Аннотация 1 страница

Сестры Воробей.

Романы для девочек.

Друг в зеркале.

Аннотация

Туся всей душой влюбляется в Германа, с которым познакомилась в больнице. Чувства захватывают ее с такой силой, что она не замечает многих странностей в поведении Германа, а если что-то и замечает, тот тут же находит этому оправдание. Но Герман совершает поступки, которые уже нельзя ни объяснить, ни оправдать. Туся разрывает с ним отношения, но оказывается, от Германа не так-то просто отделаться, и если бы не вовремя подоспевшая помощь, Туся могла бы поплатиться жизнью за свою любовь.

Осеннее солнце настойчиво пробивалось сквозь оконное стекло, щекотало веки и мешало спать. Егор поморщился, прикрыл глаза рукой и тихо застонал. Он лежал на диване в джинсах и черной футболке навыпуск. От неудобного положения тело его затекло, а шею свело.

Оглядевшись по сторонам, Егор понял, что находится дома, но легче от этого почему-то не стало. Он помассировал шею пальцами, сморщился от боли в позвоночнике и прислушался.

С кухни доносилось фальшивое, но старательное пение. Было слышно, как яичница с салом шкворчит на сковороде.

«Алена, опять эта Алена, – догадался Егор. Неужели она вчера так и не ушла?»

Меньше всего на свете ему хотелось есть, И запах яичницы с салом только раздражал.

«Вот бы выпить кока-колы, а еще лучше холодного молока», – мечтательно подумал Егор. Но ни молока, ни кока-колы не было, а Алена продолжала петь.

Было часа четыре дня, но Егор все никак не мог проснуться. Он медленно сел, приглаживая волосы и вспоминая события вчерашнего дня: юбилей школы, спектакль, где он должен был играть Ромео, Алену, предлагающую ему металлическую флягу со словами «выпей для куража» и Кахобера Ивановича, который гневно кричит: «Вон!».

«Кажется, я вчера перебрал, – заключил Егор. Кажется, я пошатывался на сцене и меня... попросили уйти. Наверное, спектакль провалился, и все из-за этой Алены. Ух! – И он погрозил в сторону двери. – Кассета! – внезапно вспомнил он. – Вчера Сюсюка принес мне кассету, сказал, что мне будет интересно посмотреть». – И Егор стал шарить руками по дивану.

Так ничего и не найдя, он пошел на кухню. Алена в фартуке его матери хлопотала у плиты. Яичница пригорела, и нерадивая кулинарка, стоя в дыму, походила на героиню из фильма ужасов.

– Не понимаю, как это произошло, – сказала она, виновато глядя на Егора. – Все время следила, а она все равно пригорела.

– «Все равно пригорела», – передразнил ее Егор. – От тебя одни неприятности.

В фартуке Алена выглядела особенно нелепо. Гораздо привычнее она смотрелась в короткой, обтягивающей юбке и высоких сапогах на шнуровке.

На кухне было душно и накурено. Родители Егора на месяц уехали в Германию, и к нему часто заходили друзья. Сначала это радовало, было приятно ощущать себя полным хозяином квартиры, нравилось, что нет надобности смотреть на часы, не нужно было выпроваживать засидевшихся гостей, чтобы не сердить родителей.

Но через две недели это стало надоедать. Хотелось побыть одному, послушать музыку, но друзей это явно не устраивало. Они уже привыкли к тому, что есть «своя квартира, куда можно прийти в любое время и где обязательно кого-нибудь встретишь».

– Что, ушли они вчера? – мрачно спросил он Алену, открывая окно.

– Как же, ушли. – Алена пыталась отскрести остатки яичницы от сковороды. – Разве от них дождешься. До пяти утра сидели. Два раза в ларек бегали. Песни под гитару орали. Ужас.

«Если Алена так говорит, значит, это действительно ужас», – подумал Егор. Ему стало обидно, что гости даже не заметили отсутствия хозяина. Его отсутствия. Он достал из пачки сигарету, поднес к ней спичку и затянулся. В глазах помутилось, и Егору стало противно.

