Семь кругов Ада 55 страница

— Ты прав… — ты сам удивляешься, насколько спокойно это говоришь.

— Я знаю, — пожимает плечами парень, — Я люблю тебя Зуо. Только тебя. Тебя одного. Одного тебя, и люблю тебя я. Я уже не знаю, как еще извратиться и как еще признаться в этом, — вздыхает насекомое как-то по-старчески, — Может, развяжешь, наконец, мои руки? — внезапно просит он.

— Нет… — сухо бросаешь ты.

— Почему нет? – в глазах парня вновь появляется удивление, — мы же все уже решили. Ревновать у тебя причин нет, так что…

— Я хочу знать, кто он, — не успокаиваешься ты, понимая, что весь прошлый диалог был направлен на отвлечение от первоначальной проблемы, — скажи мне, и я отпущу тебя, — наклонившись к нему, тихо шепчешь ты насекомому на ухо.

— Зачем тебе это?

— Я убью его… — выдыхаешь ты, несильно кусая насекомое за мочку уха.

— Я расскажу тебе одну свою маленькую тайну, — вместо ответа, торопливо шепчет парень. — Когда мне становится совсем плохо, когда одиночество настолько сильное, что хочется наложить на себя руки, и лишь страх не досмотреть любимый сериал не дает мне это сделать, я закрываю глаза и представляю коридор, — его тихий шепот действует на тебя как успокоительное. Оставив на его шее слабенький засос, ты слезаешь с него и просто ложишься рядом, теперь вглядываясь в потолок.

— Ты слушаешь? – подает голос парень, поворачиваясь к тебе.

— Слушаю, — тихо бросаешь в ответ ты.

— Так вот… я представляю длинный темный коридор, в котором сотни дверей. И за каждой дверью хранится свое воспоминание. Мое воспоминание. Мои ячейки памяти, если хочешь. Сознание человека… оно, если подумать, мало чем отличается от виртуалии. Я давно это заметил. Кажется еще в детстве. Просто закрой глаза и погрузись в свой собственный мир. Тут главное не заснуть, а так… лежать и чувствовать то, что в реалии никогда не почувствуешь и быть там, где никогда не побываешь. Сознание человека… его разум и внутренний мир… ты когда-нибудь задумывался о том, почему внутренний именно Мир? Ни город, ни комната, а именно мир! Ведь получается, нам открытым текстом говорили о том, что в душе каждого из нас существует своя собственная вселенная, в которой происходит столько всего, сколько тебе и не снилось. Эй… Зуо… мы ведь с тобой тоже можем быть всего лишь частичкой чьего-то внутреннего мира, плодом чьего-то воображения. Представляешь? Я сейчас говорю, а в действительности каждое мое слово кем-то пропечатывается!

— Глупости, — бросаешь ты лениво.

— Может и глупости… а вдруг нет? Может быть, все миры и даже наш всего лишь входит во внутренний мир человека, который нас попросту придумал? А мы персонажи... я наверняка главный герой! Точно тебе говорю! Обо мне пишут книгу!

— Говорю, глупости, — с тихим раздражением повторяешь ты.

— Боишься оказаться персонажем третьего плана? Но все же… ты, наверное, прав… — внезапно соглашается насекомое, — пусть так, но я отвлекся. Мой мир – это коридор и двери. Много-много-много дверей. Там есть и дверь с табличкой Зуо! Знаешь, какая она? Железная. Тяжелая. И вся в лезвиях. Прикоснешься и тут же порежешься. Ее нельзя открыть, не причинив себе боль, но… она такая теплая. Горячая. Этот жар сводит меня с ума! Но есть и другая дверь… Она как раз напротив твоей. На ней табличка с именем Джонни.

Ты вздрагиваешь и резко поворачиваешься к насекомому.

