Аннотация 3 страница. Когда молодой человек ушел, Вера, не зная, что делать, подошла к старухе и

Когда молодой человек ушел, Вера, не зная, что делать, подошла к старухе и, достав из кармана десять рублей, молча протянула ей деньги. Старуха поблагодарила и, сунув деньги в карман, стала разглядывать Веру, как разглядывают манекен в витрине магазина: широкие трубы штанин, ботинки «Доктор Мартинз», черная пуховая куртка, вязаная шапка «Naf – Naf», тоже черная, и такие же перчатки.

– «Naf – Naf»? – сказала старуха деловито.

Доктор наук, который просит милостыню, в наше время не редкость. Бездомная старуха, которая читает на иностранных языках, тоже. Но это модное слово, которое так естественно выглядит на страницах дорогих журналов, в ее устах звучало, по крайней мере, странно.

Вера молчала.

– Что ты тут делаешь? – строго спросила старуха.

Вера замялась.

– Понимаете... дело в том... я как раз иду домой... Старуха достала из кармана выглаженный, белый как снег носовой платок.

– Это ты в отделении будешь рассказывать, сухо сказала она и высморкалась. – Следователю.

Вера не нашла что ответить.

– Ну что, – старуха аккуратно сложила платок и сунула его в карман, – ушла из дома?

– Ушла, – честно сказала Вера.

– Замерзла? – спросила старуха.

– Гагачий пух, – Вера похлопала себя по карманам куртки, – очень теплая вещь.

– А ночевать где будешь?

Вера пожала плечами.

– Вот именно, – старуха чихнула и снова до стала из кармана платок. – Сначала надо думать, а потом делать.

– Я хотела остаться у моей двоюродной сестры, – объясняла Вера. – Она живет в общежитии. Но там было много народа, и я...

– Ага, – сказала старуха, давая понять, что этот рассказ не внушает ей доверия, – там было много народа, и ты решила переночевать на улице.

Она высморкалась.

– Нет, понимаете...

Вера с удивлением заметила, что готова рассказать ей всю свою жизнь. Так иногда бывает, если видишь человека в первый и последний раз: что бы ты ни говорил, это ни к чему тебя не обязывает и ты говоришь все, что приходит в голову, потому что уверен, что об этом никто не узнает, а если и узнает, то тебе нет до этого никакого дела. И все-таки рассказывать незнакомому человеку о своих похождениях было неудобно, и Вера решила не вдаваться в подробности.

– Есть хочешь?

– Нет. Не очень.

– Ладно, – сказала старуха, – можешь остаться у меня.

– Разве у вас есть дом?

– Дома нет, а квартира есть. Двухкомнатная.

– Правда? – удивилась Вера.

– А ты думала, я живу на вокзале?

Вера немного смутилась. Действительно, с чего она взяла, что у этой симпатичной во всех отношениях женщины нет дома.

От толпы отделилась блондинка с длинными распущенными волосами в такой же, как у Веры, дутой куртке и голубых джинсах. Хорошо сложенная, с крупными серыми глазами и правильными чертами лица, она была похожа на модель из дорогого журнала – просто красавица. Девушка нетвердой походкой подошла к старухе и, расплывшись в ослепительной улыбке, которая ничего не выражала, сказала, с трудом выговаривая слова:

– Баб Зин, дай жетон.

– Нет у меня жетона. – Старуха явно была недовольна.

– Жалко.

– Эх, Шурка, – сказала старуха, – опять надралась. Отца бы пожалела. Иди домой.

– Не могу, – сказала Шурка, продолжая улыбаться. – От меня разит за километр. Но я, – она подняла вверх указательный палец, – как раз собираюсь ему позвонить.

Ее глаза блестели, а на щеках выступил румянец.

– Дура ты, дура, – сказала старуха, качая толовой. – Так и пробегаешь всю жизнь. Замуж тебе надо.

– Замуж рано. Баб Зин, пусти переночевать. А я с гавриками погуляю.

– С гавриками я сама могу погулять, – строго сказала баба Зина. – А спать будешь на попу.