– Бросаю курить, – сказал он, разминая сигарету в полной пепельнице. – Надоело дым глотать.

Алена недоверчиво посмотрела на него и поставила перед ним тарелку с тем, что должно было быть яичницей.

– А кока-колы нет? – грустно спросил Егор. Алена заглянула в холодильник и вытащила оттуда банку пепси.

– Специально для тебя припрятала, – сказала она не без гордости. – Иначе эти все бы выпили.

Егор схватил банку, рывком открыл ее и сделал несколько жадных глотков. Он зажмурился от удовольствия отпил еще и только потом сказал:

– Спасибо тебе. Ты настоящий друг.

– Друг? – Алена приподняла выщипанные брови. – Ночью ты говорил совсем другое.

– Ночью? – переспросил Егор и тут же понял, как глупо это выглядит со стороны. – Что говорил?

– Говорил, что еще ни к кому не испытывал таких чувств, как ко мне. Говорил, что я – именно то, что тебе нужно.

– Это не я говорил, – мрачно произнес Егор. Это ром во мне говорил. Ведь это ты меня подпоила?

Алена смущенно отвела глаза.

– Кстати, – спохватилась она, – помнишь, как к тебе заходил Сюсюка, он еще передал какую-то кассету...

– Как раз эту кассету я искал все утро. Где она?

– У меня – ответила Алена. – Только я ее не смотрела, ждала, когда ты проснешься. Больше не будешь? – спросила она, указывая не нетронутую яичницу.

– Нет – помотал головой Егор.

– Тогда я убираю, – и с этими словами она без сожаления выкинула свою стряпню в помойное ведро.

Они поставили кассету и поуютнее устроились на диване. Алена хотела, чтобы Егор ее обнял, пыталась сесть к нему поближе, но он незаметно отодвигался. Ему было не по себе из-за вчерашнего вечера в школе, откуда его выгнали с позором. Да и чувствовал он себя так, что с трудом мог выносить самого себя, не говоря уж об Алене.

Сначала на экране были только помехи, но потом появился Кахобер Иванович.

– Разрешите считать вечер, посвященный двадцатилетию школы, открытым, – торжественно произнес он.

Его усы горделиво топорщились, казалось, даже они понимали значительность момента. В зале восторженно зааплодировали.

– Это что, вчерашний вечер? – спросила Алена.

– Да, да, – ответил Егор. – Не мешай.

На экране открылся занавес и начался спектакль «Ромео и Джульетта». Егор увидел самого себя в роли Ромео и покраснел. Всегда немного неловко видеть свое изображение, но обычно Егору это нравилось он считал себя привлекательным. Но не на этот раз. Он шатался, произносил реплики заплетающимся языком и опирался на Максима Елкина.

– Ничего себе, – проговорил он, стараясь скрыть смущение. – А мне казалось, что я в ударе.

В зале раздался смех. Сначала неуверенный и тихий, а потом все громче и громче. Быть смешным для Егора это самая изощренная, самая мучительная пытка. И вот он видел, как вся школа, от мала до велика, потешается над ним.

– Давай перекрутим, – сказал Егор и хотел взять пулы, но Алена и не думала этого делать.

– Нет, нет, нет, – сказала она. – Это же самое интересное.

Она действительно была увлечена происходящим на экране и даже не смотрела на Егора. И к лучшему, потому что в его глазах светилась такая ненависть и злоба, что даже ей стало бы страшно.

Когда действие с участием Егора закончилось, он с облегчением вздохнул и произнес:

– Кахобер выгнал меня. Не представляю, как они смогли доиграть спектакль без Ромео.

И каково же было его удивление, когда он увидел, что спектакль продолжается как ни в чем не бывало, только вместо него Ромео играет Сюсюка.

– Но это же смешно! – гневно воскликнул Егор.

