Чемоданчик Кримсона

«Кто срубил сосну?

Кто насрал в лесу?

Запрещает этот грех

Навсегда — КОАП РФ!»

Если кто-то и мог сравниться с «Елкинскими» по размаху своей преступной деятельности, так это брат Кримсон. Отработав половину кампании на должности дежурного оперативника, Кримсон посвятил оставшееся время созданию собственной моторизированной группы, получившей в народе броское название «Crimsonmobile».

В эту группу входили: сам Кримсон, временно расквартированный в Питере боец Кировско-Апатитского ОМОНа по имени Олег (ему принадлежала «главная» автомашина группы, ВАЗ 21–06 темно-красного цвета), и давние знакомые Кримсона — два Андрея, в то время работавшие участковыми. Один из них сумел раздобыть для группы машину «скорой помощи» с действующей «мигалкой», на которой друзья без всякого риска вывозили «конфискованные» ели. У этой машины было еще одно назначение: временами она превращалась в передвижной елочный базар.

Начал Кримсон с того, что купил великолепный кожаный дипломат и продублировал в нем содержимое «инспекторского чемодана», создав «альтернативный центр Кампании» прямо у себя в руках. После этого он заказал печати, аналогичные печатям Госкомэкологии и Комитета по Лесу, и принялся в массовом порядке штамповать собственные «приказы» и «постановления». Приказывал Кримсон, в основном, одно и тоже: «изъять с нелегального базара по адресу такому-то весь товар и немедленно доставить его на перевалочный пункт в Городском Штабе Кампании для последующей передачи в детские дома и медицинские учреждения…» Для наилучшей транспортировки груза Кримсон выписывал от лица Комитета всевозможные ведомости и накладные, по которым груз «елей новогодних» можно было не только беспрепятственно перевозить, но и без всякого «палева» сдавать на реализацию на другие елочные базары. Эта его деятельность оказалась настолько успешной, что подчас к городскому штабу подъезжали грузовики с елями, водители которых (запуганные чудовищными «постановлениями» Кримсона и удостоверениями его друзей) сами доставляли в штаб «незаконно добытую лесопродукцию». Они делали этот в надежде избежать «огромных штрафов» и якобы наступающей за их проступки «уголовной ответственности». В один из таких разов проверяющий от Госкомэкологии, волею судеб оказавшийся перед зданием вокзала, поинтересовался:

— Почему мне ничего не доложили о задержании целого грузовика? И почему елки из него перегружают не на склад, а в машину скорой помощи? Кто мне это объяснит? И поскольку он упорствовал со своими вопросами, объяснить ему настоящее положение вещей взялся один из знакомых Кримсона, участковый милиционер по имени Андрей. Представившись «сотрудником уголовной милиции», он принялся тыкать проверяющему удостоверением в лицо и орать:

— Ты что, не видишь, кто тут работает?! Пошел отсюда на хуй, пока тебя самого не закрыли! Уебывай давай!

Пока он развлекался подобным образом, все елки перегрузили, а обе автомашины спокойно «отчалили» от здания вокзала. Охуевшему от всего этого проверяющему подошедший Кримсон объяснил ситуацию так:

— Ментам приходится отстегивать, как ни крути. Иначе они нам работать не дадут!

— Но это же беспредел! — заорал проверяющий. — Вы должны были их остановить! Какое они…

— Но что я могу сделать?! — перебил его Кримсон. — Я всего лишь общественный инспектор, а тут целая уголовная милиция!

— Ну и что? — не унимался проверяющий. — Это еще не повод идти у них на поводу. В конце концов, это ваши елки, и вы должны их защищать!

— Все правильно, — кивнул Кримсон. — Но тогда почему вы, государственный инспектор, сами их не остановили? Ведь все происходило на ваших глазах? Легко критиковать подчиненных, а когда доходит до дела… На такие «доводы» проверяющий не нашелся, что возразить.

Увидав, что «работать» на базе Городского Штаба становится неспокойно, Кримсон разработал другой план. Вступив в преступный сговор с представителями военного лесничества (поселок Каменка в окрестностях станции Каннельярви), Кримсон арендовал у местных жителей дом и поселил туда целую бригаду бомжей, мобилизованных на территории одного из дружественных участковых.

Этим бомжам была поставлена вот какая задача: вырубить под контролем лесника (как бы в рамках плановых рубок ухода[240]) около четырех тысяч «отобранных вручную» новогодних елей. Эти елки должны была въехать в город на арендованных Кримсоном фурах и поступить на елочные базары, организованные одним из участковых на своей территории. Излишек елей товарищи планировали реализовать оптом.