– Ура, – обрадовалась Шурка, – хочу спать на полу! А почему?

– Вон, – старуха ткнула в Веру указательным пальцем, – из дома ушла. Тоже умная, вроде тебя.

– О! – сказала Шурка и снова расплылась в улыбке. – Привет!

Казалось, она только теперь заметила Веру.

– Александра.

– Вера.

– Это правильно, – сказала Шурка, – родителей нужно держать в строгости. У тебя нет жетона?

– Карта, – Вера достала из сумки телефонную карту. – Вот.

– Я быстро, – сказала Шурка. – Скажу, что у подруги осталась. Два слова – и все.

– Конечно, – улыбнулась Вера. – Говори, сколько нужно.

– Эх, головушка моя горькая, – сказала баба Зина, когда Шурка ушла. – Жалко мне ее. Два года тут ошивается. А пьет хуже любого мужика. Это потому что она без матери росла.

– Без матери?

– Мать – это одно название. Родила – и до свиданья. Вот тебе и мать.

– А сколько ей лет?

– Шурке? Шестнадцать.

– Мне тоже шестнадцать, – сказала Вера.

Баба Зина насторожилась.

– Ты на нее не смотри. У тебя своя жизнь, у нее своя. Переночуешь у меня – и домой. Нечего тебе одной по городу шататься.

– А кто такие гаврики? – вспомнила Вера.

– Гаврики? Тяпа, Полкан и Тишка – этого я недавно взяла, когда Рыжий пропал. Хороший пес, но глупый.

– Целых три собаки? – удивилась Вера. – Вот это да.

– Ладно, – сказала баба Зина, тяжело поднимаясь со ступенек. – Собираться надо. Пора.

– Тише ты, – сказала баба Зина, когда они выходили из лифта, и толкнула Шурку в бок, – люди спят.

Шурка всю дорогу рассказывала что-то и смеялась, а баба Зина ее воспитывала. Из их разговора Вера поняла, что баба Зина знает ее давно и имеет на Шурку большое влияние. Когда на «Речном вокзале» они вышли из метро, Шурка хотела купить пива, но баба Зина сказала:

– Я тебе куплю пива – на улице будешь ночевать.

И Шурка сразу отступилась, хотя знала, что на улице баба Зина ее не оставит – не такой она человек.

Баба Зина достала из кармана ключи – за дверью залаяли собаки. Когда дверь открылась и собаки с радостным лаем бросились ей навстречу, баба Зина на них прикрикнула, и они, замолчав, вернулись в квартиру, но там, отталкивая друг друга, снова бросились ее облизывать. Две из них, стоя на задних лапах, несколько раз лизнули ее в щеку, а третья, рыжая гладкошерстая такса, вертелась у ее ног и жалобно скулила, требуя справедливости.

– Что, сосиска, – сказала баба Зина, – соскучился?

– Какой смешной.

– Это Тишка, – объяснила баба Зина.

Тишка радостно залаял.

– А это Тяпа.

Тяпа, большая лохматая собака, серая с рыжими подпалинами, была самой старой. Полкан, самый молодой, несмотря на свой юный возраст, был выше Тяпы. Черный, как сажа, он был похож на овчарку, которая наступила в белую краску, потому что лапы у него были белые.

– Привет, гаврики, – сказала Шурка.

– Полкан встал на задние лапы и лизнул ее в нос, а Тишка по своему обыкновению стал скулить. После этого собаки обнюхали Веру и, судя по всему, остались довольны – Вера им понравилась.

– Они любят гостей, – сказала баба Зина, – но не всех. Кольку-сантехника, на дух не переносят – Полкана даже запирать приходится. Это потому что Колька пьет – собаки этого не любят.

– Ерунда, – сказала Шурка.

Она вдруг как-то погрустнела, обмякла, и Вера поняла, что Шурка наконец протрезвела.

– Я тоже могу выпить.

– Нашла чем гордиться, – недовольно сказала баба Зина.