– Да? Но почему-то никто не смеется, – ехидно заметила Алена.

– Этого не может быть! – продолжал возмущаться Егор. – Это же самый неподходящий человек, какого только можно представить! Он и в жизни не может двух фраз гладко произнести, не то что на сцене.

Но такими словами Егор успокаивал самого себя. Туся в роли Джульетты была так хороша, так искренне и трогательно играла, что рядом с ней и Сюсюка выглядел достойно. Черное платье облегало ее фигуру, и было хорошо видно, как Туся пластична и стройна. Легкий газовый платок лежал у нее на груди, а каштановые волосы были распущены. Настоящие слезы катились по ее щекам, когда она прощалась с Ромео. Словом, даже самый злобный ее враг не мог не засмотреться на нее.

– Черт возьми, как она хороша, – произнес Егор и потянулся за сигаретой.

– Ты же решил бросить курить, – напомнила ему Алена.

Она сама была не рада, что затеяла просмотр этой кассеты. Случилось то, чему она всеми силами хотела помешать. Алена слышала, что у Туси открылся актерский дар, и подпоила Егора специально, чтобы сорвать спектакль. Премьера все равно удалась, а Егора выгнал разгневанный Кахобер Иванович, и он не видел Тусиного триумфа. Но Алене и этого было достаточно, ведь она боялась, что Егор, увидев игру Туси, может влюбиться в нее. А теперь случилось то, чего она меньше всего хотела,– с экрана телевизора Туся представала перед ними во всем своем великолепии и блеске.

– Ты же решил бросить курить, – продолжала канючить Алена, чтобы хоть как-то отвлечь внимание Егора от спектакля.

– Отстань, – резко сказал он. – Все из-за тебя прослушал.

Он взял пульт и прокрутил назад, чтобы еще раз увидеть лицо Туси, снятое крупным планом. Ему стало мучительно жаль, что он не сыграл в спектакле. Он смотрел на Сюсюку, и что-то очень похожее на зависть шевельнулось в нем.

Ведь это он; Егор, должен был стоять на сцене перед глазами любопытных зрителей, это ему, Егору, предназначались аплодисменты и восторженные выкрики, и, в конце концов, это он, Егор, на глазах у всей школы должен был обнимать Тусю.

Теперь, окруженная всеобщим восхищением, она казалась ему красивой и желанной, как никогда. От ярости и бессилия ему хотелось кусать локти, но вместо этого он злобно бросил Алене:

– Лучше бы пепельницу принесла.

Алена фыркнула, но встала и пошла за пепельницей, а Егор продолжал, как зачарованный, смотреть злосчастную кассету.

Больше всего на свете ему нравилось быть в центре внимания. Ему должно было принадлежать все лучшее: самые успешные родители, самая модная одежда, самая красивая девушка. Поэтому для него кассета стала сплошным издевательством, она наглядно показывала, что в жизни все может быть совсем не так.

– Вот мерзавец, – пробормотал он, сжимая кулаки. – Ну, я ему покажу.

– Ты это о ком? – спросила Алена. Она поставила перед Егором пепельницу и снова попыталась его обнять.

– О Сюсюке, – ответил он, сбрасывая с себя ее руки. – Кем он был, пока я не занялся его воспитанием? Ничтожеством, с которым никто и разговаривать не стал бы. А я, дурак, принял его в свою компанию, сделал его своей правой рукой... И чем он мне отплатил?

В словах Егора была доля правды.

Раньше Сюсюка был молчаливым, забитым, прыщавым юношей, который боялся сделать лишний шаг, чтобы не навлечь на себя недовольство окружающих. И Егор в свое время решил воспользоваться отверженностью Толи, назвал его Сюсюкой и принял в свою компанию. Он надеялся, что за это Сюсюка всегда будет ему благодарен и предан, но ошибся.

– И чего ты так переживаешь? – пожала плечами Алена. – Подумаешь – без тебя обошлось. И потом, у этой Крыловой слишком тощие ноги, того и гляди подломятся.

