный небольшому порту. Место показалось мне весьма приятным, и настроение мое улучшилось. Прибыв в Мальдон, я наконец убедился, что поступил правильно, покинув Лондон. Однако все изменилось, когда я подозвал кеб и приказал везти себя в Рэбли. Ответ кебмена меня крайне обескуражил.

— Ну, отвезти-то я вас отвезу, сэр, — пробормотал он. — Но чего вам туда ехать-то, ума не приложу, дыра-то ведь страшенная, чего там приличному человеку делать…

Тут я пояснил, что прибыл с намерением навестить друга. После таких слов добрый малый несколько воспрял духом:

— Уж не мистера ли Вордена, сэр? О, так это другое дело, мистер Ворден — настоящий джентльмен, странноватый, правда, ну да ладно… Но все о нем только хорошее говорят, вот так вот. Он меня завсегда зовет, коли ему в Мальдон ехать надобно.

Тут кебмен погрузился в молчание, и некоторое время слышно было лишь, как лошади сердито бьют копытом о мостовую.

— А все же, сэр, — наконец разродился он новой фразой, — я что сказал про Рэбли, то и сказал, назад не возьму. С гнильцой там место. И жители тамошние — тоже с гнильцой. Тьфу. Гнилое нутро у них, во как! И все ж таки, — тут он кривовато усмехнулся, — раз уж вздумалось туда ехать, не мне вас отговаривать. Полезайте в кеб, сэр, и я отвезу вас туда.

Мы долго ехали по северному берегу дельты, то и дело огибая заросшие камышом протоки. Пейзаж вокруг становился все более унылым. Равнинная местность, как известно, скрадывает расстояния, и я изумился, когда кебмен плеткой потыкал в сторону небольшой иззубренной возвышенности на горизонте:

— А вот и Меррел-Хилл, сэр. Скоро прибудем, не извольте волноваться.

И тут я понял, что на вершине холма стоят здания — причем во множестве. Вот где, оказывается, построил себе дом Элайя Ворден, и вот почему холм выглядел словно крепость с множеством башенок.

Деревня, а точнее, городок, расположился на обращенном к долине склоне: обитые сайдингом домишки сгрудились вдоль небольшого оврага, словно бы в попытке опереться друг на друга. Мы въезжали в город с запада и попали прямо на мощеную дорогу, переваливавшую через низкую вершину холма. Улица застроена была довольно внушительными по размеру домами, свидетельствовавшими о достатке местных жителей, однако, приглядевшись, я обнаружил, что времена процветания остались далеко в прошлом, ибо большая часть зданий явно нуждалась в ремонте и выглядела весьма жалко. Только два или три дома до сих пор выглядели достойно — они да еще одно здание явно публичного назначения, видимо, предназначавшееся для собраний. Над дорическим портиком шла короткая надпись — ДАГОН, выполненная неброскими римскими буквами.

Кеб остановился напротив одного из лучших домов, и привезший меня сюда добрый малый выбрался наружу и отворил мне дверь.

— Ну вот и приехали, сэр, — сказал он. — Вот он, дом мистера Вордена.

Отсчитывая ему уговоренную сумму, я вдруг заметил, что даже в этом приличном доме на трех из восьми окон недоставало занавесок — во всем остальном фасад выглядел весьма достойно. С опасением в душе я взялся за дверной молоток и несколько раз постучал.

И, тем не менее, приняли меня весьма радушно.

Элайя Ворден хлопотал вокруг меня, едва не прыгая от радости. Его своеобразная манера двигаться вдруг навела меня на мысль: а ведь еще с первой нашей встречи мне показалось, что господин Ворден очень, очень похож на — лягушку! Я тут же вспомнил иллюстрации к «Алисе в Зазеркалье» Джона Тенниела, в особенности лягушку-садовника, и не смог сдержать улыбки — по счастью, мой любезный хозяин понял ее по-своему.

— Ага! — заулыбался он в ответ. — Вам не терпится взглянуть на мои сокровища? Все в свое время, мой юный друг, всему свое время! Для начала давайте-ка пропустим по стаканчику вина, а потом пообедаем.

Оказалось, что мистер Ворден сам ведет хозяйство и даже самолично готовит. Потому он предложил мне на время, пока он займется приготовлением обеда, осмотреть его библиотеку и коллекцию предметов искусства, собранную за время, пока он занимался «самым увлекательным занятием из тех, что придумало человечество».