Вера огляделась. Эту квартиру она представляла иначе. Вера рассуждала так: если дома у человека живут три собаки («Мр-мяу», – сказал толстый полосатый кот и потерся о ее ноги)... и кот. Если дома у человека живет такая свора, глупо ждать, что ты придешь в гости и увидишь идеальный порядок, надраенные полы и белоснежную раковину, сверкающую, как в рекламе чистящего порошка «Комет». Кроме того, баба Зина была человеком пожилым и, судя по всему, одиноким. В таком возрасте вести хозяйство трудно, а помочь некому. Вера готовилась к самому худшему, правда, после ночи, проведенной в общежитии, ее было трудно испугать – главное, чтобы не на улице. Каково же было ее удивление, когда, оглядевшись, она увидела уютный, сияющий чистотой дом. Тут не было пыльного тряпья и разного хлама, который годами копят старые люди, потому что, с одной стороны, жалко, сердце прикипело, а с другой стороны, выбросить некому. Никаких кружевных салфеток, пожелтевших от времени, и изъеденных молью половиков, никаких дырявых кастрюль и ветхих стульев, на которых нельзя сидеть, потому что они сломаны. Роскошной мебели тут, конечно, тоже не было, потому что на пенсию, даже если просить милостыню, особенно не разживешься.

Дверь в гостиную была открыта, и, когда баба Зина зажгла свет, Вера увидела уютную комнату с надраенным паркетом и белым тюлем на окне, старинный резной буфет, раскладной диван, покрытый пестрым ковром, высокий торшер с желтым абажуром и телевизор на ножках. Паркет сиял, а в вымытых стеклах буфета отражалась люстра с тремя прозрачными плафонами, на дне которых не оказалось, как это обычно бывает, толстого слоя пыли. Судя по всему, уборка проводилась тут ежедневно – иначе непонятно, как, имея трех собак и кота, можно поддерживать в доме такую чистоту. В остальном это была обыкновенная квартира, где живет одинокая пожилая женщина, но старая мебель выглядела нарядно, и во всем был порядок. Баба Зина, которая стояла посреди прихожей в своем экзотическом наряде, выглядела в этой обстановке странно – в лучшем случае ее можно было принять за домработницу. Однако если просишь милостыню, то и выглядеть нужно соответственно.

Зная, какой зверинец содержит баба Зина, было нетрудно догадаться, как она оказалась на паперти. Трех собак на одну пенсию не прокормишь, а они вон какие огромные, если, конечно, не считать Тишку, но он породистый, так что его тоже чем попало кормить нельзя. Кот, три собаки, баба Зина, которая днем просит милостыню, а вечером возвращается в свою уютную, чистую квартиру, Шурка, которая, по словам бабы Зины, «пьет хуже любого мужика», но при этом выглядит как супермодель и пользуется дорогой косметикой, – все это было странно и на время могло примирить с действительностью. Выходит, все не так плохо и можно жить как живешь, а кривая всегда вывезет. Но, подумав так, Вера вспомнила слова бабы Зины: «Ты на нее не смотри: у нее своя жизнь, у тебя – своя». Недолго Шурка будет такой, если вовремя не остановится, а остановиться она не может, потому что, когда протрезвеет, ей тошно и жить не хочется.

– Надо с гавриками выйти, – сказала Шурка. – Пойду.

– Одна не ходи, – остановила ее баба Зина. Вера всегда мечтала иметь собаку и часто представляла, как будет гулять с ней во дворе, – теперь судьба наконец предоставила ей эту возможность, и она, – разумеется, была страшно рада. Ведь родители, если она к ним вернется, никогда не разрешат ей иметь собаку и другого такого случая не представится.

– Вдвоем идите, – закончила баба Зина, – поздно.

– Ура! – Шурка попыталась улыбнуться, но улыбка вышла жалкая, беспомощная. – Идем вдвоем.

– Голова раскалывается, – сказала Шурка, когда в сопровождении Тяпы, Полкана и Тишки они вышли из подъезда. – Давай сядем.

Они сели на лавку у подъезда.

