Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Обломов как объект

Читайте также:
  1. Агрессия по отношению к окружающим объектам
  2. Агрессия по отношению к окружающим объектам и людям
  3. Активизации познавательной деятельности при изучении нового объекта
  4. Билет № 6, вопрос № 2.Виды и типы промышленного оборудования, являющегося объектом ремонтных работ и его характеристика
  5. Билет № 6, вопрос № 5.Общие правила промышленной безопасности для организаций, осуществляющих деятельность в области промышленной безопасности опасных производственных объектов.
  6. Билет № 9, вопрос № 4.Правила применения технических устройств на опасных производственных объектах.
  7. Больной имеет больничный лист по ОРВИ с 18.03 по 22.03. На прием пришел 26.03 с объективными симптомами очаговой пневмонии. Как следует оформить больничный лист?

Осмысление личности и судьбы главного героя гончаровского романа в литературной критике началось с сурового диагноза, поставленного Добролюбовым, – раб: «Он раб каждой женщины, каждого встречного, раб каждого мошенника, который захочет взять над ним волю»[6].

В том «реальном» (социологическом) формате, в котором Добролюбов рассматривает фигуру Обломова, опровергнуть это определение невозможно.

Примечательно, что «эстетик» Дружинин, разглядевший в герое Гончарова «нежную, любящую натуру» с «чистою, детски ласковой русской душою», начал свой анализ с еще более резких определений, чем добролюбовские: «уродливое явление уродливой русской жизни», «засаленный, нескладный кусок мяса»[7] – таким виделся ему Обломов первой части романа, до «Сна». Нелицеприятные характеристики Ильи Ильича встречаются даже в приязненных по отношению к нему критических статьях, что уж говорить о разоблачительных: «пухлое, рыхлое, мягкое, как кисель, заспанное существо, от которого пахнет старым халатом и двойною периной», «слезливый добряк и простак с нежным взором»[8]; «непроходимый лентяй, лежень»[9]; «пуховый тюфяк», «тюлень», «пищеварительный аппарат»[10] и т.д. и т.п.

И все-таки Добролюбова по резкости и жесткости никто не превзошел, потому что он в одном слове сконцентрировал социальную сущность, которая нивелирует частные достоинства, даже если таковые имеются.

Если же мы зайдем с другой – собственно литературоведческой – стороны, то увидим в «Обломове» тот тип романа, который М. Бахтин назвал монологическим и который, по логике ученого, заключает героя в жесткую авторскую раму. Таким образом, Обломов оказывается не только социальным, но и эстетическим «рабом», лишенным собственной воли (своеволия) и собственного, неподвластного автору слова. Кажется, ни один из романов Тургенева и Толстого (этих писателей Бахтин тоже причислял к «монологистам») не подпадает под характеристику «монологический» столь явственно и безупречно, как роман «Обломов».

И вообще «главное здесь не Обломов, а обломовщина»[11], писал Добролюбов, и был опять-таки по-своему прав, ибо роман изначально так и назывался – «Обломовщина», и в структуре его следы социально-типологического подхода к теме более чем очевидны. На протяжении всей первой части последовательно, через цепь сравнений, размышлений и ретроспекций дается сиюминутный срез и генеалогия характера главного героя. Текст романа «напоминает нередко трактат на избранную тему, когда человеческие судьбы привлекаются в качестве доказательств заданных идей»[12]. Уточним: не только судьбы, но и характеры героев в романе Гончарова выводятся – но не столько из идей, сколько из обстоятельств, которыми они порождены. Герой здесь не первопричина и первоисточник, а следствие, результат, продукт суммы влияний, которым он подвергался на пути созревания и становления. Ключевой в этом плане девятой главе – «Сон Обломова» – предшествует «физиологический» очерк судьбы и характера главного героя в пятой, шестой, седьмой (в отраженном варианте – через Захара) главах, в конце восьмой главы. Автор теснит, объективирует героя и там, где можно было бы ожидать обнажения его субъективности, проникновения в мир его мыслей и чувств, и даже на обращенный к самому себе вопрос Обломова «Отчего же я такой?» вместо героя отвечает автор.

