Читайте также:
|
|
Однажды Задорнов встречал Новый год в Африке. В палатке у подножия Килиманджаро, среди дикой природы. Практически со слонами и гепардами. А закончил праздник русскими сезонами в Швейцарских Альпах…
— Михаил Николаевич, откуда взялась такая идея — Новый год по-африкански? Без курантов? Без поздравления президента?
— Все, как водится, началось в детстве. Я собирал марки, и была у меня по тогдашним временам довольно неплохая коллекция для советского школьника десяти лет — около трехсот штук. Особенно мне нравились марки, отклеенные от редких заграничных конвертов. Это теперь ценятся те, что погашены в космосе или других экзотических местах. А тогда мы их отклеивали, отпаривали, слюнявили языком, чтобы зубчики не повредить…
Однажды я заболел, долго не мог выздороветь. И папа принес мне три марки. На них были написаны таинственные слова: «Уганда», «Кения» и «Танганьика». Настоящее сокровище! Я положил их в конверте под подушку и за два дня выздоровел. Потому что таких марок не было ни у кого.
Естественно, в моих мечтах всегда значились Уганда, Кения и Танганьика — как символ оздоровления.
Сейчас я вступил в возраст, когда мечты стали заменяться планами. И решил я свою мечту-план притянуть за уши под Новый год. Потому что встречать этот праздник за столом, в компании с русским столичным французом по фамилии Оливье или объедаясь наполеоном, — это для организма сплошное Ватерлоо получается…
Вот и решили с семьей на Новый год поехать в Танзанию и Кению. Остановились в палаточном городке у подножия Килиманджаро. На эту гору надо подниматься семь дней. Она волшебная, состоит из всех климатических зон мира — от тропиков до антарктических льдов. Ну только разве что пингвинов нет. Но я думаю, и они могут на этой горе жить… Просто не догадались еще их туда завезти. Наших турбюро в Кении нет.
Поскольку нас поселили у подножия горы, самые вкусные завтраки были на рассвете с видом на Килиманджаро. А у моей палатки ползала черепаха размером с журнальный столик. Я сначала думал, что это и есть журнальный столик…
Но видели бы вы эти пятизвездочные палатки, с кроватями «кингсайз» и биотуалетами (водопроводов-то в саванне нет)! Женщины на ночь затягивали входы в палатку на молнию да еще приставляли чемодан для надежности — а вдруг лев зайдет! Откроет лапой молнию и всех съест!
— С тамошними аборигенами пообщаться довелось?
— Масайская деревня в Кении — одно из самых ярких впечатлений. У масаев все первобытное — оружие, одежда, жилища… Непервобытное только одно — масаи уже хорошо знают, что такое доллары. Как только я дал их вождю 100 долларов (вождь и кассир там в одном лице), все племя очень долго для нас прыгало и плясало. Такое совсем первобытное шоу — прыжки с копьями, народно-масайская свистопляска…
Нас повсюду сопровождал черный охранник. Масаи пристают ко всем белым, но никогда не пристают к черным. Потому что белые, по их представлениям, — все богачи, которым обязательно надо что-нибудь продать — платки: там, бусы… Но в отличие от арабов, назойливо торгующих по всем пустыням вокруг Средиземного моря, они неагрессивны. По какой-то версии, масаи от-; кололись от одной дружины Александра Македонского, застряли в Африке и остались навсегда… Живут они в «чумовых» хижинах, сделанных из навоза. Я пытался пошутить: «Друзья мои, выражение «жить в дерьме» — для вас не есть оскорбление, а есть констатация факта»… Но шутка не прошла. У вождя не настолько развито чувство юмора.
— Наверное, насмотрелись в Африке на дикую флору-фауну? Вы случайно не охотились?
— Я не охотился. Но знатоки уверяют, что самая азартная охота — это в Танзании. Есть мечта у каждого охотника мирового класса (это те, у кого ружье и вся оснастка за пару миллионов) — собрать «большую пятерку». Раньше «большой пятеркой» считались Мольер, Шекспир, Шиллер, Байрон и Пушкин. Теперь «большая пятерка» — это носорог, слои, лев, гепард и буффало (бык).
Мы заехали в ресторан, где подается мясо экзотических животных. Но там в основном были блюда из аллигатора. Довольно противное мясо, жирное… Кстати, там одновременно с нами были мои любимые американцы, которые все время фотографировали блюда на своем столе! Поесть стало на-; столько главным занятием американцев, что они хотят иметь даже фотографии еды… Самое замечательное, что и на видеокамеру снимали — как будто ЭТО двигается.
Немцы ездят в Танзанию на частные угодья охотиться за слонами. Наш гид рассказал историю о том, как некий немец-охотник лет семь никак не мог убить одного слона. Причем для него выслеживали все время одного и того же. Немец все время в него попадал, но куда-то не туда… Слон убегал. Потом его опять выслеживали… В конце концов этот бедный слон, когда увидел охотника в последний раз, просто лег и умер. От ужаса, что немец опять попадет ему не туда…
Но все легенды перешибает одна. Западники жизнь кладут на то, чтобы собрать «большую пятерку». А наш российский чиновник умудрился сделать это за два часа. Он заплатил такие бабки местным племенам, что те граблями, копьями и томагавками согнали всю «пятерку» к вышке. Причем в двух экземплярах. И он их с вышки быстренько всех перестрелял. Я долго пытал у них фамилию, но не сказали.