– Ты куришь? – Шурка достала из кармана пачку сигарет.

– Нет, – честно сказала Вера. – У меня астма. Шурка закурила, наугад чиркнув спичкой, – пламя на мгновение выхватило из темноты ее худое лицо и тут же погасло, уступив холодной ноябрьской ночи усталую Шурку, трех собак, Веру и всех на свете.

– А собаки не потеряются? – спросила Вера, выглядывая в темноте Тяпу, Полкана и Тишку, которые, как стадо, разбрелись по двору.

– Они умные – погуляют и придут. Выходит, ты не куришь?

– Нет.

– А пить можно?

– Можно, но, если честно, Я не пью.

– Это хорошо, – сказала Шурка. – Правильно делаешь. А я пью. Но я брошу. Хочешь, поспорим?

– Зачем? – удивилась Вера. – Если ты решила, значит, бросишь. А когда даешь обещания, это только тебя связывает – И тогда из принципа делаешь наоборот, просто так, назло, чтобы ни от кого не зависеть. Ты должна сама бросить.

– Это правда, – согласилась Шурка. – У меня брат есть сводный, по отцу, от первого брака. Он меня заставил к наркологу пойти в платную клинику – целую кучу денег отвалил. Просто взял за руку и отвел – насильно.

– И как? Помогло?

Шурка пожала плечами.

– Пока не знаю. Там один Дядька был, психолог, толстый такой. Я ему рассказала что и как, он говорит, если утром пива хочется – это алкоголизм, но главное, говорит, психологическая зависимость.

– И что?

– Советы разные давал: мол, нужно себя занять, двигаться надо больше и все в этом духе. Он сказал, что я могу сама бросить, без его помощи, – просто нужно захотеть.

Шурка бросила в урну сигарету; но промахнулась – искры, как бусины, рассыпались по земле и погасли.

– Если пива хочется – это ерунда, – сказала Шурка. – Просто наступает момент, когда без этого становится скучно – и тогда конец. Но я брошу. Выберу момент – и брошу. Надоело.

– А твой брат, – спросила Вера, – он старше?

Она всегда мечтала иметь старшего брата. Или сестру.

– На год. Мы в прошлом году познакомились, а до этого я о нем только понаслышке знала. У него, вообще-то, с деньгами тоже не очень, так что с доктором неудобно вышло.

– Он же сам предложил.

– Это правда. Он в институте учится, а по выходным подрабатывает, но, когда надо, выручает.

Они помолчали.

– А ты что делаешь? – спросила Шурка.

– Пока ничего – школу заканчиваю.

– А потом?

– Не знаю, в институт, наверное, в иняз – я в английской школе учусь. А ты?

– Я тоже думала в институт. И отец хочет. Баба Зина говорит, я не поступлю. Вообще-то она права: надо готовиться, иначе я экзамены не сдам. Особенно английский – у меня с этим плохо. А ты молодец.

– Если хочешь, – предложила Вера, – я могу с тобой позаниматься – у меня опыт есть: я с одной девочкой занималась, соседкой, к выпускному экзамену ее готовила.

– И как?

– Сдала. На пять.

– А это дорого?

– Что «дорого»? – не поняла Вера.

– Ты, наверное, с ней за деньги занималась?

– Я тебе просто предлагаю – в смысле помощи, если хочешь, конечно, потому, что мне все равно нечего делать.

– Может, правда?·Я бы с этим делом завязала, а ты бы со мной позанималась. С другими предметами у меня проблем нет – меня даже на золотую медаль хотят вытянуть, но по химии больше четверки мне не светит. По английскому; конечно, могут пять поставить, но так, за красивые глаза, чтобы общую картину не портить.

– А ты в какой институт хочешь поступать?

– В Строгановское училище, на дизайнера.

Я даже на подготовительные курсы пошла. Правда, я пока всего на одном занятии была – отчислят, наверное.

– Все равно здорово. Дизайнер - это интересно.

– А знаешь что? – сказала Шурка и засмеялась.

– Что?

– А ты не обидишься?

