Суперкраткий пересказ

В 1237г. Батый прих. на Воронеж. Просит 10ю долю у кн. Юрия Ингваревича. Тот просит помощи у Владимира (не присылают). Ю. соз. Братьев. Отпр. к Батыю с дарами сына Ю, Федора. Батый просит жену Ф. Ф. отказывается, его убивают. Евпраксия, жена, с сыном (Иваном) умирает от горя (суицид). Ю. с братьями идут на Батыя. Сеча. Батый еле живого Олега И. просит перейти к себе. Отказывается, растерз. животные тело. Батый громит Рязань, режет там абсолютно всех. Евпатий Коловрат из Чернигова с 1700 дружиной идет на Бат. Сеча. Евпатий побивает многих, но умирает. Батый поражен муж-вом Е. И отпускает дружину живыми. Возвращается из Чернигова Ингварь Ингваревич, плачет, вопит, всех увидев. Всех хоронит. Похвала ряз. князьям. Хэппи энд.

Полный вариант ответа.

Нашествие татар на русскую землю и длившееся более двух веков татаро-монгольское иго нашло отражение в ряде произведений повествовательного, проповеднического и житийного характера.

В связи с опустошением Батыем в 1237 г. Рязанской земли создана была повесть о разорении Рязани Батыем, которой предшествует рассказ о перенесении попом Евстафием иконы Николы из Корсуни в Рязань. Она известна в текстах только начиная с ХVI в. и читается в поздних летописных сводах и в некоторых сборниках Невозможно восстановить полный текст, т.к. есть только поздние списки.

Эта незаурядная воинская повесть представляет собой живой отклик на события татарского нашествия. В основе ее лежат эпические сказания, устные поэтические произведения, связанные с самим событием. Эпизод смерти Фёдора и его жены Евпраксии, нашедший отражение в былине о Даниле Ловчанине, а также рассказ о Евпатии Коловрате, очевидно, восходит к особым народным историческим песням. С поэтикой устного народного творчества связана и фразеология повести в тех случаях, когда изображается доблесть рязанцев: «дружина ласкова», «резвецы», «удальцы», «узорочье и воспитание резанское».

По тексту волоколамского списка XVI века, изданному Д.С. Лихачевым, содержание повести таково(*)

Эта незаурядная воинская повесть представляет собой живой отклик на события татарского нашествия. В основе ее лежат эпические сказания, устные поэтические произведения, связанные с самим событием. Эпизод смерти Фёдора и его жены Евпраксии, нашедший отражение в былине о Даниле Ловчанине, а также рассказ о Евпатии Коловрате, очевидно, восходит к особым народным историческим песням. С поэтикой устного народного творчества связана и фразеология повести в тех случаях, когда изображается доблесть рязанцев: «дружина ласкова», «резвецы», «удальцы», «узорочье и воспитание резанское».

В повести не всегда точно переданы исторические факты: в ней идёт речь о таких князьях, якобы павших при защите Рязанской земли, из которых один (Всеволод Пронский) умер задолго до нашествия Батыя, а другой (Олег Красный) умер много лет спустя после рязанского разорения. Родственные отношения князей, как они указаны в повести также не всегда соответствуют действительности; не все имена, упоминаемые в повести, могут быть подтверждены летописными данными. Взаимоотношения настоящих рязанских князей, далеко не всегда были дружественными. Идеализированы в повести, показаны как неизменно братские. Всё объясняется не столько отдалённостью даты написания повести от рассказанных в ней событий, сколько, тем, что в основу её легло устное эпическое произведение, часто жертвующее фактичностью в пользу большей идейной и эмоциональной выразительности.