«Сон Обломова», написанный почти за десять лет до того как оформился и реализовался замысел, является «первопричиной» романа и характера героя – все выводится из Сна, все апеллирует к нему как истоку, все (включая линию судьбы Обломова) возвращается в него. Читатель становится свидетелем того, как программа жизни, заданная Обломовкой, «неизгладимо врезывается в душу» героя, впитывается в его ум, закладывается в привычки, в способ мышления, в характер и далее осуществляется по пунктам – как в главном, так и в мелочах. Именно отсюда, из обломовского детства – убеждение Ильи Ильича в своей барской исключительности, презрение и неспособность к труду, желание «вечного праздника», абсолютная приверженность традиции, страх перед новшествами и перед всяким неожиданным явлением и предметом, цикличное восприятие и проживание жизни, мифологичность сознания, доверие к «сказке» и сожаление, «зачем жизнь не сказка», развитость воображения и вялость мысли, отсутствие воли. Даже разыгрывающаяся в первой части романа интермедия вокруг письма старосты, которое то теряется, то находится, то зачитывается гостям, то оттесняется на периферию сознания, и, тем не менее, тревожит, требует ответной реакции и – что еще хуже – реальных поступков, повторяет историю с письмом, некогда полученным отцом Обломова и ставшим причиной целого ряда ритуальных действий, направленных на то, чтобы не читать эту весть из внешнего мира, самим фактом своего появления угрожающую стабильности Обломовки, и уж тем более не отвечать на нее.

«Сон Обломова» нередко трактуется как идиллия, но важно уточнить, что это идиллия ироническая. Рисуя «мирный, «благословенный» уголок, в котором проходило детство Ильи Ильича, автор не любуется утраченным раем, а ищет причины, породившие Обломова, похоронившие его заживо в квартире на Гороховой. Картинам сна предшествуют горькие констатации: «Что-то помешало ему ринуться на поприще жизни и лететь по нему на всех парусах ума и воли. Какой-то тайный враг наложил на него тяжелую руку в начале пути и далеко отбросил от прямого человеческого назначения…» Вот это «что-то», этот «тайный враг» ищется и обнаруживается в Обломовке, а поименовано явлениебудет знающим его не понаслышке Андреем Штольцем: обломовщина.

Будучи, по словам Гончарова, «увертюрой всего романа»[13], «Сон Обломова» наглядно демонстрирует авторское отношение к герою как к продукту определенного типа влияний.

Соответственно воспринимают Обломова и сосуществующие с ним в художественном мире романа персонажи. «Комом теста» оказывается он не только для друга Штольца, но и для недруга Тарантьева, для возлюбленной Ольги, для мошенника Мухоярова, даже для Захара, который «лепит» два взаимоисключающих портрета барина в беседах со своими приятелями в доме на Гороховой и пребывает в убеждении, что это «тесто» без него не способно собраться ни в какую форму. При этом и сам он, как и его барин, плод того же древа, той же обломовщины.

Вообще все характеры в этом романе жестко детерминированы, все выведены из недр мира, которому принадлежали по рождению и воспитанию, выпестованы соответствующей средой. Очень показательно в этом плане то, что инакость Штольца обусловлена не его неповторимыми человеческими качествами и не личным выбором, а тем, что он – немец, вышколенный аскетом-тружеником отцом и обласканный русской матерью с ее обломовским мироощущением и притязаниями на барственность более высокого, сродни соседнему графскому, уровня.

В контексте детерминистского подхода к личности, когда внешним факторам отводится основополагающая роль, и становится возможной та линия поведения, которую демонстрирует относительно Обломова Штольц и которую он перепоручает Ольге: «…тетка слышала, как Штольц накануне отъезда говорил Ольге, чтоб она не давала дремать Обломову, чтоб запрещала спать, мучила бы его, тиранила, давала ему разные поручения – словом, распоряжалась им».

Ольга именно «распоряжается»: «Она мигом взвесила свою власть над ним, и ей нравилась эта роль путеводной звезды, луча света, который она разольет над стоячим озером и отразится в нем. Она разнообразно торжествовала свое первенство в этом поединке».

Она эффективно и увлеченно выполняет роль «мучительницы» – он покорно и благодарно принимает роль «жертвы», в какой-то момент даже «будто волочит хвост, как собака, на которую топнули». Встречая «страстно-ленивую покорность, вечную гармонию с каждым биением ее пульса, но никакого движения воли, никакой активной мысли», Ольга целенаправленно и беспощадно осуществляла свой «педагогический эксперимент»[14], не догадываясь о сомнениях и тревогах, посещающих Обломова. Прозаическая метафора Штольца «ком теста» преобразуется Ольгой в поэтическую: «это какая-то Галатея, с которой ей самой приходилось быть Пигмалионом», но, хотя в данном случае ком теста облагораживается до уровня контекстуально подразумеваемой слоновой кости, характер взаимоотношений Обломова (в качестве пассивного объекта, «материала») и другого (в качестве творческого субъекта относительно Ильи Ильича) сохраняется. И кажется таковым до самого конца.