– Нет, конечно.

– Я забыла, как тебя зовут.

– Вера.

– Точно, Вера – я еще подумала: какое хорошее имя. Вера. Теперь не забуду.

Они помолчали.

- Вер.

- А?

– У тебя парень есть?

– Есть один человек, но он старше. И потом, он живет в Англии. А так нет. А у тебя?

– Был, но я его бросила.

– Почему?

– А ты никому не расскажешь?

– Даже если бы я хотела, как ты думаешь, кому я могу рассказать? – А бабе Зине?

– Нет, конечно. Но если не хочешь, не говори.

– Понимаешь, я ему сказала, что я беременная, а он стал орать, чтобы я аборт сделала. И главное, о деньгах ни слова, как будто он тут ни при чем.

Шурка задумалась и после паузы сказала:

– Деньги – ладно, но я не убийца. Это, конечно, не фонтан – в шестнадцать лет стать матерью одиночкой, я понимаю, но это лучше, чем убить своего ребенка. Как ты думаешь?

– Наверное. Я не знаю.

– А я знаю. Это все равно что человека убить. Нет, ребенок – это хорошо. Я бы его любила, а деньги – это ерунда. И отец бы помог. Он бы, конечно, сцену устроил и орал бы как сумасшедший, но это ничего. Он так всегда: накричит, а потом сам переживает. И вообще, он хороший человек – просто ему не повезло. Он добрый.

Вера подумала, что то же самое, наверное, можно сказать и о ее отце, но с другой стороны, откуда она знает, добрый он или нет, если он двух слов сказать не может, чтобы не кричать. А может, правда злых людей нет – просто у него такой характер.

– Я бы своего ребенка никогда не бросила, – сказала Шурка. – Дети – это хорошо. Если подумать, кроме этого, ничего в жизни нет. Все равно однажды умрешь, а так у тебя ребенок будет.

Шурка замолчала.

– Выходит, ты беременная?

– Нет. Оказалось, просто задержка.

– А твой парень – он что?

– Ничего. Я его бросила. Сволочь он.

Собаки стояли у скамейки и, ожидая команды, смотрели на Шурку, как бы говоря: «Ну что? Пойдем, что ли? Пора».

– А раз сволочь, – закончила Шурка, – то и говорить о нем не стоит. Пошли? А то баба Зина там волнуется.

– Ну-ка, дыхни, – сказала баба Зина, закрыв за ними дверь.

– Ладно тебе, – оправдывалась Шурка. – Мы на лавочке сидели, разговаривали.

Вера пожала плечами: мол, правда, на лавочке сидели.

– Я тут с ума схожу, – сказала баба Зина, всплеснув руками, – а они, видите ли, на лавочке сидят, разговаривают. Поздно уже. Идите поешьте – там голубцы на плите – и спать.

Она еще долго ворчала, пока раскладывала диван и стелила белье – Вере на диване, как гостю, а Шурке – рядом, на полу.

За стеной ворчала баба Зина, а они ели голубцы и молчали, потому что рот был занят.

– Ну и вкуснятина, эти ее голубцы, – наконец сказала Шурка, положив из кастрюли добавку сначала Вере, а уже потом себе.

Кот Васька все это время терся о ноги и мурлыкал, потому что тоже, наверное, был не прочь полакомиться бабзиниными голубцами.

– Просто вкуснятина, честное слово.

– Это правда, – согласилась Вера. – Очень вкусно.

– Ты что? – спросила Вера, открыв один глаз.

Над ней стоял Полкан и, наклонив голову набок, внимательно смотрел на Веру, ожидая, когда она проснется.

– Ты что? – спросила Вера и снова заснула.

Когда она открыла глаза, Полкан радостно взвизгнул и, виляя хвостом, засунул голову ей под мышку.,

– Эй, щекотно, – сказала Вера, одной рукой обняв Полкана, но продолжая лежать.

Полкан поставил на кровать одну лапу, потом другую и вильнул хвостом. Но Вера не вставала. Тогда Полкан попытался просунуть голову между ее спиной и кроватью, но это опять не помогло, и он стал с громким лаем прыгать по комнате.