Помогать Кримсону в реализации грандиозного замысла (то есть сопровождать из Каменки набитые елками фуры) вызвались Строри, Барин и я. По дьявольскому плану Кримсона, на водителя фуры (в тайне от него) составляется протокол задержания, и все елки въезжают в город как «конфискат». Любопытно, что пару таких протоколов Кримсон не постеснялся передать Крейзи, пребывающему в заблуждении, будто моторизированная группа вместе с ГАИшниками ловит оптовых нарушителей на въезде в город. От него эти протоколы ушли наверх — в Госкомэкологию и Комитет, разразившихся в адрес «доблестных инспекторов» целыми кипами оваций и поздравлений.

Надо заметить, что мы не спешили сообщать Крейзи (страдающему излишней мягкостью взглядов и чересчур высокими моральными принципами) пикантные подробности акций по извлечению прибыли. И пока братья грызлись друг с другом за груды окровавленных банкнот, Крейзи продолжал изо всех сил сражаться за абстрактные ценности, такие как «охрана природы», «гармоничное сосуществование» и «освященный законом путь бескомпромиссной борьбы». Понятное дело, он видел, что его товарищи поднимают где-то уйму денег. Но ему и в голову не могло прийти, что природоохранная инспекция под его началом соревнуется по параметрам заготовки и поставки новогодних елей с крупнооптовыми браконьерами. Да что там соревнуется — «делает» их по всем фронтам!

Надо отдать Крейзи должное: неисправимый идеалист, он твердо придерживался раз и навсегда выбранных принципов. Как и положено настоящему команданте, он являл собой средоточие чистых помыслов и возвышенных идеалов, сияя на нашем идеологическом небосклоне подобно нестерпимо яркой звезде.

В его присутствии мне казалось, что все, что мы делаем, облечено в доспехи высочайшего смысла, что нас ведет в бой какая-то невообразимо важная цель. Эта цель искрилась и плясала перед моим внутренним взором, в едином порыве организуя всю мою жизнь. Но я — скверное зомби, и стоило Крейзи отойти в сторону, как зажженное им пламя тухло в ледяной пустоте моего собственного разума.

Тогда все те вещи, о которых толковал Крейзи, таяли, словно невесомое облако конопляного дыма. Бескорыстное «служение идеалам» представлялось делом безвыгодным, «гармоничное сосуществование с природой» — сомнительной и малопонятной хуйней, а «освященный законом путь борьбы» — пустыми словами.

Впрочем, Крейзи был на этот счет иного мнения. И среди нас не нашлось никого, кто решился бы указать ему на некоторые погрешности, допущенные им при оценке господствующих в коллективе умонастроений. Крейзи пребывал в прискорбном неведении (полагая, что товарищи героически захватывают «браконьерские» фуры при въезде в город) до того самого дня, когда Кримсон с присущей ему широтой решил отметить успешную реализацию очередной партии елок. Во время этого застолья наружу выплыло сразу несколько «любопытных историй».

— Прикиньте, — толковал Кузьмич, вместе со Строри ездивший в боевое охранение самого последнего груза, — какая хуйня вышла! Пригнали мы фуру из Каменки к Звездному рынку, а покупатели наши оказались хачи. Встали мы…

При словах «пригнали из Каменки» Крейзи недоуменно поднял бровь, но перебивать Кузьмича не стал: тот говорил увлеченно.

— Стали они ебать нам мозг, дескать, старшего сейчас нет, он приедет позже, а все деньги находятся у него. Пускай мы пока что выгружаем елки в загон, и когда старший придет, он все пересчитает и решит, сколько это стоит. Только будет это не скоро, так что они пока что пойдут, а мы пускай дожидаемся старшего. Тут Кримсон и говорит: «Как же мы его узнаем?», а они отвечают: «Это такой высокий мужчина, большой, с красивым пузи!»

— Короче, заебали они нас, — перебил Барина Строри. — Тогда мы отобрали у них паспорта и отправили будить ихнего «старшего». А пока они за ним ездили, к нам менты подвалили. Спрашивают нас: «Кто вы такие?» Мы им: «Лесная охрана, на боевом, блядь, посту!» Тогда они посмотрели на нас с подозрением и говорят: «А вы Гущина, случаем, не знаете?» Мы им: «Кто же этого пидора не знает! А вы почему спрашиваете?» И тут они нам такое выдали… Оказывается, подвалившим ментам Володя Гущин оказался отлично известен. Его слили втихую из детской комнаты милиции за связь с поднадзорным подростком, не желая доводить дело до суда и предавать этот случай широкой огласке. Порадовавшись этой истории, мы продолжали застолье, но тут Кримсон, увлекшись выпивкой, «сболтнул лишнего»:

— Кто со мной поедет за следующей фурой? — спросил он. — А то лесник звонит, говорит, что они уже все нарубили! Нужно двое…

— В каком смысле «нарубили»? — переспросил Крейзи. — Это как?