— Я не знаю кто это… Каждый раз стоя у этой двери, я боюсь к ней прикоснуться. Она заколочена. Она в цепях. И ее охраняет Лис. Думаешь, я спятил? Нет, Зуо, я даже не шизофреник. Лис — не моя вторая личность, я не страдаю раздроблением сознания, Лис — это имя, которым я прикрываюсь каждый раз, когда делаю что-то, что выходит за рамки поведения человека, роль которого я играю. Но еще Лис — это охранник. Мой разум, если хочешь. И он каждый раз преграждает мне дорогу и говорит, что к той двери прикасаться нельзя. Он охраняет меня. Знаешь почему? Потому, что когда-то я сам его об этом попросил. Я этого не помню, так же как и не помню, кто же такой Джонни. И не хочу вспоминать. Но…

— Но?

— В двери трещина. Возможно, она была всегда, а может, появилась недавно. Кто знает. И поэтому иногда… на миллисекунды воспоминания, что закрыты за той дверью возвращаются ко мне. Я не помню этого, но знаю. Знаю, что у меня бывают провалы в памяти. Всегда знал. А еще знаю, что в те моменты, я теряю себя. Словно зацикливаясь на одном воспоминании, я лишаюсь остальных. И каждый раз мне страшно, что однажды вспомнив то, чего я не хочу, то навсегда забуду все остальное. Я ведь забуду даже тебя. Зная все это, ты все еще хочешь, чтобы я открыл эту дверь?

— Хочу…

— Мне будет больно.

— Ну и что…

— Тебе совсем наплевать на меня? – вопрос был самым обыкновенным, но он заставляет тебя вздрогнуть.

— Это не так, — наконец сквозь зубы шепчешь ты.

— Тогда позволь мне не открывать эту дверь.

— Кто он?!

— Я люблю тебя…

— Хочу знать кто он!

— Только тебя…

— Я убью его, и только затем успокоюсь!

— Он уже мертв… — тихо шепчут губы насекомого.

— Что?

— Я сказал, что люблю только тебя… так какой смысл говорить о том, кого я даже не помню? – как ни в чем не бывало, вздыхает парень, — теперь развяжи меня.

— Нет…

— Зуо? – нервно смеется насекомое, наблюдая как ты внезапно стаскиваешь с себя драную футболку, — Тебе… жарко? – наконец с какой-то надеждой в голосе спрашивает он.

— И тебе сейчас станет так же, — обещаешь ты, бесцеремонно подползая к насекомому ближе, раздвигая его ноги и размещаясь между ними.

— Эм… а может спать? – с мольбой в голосе бормочет серое нечто.

— Я не могу заснуть, — выдыхаешь ты, задирая его рваные футболки, — твой чертов Джонни не дает мне покоя, — признаешься ты.

— Так выпей успокоительного или снотворного!

— Ты и будешь моим снотворным, — ухмыляешься ты, искренне радуясь тому, что тяжелый спокойный взгляд насекомого исчезает, а вместо него появился тот самый, как всегда пропитанный наивностью и растерянностью.

— Нет-нет-нет! – ноет насекомое, начиная извиваться под тобой как змея, — Ты отвратительный любовник! Ясно! Не хотел тебе говорить, но секс с тобой это кошмар! – заявляет он, упираясь одной ногой тебе в грудь и стараясь тем самым оттолкнуть тебя от себя.

— О, я исправлюсь, — ухмыляешься ты в ответ, одним ударом убирая мешающую тебе ногу насекомого и наваливаясь на него, прежде чем он очухается.

— Нет! Не надо! Не хочу!

— Правда что ли? – твоя ухмылка становится шире, и ты наклоняешься к его шее и буквально впиваешься в нее. Со стороны ты наверное смотришься как озабоченный придурок, на уме у которого лишь секс, но в действительности ты хочешь забыться и хочешь, чтобы об этом разговоре забыл и он.