Повесть о разорении Рязани Батыем по тематике и стилю – яркий образчик воинских повестей. В ряду последних она по своим художественным качествам занимает одно из первых мест. Характерной особенностью её является напряженный и в то же время сдержанный лиризм и драматизм. Впечатление волнующего драматизма, производимое повестью, достигается в ней не многословной риторической фразеологией, как в позднейших сходных памятниках, а как бы преднамеренно предельно сжатой передачей трагических событий. Таков, например, рассказ о смерти княэя Фёдора Юрьевича и о смерти его жены, а также рассказ о подвигах и гибели Евпатия Коловрата. Повествование, в основе своей восходящее к лиро-эпическому сказанию, как будто сознательно чуждается напыщенной и витиеватой шумихи, заслоняющей собой непосредственное и нскреннее выражение чувства. С той же экономной сжатостью, сдержанностью и словесной безыскусственностью передаётся скорбь окружающих по поводу смерти близких. Образцом здесь могут служить хотя бы следующие строки: «И услыша великий князь Юрьи Ингоревич убиение возлюбленаго сына своего благовернаго князя Федора н инех князей, нарочитых людей много побито от безбожнаго царя, и нача плакатися и с великою княгинею, и со прочими княгинеми, и с братнею. И плакашеся весь град на мног час».

Только однажды в дошедшие до нас тексты повести в этом случае вторгается риторика: князь Ингварь Ингаревич, придя в разорённую Рязанскую землю и увидев множество трупов, жалостно вскричал, «яко труба рати глас подавающе, яко сладкий арган вещающи». Но эта трафаретная формула плача - позднейший придаток, вошедший в неё не ранее конца XIV - начала ХV в, скорее всего, из «Слова о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русскаго».

Результатом позднейших наслоений является в известной мере, видимо, и церковно-религиозная окраска повести, проявляющаяся в благочестивых речах князей, в авторских оговорках вроде: «И сия вся наведе бог грех ради наших», в таких, наконец, эпитетах, употребляемых при наименовании князей, как «благоверный», «благочестивый». Некоторые особенностя стиля заимствованы из повестей о Мамаевом побоище и из повести Нестора Искандера о взятии Царьграда (этого не было в исходном варианте).

Первоначальная основа повести отличается всеми характерными чертами раннего воинского стиля, как в своей фразеологии, так и в образных средствах. Повесть насквозь проникнута героическим пафосом воинской доблести; князья и дружины изображены в ней в ореоле беззаветного мужества, побуждающего их безбоязненно идти навстречу смерти. Образ «смертной чаши» как лейтмотив проходит через всю повесть. Рядом с «благоверными» и «благочестивыми» князьями неоднократно с лирическим воодушевлением упоминается «дружина ласкова», «господство резанекое», «удалцы и резвецы резанские». Во всём тоне повести сильно дают себя знать идеальные представления о рыцарственных взаимоотношениях князя и дружины. Князья неизменно пекутся о своей дружине и оплакивают погибших в бою дружинников, дружина же хочет «пити смертную чашу с своими государьми равно». Воодушевляемые преданностью своим князьям, «удалцы и резвецы резанские» бьют «крепко и нещадно, яко и земли постонати», «един с тысящей, два с тмою», а когда они не в силах одолеть врага, все до одного умирают, испив единую смертную чашу. В повести отсутствует тот покаянный тон, какой есть в предшествующих памятниках, написанных на тему о татарском нашествии. Не к пассивному подчинению страшному бедствию, а к активной борьбе с ним призывает повесть всем своим содержанием. И конец её - бодрый и уверенный. Рязанская земля оправляется от батыева нашествия и отстраивается, рязанцы радуются освобождению от «безбожнаго, зловернаго царя Батыя».

Явственные признаки ритмического склада повести частично отмечались уже выше. Они могут быть прослежены ещё и на других образцах.

О князьях и воинах, погибших при защите Рязани, сказано:

от зверей телеса их снедаема

и от множества птиц растерзаема.

Все отмеченные особенности повести о разорении Рязани Батыем заставляют очень высоко расценивать её как памятник нашей ранней повествовательной литературы воинского жанра, отводя ей едва ли не второе место после «Слова о полку Игореве».