На пике любви Ольга переходит к сарказму по поводу обломовского прошлого и к деспотическому проявлению воли относительно настоящего; он изнемогает от полноты чувств и от усилий, которых от него требует любовь, а она неуклонно преследует даже тень сонливости; она казнит его за лежание – он дрожит от ее взгляда; он отвечает ей лихорадкой жизни – но лихорадка не может быть нормой жизни…

Она требует решить дело в палате, ехать в Обломовку и даже в мелочах неуступчива и категорична: извольте ехать в театр. «Она так настойчива, так непреклонна! Ее трудно убедить…», – сокрушается Обломов. А тем временем он уже «залег» вновь – на сей раз на Выборгской стороне.

«Камень ожил бы от того, что я сделала», – формулой несостоявшегося, потерпевшего творческую неудачу Пигмалиона подводит Ольга итог своим отношениям с Обломовым. И выносит беспощадный приговор: «…все бесполезно – ты умер». Для нее – умер. Потому что она наконец поняла, что переделать, перелепить, пересоздать его не сможет. В этом и признается – ему и себе: «Я узнала недавно только, что любила в тебе то, что я хотела, чтоб было в тебе, что указал мне Штольц, что мы выдумали с ним. Я любила будущего Обломова!»

Примечательно, как оценивает случившееся и какую роль в этом отводит Обломову Штольц: «Виноват больше всех я, потом она, потом уж ты, и то мало…». Однако усилий своих по спасению друга Андрей не оставляет, действуя теперь уже не только от собственного лица, но и по поручению Ольги: «Я от тебя не отстану. Теперь уж слушаюсь не одного своего желания, а воли Ольги: она хочет – слышишь? – чтоб ты не умирал совсем, не погребался заживо, и я обещал откапывать тебя из могилы…»

Ольга в момент смятения чувствует вину самонадеянности: «А давно ли она с такой уверенностью ворочала своей и чужой судьбой…», но счастливый союз со Штольцем опять придает ей уверенности, и опять возникает желание «ворочать» чужой судьбой по собственному усмотрению – тормошить Обломова, заботиться о нем, вопреки его желанию: «С ним надо действовать решительно: взять его с собой в карету и увезти»; «Он будет не в грязи, а близ равных себе, с нами». «Ты его не оставишь, не бросишь?» – допытывается она у мужа, заподозрив, что тот устал возиться с другом. Однако в этой действительно обнаружившейся усталости, возможно, проявилась неясная самому Штольцу догадка о том, что никуда переместить Обломова, увезти его, пересадить на другую почву, поселить рядом и принудить к жизни «не в грязи» он не сможет. Ольга хочет этого опять – по-другому, нежели в первый раз, но по-прежнему наивно полагая, что внешними, сторонними усилиями можно изменить внутренние обстоятельства, вопреки желанию самого объекта воздействия. Штольц, похоже, начинает понимать, что это не так и что единственное, что в его силах, – это обеспечить Обломову бесперебойное получение помещичьей ренты для поддержания Обломовки на Выборгской стороне.

Саму эту вожделенную, однажды и навсегда запечатлевшуюся в сознании и подсознании Ильи Ильича как идеал мироустройства Обломовку воссоздаст Агафья Матвеевна Пшеницына, для которой Обломов станет главным объектом (!) забот, хлопот и любви, ничего не требующей взамен. Если относительно Ольги «бедный Обломов» был все время как на экзамене, который он в конечном счете с треском провалил, то относительно Агафьи Матвеевны он изначально, по самому своему происхождению, социальному статусу, – на том самом пьедестале, куда поставлен был в раннем детстве и на который стремился взгромоздиться вновь: «Он барин, он сияет, блещет!» Наивно-эгоистичной, беззащитной и обаятельной обломовской барственности Пшеницына готова служить до гроба, без слов, без анализа собственных чувств, тем более без анализа поведения Ильи Ильича и его отношения к ней самой, раз и навсегда признав в нем своего повелителя, смысл и содержание своей жизни.

