Конфликт между советским Союзом и Китаем 2 страница

Так на место “рабочего государства” двадцатых годов пришло в шестидесятые годы государство бюрократии с Хрущевым в качестве диктатора во главе. Якобы социалистическое общество, в котором согласно официальной идеологии “народ и партия едины”, где “нет никаких социальных противоречий” — фактически расколото на классы и слои с резко дифференцированными доходами, в котором низшие слои враждебно противостоят правящей бюрократии и ведут с ней — доступными средствами — классовую борьбу: колхозное крестьянство саботирует работы на общественной земле и прежде всего обрабатывает свои небольшие земельные участки (приусадебное хозяйство).

Крестьяне воруют в колхозе все, что могут, для своего частного хозяйства: корма, дрова, удобрения. Они сознательно оставляют часть урожая колхозного зерна, картофеля, свеклы, кукурузы, не убранных в надежде позже использовать их для своего скота. Система такова, что у трудящихся нет никакой — ни материальной, ни моральной — заинтересованности в росте производства в общественном хозяйстве (этот вопрос требует особого рассмотрения).

Промышленный пролетариат ведет свою классовую борьбу методами, обычными при капитализме: угрозами забастовки и самими забастовками, замедленными темпами, демонстрациями против роста цен, за повышение зарплаты. В ряде случаев применяются войска и происходят кровавые столкновения (события в Ростове). Говорят, что в 1962 и 1963 гг. произошло пятнадцать случаев такого рода кровавых столкновений между трудящимися и вооруженными силами. Правда ли это, я не знаю, но мне это не кажется невероятным...

Какую роль в подобных классовых столкновениях играют парторганизации, я не знаю. Я бывал только в парторганизациях научных сотрудников, которые находятся в привилегированном положении; рабочих в таких учреждениях мало, и они не могут сказать своего слова. Но и партийные организации заводов, в которых решающую роль играют представители дирекции и другие “привилегированные” коммунисты, как и освобожденный секретарь парторганизации, не играют руководящей роли в классовой борьбе, как это бывало до революции. Напротив: их главная роль заключается в защите господства бюрократии.

Что касается правящей бюрократической элиты, являющейся верхушкой партии, либо сросшейся, переплетающейся с нею, то она относится с решительной враждебностью к любому самостоятельному действию рабочих и готова — если ей покажется это необходимым — пустить в ход вооруженное насилие, чтобы защитить свое господство и свои привилегии.

В составе высшего руководства в послеленинский период произошли интересные изменения. Непосредственно после революции при жизни Ленина руководящую роль играли товарищи, вернувшиеся из эмиграции: Ленин, Троцкий, Зиновьев, Бухарин, Литвинов, Радек и др.; остававшиеся в стране на нелегальном положении деятели: Сталин, Рыков и т.п. занимали второстепенное положение. После смерти Ленина бывшие эмигранты были не только вытеснены с ведущих постов, но большей частью уничтожены.

Борьба между бывшими эмигрантами и остававшимися в стране деятелями не является особенностью Советского Союза. В Венгрии поначалу ведущий “эмигрантский слой” был почти полностью вытеснен “туземцами”. В Чехословакии были казнены Ганцкий, Геминдер (“Фридрих”) с его группой. Только в Болгарии (Димитров) и в ГДР (Ульбрихт) руководители-эмигранты уцелели (по разным причинам). В Китае эмигрировавших революционеров не было, так что этот вопрос не возникал и не мешал сохранению в течение тридцати лет стабильности в руководстве.

Вместе с бывшими эмигрантами устраняли евреев, только этот процесс зашел гораздо глубже. В ленинском окружении было большое число евреев: Троцкий, Зиновьев, Свердлов, Сокольников, Каменев, Литвинов, Радек. Свердлов умер еще при жизни Ленина. Литвинов был на волосок от ареста; все остальные были уничтожены. Устранение евреев со всех руководящих постов продолжается в сущности и сейчас. В ЦК в 1964 г. (если я не ошибаюсь) имеется один-единственный еврей — Дымшиц; в аппарате ЦК и министерстве иностранных дел нет ни одного. Нет ни одного еврея директора научного института Академии; нет евреев в президиуме (Академии наук). В Московском университете молчаливо присутствует “numerus causus”: туда принимается не более 3% еврейских студентов. Официально все это отрицается[12].