Краткий вариант(шпора)

Наш-вие татар и иго(2века)отразилось в ряде пр-ний пропов., повеств., жит.хар-ра. В 1237г. разорение Батыем Рязани, повесть в текстах с ХVI в. и читается в поздних летописных сводах и в некоторых сборниках Невозможно восстановить полный текст, т.к. есть только поздние списки. Воинская повесть - живой отклик на события татарского нашествия. В основе эпич. сказания, устн. поэт. произ-ведения. Эпизод смерти Фёдора и его жены Евпраксии, рассказ о Евпатии Коловрате восх. к народн. истор. песням. С поэтикой устн. народ.твор-ва связана фразеология повести, когда изобр. доблесть рязанцев: «дружина ласкова», «резвецы», «удальцы», «узорочье и воспитание резанское». Неточно переданы истор. факты: князья, якобы павших при защите Рязан. земли, из которых Всеволод Пронский умер задолгo до на-вия Батыя, а Олег Красный умер много лет спустя. Родств. отнош. князей не всегда соответствуют действительности; не все имена в повести, могут быть подтв. летописью. Взаимоотн. Ряз. Князей идеализированы, как братские. Объясняется тем, что в основу её легло уст. эпич. произ-ние, вместо фактов - большая идейная и эмоц. выр-ность. Пов. по тематике и стилю – яркий образчик воин. пов. По худ. кач-вам одно из 1х мест. Хар. особ-стью явл. напряж. и сдержанный лиризм и драматизм. Впе-ление волнующего драм-ма достигается не многословной риторич. Фразеологией(как позднее)а как бы преднамеренно предельно сжатой передачей траг. событий. Рассказ о смерти кн. Ф. Ю. и о смерти его жены, рассказ о подвигах и гибели Евпатия Коловрата. Пов-ние, в основе восходящее к лиро-эпич. сказанию, как будто сознательно чужд. напыщ. и витиев. шумихи, заслоняющей собой непосред. и искр. выражение чув-ва. С той же экономн. сжатостью, сдерж. и словесной безыскусственностью передаётся скорбь окр-щих по поводу смерти близких: «И услыша великий князь Юрьи Ингоревич убиение возлюбленаго сына своего благовернаго князя Федора н инех князей, нарочитых людей много побито от безбожнаго царя, и нача плакатися и с великою княгинею, и со прочими княгинеми, и с братнею. И плакашеся весь град на мног час». Риторика только 1: кн. Ингварь Ингаревич жалостно вскричал, «яко труба рати глас подавающе, яко сладкий арган вещающи». Трафаретная формула плача – поздн. придаток, вошедший в неё не ранее конца XIV - начала ХV в, скорее всего из «Слова о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русскаго». Рез-том поздн. наслоений явл-ся церковно-религ. окраска повести, пр-яся в эпитетах, употр. при наимен. кн., как «благоверный», «благочестивый». Некоторые осо-сти стиля заимств. из повестей о Мамаевом побоище и из повести Нестора Искандера о взятии Царьграда (не было в исходн.). Первон. основа повести имеет все хар-ные черты раннего воинского стиля как в фразеол., так и в образных средствах. Пов. проникн. героич. пафосом воинск. доблести; кн. и дружины из. в ореоле беззаветного муж-ва, побужд. их идти навстречу смерти. Образ «смертной чаши» как лейтмотив проходит через всю пов. Во всём тоне пов. сильно дают себя знать идеальные предс-ния о рыцарственных взаимоотношениях князя и дружины. Кн. неизменно пекутся о своей друж. и оплакивают погибших в бою дружинников, дружина же хочет «пити смертную чашу с своими государьми равно». Воодушевляемые пред-остью своим кн., «удалцы и резвецы резанские» бьют «крепко и нещадно, яко и земли постонати», «един с тысящей, два с тмою». В пов. отсутствует покаянный тон, какой есть в предшествующих памятниках, написанных на тему о татарском нашествии. Призывает к акт. борьбе с ним конец бодрый. Ряз. оправляется от батыева нашествия и отстраивается. Ритмический склад: от зверей телеса их снедаема и от множества птиц растерзаема. Памятник ранней повеств. литературы воинского жанра, отводя ей едва ли не второе место после «Слова о полку Игореве».

Дата добавления: 2015-09-04