– Замолчи, – огрызнулся Егор.

– Если не повезло в любви, должно хоть в чем-то повезти бедной дурехе, – продолжала Алена.

– Может, ты в чем-то и права. Она и в спектакле захотела участвовать только ради меня.

– А по-моему, у нее и без тебя неплохо вышло может, ты ей не так уж и нужен...

Алена нарочно хотела сделать ему больно. За то, что он так холоден с ней, за то, что интересуется другой.

– Я? – возмутился Егор. – Да ты знаешь, что стоит мне только пальцем поманить, как она прибежит ко мне на задних лапках!

– Что ж, попробуй, – согласилась Алена и протянула ему телефонную трубку. – Звони.

Егор нерешительно посмотрел на телефон, провел рукой по взъерошенным волосам и сказал:

– У меня нет настроения. Увидимся вечером. Он за руку поднял Алену и начал подталкивать ее к дверям.

– Не хочу уходить, – запротестовала Алена. – Ты же предлагал мне пожить у тебя несколько дней.

Она упиралась изо всех сил, цепляясь за косяки и встречную мебель.

– Выпил лишнего, вот и предложил, – отозвался Егор. – Никогда не доверяй нетрезвым людям.

– Отдай хотя бы сумочку, – со вздохом сказала Алена, когда поняла, что уйти все-таки придется.

Егор всучил ей маленькую сумочку под крокодиловую кожу, чмокнул В щеку и с облегчением захлопнул за ней входную дверь.

Оставшись в одиночестве, Егор пошел в ванную, чтобы принять душ, но потом передумал, вернулся в комнату и снова включил кассету.

Спектакль уже закончился, стулья из зрительного зала разнесли по углам, и заиграла музыка. Начались танцы. Егор видел, как Сюсюка танцевал с Тусей. Они были героями вечера, поэтому камера буквально преследовала их. Не было слышно, о чем они говорили, но Егор видел, как крепко Сюсюка обнимал Тусю, как он склонялся к ней и что-то шептал на ухо.

Егору хотелось выключить кассету, порвать злосчастную пленку, но не мог. Он снова и снова просматривал эти кадры, причиняющие ему нестерпимую боль.

Наконец он остановил кассету на стоп-кадре, взял в руки телефон и набрал семь цифр, которые знал наизусть. Егор вспомнил, что еще совсем недавно Туся хотела из-за него покончить жизнь самоубийством.

«Подумать только – отравилась из-за того, что я ее не люблю! – Ему доставляло удовольствие напоминать, какую власть он имел над Тусей в прошлом. – Такая любовь не умирает так скоро, утешал он себя. – Она не забыла меня. Не могла забыть».

Егор еще не решил, какие слова произнесет, но чувствовал, что Туся ускользает от него и всеми силами хотел этому помешать.

А в это время Туся полулежала на диване в своей комнате, а рядом с ней сидел Герман.

Утром этого дня она вместе с Лизой пошла гулять на Патриаршие пруды и спасла трехлетнего малыша, который упал в пруд и начал тонуть.

Потом они шли вдоль дороги, когда рядом с ними притормозила машина. Туся еще издалека слышала, как сигналили, но не отнесла это на свой счет, Однако БМВ остановилась рядом с девочками, дверца распахнулась, и они услышали, как приятный мужской голос произнес:

– Прошу вас. Такси подано.

– Туся, у тебя есть знакомые на таких машинах? – подозрительно спросила Лиза.

– До сегодняшнего дня не было, – ответила Туся и заглянула в салон.

– Герман! – услышала Лиза радостный крик. Не может быть!

– Да ты вся мокрая, хоть отжимай, – сказал Герман и взглянул на Тусю поверх черных круглых очков. – Скорее садитесь.

– Я замочу тебе все сиденья, – смущенно проговорила Туся.

– Ерунда, они кожаные.

