Аннотация 16 страница

Когда горизонт зарозовел, плот был готов. Ра выходил из своего подземного царства: он в очередной раз одолел змея Апопи, и земля Египта будет целый день освещена животворным светом.

Когда доплыли до города, Ануна поняла, что все пропало. В отличие от Сетеп-Абу Кефер-Арис был большим торговым центром, местом, где продавались и обменивались всевозможные товары, прибывшие на спинах верблюдов или в трюмах судов, приплывших из Греции. Он представлял собой огромный лабиринт оживленных, шумных улочек, в которых тесно было от множества прохожих. Животные в них соседствовали с людьми, с трудом прокладывая себе дорогу в толчее базаров. Запах этой клоаки поразил Ануну еще за две тысячи локтей от городских стен. Волна зловония, налетевшая, словно тошнотворный ветер, буквально ударила в лицо девушке. Ей стало нечем дышать, тогда как ее спутники, казалось, нисколько не страдали от этой вызывающей тошноту вони. После сухого воздуха пустыни и пропахшей илом реки запах человеческого поселения выделялся особенно резко. Ануне показалось, что она больше неспособна сделать ни шагу.

Еще приближаясь к городским воротам и потом, влившись в толпу торговцев, она думала о том, что Нетубу Ашре и его людям ничего не стоило раствориться в этом разношерстном человеческом скоплении. Очень уж много было здесь жителей, приезжих и чужеземцев, предлагавших всякую всячину… Если Нетуб влился в этот муравейник, он мог считать себя в безопасности.

Глубокая усталость овладела девушкой. Преследование закончится здесь, в этом можно было не сомневаться. Никогда ей не доводилось видеть столько людей на таком незначительном пространстве – настоящее столпотворение.

Над улицами витал запах горячего жира, к которому примешивался острый аромат пряностей. Ануне пришлось прикрыть нижнюю часть лица, чтобы отгородиться от этих невыносимых испарений. Она все отдала бы за щепотку дымящихся благовоний.

– Господин, – быстро пробормотал Мозе, обращаясь к старику, – позволь напомнить, что здесь мы не на твоей земле. Из осторожности не следует упоминать твоего имени. Если кто-нибудь спросит, я скажу, что ты мой отец… Знаю, это ужасная дерзость с моей стороны, но я вынужден так поступить, чтобы защитить тебя.

Не ответив, Томак кивнул головой. Жара доконала его, и ему трудно было держаться на ногах. Несколько раз за последние дни Ануна видела, как он засыпал, прислонившись к какому-либо камню или скалистому выступу, и почему-то была уверена, что он уже не проснется. И тем не менее вопреки всему Томак вставал, в последний момент вырываясь из когтей Анубиса. Слишком уж долгое это было путешествие для такого немощного старика, и силы его не восстановились по прибытии в Кефер-Арис.

Мозе подошел к Ануне, чтобы прошептать ей на ухо свои наставления:

– Хорошенько следи за ним… Не забывай, что здесь у нас нет никакой власти и нас даже могут объявить вне закона. До Сетеп-Абу далеко, но в городе есть люди, считающие, что наш господин слишком легко присвоил себе титул фараона, будучи всего лишь номархом… Могут возникнуть неприятности, если нас разоблачат. Тебе понятно?

Ануна знаком дала понять, что прекрасно усвоила то, что ей было сказано. Мозе все еще видел в ней женщину из гарема, фаворитку, настоявшую, чтобы ее похоронили заживо вместе с любимым господином. Даже его, такого верного слугу, без сомнения, поразила подобная преданность.

– У меня еще осталось немного золота, – сообщил старый служака, показывая перстни, украшавшие его пальцы. – Мы обменяем это на еду и одежду. На рукоятке моего кинжала есть медные и бронзовые кольца… их мы тоже обменяем, но все равно долго нам не протянуть… Слишком дорога жизнь в таких торговых местах.

Они с трудом продирались сквозь толпу. Солдаты Мозе окружили Томака, защищая его от толчков прохожих, которым не было дела до худенького старичка, одетого в лохмотья. Хранитель гробниц подошел к фонтану, наполнил водой деревянную чашу и почтительно подал Томаку. Старик принял ее худыми трясущимися руками и поднес ко рту.

