Очнувшись, Элэйс почувствовала, что лежит на льняных простынях. В ушах стоял однообразный тихий свист, напоминавший об осеннем ветре в ветвях деревьев. Тело казалось непривычно тяжелым, чужим. Ей снилось, что Эсклармонда склоняется над ней, кладет прохладную руку на лоб, отгоняя жар.
Ресницы затрепетали и распахнулись. Над головой был знакомый балдахин ее собственной кровати. Темно-синие складки отведены в стороны и перевязаны шнурком. Комнату заливал золотистый предвечерний свет. В жарком воздухе уже чувствовалось обещание ночной прохлады. Элэйс уловила в нем аромат сожженных трав. Розмарин и немного лаванды.
Слышала она и женские голоса, хрипло перешептывавшиеся где-то поблизости. Они, как видно, опасались ее разбудить и шипели, как сало, пролитое над огнем. Элэйс медленно повернула голову, не поднимая ее с подушки. Альзетта, нелюбимая старшая служанка, и Рани, пронырливая злая сплетница, такая же сварливая, как ее боров-муженек, парой нахохлившихся ворон пристроились у потухшего камина. Сестрица Ориана часто прибегала к их услугам, но Элэйс не доверяла обеим и не могла понять, что они делают у нее в покоях Отец никогда бы такого не допустил.
Потом она вспомнила. Отца нет. Он уехал в Сен-Жилль или в Монпелье – точно вспомнить не удавалось. И Гильом тоже.
– И где же они были? – прошипела Рани, явно с удовольствием предвкушая скандальную сплетню.
– В саду, у самого ручья под ивами, – отозвалась Альзетта. – Старшенькая Мазеллы видела, как они туда спускались, и сразу побежала сказать матери. Тут и сама Мазелла бросилась во двор, ломая руки, как, мол, ей стыдно сказать и какое, мол, горе, что именно от нее я такое услышу.
– Она вечно ревновала к твоей девочке, а? Ее-то девицы все толстые как свиньи, и конопатые вдобавок. Все до единой, вот как! – Она склонилась еще ближе к собеседнице. – И что ты сделала?
– Что ж я могла сделать, как не пойти самой взглянуть. Как туда спустилась, так сразу и увидала. Да они вовсе и не скрывались. Хватаю я Рауля за вихры – ну и грубые же у него волосья – и деру ему волосы. А он одной рукой штаны поддерживает, весь красный от стыда, что так попался. А когда я к Жаннет повернулась, она вырвалась и сбежала прочь. Даже не оглянулась.
Рани поцокала языком.
– Ну и Жаннет все воет, как, мол, Рауль ее любил и собирался взять замуж. Послушать ее, так она первая девица, которой вскружили голову ласковыми словечками.
– Может, у него честные намерения?
Альзетта фыркнула:
– Куда ему жениться! Пятеро старших братьев, и всего двое из них женаты. А отец днюет и ночует в таверне. Все до последнего сола спускает Гастону в карман.
Элэйс старалась не слушать пошлых сплетен. Эти женщины напоминали ей ворон, собравшихся на падаль.
– Да и то, – хитро пробормотала Альзетта, – обернулось-то к лучшему. Не спустись я туда за ними, не нашла бы и ее.
Элис застыла, чувствуя, как две головы повернулись к ее кровати.
– Так-то оно так, – согласилась Рани. – И ручаюсь, когда вернется ее отец, ты получишь хорошую награду.
Элэйс продолжала слушать, но не услышала больше ничего стоящего. Тени становились все длиннее. На нее волнами накатывала дремота.
Спустя какое-то время Альзетту и Рани сменила ночная сиделка – тоже одна из доверенных служанок Орианы. Элэйс разбудил шум, с которым женщина тянула из-под кровати старый деревянный лежак. Она слышала, как сиделка, кряхтя, укладывается на комковатый тюфяк, как шуршит под ней солома. Еще немного, и кряхтение в ногах постели сменилось громким храпом и сопением, возвестившим, что служанка уснула.
А Элэйс вдруг поняла, что совершенно не хочет спать. В голове звучали последние наставления отца. Спрятать дощечку с лабиринтом. Она осторожно села, поискала на тумбочке среди кусков ткани и свечей.
Дощечки здесь не было.
Стараясь не разбудить сиделку, Элэйс потянула дверцу тумбочки. Редко открывавшиеся петли поддавались с трудом и заскрипели. Элэйс провела пальцем между деревянной рамой и матрасом, на случай если дощечка завалилась туда.
Res. Ничего.
