ГЛАВА 15. – Основное правило при изучении пещер, – Абати толкал перепуганного Ла Марку обратно

– Основное правило при изучении пещер, – Абати толкал перепуганного Ла Марку обратно на середину митрейона, – все время помнить, где находишься и что вокруг тебя. Это место не всегда было храмом. Я вам уже говорил. Просто подземный карьер, где добывали туф. А потом кто-то устроил здесь храм, когда разработки камня уже не велись. Половина этих проходов, которые вы считаете коридорами, вела либо в никуда, либо упиралась в какой-нибудь разлом или сброс.

– Я слышал плеск воды, – удивленно заметил Виньола.

– Так это ж Рим! – воскликнул Дино. – Тут полно подземных источников. Плюс утечки из поврежденного водопровода. Незаконченные проходы, ведущие в никуда. Среди них могут найтись и такие, что ведут вниз, к реке. И могут как-то соединяться с самой Большой клоакой. Если бы у меня было нужное снаряжение… – Он снисходительно и покровительственно посмотрел на остальных. Этот взгляд Лудо уже совершенно не переваривал. –…и подготовленные люди, я бы их нашел. Но не думаю, что кто-то из вас подойдет. Так что никуда не суйтесь и чтоб я вас все время видел. У меня нет никакого желания заниматься спасательными работами.

Про себя Торкья уже отвел каждому соответствующую роль: Абати – Хелиодромус, защитник лидера; Виньола – Персес, умный, быстрый и не всегда готовый поделиться тем, что знает; огромный и глупый Андреа Гуэрино вполне подходит на роль хорошего пехотинца – он Милес; Рауль Белуччи, шестерка, который всегда делает то, что ему говорят, сойдет на роль Лео, исполнителя, тупого механизма для принесения жертв, а что касается Нимфуса, Невесты, то есть создания, выступающего одновременно и в мужской, и в женской ипостаси, заключенной в одно тело, тут сгодится этот тоненький и уже всем надоевший типчик, Тони Ла Марка, сопляк, чью сексуальную ориентацию еще предстоит определить.

Патером может быть только один человек. Торкья прекрасно понимал, что это значит. Ранг Патера подразумевает лидерство, а не кровно-родственные отношения и, уж конечно, не любовь. Он всегда внимательно наблюдал, как ведет себя его собственный отец – примитивное, тупое диктаторское поведение, словно утверждавшее: здесь, у себя дома, я бог. Из повиновения ему проистекало ощущение знания и безопасности. Так оно и оставалось для Лудо Торкьи, пока мальчик не достиг возраста девяти лет. Тогда отец отправился на работу в доки Генуи и больше домой не вернулся. Год спустя, когда слабая и ни на что не способная мать решила, что он уже все забыл, сорвиголова тайком пробрался на пирс, где произошло несчастье, уставился на огромный черный подъемный кран, верхушка которого очень напоминала дурацкую ворону, и попытался представить себе, что тут случилось и каково это, когда видишь падающую на тебя злобную массу стали.

С этого момента и на всю жизнь Лудо возненавидел Церковь, тогда как мать каждый вечер хваталась за Библию, приникала к ней в надежде найти утешение в религии, которая – юный Торкья уже знал это совершенно точно – обошлась с ними безжалостно, позволив крану упасть.

Когда он поступил в Ла Сапьенца и начал изучать митраизм под внимательным присмотром мудрого и знающего Джорджио Браманте, то понял, чего ему недостает в жизни и как заполнить зияющую пустоту: только осознав, что такое долг, ответственность, лидерство, и обретя все это. Переломный момент настал, после того как он прошел процесс самоидентификации, и это сразу отделило его ото всех остальных, этих тупиц и недоумков. Когда-нибудь он тоже станет Патером, вольется в эту древнюю религию, ту, что хранит свои тайны под землей, но не делит с массами в огромных позолоченных дворцах. Здесь, в этом храме, открытом Браманте, все должно наконец сойтись воедино, и можно будет приступить к завершению дела, начатого давно погибшими легионерами восемнадцать столетий назад.

Не хватало только одной детали. Трус Винченцо подвел их всех, пошел наперекор собственной судьбе, что предписывала ему стать Кораксом, послушником, новичком – по сути дела, ребенком, если в древних книгах сказано правильно.

– И еще, – поспешно добавил Абати, вновь подходя к алтарю и намереваясь сделать что-то, чего Торкья не мог предвидеть. – Я не намерен терпеть все эти глупости.

К удивлению Лудо, в руке диггера вдруг оказалась клетка с птицей, он поднял ее повыше и открыл дверцу. Блестящий черный петух забил крыльями и низко, агрессивно закудахтал.

– Не трогай! – крикнул Торкья. – Я что сказал…

Дино продолжал возиться с клеткой.

– Лудо, сам подумай. Мы уже и так по уши в дерьме, даже без этих идиотских игр.

– Андреа! – заорал вдохновитель похода. – Останови его!

Изо рта Гуэрино торчал косячок. Здоровенный крестьянский сын был уже порядком одурманен.

– Чего?.. – промычал он.