Подруги сели в машину: Лиза – на заднем сиденье, а Туся – рядом с водителем.

– Лиза, представляешь, мы познакомились с Германом в больнице. Герман, это Лиза – моя лучшая подруга, – представляла их Туся. – Невероятная встреча!

Герман довез Тусю до дома, и она позвала всех пить чай. Но вскоре Лиза ушла, а Тусю, которая отогрелась чаем с малиновым вареньем, стало клонить ко сну.

– Что? – переспросила она. Все это время Герман что-то говорил, но она не слышала.

– Помнишь, я как-то сказал, что ты особенная?

– Да, – рассеянно улыбнулась Туся. – Помню.

– И я в тебе не ошибся. Я и сейчас вижу твое сияние, оно совсем рядом.

Он погладил ее по волосам.

«Все приходит, – говорила себе Туся, глядя на Германа. – Надо только уметь ждать».

Она опустила ему голову на плечо и закрыла глаза. Ей вспомнились строки Шекспира о борьбе с несчастной любовью:.

Молчи, мой друг. Огонь огнем встречают,

Беду – бедой и хворью лечат хворь,

Круженьем вспять круженье прекращают,

И ты с бедою точно так же спорь.

Схватить старайся новую заразу,

И прежняя не вспомнится ни разу.

– Ты спишь? – тихо спросил ее Герман.

– Да, – с закрытыми глазами ответила она.

Он осторожно взял ее на руки, отнес в комнату и положил на диван.

– Ты уходишь? – сквозь сон спросила она. Посиди со мной.

– Хорошо, – согласился Герман. – Подожду, пока ты заснешь.

– Удивительная случайность, что мы встретились. В таком большом городе легко потеряться...

– Это не случайность, – сказал Герман и перестал улыбаться.

– Как это?

– Я давно следил за тобой. И вот почему...

Но Герману так и не удалось договорить, потому что зазвонил телефон. Туся вздрогнула и отпрянула от него, как будто ей было что скрывать и чего стыдиться.

– Я подойду, – сказала она, вставая с дивана. Вдруг это мама.

Но это была совсем не мама.

Сначала в трубке молчали, а потом Туся услышала знакомое покашливание.

– Привет, – сказал Егор.

Внутренне он был готов ко всему: и к тому, что она разразится ругательствами или слезами, и к тому, что повесит трубку. Но только одного никак не ожидал Егор – что Туся как ни в чем не бывало скажет:

– Привет.

Конечно, она жутко удивилась этому звонку, но виду не подала, и голос ее звучал спокойно и доброжелательно.

Это сразу не понравилось Егору, ведь он привык вызывать сильные чувства. Равнодушие ранит больше всего.

– Как дела? – натянуто спросил Егор.

Он ожидал, что Туся будет поддерживать беседу, но она этого не делала, и разговор угасал, так и не начавшись.

– Спасибо, хорошо, – ответила Туся и взглянула на Германа.

Он подошел к книжному шкафу и стал рассматривать Тусины книги с самым равнодушным видом, но она видела, как внимательно он прислушивается к разговору.

– А у тебя? – отдавая дань вежливости, спросила она.

– Бывали дни и получше, – ответил Егор. – Голова болит.

– Сочувствую, – отозвал ась Туся, хотя сочувствия в ее голосе не было и в помине.

«Пить меньше надо», – злорадно подумала она про себя.

– Вчера поздним вечером Сюсюка принес мне кассету с записью спектакля, – продолжал Егор.

– Ну и как тебе? – равнодушно спросила Туся, хотя внутри у не все переворачивалось от страха.

– Это потрясающе! – возвысил голос Егор. – Я не ожидал. Ты – настоящая актриса.

– Ты тоже хороший актер. Только комического жанра. Лицедей.

Хотя Туся изо всех сил хотела быть холодной и вежливой, эти слова сами собой сорвались с ее губ.

Герман повернулся к ней и посмотрел с тревогой.