Создание государства Израиль как особой еврейской родины оказало, конечно, усиленное воздействие на традиционный русский антисемитизм.

Скрытый антисемитизм в Советском Союзе в 1964 г. был неожиданно обнаружен мировой общественностью. На Украине вышел в свет “научный” труд “Иудаизм без прикрас” в 200 страниц. Мне эта книжонка не попалась на глаза. Однако обширные цитаты и воспроизведение иллюстраций в зарубежных журналах ясно показывают, что главным источником для нее служил “Штюрмер”, издававшийся в Германии в гитлеровское время. Она появилась с разрешения одного из секретарей ЦК Компартии Украины.

Появление этого “труда” вызвало протесты западных коммунистических партий, членами которых состояли многие еврейские интеллигенты. Ее пришлось изъять из обращения (однако ее быстро переиздали в США). “Идеологическая комиссия” ЦК во главе с Ильичевым опубликовала очень мягкое осуждение брошюры.

Кажется, этот случай не был на Украине исключением. Тов. Кронрод, вернувшись весной 1964 г. с Украины, рассказывал мне, что ему показали несколько страниц из опубликованного там романа. Действие романа происходит в 1918 г. на Украине. В нем фигурирует комиссар Лейзерман, который приказал расстрелять многих украинцев и русских. По этому поводу автор “философствует” на нескольких страницах: почему расстреливают русских и украинцев? На Украине повсюду существуют Лейзерманы: в Киеве, в Харькове и т. д. Среди них есть богатые и бедные. Но все они преследуют одну и ту же цель: принести как можно больше вреда русскому и украинскому народам!

У меня нет никаких оснований сомневаться в верности этой информации[13].

Но подобно тому как партия вынуждена была расплачиваться за привилегированное положение своих членов утратой своего политического влияния лица, принадлежащие к высшей бюрократии, ее партийная верхушка— за свой жизненный уровень, соответствующий уровню жизни американских миллионеров, должны были заплатить полной потерей своей политической самостоятельности! Они могут унижать своих подчиненных, каждого, кто в чем-либо зависит от них, но горе им, если кто-нибудь из них осмелится сказать что-нибудь, что не вполне согласуется с мнением Хрущева. То, что говорит Хрущев, является сегодня законом, как при жизни Сталина было законом то, что говорил он. Никаких возражений, никаких споров, только аплодисменты и овации![14]

Кстати: подобное положение — если оно длится достаточно долго — порождает манию величия, как это и было со Сталиным, Гитлером и Муссолини. Политически бессмысленную попытку Хрущева посредством экономического давления (отзыв всех русских специалистов, односторонний отказ от сотен соглашений о технической помощи, поставках машин, прекращение кредитования) заставить в 1960 г. Китай, страну с 600 млн. жителей, с прочным правительством, в период всеобщего национального возрождения, следовать своему диктату (как это удалось по отношению к Ульбрихту, Новотному и др.), можно объяснить только манией величия, но не продуманными политическими соображениями. Существует большое историческое различие между тем, что происходило в Советском Союзе и Китае после революции. Эра Советов началась с унизительного Брест-Литовского мира, по которому большие территории отходили от Советского Союза. Русские граждане восприняли это как тяжелый удар... Кроме того, началась ужасающая экономическая разруха, недоставало электроэнергии, так что 1 мая не ходили трамваи. Вместо национального подъема средний гражданин испытывал чувство национального унижения; многие покинули страну, не только капиталисты, но и ученые, инженеры и т. д. Только намного позднее некоторые люди стали возвращаться.

Итак, на месте “рабочего государства” возникло государство, управляемое бюрократией, сначала во главе со Сталиным, а теперь — с всемогущим Хрущевым[15]. С этим связано вопиющее противоречие между непрерывно и назойливо провозглашаемой официальной идеологией и фактической идеологией правящей бюрократии.