— Да очень просто! — решил «просветить» его Строри. — Кримсон договорился с лесником в Каменке и нанял бомжей, а они…

Надо было видеть Крейзино лицо в тот момент, когда он это услышал. Он побелел, словно полотно, и только и мог, что сипеть:

— Предатели… Предатели!

Возможно, он сердится на нас и по сей день, забыв, что для нашего поступка существует железобетонное оправдание. Ведь к этому делу приложили руку четверо братьев, а один никогда не должен выступать поперек четверых.

Описанные выше случаи скапливались в чаше человеческого терпения подобно маслянистым каплям сильнейшего яда. В начале кампании яду было разве что на дне, а вот ближе к концу чаша переполнилась, и отравленная жидкость щедрым потоком выплеснулась в мир. Произошло это так.

В один из дней телефон в нашем штабе принялся разрываться от странных, с завидной регулярностью повторяющихся звонков. Было похоже, что мы стали мишенью для группы телефонных хулиганов, которые каким-то образом вычислили наш номер. Первый звонок был такой:

— Здравствуйте, — донесся из динамика сильный, чистый мужской голос, — это ОБЭП?

— Нет, — ответил я, — вы не туда попали. Это штаб Елочной Кампании! И тут же повесил трубку. Но через пару секунд телефонный звонок раздался опять.

— Вы не так меня поняли, — послышалось из трубки. — «Это ОБЭП» значит, что вам звонят из ОБЭПа. Мне нужно срочно поговорить с вашим старшим!

— А больше вам ничего не нужно? — возмутился я. — У нас тут не фирма, денег нету, на кой нам ОБЭП? Кончайте свои шуточки! И снова повесил трубку. Но не прошло и минуты, как телефон выдал очередную порцию трелей.

— Алло, — теперь коварный хулиган говорил голосом молодой женщины. — Из Главка вас беспокоят, у нас к вам будет вот какой вопрос…

— Телефон справочного — 09! — сурово ответил я. — Обращайтесь туда со своими вопросами! Подобные звонки сыпались, не переставая. Бывало, что к телефону подходил не я, а еще кто-нибудь, и тогда по проводам неслись целые потоки живописнейшей ругани.

— Хуебэп! — орал в трубку Панаев. — Больше никогда сюда не звони! Иначе мы твой адрес вычислим, и тогда тебе пиздец! Ты меня понял?

Он был не так уж неправ. Недавно мы уже наказали одного телефонного грубияна: им оказался сожитель Иришкиной матери, который взял за привычку хамить Крейзи во время разговоров по телефону. Крейзи эту проблему представил нам так: наглый алкаш терроризирует бедную девочку (Иришку), а когда он (Крейзи) звонит к ней домой, вместо голоса любимой его встречают нецензурная брань и пьяные выкрики. Это хуйло, толковал нам Крейзи, воцарилось у Иришки дома словно дракон, вместе с целой сворой таких же отвратительных змеев. Так найдутся ли среди нас рыцари, которые…

Результатом этой проникновенной беседы стало то, что мы (Крейзи, я, Гуталин и Эйв) ворвались прямо к Иришке в квартиру. «Дракона» Гуталин и Эйв выволокли за шкирку из комнаты, затащили в ванну и вкатили ему преотменнейшей «пизды», а его «друзей-змеев» я запер в комнате и придушил с помощью слезоточивого газа. К сожалению, вместе с ними я «придушил» Иришкину маму, Иришку, самого себя и всех наших товарищей. Получилось так себе, но, как говорится — «победы не бывает без падших», а того «дракона» мы все-таки победили.

Так что Панаев был не так уж и неправ, угрожая телефонному хулигану — кабы не одно охуительное «но». Этим же вечером в штаб пришел Крейзи, который начал беседу со мной вот с какого вопроса:

— Слушай, Петрович, сегодня никто не звонил?

— Да нет, — ответил я, вспомнив, каким образом мы сегодня отвечали на звонки. — Никто!

— А… — Крейзи с облегчением вздохнул. — А то Благодетель говорит, что у ментов на вас лежит целая кипа жалоб. Дескать, звонить будут чуть ли не из самого Главка! Тут Крейзи уселся на лавку, пододвинулся ко мне поближе и зашептал:

— Есть сведения, что завтра нас придут проверять. Будет собрана комиссия: представитель ОБЭПа, кто-то из Главка, начальник местных ментов и куратор из Госкомэкологии. Назначено все это на девять утра…

— Прикольно, что ты мне сказал! — обрадовался я. — Завтра ноги моей здесь не будет…

— То есть? — удивился Крейзи. — А кто будет встречать комиссию? У меня дела в Комитете, Леночка тоже занята, остаешься только ты. Немедленно отправляйся домой спать и приходи завтра ровно к половине девятого. Ночными дежурными останутся Браво и Тень, а с утра…

— Да ни за что, — рассмеялся я. — Мне это на хуй не надо. Если хочешь тереться с мусорами, бросай свои дела и иди сам их встречать. Или попроси Кримсона — увидишь, что он тебе ответит.