— Блин! Нх-х-х… мф-ф-ф… черт! Зуо… ах! – не прекращает насекомое попыток вырваться из твоих объятий, но из-за этого он лишь активнее трется своим пахом о твой. Пока он до смешного слабо, но настойчиво сопротивляется, ты припадаешь к его шее, целуешь его за ухом, ниже, ключицы, вновь вверх, медленно добираешься до подбородка, наконец, ловишь зубами его нижнюю губу и слегка оттягиваешь ее на себя. В ответ на это он что-то недовольно бормочет, отворачивается от тебя, закусывая губы и тем самым предотвращая твои новые попытки поцеловать себя. Тебе плевать. Ты уже вновь впиваешься в его шею, втягиваешь губами мягкую кожу, затем облизываешь появившееся красное пятнышко, чуть надкусываешь его, и лишь чувствуя несильный пинок со стороны насекомого, которому твой укус видимо причиняет боль, ослабляешь хватку и переключаешь свое внимание на его брюки. Когда пояс с юбкой тобою грубо задирается, ширинка его штанов расстегивается, и твоя рука ныряет в нее, насекомое застывает и, кажется, даже задерживает дыхание. То, что у него встало новостью для тебя не становится, но подобное поведение парня все равно кажется тебе странным.

— Ты там не умер? — наконец решаешь ты осведомиться.

— Нет… — сквозь зубы обиженно цедит парень.

— А че рожа такая, словно рожаешь.

— Вдруг я сделаю одно неверное движение, и ты мне член оторвешь, — бормочет в ответ насекомое, густо краснея и отворачиваясь от тебя. Когда он смущается, так и хочется смутить его еще больше.

— Член? — наигранно удивляешься ты, — так этот отросток с мой мизинец, твой член? Вот это новость!

— Что-о-о?! — парень тут же забывает о смущении, — да у нас с тобой почти одинаковые! – нагло заявляет он.

— Да ла-а-адно! — язвительно протягиваешь ты, — Проверим?

— Н... ну ладно... у меня... меньше... я и сам меньше! И младше! Я еще расту, между прочим! Это ты уже чертов старпер! А я молод и в самом расцвете сил!

— О, то, что ты мелочь пузатая, заметно, — ехидно отвечаешь ты, когда как твоя рука, взяв его член в плотное кольцо, начинает медленно спускаться по твердому стволу вниз к основанию, а затем так же медленно подниматься вверх, сжимая пальцы сильнее и тем самым почти выдавливая из него смазку. Насекомое выгибается, невольно толкаясь навстречу твоей руке. На его лбу выступает пара капелек пота, которые тебе безумно хочется слизнуть и ощутить вкус его тела. Не убирая руки, ты приподнимаешься над ним, чтобы рассмотреть его лучше. Как ни странно, но сейчас ты благодарен Дрэю, который додумался нацепить на насекомое эти длинные серые пряди волос. Они ему жутко шли и сейчас рассыпанные на кровати и прилипающие к его шее и губам, заставляли тебя заводиться все сильнее.

— Зуо, черт! Развяжи меня! – стонет насекомое еще через пару секунд твоих действий, украдкой смотря то на тебя, то на твою руку.

— Нет, — широко улыбаешься ты, развязывать его пока еще не входило в твои планы. Такая ситуация была куда интереснее.

— Зуо, рука… — хнычет он, но ты, не разбирая его шепота, продолжаешь массировать его член, впиваясь губами в тонкую шею и чувствуя его ни с чем неповторимый запах. Запах, который несет в себе некую невинность, смешивающуюся с какой-то недетской тяжестью, тоской и, наконец, одиночеством. То, что связывало вас, и делало похожими, было именно одиночество. И почему ты раньше не задумывался об этом. Как-то глупо… все это безумно глупо и не понятно. И те чувства что ты, кажется, все же испытывал к нему. И то, что делал в эту самую минуту. Зачем ты прикасаешься к нему. Почему с такой жадностью целуешь его шею и возбуждаешься от его тихих всхлипов и стонов. И сегодня… быть может, только сегодня тебе не хочется делать ему больно.

Насекомое тем временем вновь шипит твое имя, выгибается, и твоя рука чувствует горячую влагу.

— Ты… кончил?

— Да, кэп! – раздраженно фыркает он, багровея.