Никто еще ничего не понял. В мозгу Лудо продолжали звучать слова Браманте. Как это, должно быть, ужасно – утратить свою религию. Стоять и смотреть, как ее вырывают прямо у тебя из рук, перед смертью лишиться последней возможности, что еще осталась у тебя на этой земле, – примириться со своим богом…

Абати открыл клетку и повернул набок, пытаясь вытрясти петуха, выбросить в эту сырую темноту.

– Не смей! – крикнул Торкья, направляясь к этому кретину в красном защитном костюме.

Хелиодромусы всегда носили красное. Они всегда завидовали положению Патера. Так и должно было быть. Пока Патер не умрет, им нет пути к возвышению.

Лудо на ходу незаметно поднял с одной из скамеек булыжник размером с кулак.

– Я что тебе сказал… – начал было студент и тут же замолчал, вдруг обнаружив, что отбивается от облака вонючих черных перьев, бешено мелькающих перед лицом.

Может, он закричал. Кто-то засмеялся. Судя по голосу – Тони Ла Марка. Перепуганный, вопя от страха и ярости, петух вцепился когтями в темя Торкьи, взвился в воздух и метнулся к выходу, бешено молотя по воздуху крыльями. Его клекот металлическим звоном разлетелся по каменному помещению, эхом отдаваясь от стен.

Торкья уже не помнил, почему выбрал птицу черного цвета. Петух был чем-то похож на ворону, крылья и ноги торчали в стороны. Словно маленькая и издевательская копия того подъемного крана.

Иногда Лудо сам не мог понять, почему делает то или это. Когда он совладал с дыханием, то понял, что стоит на коленях, уставившись в окровавленное лицо Дино Абати, и прижимает этого типа в красном костюме к земле.

Не то чтобы это было нужно. Глаза диггера уже остекленели, он выглядел как мертвец. Рот раскрыт, челюсть отвисла, не двигается. Лупо не помнил, как ударил Хелиодромуса, и это означало, как стало теперь ясно, что бил этим самым здоровенным и зазубренным камнем, который по-прежнему сжимал в руке. Бил прямо по черепу, раз за разом все сильнее.

Остальные столпились вокруг. Никто, кажется, не горел желанием сказать хоть слово. В помещении здорово воняло – и наркотой, и петухом, и потом, и страхом.

– О Господи, Лудо, – в конце концов вымолвил Тони Ла Марка. Ну кто еще – конечно же, Тони Ла Марка! – Ты его, кажется, убил…

Патер снова посмотрел на сокурсника. У того из носа текла кровь. Вот пошла сильнее, потом кровотечение прекратилось. Диггер дышал. Видимо, просто валяется в нокауте. Вот и все. И тем не менее высказать свою точку зрения удалось. И получилось поставить себя выше всех, как и следует поступать Патеру.

Торкья оглядел всю группу, продолжая сжимать в руке камень. Патер должен управлять. Только так оно и работает.

– А теперь слушайте. Все вы, слушайте.

Студент почувствовал, что говорит совершенно другим тоном, чем прежде. Словно стал старше. И в его голосе появились властные нотки.

– Если вы заявите, что это сделал я один, вам никто не поверит. Потому что я скажу, что мы делали вместе. Это касается всего.

– Лудо, – простонал Гуэрино, глупо, жалобно, как-то по-деревенски, – это нечестно!

– Делайте так, как я сказал, – велел глава экспедиции, возвысив голос до командного тона, который, как он надеялся, копирует манеру Джорджио Браманте. – Неужели это так трудно? Если будете держаться меня, все сойдет вполне благополучно. Но если нет…

От этого момента зависело все последующее. Их было больше. Они могли просто уйти отсюда и потом растрепать ребятам с факультета. Наябедничать Джорджио Браманте. Эта мысль вызвала у Патера приступ страха, но одновременно и глубокого внутреннего удовлетворения, даже радости предвкушения.

Дино Абати застонал под ним, заморгал, открывая глаза.

Торкья вновь поднял камень и замахнулся, словно намереваясь ударить Абати по голове еще раз.

– Выбор за вами.

Все переглянулись. Потом Сандро Виньола, самый маленький и самый умненький, но все равно тупой, насмерть перепуганный тинейджер, набрался мужества и заговорил:

– Пусть это останется между нами, Лудо. Вытрем ему кровь, обмоем. Скажем, это несчастный случай. Сделаем все как надо, а потом уберемся отсюда.

Виньола всегда подавал дельные советы. Настоящий Персес. Номер третий в иерархии после Абати и его самого.

Торкья посмотрел на Андреа Гуэрино, сознавая, что теперь обладает новым духом, властным и авторитетным.

– Эй, крестьянин. Отыщи птицу и тащи сюда.

И тут раздался короткий вскрик на высокой ноте – все его услышали, – неразборчивый, наполовину испуганный, наполовину восхищенный.

Так мог закричать ребенок, который хотел что-то сообщить, но его слова заплутались в темноте.

– И этого тоже сюда тащи, – приказал кто-то, и Лудо с удивлением понял, что это был он сам.

Дата добавления: 2015-10-02