На его голос прибежал Тишка и тоже радостно залаял:

– Встав-ав-ав!

На шум пришла Тяпа. Она с презрением посмотрела на Полкана и Тишку и легла у двери, положив голову на лапы.

Начало светать. За окном висело серое, неподвижное небо. Вера встала.

– Встав-ав-ав!

Полкан и Тишка, отталкивая друг друга, с радостным лаем бросились на кухню, чтобы известить бабу Зину о том, что Вера уже встала и можно готовить завтрак. Тяпа неторопливо поднялась и тоже ушла.

Вера нашла в коридоре свой рюкзак и, достав полотенце и зубную щетку, которые она предусмотрительно взяла с собой, вышла на кухню.

– Доброе утро.

– Доброе, – сказала баба Зина, которая уже хлопотала у плиты. – Умывайся – и завтракать.

– Можно я приму душ? – спросила Вера. – У меня полотенце есть.

– Я тебе полотенце уже приготовила. На двери висит – полосатое.

– Спасибо, – сказала Вера и потерла кулаками заспанные глаза.

Глупо таскать с собой в рюкзаке мокрое полотенце. Вера приняла душ и села завтракать, потому что баба Зина уже позавтракала с Шуркой, которая, как выяснилось, ушла раньше, чтобы перед школой зайти домой за учебниками.

Баба Зина сварила для Веры два яйца всмятку и приготовила сырники.

– Вот это да, – удивилась Вера, увидев такое изобилие. – А мы утром овсяную кашу едим из пакетика – такая гадость.

Баба Зина оставила ее замечание без ответа.

– Баба Зин, – сказала Вера, прожевав сырник, – а у тебя родные есть?

Вера знала, что это бестактно, но уж очень ей было интересно, откуда у бабы Зины эта привычка – сырники по утрам готовить, и какие сырники. – Муж был, – сказала баба Зина.

– А он где?

– Умер. В сорок шесть лет. Встал утром, вышел из дома и умер – инсульт. Он авиаконструктором был. Высокий пост занимал.

– А дети?

Любопытной Варваре, как известно, на базаре оторвали нос – и Вера не раз об этом слышала. Вообще, любопытство не было ей свойственно. Родители воспитывали ее в строгости, и, будучи человеком замкнутым, она редко задавала вопросы. Но с бабой Зиной Вера не чувствовала привычной скованности. И потом, уж очень она хотела понять, почему у бабы Зины муж был, а детей нет.

– Хотели детей. Но не выходило. Врачи сказали, бесплодие. Но мы до последнего надеялись. А когда стало ясно, что уже не выйдет, потому что возраст пришел, хотели из детского дома взять.

– А почему не взяли?

– На это время нужно – это не так просто. А тут как раз муж умер. А одной куда мне ребенка – его накормить надо, обуть, одеть, а я не работала.

Вере было неловко, что она об этом заговорила, и, чтобы как-то загладить свою вину, она сказала: – Зато у тебя собаки – они тебя любят. Собаки – как дети.

– Вроде как дети, – согласилась баба Зина. А все таки человеку без семьи нельзя. Одному быть – хуже нет.

«Странно, – подумала Вера, – как бывает: одному, казалось бы, и детей заводить не стоит, как ее отцу, например, а вот тебе, пожалуйста. А другому сам Бог велел детей иметь – а он один. Разве баба Зина была бы плохой мамой? А бабушкой? О такой бабушке только мечтать. Она и накормит, и постирает. И поговорить с ней можно – не то что некоторые. Разве это справедливо?»

– Ешь, – сказала баба Зина, – а то в школу опоздаешь.

– Ага, – согласилась Вера и, чтобы не продолжать этот разговор, сунула в рот сырник.