Фактическую идеологию правящей бюрократии можно свести приблизительно к следующему:

1. Сохранение мира даже за счет других социалистических стран. Вторая часть этой установки находится в противоречии с официальной идеологией пролетарского интернационализма. Это подтверждается выводом советских ракет с Кубы вследствие угрозы войны со стороны США[16].

2. Военное и экономическое могущество Советского Союза должно быть сохранено и развито даже ценой снижения жизненного уровня рабочих и крестьян. Первое созвучно официальной идеологии, второе — в вопиющем противоречии с государственной доктриной, гласящей, что главной заботой руководства является повышение благосостояния народа.

3. Руководящая роль бюрократии должна быть сохранена и укреплена.

Ход рассуждений высшей бюрократии примерно таков: мы — избранная часть общества, лучшая его часть, самая умная. Мы ответственны за советское государство. Крестьяне и рабочие ленивы, инертны, невежественны. Мы призваны побудить их работать, оплачивая их труд; а если необходимо — особенно это относится к крестьянам — средствами принуждения. Мы должны все спланировать. Все предписать, все: что и когда возделывать крестьянам, когда им снимать урожай, сколько поставить государству, сколько скота у них должно быть или сколько им не полагается иметь и т. д. Мы должны планировать промышленное производство — на год, семь или двадцать лет вперед; установленный нами план является законом. Мы призваны планировать развитие науки и предписывать ученым, как они должны вести свои исследования, с тем чтобы они не заблудились в своих теоретических исследованиях и не упустили из виду практические цели. Мы обязаны предписывать писателям и художникам, как и что им должно творить, чтобы принести пользу народу и служить социализму. Мы, политики, понимаем все лучше других людей; мы ответственны за все сферы (человеческой деятельности. Мы определяем, каков должен быть доход колхозников, какова заработная плата рабочих, каково жалованье отдельных категорий работников умственного труда.

4. Так как наша работа имеет решающее значение для советского государства, так как наша ответственность неизмерима, то мы должны быть освобождены от каких-либо материальных забот, наши доходы должны быть достаточно велики для этого!

Наиболее высокопоставленные представители бюрократии берут от государства все, что они хотят. К тому же высшей бюрократии все чаще удается передавать занимаемые ими высокие посты по наследству своим детям. Таким образом, дети еще при жизни родителей достигают высокого положения. Мне известно огромное количество подобных случаев. Рука руку моет, и обе остаются грязными...

Президент США получает твердо установленное жалованье, английская королева имеет строго определенный цивильный лист. Большего они не могут взять у государства. Только у нас — подобно тому, как принято в Саудовской Аравии или в Кувейте — руководитель государства по своему усмотрению может употреблять легально государственные доходы на свои личные цели. Этот неограниченный доход тот или иной руководитель получает только до тех пор, пока занимает “соответствующий” пост, он имеет форму государственного обеспечения и не может, естественно, превратить его в капитал, приносящий частную прибыль. Поэтому некоторые “руководящие” товарищи реализуют свои “сбережения” в форме накопления ценностей[17]. Примеру высших руководителей следует полулегально и вся бюрократия; в низших слоях это вырождается в простое воровство и коррупцию, которые захватывают также и рабочих[18]. Все это находится в вопиющем противоречии с официально провозглашаемой коммунистической моралью!

5. В бюрократическом аппарате хороши любые средства для того, чтобы подняться вверх по служебной лестнице: лицемерие, подхалимаж по отношению к вышестоящим, интриги против своих конкурентов[19].

Все это нельзя считать особенностью только советской бюрократии; более ста лет назад подобные явления блестяще описал Бальзак...

Сегодня противоречие между официальной и действительной идеологией правящих кругов углубляет припасть между ними и трудящимися, последние высмеивают и ругают их высокопарные речи. Газет обычно не читают, по радио слушают только музыку, спортивные сообщения и прогноз погоды. Да и сама бюрократия, естественно, так же мало верит в ею же провозглашаемую идеологию (за исключением того, что говорится о стремлении к миру и укреплении власти государства). Отсюда повсеместный, цинизм, проникающий в самые глубинные слои учащейся молодежи из “лучшего” общества. Карьера любой ценой и всеми способами все остальное — пустая болтовня...