— Оу… не слишком ли быстро для того, кто мучается от домогательств плохого любовника? – зло ухмыляешься ты. Он в ответ что-то недовольно бурчит себе под нос, но расслышать ты умудряешься только последнюю кинутую фразу:

— Развяжи, а?

— Нет… — какой же он настырный. Дабы он больше не лез к тебе с дурацкой просьбой, которую исполнять ты пока все равно не собирался, ты заглушаешь его слова глубоким поцелуем. Твой язык требовательно проникает в его разгоряченный рот и тут же наталкивается на бурный ответ. Насекомое, кстати говоря, неплохо целуется. И где он только этому научился? И с кем? Разозлить тебя очень просто, ты можешь завестись от одной мысли, и как ни странно, мысль о том, что до тебя были другие, тебя бесит как никакая другая. Именно поэтому вскоре ты, как и днем, начинаешь не целовать, но кусать его нежные губы до крови. Солоноватый привкус заводит лишь сильнее. Он тихо шипит, старается что-то сказать, но твои глубокие поцелуи ему этого не позволяют. Мало того, ты так впиваешься в него, что попросту не даешь нормально дышать и в те мгновения, когда все же отрываешься от него, он делает глубокий вздох. Один лишь вздох, после которого следует новый долгий страстный болезненный, но такой желанный сладкий поцелуй. Твоя рука тем временем скользит вниз его члена, затем прикасается к его яичкам, и тихий стон дает понять, что ему нравится и это. Ты не сдерживаешься от очередного смешка, но пальцы ползут дальше. Они уже влажные от его спермы, поэтому в лишней смазке не нуждаются. Но лишь указательный палец прикасается к его узкому отверстию, все мгновенно меняется. Он больше не отвечает на поцелуи, не выгибается и не стонет. Лишь мелкая дрожь его тела дает тебе понять, в чем дело. Ты нехотя отрываешься от его губ и смотришь ему прямо в глаза.

— Не бойся… — твой голос кажется до странного хриплым, но какая тебе разница боится он или нет? Вставил бы ему и отодрал его по самое не балуй. Отомстил бы и за царапину на мотоцикле, и за бегство, и за слишком длинный язык, и, в конце концов, за Джонни, пусть он хоть трижды дохлый. Но почему-то ничего из этого не было сейчас хоть чуточку важно. Единственное, что тебя действительно заботило, эти серые глубокие глаза, припухшие от поцелуя губы с маленьким кровавым пятнышком у уголка рта, и запах. Его неповторимый терпкий запах тела, который медленно распространился по всей комнате, буквально сводя тебя с ума. Стоило поторопиться, иначе ты можешь сорваться, и тогда секс для насекомого действительно будет настоящим испытанием.

— Легко сказать «не бойся». Посмотрел бы я на тебя, если бы на тебя улегся маньяк насильник, который вот-вот выебет тебя в жопу! – тем временем причитает он.

— Я не насильник, — тут же ощетиниваешься ты.

— А ну да, ты просто привязал меня к кровати и хочешь трахнуть против моей воли, конечно, ты не насильник!

— Придурок, у тебя стоит!

— Да мало ли что у меня стоит, моя жопа все равно не жаждет продолжения!

— А ее никто и не спрашивает…

— Еще бы… я бы удивился, если бы ты внезапно с задницей моей заговорил… хотя выглядело бы это наверняка забавно.

— Я сейчас зуб тебе выбью…

— Оу… ты это мне или моей жопе?