Ануна боролась с унынием и отчаянием, охватившими ее. От мелькания лиц кружилась голова. Как найти Нетуба среди всех этих незнакомцев? Оставалось надеяться на счастливый случай, чудо… Однако такое могло произойти в Сетеп-Абу, где почти все были ей знакомы, но здесь… Здесь торговцы и покупатели беспрерывным потоком входили в город и уходили из него. Нетуб и его банда могли спрятаться где угодно. Столько здесь было домов! Целое нагромождение строений, похожих друг на друга, как кубики мела, с одинаковыми крошечными окошками. Кефер-Арис был муравейником, и Нетуб поселился в нем, смешавшись с миллионами других насекомых. Нужно было отказаться от дальнейших поисков… Все было напрасно.

Мозе, похоже, разделял ее чувства. Ануна догадывалась об этом, глядя на его отрешенное лицо. Он тоже спрашивал себя, как обнаружить преступника, если у него не было никакой власти. Не могло быть и речи, чтобы врываться в дома жителей Кефер-Ариса и допрашивать их, приставляя бронзовое лезвие к горлу. Он был никем, обычным путешественником, одним среди многих. Если он начнет приставать к людям с расспросами, его просто-напросто грубо одернут.

– Они прошли здесь, – вдруг проговорил Томак, уставив тонкий указательный палец в переулок, над которым торчали шесты с сохнувшими мотками свежеокрашенной шерсти.

– Откуда тебе это известно, господин? – спросил Мозе, слегка поклонившись.

– Запах… – выдохнул Томак. – Запах золота. Я его чувствую, он плавает в воздухе. Я его почти вижу… как желтую полосу над нашими головами.

Ануна подавила изумление. Первой ее мыслью было, что Томак старательно играл роль Анахотепа, подражая причудам номарха. Она даже рассердилась на него. Стоило ли ему так усердствовать? Что он выиграет, направив солдат по ложному следу?

– Золото, – повторил Томак, – и драгоценные камни с саркофага… Они сохранили запах благовоний, бальзамов, который издают мумии. Я их чувствую… их тоже… Они прочертили полоски потоньше: синие, зеленые, красные… Они еще видны в воздухе.

– Сможешь ли ты нас проводить, господин? – спросил Мозе. – Только ты обладаешь способностями, которые приведут нас к ворам. Немного удачи, и ты сможешь показать нам дом, где они скрываются.

– Да, – прошептал старик. – Это легко… Надо лишь следовать за запахами. Вы их не чувствуете? А ведь они такие сильные… особенно запах золота.

Ануна пыталась привлечь внимание Томака, чтобы дать ему понять, что он зря теряет время и ложь его бессмысленна, но он, казалось, не замечал ее. Что он задумал? Он тоже увидел отчаяние на лице Мозе и понял, что тот намерен отказаться от поисков?

Или же…

Или же он и в самом деле чувствовал то, о чем говорил?

«В таком случае, – подумала Ануна, закусив губу, – не Томака я вытащила из гробницы, а… Анахотепа».

Кто еще, кроме Анахотепа, мог распознавать неуловимые запахи… например, золота? Чей еще нос был на это способен? Дакомона, разумеется… Но Дакомон мертв.

«Даже я ничего не ощущаю, – призналась себе девушка. – Если это не шутовство, не галлюцинация, то перед нами фараон… А я-то думала, что спасаю Томака…»

Ноги ее задрожали. Томак показался ей тогда милым, потерянным, безобидным, но Анахотеп вселял в нее страх. Она вдруг поняла, почему появление солдат не обескуражило его.

– Вот сюда, – сказал старик, указывая направление, видимое лишь ему. – Желтая полоса… Она пахнет растительным соком… Она кисловатая, раздражает десны, точно кислое вино. Вы ее не чувствуете?

– Нет, господин, – прошептал Мозе, – но покажи нам дорогу, и мы пойдем за тобой. Приведи нас к этим негодяям, а остальное мы доделаем сами.