Похожая картина наблюдалась в социалистических странах Восточной Европы, по большей части — по примеру, а иногда и по прямому указанию Советского Союза[20].

Но различия в доходах в этих странах были гораздо меньше, чем в Советском Союзе, и пропасть между бюрократией и трудящимися была несколько менее глубокой. Были и исключения. Варшавяне с гордостью показывают посетителям из Советского Союза простой жилой дом, в котором живет сегодня “их” Гомулка, рассказывают, что его жена сама ходит за покупками и стоит, как все прочие домохозяйки, в очереди...

Зато Тито, кажется, перещеголял самого Хрущева в личных расходах. В поездке в Южную Америку в 1963 г. его сопровождала свита из 104 человек, из них 6 врачей!

Существует решающая по своему значению для развития социалистического мира проблема: является ли распадение социалистического общества на слои с огромными различиями в уровне доходов (подобно тому, как при капитализме) неизбежным, исторически объективно обусловленным процессом, или это только особенность советского социализма, которая (в несколько ослабленном виде) находит проявление в восточноевропейских странах. В первом случае социализм утрачивает смысл. Рабочие и крестьяне Советского Союза в 1964 г., через 46 лет после социалистической революции, находятся в намного более тяжелом материальном положении, чем трудящиеся в ведущих капиталистических странах, их избавление от гнета капитализма частично компенсируется произволом бюрократии и ограничением свободы. Рабочие, а особенно колхозники, с трудом могут сменить место своей работы. Если ныне господствующая система не будет радикально изменена, то нет никакой надежды, что в исторически обозримое время трудящиеся в Советском Союзе смогут жить лучше, или хотя бы так же, как американские, английские или западногерманские рабочие (в 1964 г. средняя заработная плата рабочих обрабатывающих отраслей промышленности в США превысила 100 долл. в неделю; в Советском Союзе месячная зарплата составляет примерно 100 рублей. Покупательная способность доллара в 1964 г.— если принимать во внимание все виды расходов рабочего — приблизительно на 20% выше, чем рубля). Но если трудящиеся живут хуже, если различие в доходах после 46 лет социалистической революции фактически не меньше, чем при капитализме, если присущие социализму тенденции к равенству презираются и высмеиваются, то что же станется с социализмом в Советском Союзе (и в европейских странах)? Куда он идет? К коммунизму? Или к увековечению нынешнего господства бюрократии и неравному, несправедливому распределению доходов?

Это одна из основных проблем социализма и всей истории человечества!

Но проблема эта еще глубже. Возникает вопрос: может ли общество, в котором личная выгода каждого индивида служит главным или даже единственным мотивом к труду — как и при капитализме — вообще считаться социалистическим, или оно должно выродиться в какую-либо форму капитализма?

Согласно Программе КПСС при коммунизме должно производиться такое изобилие товаров, что отпадет мотив личной выгоды. Когда это будет, мы не знаем. Зато, как уже было сказано, трудно себе представить, чтобы правящая бюрократия отказалась от персональной обслуги.

Читатели — если когда-нибудь будут такие — могут спросить: какое все это имеет отношение к вопросу о конфликте между Китаем и Советским Союзом?

Очень большое!

Мы думаем, что одна из самых коренных причин конфликта, хотя об этом никогда не говорилось, заключается в том, что в Китае, где ведущая роль также принадлежит партийному руководству, не существует такого, как в Советском Союзе, разделения общества на слои с очень высокими и с очень низкими доходами. А ведь со времени победы революции в Китае прошло уже 15 лет — приблизительно столько же, сколько в Чехословакии или Венгрии (в Советском Союзе через 15 лет после Октябрьской революции — насколько я помню — был отменен партмаксимум).

Понятно, что тому, кто никогда не был в Китае и не знает китайского языка, очень трудно судить о действительном положении дел в Китае. Однако я постарался прочесть все, что публикуется о Китае на европейских языках. Все, кто побывал в Китае, даже самые враждебно настроенные люди, посещающие Китай, единодушно считают, что там царит дух бережливости, самоотверженности, стремления к равенству в бедности (“аскетизм”) — начиная от Мао до самого мелкого чиновника[21]. Этот дух самоограничения проявляется хотя бы в том, что каждый человек имеет там только два костюма: синий для будней и коричневый для праздников; или в том, что похвальным считается не полностью использовать свой продуктовый рацион[22]. Различия, которые наблюдаются в Китае,— это чаще всего просто различия поколений.