— Очень надо, брат, — умоляюще произнес Крейзи. — Это дело больше некому доверить! В конце концов, это твой вокзал, ты тут старший оперативник. Встреть их, ну что тебе стоит?

— Ладно, — кивнул я. — Черт с тобой, уболтал!

С утра я проснулся свежим и отдохнувшим, полным оптимизма и жизненных сил. Налил себе сто пятьдесят водки, съел тарелку борща и пару бутербродов, выпил полчайника крепчайшего кофе. Я не видел особенного смысла ошиваться в штабе, ожидая встречи с «комиссией», поэтому для начала встретился возле метро с Эйвом. Мы немного покурили на улице, обсуждая готовящееся мероприятие, и к дверям штаба прибыли не «в половину», а где-то «без пяти». И сразу же заметили неладное.

Двери штаба (обычно плотно закрытые, чтобы не выпускать драгоценное тепло) теперь были приоткрыты примерно на треть. Взявшись за ручку, я потянул ее на себя, и сквозь открывшийся проем почти сразу же увидел Максима Браво. Он скорчился на груде елок и блевал, сунув голову и плечи в огромный пластиковый мешок.

Несколько удивленный таким делом, я сделал пару шагов внутрь помещения. Следующим, что я увидел, было тело Панаева, мертвым грузом лежащее на инспекторском столе. Голый по пояс Тень (он был только в ботинках и джинсах) лежал на спине, широко раскинув руки. В его обращенном к потолку лице не было не кровинки, грудная клетка не двигалась, а левую руку обвивала приспущенная перетяжка, сделанная из брючного ремня. А из вены, словно воткнутый в мишень дротик, торчал двухкубовый шприц со следами выбранного «контроля».

На столе возле Панаева лежала картонка, на которой были сложены: зажигалка, закопченная стальная ложка, пустые упаковки из-под шприцов и два «гаража».[241]Рядом с ними виднелись распотрошенная обертка от сигаретной пачки и горка грязно-белого порошка, в котором наметанный взгляд без труда бы узнал героин.

Когда я это увидел, мой взгляд, словно молния, метнулся налево, к круглым настенным часам. До прихода комиссии оставалось меньше трех минут, так что самые первые мои мысли были такими:

1. Немедленно выйти из помещения.

2. Тщательно протереть дверную ручку.

3. Подняться по лестнице к платформам пригородных поездов.

4. Покинуть территорию вокзала.

5. Приехать домой, позвонить Крейзи и сказать, что я, похоже, проспал.

По счастью, я нашел в себе силы остаться. Вдвоем с Эйвом мы вытащили из помещения Панаева (который хоть и дознулся, но был все-таки жив) и неудержимо блюющего Браво. Кое-как взвалив Теня на плечи, Эйв схватил Браво под руку и потащил обоих наших «ночных дежурных» в направлении местного шалмана. Там он положил Теня на бильярдный стол, заказал кофе и принялся допытывать Браво насчет истории их с Панаевым «ночных похождений». Узнал он вот что.

В середине ночи Панаеву и Браво пришла в голову мысль зайти «на чай» к проживающей неподалеку Иришке. Причем «чай» был только предлогом: на самом деле товарищам нужна была чайная ложка. Получив желаемое, товарищи на трамвае (который Тень «застопил» с помощью природоохранного удостоверения) отправились в район Некрасовского рынка, где функционировала ночная «точка» по реализации героина.

Притаившись возле подъезда, друзья некоторое время ждали, пока не объявится хоть какой-нибудь покупатель. Через полчаса в подъезд вошел незнакомый молодой человек, и Браво, выждав положенное время, двинулся следом за ним.

— Жди меня тут, — напутствовал он Теня перед тем, как скрыться в подъезде. Долго ждать не пришлось: не прошло и пяти минут, как Браво выбежал из подъезда и с криком «Панаев, ноги!» ринулся в ближайшую подворотню. Вволю побегав по заснеженным дворам, друзья спрятались в каком-то парадняке, чтобы раскатать на обледенелом подоконнике «пару дорожек». Со шприцами и ложкой было решено покамест подождать.

После этого наши товарищи направились в сторону Московского вокзала, где пост ночного дежурного занимал человек из «Шестисотого Драккара» по прозвищу Якудза. Выдав себя за проверяющих Городского Штаба, Панаев и Браво проникли в помещение милицейского пикета, и покуда Якудза спал, сделали в журнале дежурств следующие записи:

Дата добавления: 2015-10-02