Что ж, на полках я и впрямь обнаружил самые настоящие сокровища. Одна из самых больших комнат полностью отдана была под библиотеку, и, оглядывая шкафы, я понял, что мой хозяин увлечен собиранием знания гораздо в более сильной степени, чем мне изначально представлялось. Я там увидел «Разоблачение ведовства» Скота, «Подтверждение и разоблачение ведовства» Стирна, Мазерсову «Magnalia Christi Americana» и многие — о, сколь многие! — другие тома, о которых мне приходилось слышать, однако большую часть книг я не знал и по названию, в то время как другие до сего времени представлялись мне легендарными и во всяком случае существующими лишь в горячечном воображении адептов некоторых сект. На полках здесь попадались и рукописные тома с названиями навроде «Cultes des Goules», «Unaussprechlichen Kulten» и «De Vermis Mysteriis». Ax, да! Обнаружил я и книгу, чье название было мне, конечно, знакомо, — однако я полагал, что на самом деле она не существует! Том, переплетенный в исцарапанную и запятнанную кожу, набранный крохотными черными буковками, узнавался лишь по корешку — по нему шли буквы, составлявшие слово «Некрономикон». Однако на титульном листе указывалось, что сей «трактат» принадлежит перу некоего Абдула Эль-Хазреда, а на английский переведен Джоном Ди, Доктором, в год от Рождества Христова 1605. Мой хозяин оказался весьма удивительным человеком, и к тому же начитанным в материях тайных и загадочных. И тут мое внимание привлекло одно имя, напечатанное золотом по черной коже. Из уроков истории я знал, что сэр Джоффри де Ласи сражался на стороне Вильгельма Завоевателя при Гастингсе, и в 1067 году ему пожаловали поместье и титул графа Эштона в Дербишире, а затем поместье дало начало городу Эштон де Ласи. Но ранее я и не подозревал, что старый вояка, оказывается, увлекался демонологией. Однако ж, пожалуйста, вот его имя над латинским названием книги: «De Potentiae Deorum Antiquorum». Меня разобрало любопытство, и я снял книгу с полки и посмотрел на титульный лист. Судя по всему, в руках у меня лежало исправленное издание, а перевод с латыни в 1763 году выполнил некий Томас Дэшвуд Морли, называвший себя Frater Medramae — Брат из Медменхэма. Я решил просмотреть книгу и принялся листать страницы.

Одна из гравюр — они там все были как на подбор, одна другой страшнее — произвела на меня особенное впечатление.

И тут я заметил, что Элайя Ворден стоит у меня за спиной и через плечо заглядывает в книгу:

— Интересно, правда, сэр?

В голосе его зазвучали очень странные нотки.

— Перед вами весьма вольный портрет одного из Глубинных существ, с которым де Ласи, по его собственному свидетельству, встречался и беседовал. Глубинные, как вам известно, — это легендарные служители Дагона, рыбообразного бога филистимлян.

Он замолчал, а я, несколько ошеломленный сказанным, хотел уже задать вопрос насчет Зала Дагона с дорическими колоннами, мимо которого мы только недавно проехали, однако хозяин дома перевернул несколько страниц и заговорил снова:

— Вот эти буквы складываются в хвалебную песнь лежащему за пределами пространства и времени Царству Воора. Писано все буквами алфавита Акло, коий, по преданию, открыт был некими темными силами своим избранным апостолам. Мало кто из непосвященных видел эти буквы. Вы, сэр, удостоились особой привилегии. Да-ссс.

С таким словами он захлопнул книгу и жестом указал мне на соседнюю комнату, в которой нас ждал накрытый к обеду стол. Как я и подозревал, на нем стояли в основном рыбные блюда.

Изображение Глубинного произвело на меня неизгладимое впечатление. Рисунок запечатлел существо, напоминающее одновременно и лягушку, и человека, и хотя черты жабы проглядывали в его облике весьма отчетливо, Глубинный стоял на двух конечностях, прямо как человек. И хотя существо на иллюстрации облачено было в прозрачное одеяние, богато украшенное на первобытный манер, оно обладало исключительным и очень заметным сходством с Элайей Ворденом.

— О, болота… — проговорил мой любезный хозяин, когда я уселся в удобное кресло и раскурил послеобеденную сигарету. — Болота, друг мой, всегда считались обиталищем ведьм. Вокруг непроходимая топь, как вы видите, к тому же насельники болот привычны к разгадыванию тайн — как земли, так и моря. Они, если так можно выразиться, амфибии по своей сути.

