Проблемы социализма и задачи социал-демократии

[...] Меня нисколько не трогает то, что случится в отдаленном будущем, но интересует настоящее и ближайшее будущее. Отсюда и весьма банальное заключение из всех этих объяснений, а именно что победа демократии, образование политических и хозяйственных органов демократии составляет необходимое условие осуществления социализма. Если мне возразят, что надежды достигнуть этого в Германии без политической катастрофы в настоящее время крайне слабы ввиду все более и более реакционного направления немецкого бюргерства, то я отчасти готов с этим согласиться, хотя многие явления и свидетельствуют о противном. Но •дело так продолжаться не может. То, что называют бюргерством, представляет из себя весьма пестрый класс общества, состоящий из различных слоев с самыми разнородными интересами. Эти слои держатся вместе, пока чувствуют себя под одинаковым давлением или угрозой. В настоящем случае, очевидно, дело идет лишь о последнем, т.е. о том, что бюргерство составляет единодушную реакционную массу, потому что все его элементы ощущают одинаковую опасность со стороны социал-демократии, одни в своих материальных, другие в своих идеологических интересах: в религии, патриотизме, желании избавить страну от ужасов насильственной революции.

Но это и не нужно вовсе, так как социал-демократия никому ни в совокупности, ни в отдельности не угрожает, а кроме того, и не мечтает вовсе о насильственной революции против совокупности не пролетариата. Чем яснее это будет высказано и обосновано, тем скорее рассеется единодушный страх перед социал-демократией, ибо многие элементы бюргерства чувствуют стеснение и со стороны рабочих, но охотнее борются с первыми, что отзывается тяжело и на самом рабочем классе; другими словами, охотнее являются союзниками последних, нежели первых. Однако это плохие союзники, которые говорят: “Мы вам поможем покончить с врагом, а затем покончим и с вами”. Так как при Настоящих условиях не может быть и речи о всеобщей единовременной и насильственной экспроприации, а лишь о постепенном освободительном движении посредством соответственной организации и закона, то едва ли будет нанесен какой-нибудь ущерб демократическому развитию, если и на самом деле отказаться от намерения покончить с обоими врагами.

Феодализм со своими подвижными, сословными учреждениями почти всюду искоренен был путем насилия. Либеральные учреждения современного общества именно тем и отличаются от него, что они гибки, изменчивы и способны к развитию. Они не требуют своего искоренения, но лишь дальнейшего развития. А для этого необходимы соответственная организация и энергичные действия, но никак не обязательно революционная диктатура. “Так как классовая борьба имеет целью устранить классовые различия, — говорилось недавно (октябрь 1897 г.) в социал-демократической швейцарской газете “Вперед”,—то, очевидно, необходим период, когда осуществление этой цели, этого идеала должно начаться. Но это начало, эти друг за другом следующие периоды уже заключаются в нашем социал-демократическом развитии; оно приходит к нам на помощь с целью заменить классовую борьбу постепенной переработкой социальной демократии, так сказать, поглотить ее в себе”. “Буржуазия, каких бы оттенков она ни была, — заявлял недавно социалист испанец Пабло Иглезиас, — должна убедиться, что мы не желаем захватить власти насильственно при помощи тех средств, к которым она сама когда-то прибегла, именно насилия и кровопролития, но при помощи тех законных средств, которые предоставлены цивилизации” (“Вперед”, 16 октября 1898 г.). В таких же выражениях откровенно соглашался и руководящий орган английской независимой рабочей партии “Labour leader” с замечаниями Фольмара по поводу Парижской коммуны. Никто, однако, не укорит этот журнал в пристрастии к капитализму и капиталистическим партиям. А другой орган английской социалистической рабочей демократии, “Glarion”, выдержку из моего сочинения “Теория крушения” комментирует следующим образом.

“Развитие настоящей демократии составляет настоятельнейшую и существеннейшую задачу, лежащую перед нами. Это урок, который нам прочли десять лет нашей социалистической кампании. Это учение, которое вытекает из всех моих знаний и политического опыта. Прежде, нежели окажется возможным социализм, мы должны сперва создать нацию демократов”. [...]

Если прежде марксисты приписывали иногда чисто негативную роль политике, то в настоящее время замечается преувеличение в противоположном направлении, а именно политике присваивается почти созидательная мощь и является подчеркивание политической деятельности уже как бы в виде квинтэссенции “научного социализма” или “научного коммунизма”, по-новомодному, хотя едва ли говорящему в пользу логичности, выражению.

Было бы нелепо возвращаться к предрассудкам прежних поколений, веривших в созидательную способность политической силы, ибо это значило бы опуститься еще одной ступенью ниже. Предрассудки, которых держались в этом отношении, например, утописты, имели вполне разумное основание, даже едва ли их можно считать предрассудками, ибо они вытекали из фактической незрелости рабочих классов эпохи, для которой возможна была дилемма в виде или временного народного правления, или возврата к классовой олигархии. При этих обстоятельствах обращение к политике должно было явиться уклонением от более настоятельных задач. В настоящее время эти предположения частью устранены и потому ни одному здравомыслящему не придет в голову критиковать политические действия при помощи аргументов той эпохи.