Очевидно, что отношение к Обломову как к объекту со стороны других отвечает «паразитическому» самоощущению героя, которое юмористически высвечено в рассказе о том, как за горькими минутами обломовских прозрений и сокрушений неизменно следовала жаркая молитва, обращенная к небу с просьбой «отвратить как-нибудь угрожающую бурю», – после чего, «сдав попечение о своей участи небесам», Обломов делался «покоен и равнодушен ко всему на свете, а буря там как себе хочет». Вот это стремление сдать попечение о своей участи кому-нибудь другому во многом и определяет поведение Обломова на протяжении всего романа.

«Дай мне своей воли и ума и веди меня куда хочешь, – говорит он Штольцу. – За тобой я, может быть, пойду, а один не сдвинусь с места». То же с Ольгой: на пике любви к ней, «в лучах ее девственного блеска, бодрых сил, молодого, но тонкого и глубокого, здравого ума» Обломов «точно летает», но без Ольги, в ее отсутствие – увядает, тускнеет, гаснет. В конце концов, так и не сделав ничего из того, что она требовала, просит-предлагает: «Возьми меня, как я есть…» Более того, он готов сдать попечение о своей участи не только Ольге и Штольцу, не только любящему его, но совершенно бестолковому Захару, но и первому встречному мошеннику, который и явится тотчас к его услугам в лице Мухоярова.

Отрыв от деревенских корней, образование, служба привели Обломова к осознанию своей вычлененности, особости, но и ее он сознает и предъявляет с помощью Захара, ибо особость эта не индивидуальная, а социальная. Дважды – в начале романа, в разговоре со Штольцем, и в конце, в разговоре с «братцем», – Обломов аттестует себя как барина, причем всякий раз для подтверждения призывается Захар или делается ссылка на Захара, ибо только такого рода объективация придает герою в его собственных глазах весомость и реальную социальную значимость.

Проблема несовпадения и в конце концов разрыва с Ольгой в немалой степени обусловлена тем, что Ольге Обломов был интересен и важен сам по себе, как личность, как человек, без барской оболочки, условно говоря – без Захара, но Обломов без этого панциря чувствует себя беззащитным и несостоятельным. А успех Агафьи Матвеевны обусловлен тем, что она не апеллирует к субъективности Обломова, ничего не добывает из него, как это делала Ольга, она принимает его именно таким, каким он хочет ощущать себя сам и восприниматься другими, поэтому он даже до разрыва с Ольгой бессознательно тянется к Пшеницыной, отдыхает на ней взглядом и душой, в свою очередь ничего из нее не добывая, а наблюдая за ней «с таким же удовольствием, с каким утром смотрел на горячую ватрушку».

Когда-то Ахшарумов в полемике с «медико-хирургическим департаментом <…> литературы» в лице Добролюбова объявил Ольгу и Штольца «врагами Обломова, то есть той идеи, которой лицо это служит представителем»[15], имея в виду противоборство национального и космополитического начал. Разумеется, это было идеологической натяжкой, полемическим перехлестом, никакими врагами Обломова Ольга и Штольц не являются, они искренне желали ему добра, а он очень нуждался в каждом из них и без Штольца бы просто пропал, но при этом Ольга и Андрей видели благо Ильи Ильича иначе, чем он сам: с одной стороны, они готовы были его опекать, а с другой – взывали к его самостоятельности. Обломов же, не терпящий отождествления себя с другими, т.е. ценящий свою самость, видел ее не в личностной уникальности, а в принадлежности к барскому сословию, в приверженности многовековому помещичьему укладу, к впитанным с младенчества привычкам и нормам поведения, которые ощущал как стержень, основу своей человеческой сущности. И такой социальный, «детерминистский» подход к личности автор подтверждает и демонстрирует всей логикой романа, включая финальный красноречивый и символический акт передачи маленького Андрюши Обломова на воспитание Штольцам.

В то время как герой Достоевского, по логике Бахтина, выворачивается наизнанку, чтобы только избавить себя от чужого овнешняющего определения, герой Гончарова выставляет такое определение как знамя и как щит, он прячется за него, самоутверждается им, и печать обломовщины для него во сто крат лучше, чем отсутствие этой печати, ибо последнее в его понимании равно несуществованию.

 

«Это только Обломов мог»:


Дата добавления: 2015-10-02; просмотров: 80 | Нарушение авторских прав


<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Система персонажей| Обломов как субъект

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.008 сек.)