Тут он осекся, и мне показалось, что на его бледном морщинистом лице проступило подобие стыдливого румянца.

— Ну а что же произошло с Рэбли? — удивился я. — Здесь все такое… обветшалое. Почему?

— Ха! Хорошенький вопрос! Да потому что половина домов стоит покинутая — сходите к реке и сами убедитесь. Балки потрескались, штукатурка облупилась, окна разбиты. Однако люди здесь еще живут, хотя вы их и не увидите в количестве — мы не любим чужеземцев. О, да, Рэбли, конечно, находится в Англии, но не обманывайте себя, — Англией здесь и не пахнет! Мы почитаем себя подданными иного, гораздо более древнего и великого отечества! Пожалуй, стоит рассказать вам о Дагоне — ибо он и есть здесь подлинный хозяин.

И снова старик замолчал, и мне показалось, что ему неудобно и неприятно начинать этот разговор. Наконец он решился заговорить:

— Прислужники Дагона, Глубинные, упоминаются во множестве текстов, и многие из этих книг вы могли видеть на полках моей библиотеки. Чем больше читаешь на эту тему, тем понятнее становится, что важнейшая миссия этих существ, то, ради чего они рождаются и вырастают, заключена — ни много ни мало! — в подготовке пришествия конца света и Последней битвы. И это, сэр, непреложный факт. Факт, понимаете?

Ворден говорил низким и хрипловатым голосом и то и дело запинался. И тут я впервые испугался, что очутился в гостях у безумца.

— Когда звезды займут предсказанное положение, тогда Дагон поведет своих прислужников к склепу, где заживо замурован Тот, перед которым даже Дагон ничто и менее чем ничто, и тогда они разрушат печать, сковывающую Его, и Он воздвигнется в величии и будет сеять ужас, и отворит космические врата невыразимо страшным и невозможно жутким тварям, что таятся снаружи. Ктулху! Великий Ктулху! Посмотрите сюда, сюда! Вот слова Дэшвуда Морли, он как раз пишет о возвращении великого Бога-Первосвященника…

Я уставился в абзац, на который он показывал, — одно из тех самых «исправлений», что Морли внес в старинную рукопись де Ласи. Слова хозяина дома настолько ошеломили меня, что мне понадобилось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями и вникнуть в смысл этих безумных слов:

«Он знает Их лишь гадательно, однако ж Его бремя есть бремя наилучшее и наиважнейшее, ибо когда звезды встанут, как предсказано, и времена меж времен станут как те, что были, и те, что есть, и те, что будут, тогда Он пробудится ото сна, и печать, сковывающая его, будет снята, и тогда Глубинные станут едиными со своим Хозяином, и Те, что снаружи, станут снова свободны и войдут в Царство, им предназначенное. За днем идет ночь, а за ночью день. Иа! Их день будет вашей ночью. Ныне Они спят, но где вы сейчас пребываете, Они пребывали, и где вы сейчас имеете жилище, Они придут и водворятся и не будут более спать».

— Век за веком, — Ворден говорил почти шепотом, до того он был возбужден, — Ктулху спал под Печатью Древних, далеко и глубоко в океане, спал и видел отвратительные сны, однако се — звезды готовы встать в правильное положение, предначертанное от века, и бог тревожится во сне. Но Глубинные не сидели праздно — нет! Они готовились к его возвращению! Помяните мое слово — готовились и приуготавливали его!

И старик нервно сглотнул и беспокойно посмотрел по сторонам. А потом взял себя в руки — хотя я видел, что веко на левом выпученном глазу подергивается, словно бы в тике.

— Ведовство, о да, мы с вами говорили о ведовстве и о ведьмах, однако же здесь, в Рэбли, поклоняются дьяволу страшнее того, что грезился этому глупцу Иакову! А Глубинные вообще должны считаться параллельной человечеству ветвью млекопитающих. Веками, веками наши моряки рассказывали, что в море обитают разумные существа. Да не может того быть! — восклицали скептики. Русалки, отмахивались другие. Русалки — подумать только! Русалки! Знали бы они. Глубинные, чтоб вы знали, вступали в браки с представителями рода человеческого!

— Но, сэр, это же просто не может быть! — вскричал я. — Это… это просто абсурдно! Это же чистой воды суеверия!