В Советском Союзе руководящий слой состоит за очень немногими исключениями (Микоян и Куусинен)[23] из людей, которые сами не принимали участия в революции: они были тогда детьми или даже родились после революции. Их духовное формирование происходило в сталинскую эпоху. В большинстве своем они с юных лет привыкли к относительно высокому жизненному уровню. Американский “Мансли ревью”, орган беспартийных марксистов, пишет в декабрьском номере 1963 г.: “Эта возникшая после революции мировая держава более всего заинтересована в сохранении мира во всем мире, а не в том, чтобы помогать революциям в других странах... Русские сами не будут пытаться экспортировать революцию... Они не пойдут на ядерную войну кроме как в целях самозащиты или выполняя союзнические обязательства...”

Руководящий слой в китайской партии состоит исключительно из людей, которые сражались в длившейся 22 года революционной войне, это люди, закаленные в боях, привыкшие к лишениям[24]. Если сравнивать фотографии наших и китайских руководителей, бросается в глаза разница между ними. Наши — за редким исключением — откормленные, даже толстые, холеные и хорошо одетые; китайцы почти без исключений худые, в одинаковых скромных костюмах, по внешнему виду их не отличишь от массы трудящихся. Весь стиль жизни руководящих деятелей Китая, несомненно, представляется нашей бюрократии неподобающим, ужасной отсталостью!

Различие проявляется также в методах правления. У нас государственная бюрократия приказывает трудящимся, особенно крестьянам, добивается исполнения своих приказаний, прибегая и к насилию, если считает нужным.

В Китае, как представляется, считаются с мнением крестьян. Об этом пишет враждебная буржуазная пресса. В беседе с Миттераном Мао сказал: “Над 500 миллионами крестьян нельзя господствовать”. Очевидно, экономическая политика Китая строится с учетом интересов трудящихся — в гораздо большей мере, чем у нас. После того, как попытка “скачка” в коммунизм (общее питание в коммунах, полная ликвидация частного крестьянского производства), будучи исторически преждевременной, потерпела крах, была перестроена вся экономическая политика:

преимущество было отдано сельскому хозяйству (люди должны быть прежде всего досыта накормлены), затем — легкой промышленности (люди должны быть одеты) и в третью очередь — тяжелой промышленности.

К тому же большие коммуны в области производства разделили на бригады, было разрешено мелкое сельское производство, крестьянам возвращены были участки земли, единое правление осталось в партии, в административных органах, в армии и т. п. В этом заключается большое отличие и преимущество по сравнению с нашей системой, где в каждой области собственная партийная, колхозная, советская, профсоюзная, военная, полицейская бюрократия осложняет жизнь людей. Отношение руководящего слоя к массам трудящихся в Китае честнее, чем у нас. Мао неоднократно откровенно писал, что между правительством и народом, между партией и народом существуют противоречия — хотя и не антагонистические,— которые постоянно должны преодолеваться. Наша пропаганда твердит, что партия и народ, правительство и народ едины, что внутри советского общества не существует более никаких противоречий. И это несмотря на нарастающий саботаж колхозных крестьян, возмущения и забастовки рабочих.

Грех Сталина, который никогда нельзя искупить, состоит в превращении “рабочего государства с бюрократическим извращением” в государство бюрократии,— это произошло, как мы уже писали, вследствие отмены “партмаксимума”, распадения советского общества на классы и слои с огромными различиями в доходах. Идеи равенства, самоограничения, самоотверженности подверглись осмеянию; произошло обуржуазивание образа жизни слоев с более высокими доходами, прежде всего бюрократии. Марксовы слова о том, что общественное бытие людей определяет их идеологию, относятся без сомнения также и к нынешней бюрократии, сколько бы она ни твердила о своей “приверженности пролетарскому интернационализму”.

И если есть один человек, который виноват в этом принципиальном изменении, то этот человек — Сталин!