Мозе велел солдатам прикрыть лица. Сам он поглубже надвинул капюшон бурнуса Анахотепа ему на голову, чтобы по возможности скрыть лицо фараона. Группа двинулась вперед, прокладывая себе дорогу сквозь толпу. Солдаты расталкивали плечами зазевавшихся, а их суровый вид отбивал у недовольных охоту требовать извинения. Ануна шла сзади, не зная уже, то ли идти с ними, то ли бежать. Поднялись до верхнего квартала. Анахотеп шел первым, ноздри его раздувались, казалось, он находился в трансе. Наконец он объявил, что запах шел от одного из домов. Не останавливаясь перед ним, Мозе проследовал дальше. Ануна искоса взглянула на жилище. Это было большое строение, окруженное белой стеной. Пальмовые деревья за ней указывали на то, что там был сад. Судя по всему, дом этот знавал лучшие дни.

Мозе наконец нашел, что искал: скромный домик с двориком. В нем работала семья, приготовлявшая скверное пиво из хлеба, воды, ячменя и фиников, закисавших в каменных чанах. Женщина и дети вспенивали жидкость при помощи длинных лопаток. Мозе схватил самого младшего из детей за волосы и приставил к его горлу медный кинжал.

– Ни крика, ни слова… – прорычал он, – иначе этот малыш умрет на месте. А ты, старик, заставь молчать своих женщин. Если хоть одна завопит, я выколю ей глаз.

Солдаты последовали его примеру: вытащив оружие из своей драной одежды, схватили других детей и, зажав одной рукой им рты, другой делали угрожающие жесты. Хозяин дома вскочил и, дрожа от страха, прогнал испуганных женщин в глубину двора.

– Если ты нам поможешь, все будет хорошо, – бесстрастно бросил Мозе, – мы даже заплатим тебе. Но если ты станешь звать стражу, мы вас всех прирежем.

Мужчина упал на колени, умоляюще протянув к ним руки. Он так заикался, что нельзя было разобрать слов.

– Мы всего лишь хотим остаться здесь до ночи, – пояснил Мозе. – Никто не должен знать, что мы скрываемся у тебя. Слышишь? Иначе дети умрут.

– Мы ничего не скажем… – проблеял старик. – Сделаем все, как пожелаешь. Я всего лишь торговец пивом… Я небогат, но возьмите все, что хотите… Не причиняйте зла моим сыновьям.

– Плевать мне на твои богатства, – проворчал Мозе. – Мне нужно лишь твое молчание. Скажи, кто живет напротив, в большом доме с садом?..

– Дом принадлежит Котилидесу, торговцу оливками, – ответил пивовар. – Он жил в нем, когда был богат… а теперь он разорился… Он сдает его для пирушек, оргий…

– Есть там кто-нибудь сейчас?

– Да, люди из пустыни, очень беспокойный народ… С самого утра им в дом приносят еду, чтобы приготовить большой ужин. Они наняли для работы на кухне и моего племянника. Среди них есть дикари, наверняка и людоеды. Они вызвали девушек из соседнего борделя, отказались от моего пива… Оно для них слишком светлое…

Мозе поймал взгляд Анахотепа. Номарх покачал головой, и непонятно было, что означал этот жест.

– Мы останемся здесь, в твоих комнатах, – повторил Мозе. – Детей заберем с собой. При малейшем намеке на предательство мы перережем им горло. Ты понял?

Пивовар заверил, что сделает все, что от него требуется. Мозе укрылся в доме, оставив на террасе часовых для наблюдения за домом напротив.

– Этой ночью, – сказал он, – когда все опьянеют, мы перейдем улицу и всех зарежем. Подождем заката солнца. Как стемнеет, они начнут пить. Когда стихнет песня последнего пьяницы, мы начнем…

– Хорошо, – согласился Анахотеп. – Только не убивайте Нетуба Ашру. Я хочу, чтобы вы отрубили ему руки, ноги, отрезали язык. Выколите еще ему глаза, да так и оставьте. Если он выживет, то поймет, что значит отчаяние человека, который потерял свой ка. А других перебейте как бешеных собак.