— О нет, мой юный друг, — мягко возразил он. — Это истинная правда. Правда! И подобное происходило во многих краях — и на островах теплых южных, морей, и в странах цивилизованного мира. В Англии, в частности, такие союзы заключались и в Гейтс-Куэй, и в Вайверне, и здесь. Ха! Да, сэр! Прямо тут, в Рэбли!

Он пытался подняться на ноги, а с лица градом катился пот, а левое веко дергалось сильнее прежнего. Покрытая испариной жесткая кожа теперь казалась и вовсе чешуйчатой, глаза едва не вылезали из орбит. Я был настолько потрясен услышанным, что не посмел перебить его, и Ворден продолжил, запинаясь, бормотать:

— Давно это было… ооо, как давно, в начале семнадцатого века, сказано в книгах! Здешние обитатели не помнят дат, зато у них крепкая память на события, да! Существо, что Иавис Мартир привез из Индонезии, существо, что он нарек своей женою. А почему, почему детей моряка никто не видел с тех пор, как они достигли совершеннолетия?.. Да, да, с тех самых пор, должен я вам сказать, все стало приходить в упадок… Да, да, этот город ранее был важным центром морской торговли, главный город округа, шутка ли сказать! И где теперь его былая слава? Исчезла, улетучилась, утекла — с приходом чужаков! И здешние обитатели перешли на рыбу. Такую рыбу вы не достанете ни в Мальдоне, ни в Лустофте, уж будьте покойны! Но мы рыбу не продаем, мы ее едим! И не привечаем чужих. Ха! А вы-то, вы-то сами знаете, почему местные с болот предпочитают держаться от Рэбли в стороне? Уже сколько столетий как не ладят с нами! А знаете, что вершится в Храме Дагона, в то время как церковь здесь вечно стоит пустая? А я знаю. И почему, как вы думаете, жители города не очень-то походят на людей?

Старик пошатнулся и едва не упал — его безумная тирада, похоже, совершенно его измотала. Я понял, что оказался один на один с безумцем во тьме зимней ночи, и задрожал от страха. Ворден заметил мое состояние и мрачно ухмыльнулся.

— Посмотрите же на меня! — приказал он. — Посмотрите! Разве я — не живое доказательство существования преисподней? О, Дагон! Отчего ты оставил нас так надолго! Зачем мучаешь меня, ведь так или иначе скоро настанет мое время уйти под воду к братьям, готовящим твое пришествие!

Его сотрясли неостановимые рыдания: Ворден всхлипывал, из выпученных глаз потекли слезы, а узкие плечи задрожали. Бедняга был совершенно безумен! Совершенно, полностью, неизлечимо безумен!

Когда же он заметил выражение моего лица, его собственное исказилось от гнева.

— Ах так! Вы мне не верите! — закричал он. — Ха! Сейчас я вам покажу! Некогда и мне было чем гордиться! Я вам покажу! С чего бы это, как вы думаете, на моей почтенной голове растет столько волос, а бороды нету? А? Так смотри же, неверующий, и уверуй!

И тут мне внезапно, неотвратимо и кошмарно быстро открылось доказательство совершенного безумия — нет, не хозяина дома, а устройства мироздания. Мы живем словно бы в тумане, и когда он поднимается — пусть и на миг, нашим взглядам открывается кромешный ужас. Когда я увидел то, что увидел, я в страхе и отвращении выскочил прочь из этого населенного призраками дома, побежал прочь из этого выморочного города! Я бежал, спотыкаясь и оступаясь, бежал прочь из Рэбли, пока не достиг предместий Мальдона, и тогда я упал на землю, обессиленный, и пролежал под живой изгородью до рассвета. А потом я вскочил в первый же поезд, уходящий на Лондон. Назад, назад в Лондон, к спокойствию и безопасности! И даже сейчас я не могу без содрогания вспоминать то существо — оно упало на пол и забилось, постанывая, словно в припадке. Ибо в том доме на Мюррел-Хилл я увидел вот что.

Элайя Ворден возложил себе на голову свою перепончатую лапу и поднял белоснежный парик, дотоле великодушно укрывавший от моих глаз… о боже… что я увидел… А он все бормотал: «О, когда-то я тоже имел, чем гордиться, и был вполне человеком, да…» И я увидел, что серую, безволосую кожу его головы сплошь покрывали жесткие, рыбовидные чешуи, а за и под маленькими ушами раскрывались, и сжимались, и дышали щели, что могли быть — и скорее всего являлись — жабрами…

Дата добавления: 2015-10-24