Туся гримасой показала ему, что собеседник ей надоел, но она не знает, как от него отделаться. Герман понимающе кивнул, знаком попросил подождать и вышел из комнаты.

– Может, встретимся! – неожиданно предложил Егор.

– Зачем?

– Поговорить надо, – ответил он. – Поговорить надо. Объясниться.

– А мне и так все ясно.

– Неужели не интересно, а вдруг я что-нибудь новенькое скажу? – пошутил Егор.

– Я еще от старенького отойти не могу, – в тон ему ответила Туся. – Не надо нам встречаться.

– Последний раз. Самый последний, – попросил Егор.

Туся задумалась. Она больше не любила Егора, но ей хотелось увидеть его. Хотелось сказать, что она больше не любит, упрекнуть за прошлые обиды. Она понимала, что все это ни к чему, но желание увидеть его слабость и поражение было сильнее.

– Туся-я! – внезапно раздался тонкий голос из коридора. – Мне нужен телефон! Заканчивай разговор!

Туся от неожиданности чуть не выронила трубку.

В дверном проеме показал ась голова Германа, он улыбнулся и шепотом сказал:

– Это как будто мама твоя кричит. Похоже получилось?

Голова исчезла, а Туся чуть не захлебнулась от смеха. Ее мама курила последние двадцать лет, и у нее был низкий, прокуренный голос. И конечно, Егор знал об этом.

– Кто это там у тебя? – подозрительно спросил он.

– Да так, неважно, – загадочно ответила Туся.

Ей было весело оттого, что Егор в замешательстве, и оттого, что он хочет спросить, кто у нее в гостях, но больше не имеет на это права.

– Так как насчет моего предложения? – настаивал Егор. – Может, сегодня вечером?

– Хорошо, – согласилась Туся, понимая, как это неправильно. – В шесть у фонтана.

Н, не дожидаясь ответа, она повесила трубку. Герман зашел в комнату и пристально посмотрел на Тусю. Щеки ее раскраснелись, глаза блестели.

Герман грустно улыбнулся.

– Это он звонил?

Тусе не хотелось врать, но и рассказывать о предполагаемой встрече тоже не хотелось.

– Кто он? – спросила она, подходя к Герману и опуская руки ему на плечи.

– Тот самый, кому ты из больницы записки писала, – резко сказал Герман. – Тот самый, из-за которого ты туда угодила.

– Да, – призналась Туся. – Это он. Но для меня это уже ничего не значит.

– Попытаюсь поверить, – сказал Герман. Хотя, честно говоря, будет трудновато это сделать. Мы увидимся снова?

Туся сказала, что да, конечно, они встретятся завтра же и что она уже сейчас начинает ждать этой встречи.

– Правда? – недоверчив спросил Герман.

– Конечно, правда. Мне незачем лгать, – улыбнулась Туся и поцеловала его на прощание.

Едва дверь за Германом закрылась, как Туся кинулась в ванную, чтобы привести себя в порядок. Она стянула через голову теплый свитер, сняла джинсы и белье и встала под душ. Она вылила на себя полфлакона геля для душа и стояла, утопая в пене, как морская дива. Потом решила вымыть голову, несмотря на то, что делала это утром, – когда идешь на такую ответственную встречу, хочется быть уверенной в себе на все сто.

Напевая себе под нос, Туся насухо вытерлась любимым огромным махровым полотенцем, высушила волосы феном, слегка закручивая концы, и вышла из ванной. Она открыла стенной шкаф и, как полководец на поле боя, стала озирать его содержимое.

– Ну, как всегда, – произнесла она вслух. – Надеть совершенно нечего. Безобразие.

Конечно, можно было попросить что-нибудь у Лизы, но, во-первых, времени оставалось не так уж много, а во-вторых, пришлось бы объяснять, зачем ей понадобилось наряжаться.

А рассказывать о встрече с Егором Туся не хотела никому, даже лучшей подруге.