По идее тебе стоило разозлиться и действительно одарить его парой ударов, но почему то эффект оказался ровно противоположный. Тебя начал буквально раздирать смех. И хотя поначалу ты пытался его сдержать, тебе это едва удавалось, а потом ты затрясся от настоящего хохота, буквально сгибаясь пополам и упираясь лбом насекомому в грудь. Почему ты смеешься? Потому что его слова до глупого смешны, и почему ты раньше этого не замечал? Ты смеешься и смеешься, не замечая того, как все это время насекомое смотрит на тебя, не мигая и не отрывая взгляда, и только когда ты, наконец, успокаиваешься от внезапно напавшей истерики, он тихо шепчет тебе про твою улыбку и насколько она красивая. На секунду ты застываешь. Его слова словно эхом отдаются внутри тебя и даже слегка, совсем чуть-чуть смущают. Но чувство смущения не из тех, которые тебе нравятся, поэтому дабы заглушить его, ты вновь наклоняешься к насекомому, когда как твой указательный палец, наконец-то, проникает в него. Он вновь начинает дрожать.

— Я же сказал…

— Просто не делай мне больно!

— С каких это пор ты боишься боли?

— Всегда боялся… — тихо признается он, — хотя еще больше я боюсь геморроя, — добавляет он и тебя снова начинает раздирать смех. Благо со вторым приступом ты справляешься куда быстрее и дабы это чудовище не начало пороть глупую херню и дальше, играя на твоих нервах, вновь целуешь его. Твой палец меж тем медленно проникает в него, затем начинает мягко массировать стенки отверстия, смазывая их горячей спермой. Насекомое что-то мычит, но ты это игнорируешь. Второй палец входит куда легче из-за уже влажных стенок, но все равно довольно туго. Он воет и в сотый раз просит отвязать его руки. Ты отвечаешь уже привычное «Нет», спускаясь от его губ к груди и начиная ласкать его затвердевшие соски, один пальцами, другой губами. За этим следуют уже привычные сопротивления, из-за которых пальцы лишь глубже проникают внутрь него. Шипение. Напряжение и, наконец, полное расслабление. Ты чувствуешь как насекомое, словно смирившись со своей участью, теперь просто лежит и стонет под тобой, не смея сделать и одного движения. Прекрасно. Так и должно быть.

С этой мыслью, ты убираешь пальцы, сдергиваешь с него штаны, расстегиваешь свою ширинку и даешь волю давно разбухшему члену. На его головке уже появилось изрядное количество смазки, все это время твой член настырно упирался в тугую ширинку, что приносило тебе, мягко говоря, дискомфорт. Но теперь все было в порядке. Просто прекрасно. Ты раздвигаешь его ноги, видишь обмазанное прозрачно-белой спермой отверстие и закусываешь губы от желания войти полностью с одного грубого толчка. Но ты терпишь, запихиваешь свои садистские желания подальше, ибо понимаешь, что второй такой веселой ночки насекомое может и не простить. Прощение, с каких пор оно тебе необходимо?

Мотаешь головой, отбрасывая лишние мысли, приставляешь головку к его отверстию, чувствуя, как от нетерпения пульсирует твой член, как вздуваются его вены. Насекомое напрягается, ощущая влажную головку у своего ануса, но ты сначала аккуратно поглаживаешь его бедра, приподнимаешь их, и очень осторожно проникаешь в парня. Слышится его сдавленный стон, хочешь остановиться, но не можешь. Желание берет свое. Следующие два проникающих толчка куда грубее и сильнее. Нежностью здесь и не пахнет. Ты видишь, как насекомое цепляется за ремень, что связывает его руки и жмурится явно не от удовольствия. Когда ты полностью входишь в него, становится чуточку легче и ты, вновь взяв себя в руки, нависаешь над ним, прикасаешься к его лицу, сначала к губам и кровавой ранке, затем стираешь большими пальцами, появившиеся на его глазах слезы.

— Прости, — зачем-то шепчешь ты, слизывая соленую капельку с его века. Он шмыгает носом и неуверенно подается к тебе, желая поцеловать, и ты в ответ прижимаешь его к постели требовательным не терпящим возражения поцелуем, одновременно с этим начиная медленно двигаться внутри него. Жарко и узко, настолько хорошо, что ты впиваешься пальцами в кровать, из последних сил заставляя себя держать медленный темп и не применять слишком много силы. На третий толчок становится еще и очень влажно. Не совсем понимая, в чем дело, ты медленно отрываешься от его губ и только теперь понимаешь, что он кончил снова. Странно, но сейчас насекомое выглядит безумно соблазнительно. Кончив дважды, он уже расслаблен настолько, насколько только это возможно, его слегка затуманенный взгляд следит за каждым твоим движением, а тело с готовностью отвечает на каждый твой поцелуй и толчок.