– Будет сделано, как пожелаешь, – с поклоном сказал Мозе.

Наступила тишина. И только слышно было, как во дворе рыдали женщины, а пивовар тихо ругал их.

Анахотеп тяжело упал на ложе в темном углу комнаты. Ануна приблизилась к нему.

– Ты не Томак, не правда ли? – прошептала она, вглядываясь в лицо старика. – Ты Анахотеп. Только Анахотеп способен уловить след запаха в вонючем воздухе большого города. Даже я этого не могу.

– Я вновь обрел обоняние недавно, когда вошел в городские ворота, – ответил старик. – Как-то вдруг, неожиданно… Таким же образом и память ко мне вернулась, когда я очнулся в пирамиде. Впрочем, я этим не очень доволен. Когда я считал себя Томаком, я был избавлен от этой пытки.

– Ты бессовестно врал мне, – сказала Ануна. – Ты начал врать, как только вышел из саркофага. Почему?

Старик, казалось, наконец вышел из оцепенения. Он улыбнулся хитрой, жестокой улыбкой, мгновенно сделавшей его моложе.

– Я подумал, что добрый старина Томак будет тебе милее Анахотепа, – сказал он, показывая попорченные зубы. – Если бы я открылся тебе, приложила ли бы ты столько стараний, чтобы вызволить меня из гробницы? Я в этом не уверен.

Ануна должна была признать, что он прав. Анахотеп был кровавым деспотом, и она никогда не стала бы рисковать жизнью ради него. Напротив, она с тайным удовлетворением смотрела бы, как его накрывает песчаная лавина, обрушивавшаяся с потолка.

– Но… но как мог ты знать, что должно было произойти? – замявшись, спросила она. – Ты сказал, что карлики собирались оставить меня в гробнице, что они надрезали веревку… Как ты мог это предвидеть? Анахотеп пожал плечами.

– Какая ты глупая, – усмехнулся он. – Это так легко себе представить! Я лишь говорил то, что сам сделал бы на их месте. Дураку понятно, что тебя обвели вокруг пальца! О боги, одна только ты ничего не понимала. Нетуб Ашра сделал из тебя идиотку, моя девочка, он околдовал тебя, как и всех, кому раздвигал ноги. Он превратил тебя в свою самку. Как только ко мне вернулся разум, я угадал, что должно произойти. Я знал, кто я, но не мог тебе этого сказать, и тогда я стал играть комедию… Я прикинулся Томаком, старым рыбаком, невинной жертвой, для того чтобы ты пожалела меня и помогла выбраться из западни, в которую я угодил.

– Почему ты не умер, когда выпил отравленное вино? – смело спросила девушка. – Если ты Анахотеп, ты не мог защитить рот и желудок растительным лаком, которым Нетуб смазал рты мальчиков… Я не понимаю!

Номарх вздохнул. Устало повел худой рукой. Разговор утомил его.

– Томак умер, потому что он пьяница. Он, конечно, не был связан с Нетубом Ашрой и ничего не знал о заговоре. Никогда он не якшался с грабителями. Да и как он мог это сделать, если постоянно находился взаперти в моем дворце? Я придумал этот заговор, чтобы усилить твой гнев. Томак был глупым обжорой с вечно пересохшей глоткой. Когда в ту ночь я принес кувшин с отравленным вином, он накинулся на него и первым осушил свою чашу. Яд был очень сильный и сразу убил его. Увидев его в конвульсиях, я тотчас все понял, а так как я уже пригубил вино, то поспешил выплюнуть все, что было у меня во рту… но слишком поздно. Яд уже бежал по моим венам: через язык он вошел в мою кровь. Я не умер только потому, что не выпил его, ни капли. Увы, тень смерти потрясла мой разум. Я уже близко подошел к царству Анубиса и не мог вернуться невредимым. Когда глаза мои вновь открылись, я уже не знал, кто я. – Он перевел дыхание и продолжил: – О, камедь… Это была отчаянная идея. Да! Она могла бы убить меня, если бы я, по обыкновению, использовал своих маленьких пажей в качестве живых кувшинчиков, чтобы пить вино из их прелестных ротиков. Придя в сознание, я постепенно думал обо всем этом и понял, что произошло. Да и после твоих слов я кое-что припомнил: прежде чем уединиться с Томаком в ту ночь, я поцеловал моих строптивых козляток… этот поцелуй оставил на моих губах странный привкус какого-то растения. В тот момент я подумал, что мальчишки от скуки сосали засахаренные стебли папируса. И лишь потом, после твоих откровений, я вспомнил эту необычную деталь… Кто-то хотел использовать детей, чтобы отравить меня. Их рты намазали стойким лаком, не позволяющим яду проникнуть в слизистую оболочку… Это было хорошо придумано. Я уверен, что ребятишек просто вынудили, так как они любили меня чистой, наивной любовью. Как же Нетуб Ашра запугал их, чтобы заставить меня обмануть!