Ей не понравился ход собственных мыслей. Отец был уверен, что ему удалось сохранить тайну, но не ошибался ли он? Ведь и мерель, и дощечка пропали.
Элэйс спустила ноги с кровати и на цыпочках пробежала через комнату к креслу, в котором занималась шитьем. Надо было убедиться. Ее плащ висел на спинке. Кто-то постарался отчистить его, но на красной вышивке каймы виднелись пятна грязи. На ткани остался запах двора или конюшни, кисловатый и едкий. Рука, как и следовало ожидать, осталась пустой. Кошелек пропал, а с ним и мерель.
События развивались слишком стремительно. Давно знакомые тени вдруг показались полными угрозы. Опасность слышалась даже в кряхтении, доносившемся от изножья постели.
«Что, если нападавшие до сих пор в Шато? А если они вернутся за мной?»
Элэйс поспешно оделась, подняла и зажгла масляную лампу – calèth. При мысли в одиночку пересечь двор становилось страшно, но оставаться в комнате и ждать, что будет, она не могла.
Coratge. Смелее…
Элис пробежала через Кур д'Онор к башне Пинте, прикрывая рукой трепещущий огонек. Она искала Франсуа.
Приоткрыла дверь и позвала. Из темноты никто не отзывался. Тогда Элэйс проскользнула внутрь.
– Франсуа, – снова прошептала она.
Лампада давала мало света, но его хватило, чтобы рассмотреть человека, лежащего на тюфяке в ногах отцовской кровати. Поставив светильник на пол, Элэйс нагнулась и тихонько потрясла спящего за плечо. И тут же, словно обжегшись, отдернула руку. Что-то было не так.
– Франсуа?
По-прежнему нет ответа. Элэйс ухватилась за краешек грубого одеяла, сосчитала в уме до трех и резко дернула на себя.
Ей открылась груда старого тряпья и мехов, старательно уложенных в форме человеческого тела. Это было совершенно непонятно, однако Элэйс облегченно перевела дыхание.
Какой-то шорох за дверью привлек ее внимание. Элэйс подхватила светильник и погасила его, а сама притаилась в тени за кроватью.
Дверь заскрипела. Пришелец постоял в нерешительности, учуяв, быть может, запах горевшего масла или заметив сдвинутое одеяло, и потянул из ножен нож.
– Кто здесь? – проговорил он. – Выходи.
– Франсуа! – радостно вскрикнула Элэйс, выходя из-за балдахина. – Это я. Можешь убрать свое оружие.
Он, как видно, был еще более изумлен, чем она сама.
– Простите меня, госпожа. Я не думал…
Элэйс с любопытством рассматривала слугу. Тот тяжело дышал, словно запыхался после бега.
– Я сама виновата, но где это ты был в такой поздний час? – поинтересовалась она.
«У женщины, надо полагать», – подумала Элэйс, не понимая, отчего он так смущен. Ей стало жалко парня.
– В сущности, Франсуа, это неважно. Я пришла, потому что ты – единственный, кто может правдиво объяснить, что со мной случилось.
Франсуа мгновенно побледнел и быстро, придушенно проговорил:
– Я ничего не знаю, госпожа.
– Но ведь наверняка ходят слухи, слуги сплетничают на кухне, правда?
– Очень мало.
– Ну, давай попробуем вместе восстановить ход событий, – предложила она, недоумевая, что с ним творится. – Я помню, как вышла из покоев отца, после того как ты провел меня к нему. Потом на меня напали двое мужчин. Я очнулась в саду у ручья. Рано утром. А когда пришла в себя второй раз, уже лежала в своей постели.
– Ты смогла бы узнать тех людей, госпожа?
Элэйс сердито взглянула на него.
– Нет. Было темно, и все произошло слишком внезапно.
– У тебя что-нибудь пропало?
Она замялась и неумело солгала:
– Ничего ценного. Я уже знаю, что тревогу подняла Альзетта Бешер. Слышала, как она хвасталась, хотя, убей, не понимаю, кто ее ко мне допустил. Почему не Риксенда со мной сидела или еще кто-то из моих служанок?
– Так распорядилась госпожа Ориана. Она лично заботилась о тебе.
– Никого не удивила подобная заботливость? – усмехнулась Элэйс: это было совершенно не похоже на Ориану. – Моя сестра довольно неопытна в этом… искусстве.
Франсуа кивнул.
– Но она проявила большую настойчивость, госпожа.
Элэйс покачала головой. В голове промелькнуло полустершееся воспоминание: она заперта в каком-то заброшенном тесном помещении, пропахшем мочой и скотиной. Воспоминание не давалось в руки, ускользало.