В комнате тем временем становится невыносимо душно и жарко. По твоей спине начинают ползти капельки пота, из-за которых длинные красные пряди прилипают к коже. Но ты не чувствуешь этого. Ты чувствуешь только его и поглощен им настолько, что, кажется, сейчас ничто уже не сможет завладеть твоим вниманием. Только он.

Не развязывая его рук, переворачиваешь его на живот, ставишь на колени и входишь вновь. Он сам помогает тебе проникнуть глубже, насаживается на тебя, каждый раз тихо постанывая. Вот теперь можно и развязать его руки. Ремень оказывается на полу. Его запястья истерты до крови. Ты берешь одну его руку и медленно проводишь языком по кровавым следам, при этом не прекращая двигаться внутри него. В ответ слышится лишь смесь стона и болезненного возгласа. Отпустив его руку, резко прижимаешь его голову к постели, при этом приподнимая его бедра лишь выше, ты шепчешь ему, чтобы он прикоснулся к себе. Как ни странно, но дважды повторять не приходится. Он тянется к своему члену и начинает массировать его одной рукой, второй цепляясь за спинку кровати. Но ласкать себя у него получается едва ли, он просто не может сосредоточиться из-за каждого все более сильного и глубокого толчка. Наконец он и вовсе убирает руки, цепляясь обеими в подушку и явно вновь кончая. При этом тело его содрогается и он сжимается настолько, что до пика почти доходишь и ты. Но лишь почти. Ты выходишь из него и он падает на кровать тяжело дыша и, кажется, не в силах пошевелить и пальцем. Но толком отдохнуть ты ему не даешь. Хватаешь за руку, заставляешь подняться и сам усаживаешь его на себя. Он лишь тихо стонет, обнимая тебя за торс и в прямом смысле раздирая твою спину. Не важно. Сейчас это совсем не важно. Укладываешь его на спину и наконец-то делаешь то, как больше нравится тебе, сильно, грязно и очень грубо. Он шипит и извивается, ему больно. И ты бы рад остановится, но все нарастающее удовольствие срывает твою крышу окончательно.

****

— Зуо… ты дебил… — после очень долгого, прямо таки гробового молчания смог выдавить я из себя.

— Ага… — только и выдохнул сэмпай в ответ.

— Хотя в этот раз мне понравилось больше… — немного подумав, добавил я. И я не врал. В этот раз действительно секс был классный. За исключением конца, когда Зуо перешел все допустимые границы и, пардон, выеб меня как сидорову козу!

— У меня снова теперь жопа болит. А ведь могло обойтись и без этого! – не уставал причитать я.

— Харе ныть, ты кончил раз пять…

— Четыре… — поправил я сэмпая, слегка краснея.

— Ну, вот и захлопнись…

— Захлопнусь, когда болеть перестанет…

— А ты мне всю спину разодрал, у тебя там что когти метровые?

— Вовсе нет! У меня вообще ногтей нет, я их все сгрызаю! – возмутился я, демонстрируя Зуо свои ногти.

— Угу… — кажется, сэмпай уже засыпал, потому что слова он произносил тихо, и непривычно растягивая гласные.

— Не время спать! Мне надо в ванну! – так просто от Зуо отставать я не собирался.

— Ну, так вали… — выдохнул в ответ сэмпай.

— Я сам не встану… — без охоты все же признался я. Только после этого Зуо недовольно привстал на кровати, с какой-то критичностью осмотрел меня, кажется, размышляя по поводу того, говорю ли я правду. Затем все же поднялся с постели, легко взял меня на руки и притащил к незаметной двери, за которой оказался туалет и душ. Усадив меня на холодный кафель, Зуо включил теплую воду и со словами «наслаждайся» уже собирался выйти из ванны, но я так пристально и жалобно на него смотрел, что сэмпай остался. Хотя я-то как раз не рассчитывал на то, что мой взгляд на него подействует, но видимо мои безумные чары наконец-то начинают действовать и на Зуо.