«Я встречусь с ним один-единственный раз, успокаивала она себя. – Имею же я право на моральную компенсацию! Хочу, чтобы он увидел, какая я красивая и как равнодушна к нему».

«Красивая?» Туся испуганно посмотрелась в большое зеркало в шкафу. В какой-то миг ей показалось, что ее красота закончилась вместе с ролью Джульетты. Но – нет, из мутноватой глубины старого зеркала на нее смотрела девушка с блестящей челкой, с волосами, зачесанными на прямой пробор, с зелеными, почти изумрудными глазами и яркими губами. Туся даже засмотрелась на саму себя, и ей стало смешно.

«Не могу же я пойти голой, – думала она, – Может, надеть синее платье? Нет, это слишком летнее, будет холодно. Или белую блузку с черной юбкой? Нет, это слишком торжественно. О! Брючный костюм! Прекрасный твидовый брючный костюм! Это то, что надо!»

Туся достала его из шкафа и придирчиво оглядела.

– Не годится, – твердо сказала она себе. – Этот костюм слишком красивый для встречи с Егором. Еще подумает, что я специально наряжалась для него. Не хочу. Больше не дам ему повода смеяться надо мной.

Ее охватило отчаяние. Одни вещи были слишком плохи для этой встречи, другие – слишком хороши. «Может, вообще не ходить? – метнулась спасительная мысль. Но тут же Туся одернула себя. – Нет, так нельзя. Еще подумает, что я испугалась».

В конце концов она глубоко вздохнула и снова надела старые джинсы и шерстяной темно-зеленый свитер крупной вязки.

«И так сойдет. Дешево и сердито. Все как есть, без прикрас».

– Ты великолепна! – такими словами встретил ее Егор.

Он стоял у фонтана, недалеко от их кафе, и, по-видимому, ждал уже давно, хотя Туся опоздала минут на десять. В руках у него была одна-единственная белая роза.

– Это тебе. – И он протянул цветок.

Она хотела отказаться, сказать, что это лишнее и не надо было этого делать, но радостная улыбка растянула ее губы, и она приняла розу.

– Спасибо. Очень красивая.

Она вспомнила те гвоздики, которые Сюсюка принес ей в больницу, вспомнила, как жестоко обозналась, решив, что эти цветы – от Егора. Тогда ей было так нужно его внимание, его забота, а теперь... Конечно, когда тебе дарят цветы – это всегда приятно, кто бы их ни дарил, но теперь Туся счастлива и без роз, и ей стало очень жаль, что этот цветок попал к ней с таким опозданием.

Они медленно пошли в сторону кафе. Туся украдкой поглядывала на Егора и пыталась понять, что она чувствует теперь. Может быть, радость оттого, что она добилась своего и он идет рядом с ней? Может, грусть от того, что все в жизни случается так не вовремя? Или счастье и легкость оттого, что ее тяжелая, безысходная любовь осталась позади?

Но что бы ни испытывала Туся, ступая по улицам города рядом с Егором, одно она знала наверняка – это не любовь.

– Не думай, что у меня на букет денег не хватило, – сказал Егор. – У японцев, например, так принято – любоваться одним цветком. В букете каждый цветок теряется, его не так видно, как тогда, когда он один.

«К чему он все это говорит, – недоумевала Туся. – Какая разница сколько цветов? Какое это имеет значение? Особенно теперь...»

– Так и с тобой, – продолжал Егор. – Среди многих других ведь можно и не заметить что-то по-настоящему красивое. Но когда я увидел тебя на сцене... Я все понял. Я понял, мимо чего я прошел.

«Почему он не спросит моего мнения? – удивлялась Туся. – Почему не поинтересуется, что я-то думаю обо всем этом? Кажется, я здесь лишняя».

Они уже подходили к кафе, и Егор спросил:

– Может, зайдем?

Туся нерешительно посмотрела на него, потом на часы, потом на вывеску кафе, как будто на ней мог быть написан правильный ответ.