Она заставила себя вернуться к делам сегодняшним.
– Отец, вероятно, отбыл в Монпелье, Франсуа?
Он кивнул.
– Два дня назад, госпожа.
– Так сегодня уже среда! – ахнула Элэйс.
Два дня потеряно. Она нахмурилась.
– Франсуа, отец перед отъездом не спрашивал, почему я не пришла пожелать ему доброго пути?
– Спрашивал, госпожа, но… он не позволил мне тебя разбудить.
«Непонятно».
– А мой муж? Разве Гильом так и не вернулся к себе?
– Я полагаю, госпожа, что Гильом дю Мас допоздна задержался в кузнице, а потом вместе с виконтом посетил службу, благословлявшую их в дорогу. Мне кажется, он был так же удивлен твоим отсутствием, как кастелян Пеллетье, и к тому же…
Он замялся.
– Договаривай. Скажи, что у тебя на уме, Франсуа. Я не стану на тебя сердиться.
– С твоего позволения, госпожа, мне думается, шевалье дю Мас не хотел обнаруживать перед твоим отцом, что не знает, где ты.
Элэйс тут же сообразила, что Франсуа прав. Отношения между ее отцом и мужем были сейчас еще хуже, чем обычно. Элэйс поджала губы. Ей не хотелось подтверждать предположения слуги.
– Но ведь они очень рисковали, – пробормотала она, возвращаясь мыслями к нападению. – Учинить разбой посреди замка – само по себе безумие. Но в довершение всего попытка захватить меня в плен… да как же они рассчитывали уйти?
Она осеклась, только теперь осознав смысл своих слов.
– Все были очень заняты, госпожа. Даже часовых не выставили. И заперли только Западные ворота, а Восточные всю ночь оставались открытыми. Двое мужчин без труда могли протащить тебя, поддерживая на ногах, если только закрыли ваше лицо и одежду. В ту ночь здесь было много дам… то есть женщин… в таком виде…
Элэйс скрыла улыбку.
– Благодарю, Франсуа. Я поняла, что ты хочешь сказать.
Улыбка тут же погасла. Следовало все обдумать, решить, что делать дальше. Впервые в жизни она испытывала такое замешательство. А то, что происшедшее оставалось для нее тайной, только поддерживало ее опасения.
«Трудно бороться против безликого врага».
– Хорошо бы стало известно, что я ничего не помню о нападении, – помолчав, заговорила она. – Тогда, если нападавшие до сих пор в Шато, они не будут видеть во мне угрозу.
Ей вдруг стало страшно одной возвращаться через двор. Да и спать под надзором сестрицыной служанки не хотелось. Элэйс не сомневалась, что та станет шпионить за ней и обо всем доносить Ориане.
– Я останусь здесь до утра, – объявила она.
К ее изумлению, Франсуа пришел в ужас.
– Но, госпожа, не приличествует тебе…
– Прости, что выгоняю тебя из постели, – сказала она, смягчая приказ улыбкой, – но я предпочитаю спать в одиночестве.
Его лицо уже снова было бесстрастным и невыразительным.
– Но я буду благодарна, если ты, Франсуа, на всякий случай устроишься где-нибудь поблизости.
Он не ответил на улыбку.
– Как тебе будет угодно, госпожа.
Элэйс пристально взглянула на него и решила, что не стоит придавать так много значения странному поведению слуги. Она попросила его зажечь светильник и отпустила.
Едва Франсуа ушел, как Элэйс свернулась клубочком посреди отцовской кровати. Ее заново настигла боль одиночества. И Гильом уехал! Она пыталась нарисовать в памяти лицо мужа, его глаза, линию подбородка, но картина расплывалась, исчезала. Элэйс понимала: ей мешает обида. Снова и снова она напоминала себе, что Гильом всего лишь выполняет свой рыцарский долг. Он не сделал ничего дурного. Напротив, поступил вполне достойно. Перед столь важным предприятием долг велит думать о сюзерене, а не о жене. Но сколько ни уговаривала себя Элэйс, голос обиды не смолкал у нее в голове. Разум ничего не мог поделать с чувствами. Гильом подвел ее как раз тогда, когда ей так нужна была его защита. Это было несправедливо, но она винила мужа.
Если бы он на рассвете заметил, что ее нет, нападавших могли успеть задержать.
И отец не уехал бы в обиде на нее.
Дата добавления: 2015-09-02; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| ГЛАВА 18 | | | ГЛАВА 20 |