Вместо того чтобы уйти, сэмпай уселся на крышку унитаза и начал пристально разглядывать меня.

— Чего? – наконец не выдержал я изучающего взгляда.

— А тебе идет… юбка, — саркастически заметил он. А ведь правда, сейчас я был лишь в драных футболках и юбке и выглядел наверное до жути глупо, — И ножки ниче так.

Я вздрогнул и воззрился на Зуо:

— Это ты мне сейчас комплимент сделал?

— Э? – Зуо, кажется, в полудреме не совсем соображал, что говорит, поэтому сейчас, придя в себя, он спохватился и тут же выпалил:

— Это был сарказм, придурок. Кому нужны твои кривые тощие ноги!

— Ну не знаю… тебе, может? – ухмыльнулся я, довольный тем, что пусть и на секунду, но Зуо дал слабину и сказал то, что думает, а это явно было совсем не часто.

Просидев под душем минут десять, я буквально выполз из ванны. Снял с себя все мокрые вещи, отыскал под кроватью трусы, натянул их и лег на кровать. Зуо буквально бухнулся рядом со мной на живот, отвернувшись от меня. Пару минут я просто разглядывал его затылок и длинные красные пряди, желая прижаться к ним и зарыться носом, пусть и в искусственные, но все равно волосы Зуо. Но это ведь было глупо, правда? Ведь когда я говорил с сэмпаем, я не врал. Он действительно псих в квадрате и то, как поведет он себя в следующую минуту, я понятия не имею. Он может ответить мне, а может прорычать что-нибудь обидное, из-за чего я расстроюсь лишь сильнее.

Вы никогда не замечали, что чем круче секс, тем опустошеннее и хуже потом. Я сейчас это чувствовал. Почему-то мне было жгуче одиноко и даже обидно за себя. Но я знал, что если Зуо скажет мне какую-нибудь гадость, то станет во много раз хуже. Поэтому я просто отвернулся от сэмпая, обнял свое одеяло покрепче, представляя, что это рука Зуо, и постарался заснуть. Но благо в этот раз я провалился в сон не так быстро, как это было пару часов назад, и поэтому успел почувствовать, как сэмпай сначала перевернулся на спину, а затем прижался ко мне, обнял меня за талию, утыкаясь носом мне куда-то в макушку. Вот теперь можно было спать спокойно.

— Спокойной ночи Зуо, — не удержавшись, прошептал я.

— Уже рассвет, кретин… — было брошено мне в ответ.

— Тогда спокойного утра…

Отступление...

Школа и Тери:

— Мифи, пять! Умничка, получилось очень красивое солнышко! Скру, четверка, твоя Баба-яга мало различима. Тери… два.

— Почему два?!

— Тери, ты должен был нарисовать избушку на курьих ножках.

— А чем вам ядерная установка для производства энергии в заданных режимах, кратко именуемая атомной электростанцией, не избушка на курьих ядерных ножках?!

****

— Фелини, не могли бы вы оторвать взгляд от окна и наконец-то посмотреть на доску?

— Ну… если только на доске вы будете заниматься тем же, что сейчас делает директор в своей машине на школьной стоянке со старшеклассником!

****

— Фелини, что мне сделать, чтобы вы перестали заниматься посторонними вещами и начали слушать меня?

— Раздеться?

— Вы хотите к директору?

— Ладно-ладно, дайте мне еще минуту на размышления… Хм… может… может, сами станете посторонней вещью? Как вы могли заметить, я их просто обожаю.

— Фелини! К директору! Сейчас же!

— Сейчас не могу… он все еще отчитывает старшеклассника в своей машине… хорошо так отчитывает… во все дыры…

****

— Так, сегодня мы препарируем лягушку, поэтому… Фелини! Что вы делаете?

