ГЛАВА 21. Элэйс разбудил пролившийся в окно свет.

Элэйс разбудил пролившийся в окно свет.

Минуту она не могла припомнить, как оказалась в отцовских покоях. Села, потягиваясь спросонья, ожидая, пока оживет память прошедшего дня.

За долгие часы, протянувшиеся от полуночи до рассвета, успело созреть решение. Несмотря на беспокойную ночь, мысли были прозрачны, как горный ручей. Нельзя сидеть в бездействии, дожидаясь возвращения отца. Неизвестно, какую цену придется заплатить за каждый потерянный день. Рассказывая дочери о своем священном долге перед Noublesso de los Seres, он не оставил сомнений: его гордость и честь зависели от исполнения обета сохранить тайну. А ее долг – помогать ему, рассказать обо всем, что случилось, и передать дело в его руки.

«К тому же действовать легче, чем ждать».

Элэйс прошла к окну, распахнула ставни утреннему ветру. Вдали сияли в рассветном огне Монтань Нуар, несокрушимые и неподвластные времени. Взгляд на их гордые вершины укрепил в ней решимость. Широкий мир манил Элэйс.

Да, она подвергает себя опасности – женщина, пустившаяся в путь в одиночестве. Самоволие, сказал бы отец. Но ведь она превосходная наездница, отлично чувствует коня и сумеет ускакать от любой шайки мародеров или разбойников. Кроме того, до сих пор в землях виконта Тренкавеля не было слухов о разбое.

Элэйс потрогала рукой ссадину на голове: напоминание, что кто-то желает ей зла. Если уж пришло ей время умереть, куда лучше встретить смерть с мечом в руке, чем сидеть, покорно ожидая удара из-за угла.

Элэйс подняла со стола остывший светильник, мельком заметив свое отражение в закопченном стекле. Бледная кожа цвета снятого молока, и глаза блестят от усталости. Но в чертах появилась твердость, какой не было прежде.

Возвращаться к себе в спальню не хотелось, но пришлось. Осторожно перешагнув спящего у дверей Франсуа, она прошла через двор и вернулась к жилым покоям. Здесь было пусто.

Верная тень Орианы, Жиранда, спала у двери в спальню сестры. Ее пухлое смазливое личико во сне казалось одутловатым. Элэйс на цыпочках обошла служанку.

Тишина, встретившая ее в спальне, подсказала, что сиделка ушла. Должно быть, проснулась ночью, увидела, что больной нет, и сочла себя свободной.

Элэйс, не теряя времени, взялась за работу. Для успеха ее замысла необходимо было убедить всех, будто она так слаба, что не решится зайти далеко от дома. Никому из домочадцев не следовало знать, что она направилась в Монпелье.

Она достала из сундука самый легкий охотничий кафтан: красноватый беличий мех, светлые рукава, просторные под мышками и сходящиеся к запястьям острыми углами. Затянула на поясе узкий кожаный кушак, прицепила к нему мешочек для съестного и борса – зимнюю охотничью суму.

Охотничьи сапоги доходили ей до колен. Она затянула верх шнурками, спрятала за голенище запасной нож, застегнула пряжки и накинула простой коричневый плащ без отделки.

Одевшись, Элэйс достала из шкатулки несколько драгоценностей: ожерелье из солнечного камня, кольцо и колье с бирюзой. Пригодится на обмен или чтоб заплатить за свободный проезд и ночлег, особенно когда она окажется за границей владений Тренкавеля.

Наконец, убедившись, что ничего не забыла, она достала свой меч из тайника под кроватью, где он пролежал, забытый за время ее замужества. Элэйс сжала меч, подняла клинок к лицу, примериваясь к рукояти. Она давно не упражнялась, но хватка оставалась уверенной и твердой. Элэйс улыбнулась и клинком вычертила в воздухе восьмерку. Да, рука не забыла меча.

Пробравшись на кухню, Элэйс выпросила у Жакоба ячменного хлеба, фиг, соленой рыбы, кружок сыра и флягу вина. Он, как всегда, выдал ей много больше, чем она просила. На сей раз Элэйс не отказывалась и с благодарностью приняла щедрые дары.

Она разбудила свою служанку, Риксенду, и шепотом попросила передать даме Агнесс, что Элэйс чувствует себя лучше и после обедни присоединится к ее дамам. Девушка смотрела удивленно, но промолчала. Обычно Элэйс под любым предлогом старалась увернуться от исполнения этой части придворных обязанностей. Среди женщин, болтающих над рукодельем, она чувствовала себя втиснутой в клетку и задыхалась от скуки.