Этому явлению нельзя дать обратный ход мирными средствами. Даже если Хрущев (или какой-нибудь другой вождь) захочет вернуться к ленинской простоте, скромности, к “партмаксимуму”, бюрократия сметет его[25]. Только немыслимое при нынешних конкретных условиях массовое антибюрократическое движение могло бы принудить к возвращению к ленинскому социализму... Почему китайцы умалчивают об этой решающей исторической вине Сталина? Они не знают о происшедших у нас переменах? Вряд ли. Или они считают, что это был независимо от Сталина происходящий, объективный исторический процесс, который сходным образом будет происходить во всех социалистических странах?

Я этого не знаю! Было бы весьма печально, если бы было именно так!

Нынешние руководящие лица, которые занимали высокие посты при жизни Сталина, находятся сейчас в трудном положении.

На анонимный вопрос на закрытом заседании XX партсъезда, заданный Хрущеву после “разоблачения” Сталина, почему он сам не поднял голос против злодеяний Сталина (Хрущев был секретарем Московского обкома и членом президиума КПСС), он ответил: “Тогда я не находился бы здесь”. Если проанализировать этот ответ, то он значит: “Я — трус, который ставит свою личную безопасность выше, чем интересы партии, страны, чем жизнь своих друзей”.

Другую линию избрал нынешний советник по всем идеологическим вопросам Ильичев. (Он был во времена Сталина редактором “Правды” и, кажется, членом ЦК). Он сказал: “Мы верили Сталину”.

Это все равно что сказать: “Я был дураком!” Ибо только дураки могли верить, что в Советском Союзе много миллионов шпионов и террористов, которые готовили покушение на жизнь Сталина...[26]

Некоторое время существовала версия, будто Сталин был тем, кем он был, но партия вопреки Сталину проводила правильную политику, преодолевала его ошибки. Однако это была настолько примитивная ложь, что от нее очень скоро отказались. Как я уже говорил выше, ни одно из решений центральных инстанций не имело силы, пока его не подписывал Сталин. В провинции можно было тайком обойти какие-нибудь решения, но никогда нельзя было открыто нарушать их.

Возник также вопрос о том, было ли необходимо и целесообразно это разоблачение; можно было, мол, устранить причиненные людям несправедливости, не поднимая много шума по этому поводу.

Во время моего первого разговора с Лениным в Москве 20 августа 1920 г. я спросил его, правильно ли я поступил, что в своей книге о пролетарской диктатуре в Венгрии в 1919 г.— “Экономико-политические проблемы пролетарской диктатуры” (Ленин уже прочел эту книгу) — откровенно рассмотрел все ее ошибки и трудности? Некоторые руководящие венгерские товарищи полагали, что это отпугнет рабочих от борьбы за диктатуру. Ленин дважды повторил: “Абсолютно правильно! Абсолютно правильно! Никакие трудности нельзя скрывать от пролетариата”.

Однако очевидно, что Хрущев разоблачал Сталина не на этом основании; ведь и по сей день почти все трудности скрываются от трудящихся, от народа. Действительная причина “разоблачения”[27] состояла в том, чтобы продемонстрировать на съезде разницу между своим режимом и режимом Сталина; впрочем само собой разумеется, что прекращение массовых арестов, полностью бесконтрольного террора тайной полиции являются большим сдвигом к лучшему по сравнению с режимом Сталина.

События в СССР вызвали большое замешательство в рядах западных коммунистов, особенно в таких странах, как Италия и Венгрия, где вследствие длившегося десятилетиями господства фашизма выросло новое поколение революционеров, которое почти не было знакомо с марксизмом-ленинизмом и начало изучать его по произведениям Сталина, особенно по “Основам ленинизма”. Этому поколению Сталин представлялся первым марксистом-ленинцем, победителем фашизма, освободителем[28]. “Разоблачение” Сталина этим поколением было воспринято как конец света, как гибель богов.

