Глава 21. – Ты ведь понимаешь, что это только предположение?

– Ты ведь понимаешь, что это только предположение? – спросил я. – Возможно, мы там ничего не найдем.

– Понимаю, – ответила Деб.

– И место не в нашей юрисдикции. Это Бровард. А парни из Броварда не особенно нас любят, поэтому…

– Ради Бога, Декстер, – отрезала она. – Ты трещишь, как школьница.

Может, это и правда, хотя совершенно невежливо так говорить. С другой стороны, Дебора неожиданно оказалась пучком стальных, крепко связанных нервов. Когда мы свернули с шоссе Сограсс и поехали в сторону центра Депо, она еще сильнее закусила губу. Я почти слышал, как трещит ее челюсть.

– Черт побери! – пробормотал я про себя, но у Деб, по‑видимому, было подслушивающее устройство.

– Пошел ты! – сказала она.

Я перевел взгляд с гранитного профиля Деборы на Арену. На какой‑то момент раннее утреннее солнце так осветило здание, что показалось, что его окружает целый флот летающих тарелок. На самом деле это были всего‑навсего осветительные мачты, окружающие Арену, будто поганки‑переростки. Кто‑то, видимо, подсказал архитектору, что они очень оригинальны. «Выглядят молодо и решительно» – так скорее всего и сказали. И уверен, что это было сказано при хорошем освещении. Очень надеюсь, что когда‑нибудь, в ближайшем будущем, хорошее освещение все же появится.

Я один раз объехал вокруг Арены, высматривая признаки жизни. На втором круге к одному из входов подъехала побитая «тойота». Пассажирскую дверь держала веревка, перевязывающая стойку через открытое окно. Водительская дверь открылась, когда я начал тормозить, а Дебора выскочила из машины еще на ходу.

– Простите, сэр, – обратилась она к человеку, вылезающему из «тойоты».

Ему было около пятидесяти, низкий и плотный мужик в замызганных зеленых штанах и голубой нейлоновой куртке. Он посмотрел на Деб в форме и сразу же занервничал.

– А? – сказал он. – Я ничего не делал.

– Вы работаете здесь, сэр?

– А то. Че, вы думаете, я бы здесь делал в восемь часов утра?

– Пожалуйста, назовите ваше имя, сэр. Он потянулся в карман за бумажником.

– Эстебан Родригес. У меня есть удостоверение. Дебора махнула рукой:

– В этом нет необходимости. Что вы здесь делаете в такое время, сэр?

Он сник и стал засовывать бумажник в карман.

– Вообще обычно я должен быть здесь раньше, но сейчас команда на выезде – Ванкувер, Оттава и Лос‑Анджелес. Поэтому я приезжаю чуть‑чуть позже.

– Здесь уже кто‑нибудь есть сейчас, Эстебан?

– Не‑а. Только я. Остальные долго спят.

– А ночью? Здесь есть охрана?

Он сделал рукой несколько круговых движений.

– Охрана ходит ночью вокруг стоянки, но не сильно много. Я часто самый первый здесь.

– То есть первый, кто заходит внутрь?

– Ага, точно, а я что сказал?

Я вышел из машины и облокотился на крышу.

– Вы тот парень, который на «замбони» готовил лед к утренней тренировке? – поинтересовался я.

Деб раздраженно зыркнула в мою сторону. Эстебан уставился на меня, рассматривая изящную гавайскую рубашку и габардиновые слаксы.

– Вы че, тоже коп, а?

– Я коп‑ботан, работаю в лаборатории.

– А‑а, ну да, – сказал он, кивая, как будто что‑то понял.

– Ты работаешь на «замбони»? – повторил я вопрос.

– Ну да, не на «олимпии» же, ломачине такой… Мне не дают водить ее на играх, понимаешь. Это для парней в костюмах. Они любят сажать на нее детей, понимаешь. Может, какую знаменитость. Чтоб каталась и махала рукой, такое дерьмо. Но я работаю на ней перед утренней тренировкой, понимаешь. Когда команда в городе. Я работаю на «замбони» только утром, очень рано. Но они сегодня на выезде, потому я приехал поздно.

– Мы хотели бы зайти и осмотреть Арену, – сказала Деб, явно раздраженная тем, что я встрял без очереди.

Эстебан опять повернулся к ней, в глазу блеснул хитрый огонек.

– Ну да, – сказал он. – У вас ордер?

Дебора вспыхнула. Прекрасный контраст с ее голубой формой, но не самая эффектная реакция для укрепления авторитета. Сейчас она осознает, что покраснела, и взбесится. Коль скоро у нас нет ордера и в общем‑то никаких дел здесь, которые хотя бы отдаленно могли бы считаться официально санкционированными, не уверен, что беситься – наилучший тактический маневр.

– Эстебан, – начал я, пока Деб не сказала чего‑нибудь, достойного сожаления.

– А?

– Ты давно здесь работаешь? Он пожал плечами:

– Да как оно открылось. Я работал на старой Арене еще за два года, как открылась эта.

– То есть ты работал здесь на прошлой неделе, когда на льду нашли труп?

Эстебан отвернулся, под загаром его лицо позеленело. Он с трудом сглотнул.

– Не хотел бы я такое увидеть еще раз.

Я кивнул с весьма правдоподобным искусственным сочувствием.

– Понимаю. Именно потому мы и здесь, Эстебан. Он нахмурился:

– Че вы хотите сказать?

Я посмотрел на Деб, чтобы убедиться, что она не достает пистолет или что‑то вроде этого. Сестрица посмотрела на меня с неодобрением, поджала губки и затопала ножкой, но так ничего и не сказала.