— Делаю для лягушки ласты из бумаги.

— Зачем?

— Как зачем? Что значит зачем? Чтобы потом их склеить…

****

— Ух ты, Мифи, смотри! Внутри лягушки конфетка!

— Если ты ее съешь, я… Тери, фу-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!

****

После просмотра видео про глистов.

— Какая гадость, меня чуть не стошнило!

— Мерзость отвратительная!

— Теперь мне кажется, что у меня глисты!

— Мне тоже так кажется… Господи, я не одинок!

****

— Тери, загадка тебе! Бледная кожа, красные глаза, не любит солнца и пьет кровь.

— Зуо?

****

— Звонок для учителей!

— И бита, что лежит у меня в комнате под кроватью, тоже!

****

— Его пульс был просто бешеный, дыхание сперло, а желание убивать все росло. Он медленно поднялся на нужный этаж, подошел ближе к двери и постучал. За дверью послышались шаги, а он меж тем посильнее сжал ручку топора, готовясь к удару. Он не хотел этого. Убийство страшило его, но топор, жаждущий крови, словно нашептывал ему на ухо: "Убей! Убей ее!"

— Кхм…

— Да?

— Тери… я просила тебя рассказать отрывок из «Преступления и наказания»…

— А я что делаю?!

— Что-то я не помню, чтобы топор с Раскольниковым разговаривал.

— Вы просто невнимательно читали!

****

— Знаешь, я хочу умереть…

— Че сказал?

— Хм… а ниче так! Помогает! Расхотелось!

****

— Тери, как ты думаешь, в чем состоит твоя… хм… привлекательность?

— Мое очарование держится на моей ненормальной нормальности!

****

— Знаете… все думают, что нет ничего интереснее, чем играть с людьми, и что для этого нужен особый интеллект, надо разбираться в психологии человека, уметь наблюдать за ним… А мне кажется, что настоящее достижение это любить людей. Вот это действительно требует особого ума… Ну а точнее, полного его отсутствия.

****

— Когда нормальный человек пытается произвести впечатление, он умничает, пытается показать свои достоинства либо поддержать разговор. А что делаешь ты?

— Хм… чаще всего в носу ковыряюсь.

****

— Тери, при всей своей закомплексованности ты очень свободно общаешься с людьми так, будто их мнение тебя не заботит.

— Но их мнение меня действительно не заботит… Оо

— Раз так, то какая тебе разница, красив ты или нет, умен или нет?

— Боюсь испортить эстетические чувства папоротнику, что растет во дворе…

****

— Иногда мне кажется, что для тебя куда важнее неодушевленные предметы, чем люди!

— Ты слышала? Ему кажется… ха… показушник! *шепчется с шариковой ручкой*

****

— На тебя нападает огромный монстр, твои действия?

— Вы лучше спросите, каковы будут действия моего желудка.

****

— Что-то ты неважно выглядишь…

— А вам бы только поважничать! >_<

****

— Если подумать…!

— Лучше не стоит, Тери… Поверь мне, не стоит…

****

— Ну что это такое! День святого Валентина, и хоть бы одно гавно призналось в любви!

— Ты хочешь, чтобы тебе в любви призналось гавно? Оо Даже не знаю, как помочь…

****

— Что это?

— Шоколад.

— Откуда?

— Мне подарили, дурень, день святого Валентина как никак!

— То есть, гавно свое ты дождалась, поздравляю!

— Иногда я тебя ненавижу…

****

— Я долго размышлял над структурой мироздания и в конце концов пришел к очень неутешительным выводам. *вздох*

— И что же ты надумал… опять метлы — главные виновницы распространения радиации по планете?

— Что? Ты все это время знала и молчала?!

****

— Мифи! Я хочу сказать что-нибудь умное!

— Спокуха, Тери, терпи! Дай мне время отбежать на пару метров!

****

— Сегодня физра…

— Да…

— Не хочу идти.

Дата добавления: 2015-10-24