Элэйс надеялась, что хватятся ее нескоро. Если повезет, в часовне отзвонят вечерю, пока они сообразят, что ее нигде нет, и поднимут тревогу.

«А я к тому времени буду уже далеко».

– Не ходи к даме Агнесс, пока та не позавтракает, – предупредила она служанку. – Пока луч солнца не тронет западной стены, понимаешь? Ос? До тех пор, если кто обо мне спросит – даже слуга моего отца, – говори, что я поехала прогуляться в поле за Сен-Микелем.

Конюшни располагались в северо-восточной части цитадели, между Тур де Касарн и Тур дю Мажор. Почуяв Элэйс, лошади забили копытами, навострили уши, заржали в надежде на угощение. Элэйс задержалась у первого денника, погладила широкую морду своей старой серой кобылы. На лбу и щеках у нее уже блестела седина.

– Не сегодня, старушка, – сказала Элэйс. – Не могу я от тебя так много требовать.

В соседнем деннике стояла другая лошадь: арабская кобыла-шестилетка Тату, неожиданный свадебный подарок отца. Эта была цвета зрелого желудя, со светлой гривой и хвостом и с белыми носками на всех четырех ногах. В холке она была по плечо Элэйс, отличалась, как все лошади этой породы, изящной плоской головой, плотно сбитым телом, крепкой спиной и легким нравом. И, что еще важнее, выносливостью и быстрой побежкой. Элэйс с облегчением увидела, что в конюшне нет никого, кроме Амиля, старшего сына конюха, да и тот дремал на сене в дальнем углу. Впрочем, при ее появлении паренек вскочил, покраснев оттого, что его застали спящим.

Элэйс не стала слушать его извинений.

Амиль проверил копыта и подковы кобылы, убедился, что та может скакать, накинул чепрак, и на него, по просьбе Элэйс, охотничье седло и сбрую. У Элэйс ныло сердце. Она вздрагивала при каждом шорохе во дворе, оборачивалась на каждый отголосок разговора.

Только когда лошадь была оседлана, она достала из-под плаща меч.

– Клинок затупился, – сказала она.

Амиль взглянул ей в глаза, не сказав ни слова, взял меч и понес к наковальне в кузницу. В горне день и ночь горел огонь, стараниями мальчиков, достаточно взрослых, чтобы перенести увесистую, колючую охапку хвороста из одного конца кузни в другой.

Элэйс смотрела на взлетающие над каменной наковальней искры, видела, как напрягаются плечи парня, когда он вздымает тяжелый молот, оттачивая и выверяя баланс клинка.

– У тебя хороший меч, госпожа Элэйс, – ровным голосом сказал он, возвращая оружие. – Он хорошо послужит тебе, хотя… я молю Господа, чтобы он тебе не понадобился.

Она улыбнулась:

– Ieu tanben. Я тоже.

Парень подсадил ее в седло и под уздцы провел кобылу через двор. Сердце у Элэйс подкатило к самому горлу: что, если ее застанут в последнюю минуту? Все пойдет насмарку.

Но двор был пуст, и они без задержки добрались до Восточных ворог.

– Доброго пути, госпожа Элэйс, – прошептал Амиль, когда девушка сунула ему в руку монетку.

Стражник открыл ворота, и Элэйс послала Тату вперед, через мост на пробуждающиеся улицы Каркассоны. Сердце у нее стучало.

Едва оказавшись за Нарбоннскими воротами, Элэйс пустила лошадь вскачь.

– Libertat! Свобода!

Она ехала на восток, навстречу поднимающемуся солнцу, и ощущала себя в гармонии со всем миром. Ветер раздувал волосы и холодил раскрасневшиеся щеки. Наслаждаясь легким галопом Тату, Элэйс задумалась: не так ли чувствует себя покинувшая тело душа в своем четырехдневном путешествии на небеса? Постигая божью благодать, оставляя позади все плотское, низменное, превращаясь в чистый дух?

Элэйс улыбнулась. Совершенные учили, что наступит время, когда все души придут к спасению и на небесах найдут ответы на все вопросы. Но пока она может и подождать. Слишком многое осталось несделанным на земле, чтобы торопиться покинуть ее.

Тени убегали за спину, и с ними уходили все мысли об Ориане, о доме, исчезали все страхи. Она была свободна. Позади желтоватые стены и башни цитадели становились все меньше и меньше, пока не исчезли совсем.

Дата добавления: 2015-09-02