– Ты тоже меня одурачил, – бросила Ануна. – Какой же идиоткой я тебе казалась!..

– Я просто узнал из твоей болтовни недостающие подробности, – поправил ее номарх. – А я молол вздор, чтобы разжалобить тебя. Я прощаю тебя за то, что ты помогла моим врагам разграбить гробницу… Без тебя я бы умер.

– Это правда, я спасла твою жизнь.

– Ты не понимаешь, что я хочу сказать, – прервал ее номарх с ноткой раздражения в голосе. – Важна не моя жизнь, а то, что ты не покинула меня в опустошенной гробнице, без моего погребального багажа… Ограблен. Это просто смешно. Именно за это я и благодарю тебя и не приказываю Мозе отрубить тебе голову. Благодаря тебе я еще могу вернуть свое золото, без которого я вынужден буду вести жизнь бедного феллаха на полях Иалу. Ты не допустила, чтобы я потерял лицо, и благодаря тебе я умру фараоном. Я верну себе сокровище, чтобы спокойно умереть, а не доживать свои дни на берегу Нила…

Казалось, он хотел еще что-то добавить, но не смог, сломленный усталостью. Его подбородок упал ему на грудь, и он уснул, сразу же перейдя от бодрствования ко сну, как это часто случается со старыми людьми.

Ждать его пробуждения можно было долго.

Ануна удалилась в другую комнату, чтобы поспать немного на циновке. Не слышно было разговоров. Женщины во дворе возобновили свою работу под наблюдением двух солдат, стоявших по обе стороны двери.

Сначала Ануна была удовлетворена, видя, что мщение принимает определенные формы. Нетуб скоро получит свое, а это главное. В долгие часы их пути в город она изобретала тысячу кар, тысячу жестоких наказаний для главаря грабителей. Но сейчас ее решимость поколебалась. Действительно ли ей хотелось, чтобы Нетуба изуродовали солдаты номарха? Она попыталась представить себе его калекой, человеком-обрубком.

«Уж тогда-то он бы точно был твоим, – нашептывал ей злой голосок, иногда звучавший в ее голове. – Ты могла бы делать с ним все, что угодно…»

Ей стало страшно. Она обезумела от любви? Сможет ли она продолжать любить Нетуба, когда он выйдет из рук палачей? Как бы ей хотелось без колебаний сказать «нет», но хуже всего было то, что она не могла этого сделать. «Он уже не убежит от тебя! – внушал голос. – Он будет как дитя на твоих руках, будет зависеть только от тебя. Ты станешь его вселенной… Он будет нуждаться в тебе, чтобы жить, ты будешь нужна ему ежеминутно. Он больше не сможет обойтись без твоей помощи. Ты одна будешь связывать его с миром».

Волнующие образы захлестывали ее воображение. Ей представлялось, что она живет с Нетубом в хижине на берегу Нила; она видела его лежащим на циновке, греющимся на солнце, которое он никогда больше не увидит, а она обтирала его, умащивала ароматными бальзамами. Он ничего не мог делать самостоятельно, и она кормила его, кладя ему в рот кусочки вареной рыбы. На жизнь она зарабатывала в каком-нибудь Пер-Нефере. И весь день, занимаясь мумиями, она думала об этом мужчине, ждущем ее дома. О мужчине, который принадлежал ей целиком. Она была счастлива…

Она закрыла лицо руками – так ей стало стыдно. Она боялась себя. Нетуб отравил ее душу и тело. Сколько же времени нужно, чтобы закончилось в ней действие этого яда?