– Эстебан, – сказал я, приближаясь к нему и переходя на самый доверительный и мужественный тон, на который способен. – Мы думаем, что у тебя есть шанс открыть эти двери и найти что‑то подобное тому, что нашли в прошлый раз.

– Черт! – взорвался он. – Не хочу ничего знать, я тут ни при чем.

– Конечно, ни при чем.

– Mecagoendiez на это дерьмо, – сказал он.

– Точно, – согласился я. – Так почему не пропустить нас, чтобы мы посмотрели первыми?

Он глянул на меня, потом на все еще хмурую Дебору – поразительное зрелище, которое, впрочем, прекрасно компенсируется ее формой.

– У меня могут быть неприятности. С работы выгонят. Я улыбнулся с самым подлинным сочувствием.

– Конечно, ты можешь сам войти внутрь и найти груду отрезанных рук и ног.

– Черт! – снова сказал он. – У меня будут неприятности, потеряю работу, а? Зачем мне это, а?

– А как насчет гражданского долга?

– Да ну, ладно, да? Че вы мне мозги долбаете? Какое вам дело, если меня выгонят с работы?

Он не то чтобы протянул руку, это было бы слишком благородно с его стороны, но ясно, что Эстебан надеялся на небольшой презент, который мог бы обезопасить его на случай вероятной потери работы. Очень резонно, если иметь в виду, что это все‑таки Майами. У меня была только пятидолларовая банкнота, а мне на самом деле хотелось пирожка с чашкой кофе. Поэтому я просто кивнул – с человеческим пониманием.

– Ты прав. Мы думали, что тебе не придется видеть все эти части тела. Я ведь сказал, что нынче их будет больше? Но я на самом деле не хочу, чтобы ты потерял работу. Извини за беспокойство, Эстебан. Удачного дня! – Я улыбнулся Деборе. – Пойдемте, офицер. Нам надо успеть в другое место, чтобы найти пальцы.

Дебора все еще хмурилась, однако у нее есть природный дар актрисы. Пока я прощался с Эстебаном, она открыла дверцу машины и забралась внутрь.

– Погодите! – позвал Эстебан. Я посмотрел на него с выражением вежливого интереса. – Клянусь Господом, я не хочу еще раз найти это дерьмо…

Какой‑то момент он смотрел на меня, как бы надеясь, что я смягчусь и отсыплю ему горсть медяков, но, как я сказал, пирожок уже отяготил мое воображение и уступать я не собирался. Эстебан облизал губы, потом быстро повернулся и сунул ключ в замочную скважину большой двойной двери.

– Идите. Я подожду вас здесь.

– Если ты уверен… – сказал я.

– Давай, парень, чего тебе еще от меня надо? Давай! Я встал и посмотрел на Дебору.

– Он уверен, – сказал я ей.

Она только покачала головой – странное сочетание раздражения младшей сестры и мрачного полицейского юмора.

Деб обошла машину и вошла в дверной проем, я – за ней.

Внутри Арены было прохладно и темно, что меня совсем не удивило. В конце концов, это хоккейная площадка ранним утром. Не сомневаюсь, что Эстебан знает, где включается свет, он просто не решился сказать нам об этом. Деб отстегнула от пояса большой фонарик и направила луч на лед. Я затаил дыхание, когда луч выхватил из темноты сначала одни ворота, потом другие. Деб осветила периметр, пару раз останавливаясь, потом повернулась ко мне:

– Ничего. Пусто.

– Похоже, ты разочарована.

Она фыркнула и направилась к выходу. Я остался посередине площадки, чувствуя прохладу, поднимающуюся со льда, перебирая свои счастливые мысли. Или, если точнее, не совсем свои мысли.

Потому что, как только Деб повернулась, чтобы уйти, я услышал тихий голос откуда‑то из‑за плеча – холодный и сухой смешок, знакомое пушистое прикосновение на пороге слышимости. И как только дорогая моя Дебора вышла, я встал без движения там, на льду, закрыл глаза и вслушался в то, что собирался сказать мой древний друг. Этого оказалось немного – чуть‑чуть инфрашепота, намек на ультраголос, но я услышал. Одним ухом я слушал, как он хихикает и бормочет приятные и страшные слова, другое дало мне знать, что Дебора велела Эстебану войти и включить свет. Что он и сделал через мгновение, а тем временем тихий, беззвучный шепот вырос в неожиданное крещендо грохочущего безудержного юмора и добродушного ужаса.

– Что это? – вежливо спросил я. Единственным ответом стал всплеск голодного веселья.

Я, правда, понятия не имел, что это значит. Но особенно не удивился, когда раздался крик.

В крике Эстебан на самом деле ужасен. Это был хриплый, сдавленный стон – казалось, на него напала жесточайшая рвота. В общем, ничего музыкального.

Я открыл глаза. В таких условиях сосредоточиться невозможно, впрочем, слушать больше было некого. Шепот прекратился, как только начались крики. В конце концов крик все объясняет, не так ли? Поэтому я открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть Эстебана, как из катапульты, вылетающего из маленького чулана в дальнем конце Арены и выпрыгивающего на лед. Он катится по льду, стуча чем попало, поскальзываясь, падая, хрипло постанывая по‑испански, и наконец врезается головой в бортик. Вскакивает на ноги и несется в сторону выхода, хрюкая от ужаса. На том месте, где он упал на лед, остается небольшое пятно крови.

Дебора быстро входит в дверь, пистолет наготове, а Эстебан, спотыкаясь, проскальзывает мимо нее на свет крепнущего дня.

– Что такое? – спрашивает Дебора, все еще сжимая оружие.

Я склонил голову, прислушиваясь к последнему эху финального сухого смешка, и, пока стонущий ужас все еще звенел у меня в ушах, я понял.

– Кажется, Эстебан что‑то нашел, – сказал я.

Дата добавления: 2015-10-02