Если так дальше пойдет, то за особые бабки русским бизнесменам разрешат охотиться с «Калашниковым»…
— Неужели о русских нуворишах ходят легенды даже в Африке?
— А как же! Как только русские туристы приближаются к масайской деревне, все племя тут же выбегает в пестрых одеждах… Больше, чем в Африке, русских любят только в Швейцарии…
Сразу после Нового года по-африкаиски я ездил в Швейцарию и попал на так называемые русские сезоны. Швейцария кишела российскими бизнесменами и политиками, как дождевыми червями. Там, кстати, очень легко отличить бизнесмена от политика: первые чувствуют себя хозяевами жизни, держатся раскованно — якобы они честно заработали деньги и имеют право их тратить. А политики зажаты. Селятся в дорогих отелях, ходят в престижные рестораны, а глаза прячут — как будто если они взгляд отведут, то никто и не узнает, как и где они расслабляются…
В Швейцарию приезжает особый тип русских. Как мне рассказали в ювелирном магазине Санкт-Морица, эти русские сезоны выгребли всю ювелирку. Пришлось ехать в Милан за новой партией, так как ожидается новая волна из России. Русские закупают целую гору на ночь, закрывают все подъемники, туда завозится Катя Лель с «Джагой-джагой» и большим количеством выпивки, еще кто-то из попсы…
Кстати, когда Лель поет «джага-джага», англоязычные сильно удивляются, потому что это вообще-то название наркотика. Правда, еще неприличнее для англичан звучит ее же песня «пуси, пуси — миленький мой», поскольку слово «пуси» по-английски означает весьма конкретную часть женского тела и употребляется только в порнухе. Сильнее удивляются только африканцы, когда наши поют в африканских посольствах «Чунга-чангу» — на одном из наречий суахили это означает «спать с обезьяной»…
— Теперь для комплекта полагается попросить вас припомнить сюжет из быта наших нуворишей в Швейцарии…
— Я был свидетелем, как один бизнесмен решил угостить нашу небольшую компанию из девяти человек. И купил вино. Четыре бутылки. На 50 тысяч долларов.
Все попробовали и сказали: «Потрясающее вино! Ну никогда такого не пили». И я тоже сказан, хотя никакой разницы с чилийским вином не заметил — не настолько я знаток. И вообще, мне, воспитанному советским «Солнцедаром» и портвейшком «777», также далеко до сомелье, как БАМовскому шпало-укладчику до миланского дизайнера. Ну разве что эта старинная бутылка была с большим количеством мути внутри. После того как мы все восхитились, один из наших подошел к каждому и по очереди предложил на ушко: «Ребята, пойдемте теперь водочки дерябнем нормальной!» Никто не отказался. Включая и того, кто угощал нас вином.
В московской тусовке понты дороже денег. Дорогое вино Petrus невозможно купить. Его и в других странах не каждый раз можно найти, но это потому, что не всегда на него есть спрос — дороговато. А в Москве его нет, потому что выгребли, кончилось… Русские, воспитанные теми же напитками, что и я, редко понимают в вине, они сразу круто просят: «Дайте самое лучшее». Официант бережно объясняет, боясь обидеть, что, мол, у нас все хорошие. Но для русского нувориша лучшее — это самое дорогое!
— Возвращаясь к Кении с Танзанией, что вы все-таки там больше всего оценили? Стоит ли ехать?
— Констатирую: фотоохота в африканской саванне — занимательная вещь. Мне, например, удалось проследить за гепардами, которых мама вела на охоту. Три часа я с увлечением наблюдал, как гепардиха высматривает коз, а за ней бегут малыши и при этом балуются, как наши дети… А рядом поросята пасутся, не зная, что они в общем-то уже десерт… Слоны выглядят очень независимо, не унижаются. Жирафы напоминают моделей на подиуме, им все вокруг безразлично… Львы, кстати, очень мирно себя ведут. Может, поэтому львы так симпатичны людям, что в них есть то, чего нам не хватает. Любовь к львице. Миллионы забавных фламинго бродят у вулкана Нгоронгоро…
Когда я увидел поросят, отбившихся от стаи, вспомнил хорошее выражение Конфуция, которое подходит ко всем нашим детям: «Те птицы молодые не попадают в силки, которые летают со старыми птицами». В саванне это особенно актуально.
И знаете, что еще поразило? Звери вообще не обращали внимания на наши джипы. Мы для них — как для нас летающие тарелки… У меня есть ощущение, что Земля и земляне для других цивилизаций — такое же сафари. Как мы в Кению, так и с какой-нибудь планеты Альфа Центавра прилетают к нам — посмотреть на нашу дикую жизнь. У них там свои расценки есть: например, на войну в Ираке поглазеть — подороже будет, чем на Каннском фестивале.
Но больше всего мне в Африке понравилось то, что там я убедился: в мире все-таки есть страны, где живут хуже, чем в России. Это первое. И второе: если конец света все-таки наступит, выживут только масаи и русские. Первые — потому, что выражение «жить в дерьме» их не пугает… А что касается русских… Только мы можем быть счастливыми, улыбаться и радостно распевать «Чунга-чангу» и «пуси-пуси», живя в первобытных условиях…
Дата добавления: 2015-10-24; просмотров: 103 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
Из беседы Михаила Задорнова с журналисткой рижской газеты «Суббота» Ритой Трошкиной | | | Из беседы Михаила Задорнова с журналисткой рижской газеты «Суббота» Ритой Трошкиной |