В школу идти нельзя – она это знала. Ее отец не был бы ее отцом, если бы первым делом не побежал в милицию. А что он им сказал? Пропала – и все, наверняка. Вряд ли он сказал, что она сама ушла из дома. Значит, ее уже ищут. Вера слышала, что розыск объявляют на третьи сутки, не раньше. И если ее еще никто не ищет, то в любом случае в школе о ее исчезновении уже знают. А если отец, чтобы не запятнать, как он выражается, свое доброе имя, решил не сообщать в милицию и вообще никому не говорить, он просто придет в школу и там будет ее ждать. Вера понимала, что рано или поздно ей все равно придется вернуться домой, но сейчас она старалась об этом не думать.

В школу-то идешь? – спросила баба Зина, как бы угадав ее мысли.

– Не знаю. – Вера пожала плечами.

– Я тебе дам «не знаю», – рассердилась баба Зина. – Хочешь, чтобы выгнали? А потом что будешь делать? Дворы подметать?

– Можно и дворы, – сказала Вера, просто чтобы что-то ответить.

– Ты метлу-то в руках держала?

Вера молчала.

– Вот и я нет. Это тоже уметь надо. Дворы она собралась подметать. Ешь – и в школу. Ясно?

- Ясно, – сказала Вера.

Спорить было бесполезно. Но учиться она сегодня не пойдет – это понятно. Чтобы отец на глазах у всей школы устроил ей сцену? Ну уж нет.

– После школы домой иди, – сказала баба Зина, – послушай старуху. Родителей не выбирают они у тебя одни. Когда плохо будет, все равно к ним придешь. Домой иди, поняла?

– Поняла.

Вера оделась и, сунув в рюкзак бумажный сверток, который дала ей баба Зина (бутерброды), вышла на лестницу.

– Ну, иди, – сказала баба Зина и, перекрестив Веру, закрыла за ней дверь.

«Набожная», – подумала Вера, уже когда выходила из подъезда.

И поеживаясь от холода, погрузилась в размышления о Боге. Она часто об этом думала, потому что хотела понять, есть Бог или нет. С одной стороны, выходит, что есть, потому что не может не быть. Но с другой стороны, как это проверить?

«Нет, Бог есть, – думала Вера. – И когда человеку плохо, Бог посылает ему бабу Зину, Шурку и Полкана – чтобы человек не чувствовал себя так одиноко на этом свете. Чтобы он не умер от голода и холода – ночью, один, на улице».

Вера вышла из автобуса и направилась к метро, хотя ехать ей, в сущности, было некуда, потому что в школе – она это понимала – ее ждал отец.

«А между тем, – думала Вера, – сколько людей умирает от голода и холода. И никому нет до этого дела. А Шурка? Как быть с ней? А бездомные дети? Вон их сколько на улице – грязные, никому не нужные. Мы уже привыкли и давно внимания на них не обращаем, потому что всем помочь нельзя, и мы, если разобраться, тут ни при чем. Но если Бог есть, разве он не должен помогать людям? Куда он смотрит? Нет, Бог есть, – думала Вера. – Не может не быть».

От «Речного вокзала» Вера по прямой доехала до «Маяковской» И вышла на улицу. От американского посольства к площади Маяковского один за другим, непрерывным потоком неслись автомобили, но большинство из них в последний момент ныряло в тоннель, чтобы потом выбраться наверх с другой стороны Тверской улицы и поехать дальше, вверх по Садовому кольцу. В метро Вера не раз видела, как на одной из станций Кольцевой линии, распространяя неприятный запах, в вагон заходит немытый человек в ботинках, у которых подметки подвязаны бечевкой, и, если есть свободная скамейка, ложится, закрывает глаза и засыпает – поезд несколько часов будет кружить по кольцу, и можно спокойно спать, не опасаясь, что на конечной станции тебя высадят. Так же можно гулять по Садовому кольцу: если пойти направо, то к вечеру снова придешь на площадь Маяковского - наверное, это забавно, но вряд ли кому-то придет в голову гулять по Садовому кольцу холодным ноябрьским утром. Вера пошла вниз мимо театра Сатиры и дома Булгакова, а потом повернула налево и, миновав сквер, вышла на Патриаршие пруды. Она любила это место, но в такую погоду и тут делать было нечего. В темной воде отражались голые деревья. Дул ветер, и пруд, покрытый рябью, был – похож на пейзаж, написанный неровными мазками, как это делали импрессионисты, работы которых Вера видела в Третьяковской галерее. Но оранжевый дом, который, отражаясь в мутной воде, казался болотного цвета, и серое, в грязных разводах небо – все это имело мало общего с их картинами, где преобладали радужные краски и было много света.