Анахотеп спал. Спал и Мозе. Дом погрузился во мрак. Светильников не зажигали. Ануна встала, словно кто-то толкнул ее. Она знала, что ей делать: предупредить Нетуба. Сказать ему, что солдаты фараона рядом, что они готовы напасть на него, и дать ему возможность скрыться до их прихода.

«Идиотка! – раздался в ее голове голос. – Может быть, ты надеешься, что он возьмет тебя с собой?»

«Нет, – мысленно возразила она. – Не такая уж я наивная. Если бы он меня любил, то не оставил бы в чреве пирамиды. Я хочу, чтобы он убежал… чтобы избавиться от него!»

Да, это было единственным решением. Когда Нетуб окажется на другом конце света, она наконец-то обретет покой. Она забудет о нем, излечится от него. Надо только, чтобы образ его больше не стоял перед глазами, чтобы она не знала, где его искать, – лишь тогда она сможет вновь начать жить.

Взяв какое-то красное покрывало и закутавшись в него, чтобы ее нельзя было узнать, она вышла из комнаты. Прикрыв лицо, выскользнула во двор. Она знала, что ей доверяли. Разве не была она в глазах солдат фавориткой Анахотепа, той, которая согласилась похоронить себя заживо? Они не осмелились бы удержать ее.

Оба часовых вскочили при ее приближении, и ей пришлось приоткрыть лицо.

– Я иду за благовониями для фараона, – произнесла она тоном, не допускающим возражений. – Ему плохо от вони этого свинарника.

Они склонили головы, не выдержав ее взгляда. Она покинула дом пивовара и пошла, прижимаясь к стенам, намереваясь смешаться с гуляками, которых было еще немало, несмотря на поздний час. Это был квартал со множеством увеселительных заведений, привлекавший моряков и погонщиков верблюдов.

Через некоторое время она повернула обратно, закрыв лицо, чтобы солдаты ее не узнали.

Она шла будто во сне. Ей казалось, что она могла бы пройти сквозь тела пьяных горожан, ошивающихся у порогов пивных. Все ей казалось дымом. Все, кроме Нетуба Ашры. Не существовало ничего, кроме него. Она вдруг поняла, что жаждет его тела, хотя он и предал ее, без колебаний решив оставить внутри пирамиды. Это было сильнее ее, и она сама себя ненавидела. Как она могла потерять свою гордость? Неужели это и называется любовью? Как можно желать погрузить пальцы в курчавые волосы мужчины, который хладнокровно обрек ее на смерть в мрачной гробнице? Она проклинала эту рабскую покорность своего тела и разума, против которой была бессильна.

Какие-то моряки пытались схватить ее за руки, но она вырвалась. Они не настаивали, испугавшись пристального взгляда этой девки, вероятно, накурившейся гашиша.

Она вошла в большой дом с узкими окнами. Оглушающий запах вина, усиленный жарой, ударил ей в нос, и, не выпив ни капли, она почувствовала опьянение. Она зашаталась, оглушенная сочетанием острого запаха мужского пота и жареного мяса, как тогда в пустыне во время пиршества каннибалов, последовавшего за смертью Дакомона.

Держась рукой за стену, чтобы не упасть в обморок, она прошла по длинному коридору, заставленному корзинами и большими кувшинами. Все здесь лежало вперемешку: оливки, сушеный виноград, амфоры с восковыми пробками, наполненные густым черным вином из Греции, пить которое нужно было разбавленным. На полу виднелись лужи из пивной пены – вязкой, пахнущей плесенью. Ануна вышла в сад, освещенный потрескивающими на ветру факелами, искры от которых падали на головы и плечи слишком пьяных, ничего вокруг не замечающих людей. Все бандиты были здесь, они сидели или лежали вокруг огромного низкого стола на бронзовых ножках. Большинство их них были обнажены, их груди и животы блестели от жира, пота и соусов. Когда их пальцы, которыми они брали еду, становились липкими, они вытирали их о свои бороды или волосы. Гвалт, перемежающийся смехом, ругательствами и непристойностями, делал центр сада похожим на поле битвы. Для еды грабители использовали орудия убийства: мечи, кинжалы, ножи. Молочных поросят они разрезали теми же лезвиями, которыми перерезали горло своим врагам.