– Просто выпьем по чашечке кофе, – принялся уговаривать Егор. – Ненадолго.

Он придержал стеклянную дверь, пропуская ее вперед, потому что умел быть галантным, особенно когда это было в его интересах. Он сделал заказ и вернулся за столик.

– Сейчас кофе будет готов. Давно не была здесь?

Туся кивнула.

Она действительно не была здесь с тех самых пор, как потеряла Егора. Не хотела бередить прошлое, потому что все здесь напоминало о нем: и стулья, на которых он любил качаться, несмотря на протесты официанток, и радио, настроенное на его любимую волну.

Они сидели за угловым столиком и пили кофе с лимоном. Туся никогда раньше так не пила, и ей показалось, что это очень вкусно. Она была рада, что так просто оделась, ведь главное – чувствовать себя уютно, а вряд ли это возможно в белой блузке или твидовом костюме.

Туся смотрела на Егора и чувствовала горечь оттого, что, все так получилось, оттого, что они никогда не смогут быть вместе, потому что ей это уже не нужно.

– Не горчит? – вдруг спросил Егор.

– Что-о? – удивилась Туся.

Ей показалось, что он прочитал ее мысли.

– Лимон, говорю, не горчит? – пояснил Егор.

– Нет, очень терпкий, но приятный вкус, – улыбнулась Туся.

Она внимательно посмотрела на Егора, на его карие глаза, на мощную шею, на разворот плеч. Туся боялась признаться себе, что по-прежнему чувствует к нему нежность, но какую-то далекую и нереальную, как во сне.

Она смотрела на него не отрываясь и улыбалась задумчиво и грустно.

– Почему ты улыбаешься? – насторожился Егор и поправил челку. Больше всего на свете он боялся показаться смешным.

– Да так, – как будто издалека отозвалась Туся. – Просто вспомнила о нашем с Лизой старом секрете:

– О каком еще секрете? – равнодушно спросил Егор, хотя было видно, что он с трудом сдерживает нетерпение.

– Это было так давно, что теперь, наверное, можно и рассказать...

И Туся рассказала о том, как они с Лизой пошли к колдунье Зареме для того, чтобы приворожить Егора. О том, как ночью ходили на кладбище, собирали землю с могил его тезок, а потом рассыпали ее на пороге. Со смехом рассказала о том, как младший брат Лизы Антон застал ее за этим занятием и решил, что она сумасшедшая.

– А ведь знаешь, я тогда обманула Лизку, – по-прежнему улыбаясь, сказала Туся.

– Как это обманула? – не понял Егор.

– А так. Приворожить тебя хотела она, а я вместе с ней собрала земли, переписала у нее заговор и тоже тебя заколдовала.

Несколько минут Егор в недоумении молчал.

– И ты что, веришь во всю эту дребедень? – спросил Егор.

Туся посмотрела на него исподлобья, улыбнулась одними уголками губ и спросила:

– А ты?

Кажется, Егор и сам начинал верить в мистику.

По крайней мере, жизнь складывалась так, что трудно было не поверить. Сначала его приворожила Лиза, потом Туся. И он, как ослик за морковкой, покорно пошел сначала за одной, потом за другой. А Ту! еще Туся, видимо, для того, чтобы запугать его окончательно, расширила глаза и замогильным голосом произнесла:

– «Яблоко высыхает, а раб Егор по мне вздыхает. Яблоко гниль поточит, а раб Егор видеть меня захочет. Матушка-Богородица, напомни обо мне, о Божьей рабе, моему милому рабу Егору. Чтоб он тосковал, на мыслях бы держал, сох и скучал. Как яблоко сохнуть будет, так и раб Егор меня не забудет, ни через час, ни через день, ни через год. Не видел бы он забот, как по мне скучать, при всяком случае увидать. Пусть же все так и будет, и мил-милок меня не забудет. Аминь. Аминь. Аминь».

Дата добавления: 2015-10-02