Вера села на лавочку, но уже через минуту почувствовала, как коченеют ноги. Посидев немного, она обошла вокруг пруда и повернула в переулок. Если идти прямо, там будет перекресток, где раньше была столовая – Вера иногда обедала там после школы, а оттуда рукой подать до кафе, где она когда-то была с Лизой. – Вера с удивлением заметила, что, как она ни сопротивляется, ноги сами несут ее в школу отсюда до ее школы десять минут ходьбы. Но дудки – в школу она не пойдет. Вера вспомнила, как была с Лизой в кафе. «И ты каждый день ездишь в такую даль? – удивилась Лиза. – У нас тоже есть английская школа». И она права. Вот именно, права. Только ее ненормальным родителям могла прийти в голову эта идиотская мысль – отдать ее в школу, которая находится так далеко от дома, потому что там, видите ли, училась мама, потому что они, видите ли, считают, что эта школа лучше. А ее кто-нибудь спросил? Нет, никто. И она каждый день должна ездить к черту на кулички. Нет, ее никто не спросил, потому что ее вообще никто никогда ни о чем не спрашивает. Но это не может продолжаться вечно. Хватит. Она взрослый человек и сама способна решать, как ей жить.

Погода стояла самая что ни на есть осенняя. Хотелось, чтобы наконец наступила зима и выпал снег, но вместо снега начался мелкий моросящий дождь. Гулять под дождем – это слишком, особенно если у тебя нет зонтика. Вера подумала, что в кафе, где она была с Лизой, ее отец вряд ли может появиться, и решила переждать дождь там.

Вера потянула на себя тяжелую стеклянную дверь – в кафе никого не было, кроме пожилого мужчины, который отошел от стойки со стаканом и бутылкой пива и в нерешительности остановился, чтобы выбрать столик. Наконец он сел и, налив себе пива, закурил.

– Путешествие во времени на волнах радио «Семь», – сказал вкрадчивый мужской голос. Оставайтесь с нами.

От этих слов на душе у Веры сразу стало спокойно. Таинственный незнакомец предлагал ей отправиться в путешествие, он требовал ее внимания, он обращался к ней одной, и это было приятно.

Девушка, которая стояла за стойкой, сразу узнала Веру и поздоровалась. Повариха в засаленном фартуке поставила на стойку тарелку с куском мяса и тушеной капустой и крикнула, обращаясь к мужчине:

– Отбивная!

Мужчина неохотно встал.

– Как дела? – спросила она, на этот раз обращаясь к Вере. – Школу прогуливаем?

– Прогуливаем, – честно сказала Вера.

Она заказала горячий шоколад и рулет с джемом.

Сев за угловой столик, Вера достала из рюкзака старый номер «Colors», который купила в метро (новых номеров не было), и, не раздеваясь, потому что замерзла, стала листать журнал.

Стеклянная дверь открылась, и в кафе, отряхнув от капель пестрый зонтик, вошла маленькая испуганная женщина в сером матерчатом плаще. Она заказала чай с лимоном и села, выбрав место у окна. Повесив плащ на спинку стула, она опасливо огляделась по сторонам и задумалась, подперев кулаками некрасивое, мокрое лицо.

Вера долго не могла отвести от нее взгляд: что-то особенное было в ее внешности, какая-то щемящая тоска. Разглядывая ее мокрое от дождя, а может, заплаканное лицо, она испытывала жалость к этой несчастной женщине, но вместе с тем Вера чувствовала непреодолимое отвращение. Ей вдруг захотелось ее ударить.

Дата добавления: 2015-10-02