Наконец, утверждение (содержавшееся в речи Суслова и в письмах ЦК), что Мао подчеркивает важность руководящей роли Сталина ради укрепления собственной власти, явно неверно. Руководящая роль Мао в китайской партии прочно основана на его последовательно революционном руководстве в длительной гражданской войне, на его духовном и политическом авторитете. Сталин уничтожил всех сотрудников Ленина, чтобы обеспечить место вождя партии. Хрущев по той же причине удалил из руководства всех сотрудников Сталина: Молотова, Кагановича, Ворошилова, Жукова и т.д. У Мао не было необходимости прибегать к таким средствам — никто не был уничтожен, почти никто не отстранен от руководства.

Я хотел бы здесь сказать о Сталине от самого себя. Мне часто приходилось встречаться с ним: он регулярно обращался ко мне за фактами и оценками положения, когда занимался вопросами мировой экономики, обычно перед тем, как ему предстояло выступить с докладами на партийных съездах и конференциях[29].

Он был всегда вежлив со мной. Если он приходил на заседание ИККИ раньше, чем я, и я здоровался с ним, он всегда поднимался, чтобы подать мне руку. Если я ему звонил, чтобы попросить об аудиенции, то между нами почти всегда происходил такой разговор:

Он: Когда Вы хотите прийти ко мне?

Я: Когда у Вас будет для меня свободное время.

Он: Ну хорошо, приходите тогда-то и тогда-то.

Никогда мне не приходилось в назначенное время ожидать в приемной[30].

Что за человек был Сталин?

Наше общение было слишком ограниченным, чтобы я мог компетентно ответить на этот вопрос. Он был очень замкнут, и характер у него был сложный. Один пример.

В 1923 г. мировая пресса была полна негодования по поводу того, что Советский Союз снабжает оружием немецкий вермахт. Советский Союз официально в энергичных выражениях опроверг это. Но когда я спросил об этом Сталина, он откровенно сказал: “Конечно, мы выполнили их заказы”. И наоборот: когда в 1927 г. я спросил его, почему информационное бюро министерства иностранных дел в Берлине было закрыто, ведь лучше наблюдать за противником в его собственном лагере, чем из Москвы, он мне ответил, не моргнув глазом: “Решили без меня, без меня решили”. Это, конечно, была ложь: без него ничего не решалось. Это был азиатский способ отказа отвечать на вопрос.

Но что я знаю наверное — что он хорошо знал “Капитал” Маркса и труды классиков, что он очень много читал и вообще был весьма образованным человеком. Позднее при режиме Хрущева распространялась ложь, будто Сталин поручал писать свои труды другим; достаточно взглянуть на стиль его докладов и некоторых его писем, чтобы понять, что они написаны одним и тем же человеком.

Когда он заимствовал какие-нибудь сведения у других, он открыто говорил об этом. На XVI партсъезде он сказал, что уточнение официальных данных о распределении доходов в некоторых капиталистических странах было произведено мною. Перед XVII партсъездом (1934) я составил для него подробный обзор экономического положения капиталистических стран, при этом я — в противоречии с мнением тогдашнего руководства Коминтерна — отстаивал точку зрения о том, что большой экономический кризис заканчивается и предстоит длительная депрессия. Сталин распорядился, чтобы моя работа была напечатана, ее раздали всем участникам съезда перед его докладом. Неверно, что Сталин не терпел никаких возражений. Он спокойно выслушивал иные мнения — таков мой опыт. О том же говорил Литвинов. В послевоенные годы я почти не встречался со Сталиным лично. Сталин был без сомнения восточным деспотом, у которого тем сильнее развивались мания величия и мания преследования, чем старше он становился. Это естественно для человека, если никто никогда ему ни в чем не возражает, если аплодируют каждому его слову. Мы это ясно видим на примере Хрущева.

Сталин обрек на смерть десятки тысяч лучших русских и иностранных коммунистов, но лично меня он дважды спас: в 1938 г., когда ГПУ хотело меня арестовать на основании многочисленных ложных доносов, и в 1943 г., когда негодяй Вышинский обвинил меня в защите гитлеровского империализма. Почему Сталин сделал это? Не знаю! Может быть, думал, что я ему еще понадоблюсь... Я хочу здесь остановиться на печальном эпизоде с Вышинским: он характерен для тех лет.

Дата добавления: 2015-10-24