Марксизм, как мы уже видели, совершенно перевернул сущность дела и стал проповедовать, основываясь на потенциальных способностях промышленного пролетариата, политическое действие как главнейшую цель движения. Но при этом он впал в крупные противоречия, он сам даже сознал, — чем и выделился от партии демагогов, — что рабочий класс еще не дозрел до своей эмансипации и что экономические условия также ей еще не соответствуют. Несмотря на то, он всякий раз держался тактики, предполагавшей как бы уже выполненными оба условия. В литературе марксизма мы встречаемся с признаниями, в которых особенно отмечается недозрелость рабочих, мало отличающаяся от доктринерства социалистов, а также с положениями, из которых можно заключить, что всякая культура, способность мыслить, всякие добродетели существуют исключительно только среди рабочего класса. Соответственно с этим и политическое действие всегда направлено к скороожидаемой катастрофе, в отношении которой законодательная работа является лишь каким-то pis aller — временным мероприятием. При этом теряется всякий критерий, чего следует ожидать от законодательного и чего от революционного действия.

Что в этом отношении существует огромное различие во взглядах, явствует само собой. Но различие это обыкновенно полагают в том, что закон или путь к законодательной реформе оказывается более медленным, между тем как революционное действие быстрее и радикальнее. [...]

Вообще по этому поводу можно заметить, что революционный путь (всегда в смысле революционного насилия) производит более скорое действие, поскольку вопрос касается устранения тех препятствий, которые ставит привилегированное меньшинство на пути к социальному успеху; что его сила в отрицательной стороне.

Согласно с государственными установлениями, законодательство действует в этом отношении медленнее. Его путь обыкновенно путь компромиссов, не уничтожения прав, а удовлетворения за отторгнутые. Но он сильнее революции там, где предрассудок, ограниченный кругозор масс препятствует социальному успеху и представляет значительные преимущества там, где дело идет о создании более долговечных экономических учреждений, другими словами, сила его в положительной социально-политической работе.

В законодательстве в спокойные времена рассудок руководит чувством, во время же революции чувство — рассудком.

Когда нация достигла политического состояния, при котором право владеющего меньшинства перестало быть серьезным препятствием социальному успеху и отрицательные задачи политического действия уступают место положительным, тогда призыв к насильственной революции становится уже бессодержательной фразой. [...] Можно уничтожить правительство, привилегированное меньшинство, но не народ.

Даже закон со всем влиянием своего авторитета, подкрепленного вооруженной силой, зачастую бессилен против укоренившихся обычаев или предрассудков народа. [...]

Диктатура пролетариата — там, где рабочий класс еще не обладает сильной собственной организацией хозяйственного свойства и не достиг еще высокой степени моральной самостоятельности путем дрессировки в органах самоуправления, — есть не что иное, как диктатура клубных ораторов и ученых. Тем, которые в притеснении и прижимках рабочих организаций, а также в исключении рабочих из законодательства и управления видят верх административного искусства, я не пожелал бы испытать когда-нибудь этого различия по практике. Столь же мало желаю я этого и относительно самого рабочего движения.

Несмотря на огромные успехи, достигнутые рабочим классом в интеллектуальном, политическом и ремесленном отношении со времен Маркса и Энгельса, я и в настоящее время не считаю этот класс достаточно развитым, чтобы принять в свои руки политическую власть. [...] Лишь ученые, которые никогда не входили в более тесное общение с действительным рабочим движением, судят иначе. Отсюда,— чтобы не употреблять более резких выражений, — комический гнев г-на Плеханова против всех социалистов, которые в целом классе пролетариата не видят того, что будто бы составляет его историческое призвание, и которые усматривают проблемы там, где он лично уже видит разрешение. Тот, кто думает иначе о движении, нежели он, — теоретик и SpieЯbьrger. Эта старая песня, которая ничуть не становится от того лучше.

Утопия не перестает быть утопией потому только, что явления, имеющие якобы произойти в будущем, мысленно прилагают к настоящему. Мы должны брать рабочих такими, как они есть. Они же, во-первых, уже вовсе не настолько все обнищали, как это можно было бы заключить из “Коммунистического Манифеста”, а во-вторых, далеко еще не избавились от предрассудков и слабостей, как желают нас в том уверить их приспешники. Они обладают добродетелями и пороками, обусловливаемыми хозяйственной и социальной средой, в которой живут. И ни условия эти, ни их влияния не могут быть перенесены с одного дня на другой.

Самая жестокая революция лишь весьма медленно в состоянии изменить всеобщий уровень большинства нации. Противникам социализма по поводу пресловутых расчетов о том, какую незначительную разницу равномерное распределение доходов произведет в доходах больших масс, можно возразить, что подобное равномерное распределение составляет лишь наименьшую часть того, что стремится осуществить социализм. Но при этом не следует забывать, что другая сторона вопроса, а именно повышение производительности далеко не такая вещь, которую легко импровизировать [...]

Печатается по: Бернштейн Э. Проблемы социализма и задачи социал-демократии. М., 1901. С. 270—273, 34 6—353.

Дата добавления: 2015-10-24