Ануна стояла в нерешительности, потрясенная этим безумным ликованием, видом хищных челюстей, разрывающих мясо, и рук, шарящих в блюдах, которые трясущиеся подавальщики быстро ставили на стол, после чего так же быстро убегали на кухню.

Они праздновали победу, пили за похищенные сокровища, которые сделают их богачами. Карлики тоже были здесь. Они сидели прямо на столе среди еды, шатаясь, ходили между кубков, иногда падали на блюда. Один из них спал с открытым ртом, нежно обвив руками жареную антилопу, словно обнимая проститутку.

Ануна стояла в тени, боясь быть замеченной пьяным сбродом. Это была какая-то невообразимая разнузданность, в которой вырвалась наружу вся тупость пирующих, высвобожденная вином и пивом. Хвастаясь силой, бандиты пытались соперничать со львами, перемалывая своими челюстями кости зажаренных целиком животных. Они ломали зубы и даже не замечали этого, проглатывая их вместе с раскрошенными костями. Они бегали в глубину сада, туда, где прислуга соорудила кухню под открытым небом, находили среди отбросов шкуры, содранные с животных, напяливали их на себя вместе с отрубленными от туш головами и маршировали вокруг стола, испуская воинственные крики. Некоторые, обожравшись, со стонами катались по земле в собственной блевотине. Были тут, разумеется, и проститутки… Сборище уродливых самок, нанятых в соседней пивной. Им приходилось много платить, поскольку девиц из борделя пугала прыть людей пустыни с зубами каннибалов. Одну из них в этот момент засунули в тушу быка, и она отбивалась от насиловавшего ее бандита. Страшно было смотреть на эту пару, предающуюся блуду меж ребер зажаренного животного, и на этого мужчину, чье семя смешивалось с соусом, тогда как его собутыльники продолжали есть, отрезая себе большие куски мяса от импровизированного «брачного ложа».

Ануна не могла оторваться от стены дома. В жаровни набросали конопли, дым которой усиливал всеобщее опьянение, и у девушки начала кружиться голова.

Вскоре бандиты устроили своеобразное соревнование, как всегда бывало во время подобных пирушек. Им хотелось, кричали они, разбавить пресную пищу невиданными специями. Они повытаскивали из сумок, висевших у каждого через плечо, жемчуг, драгоценные камни и золотой порошок. Ануна поняла, что Нетуб уже поделил добычу, и этот «банкет» был чем-то вроде прощального ужина, после которого банда распадется. Из глупого тщеславия грабители принялись посыпать мясо пудрой из чистого золота или засовывать во фрукты алмазы; кое-кто пытался растворить в вине жемчужины. Они пожирали эти сокровища, чавкая от удовольствия, считая, что золотой порошок придает пище чудесный вкус. Некоторые, хлопая себя по животу, громко заявляли, что наконец-то чувствуют себя богачами, что богатство будет прорастать в них и кости у них станут золотыми, а яйца – рубиновыми.

– Брюхо – самый лучший кошель! – вопил один из них. – Меня не обокрадут, когда я буду спать!

– А чтобы расплатиться с заимодавцами, ты насрешь им в руку! – подхватил кто-то и разразился хохотом.

Покончив с мясом, они закричали, что у них проснулся аппетит, что ужин только начался. Они притворились разъяренными, чтобы напугать прислугу, но, увлекшись, сами себя убедили в том, что действительно умирают с голоду и что до сих пор им подавали лишь крохи. Все вскочили и с руганью бросились к жаровням, прислуга в ужасе убежала. Увидев, что на кухне больше ничего нет, они бросили в огонь нескольких собак, вертевшихся поблизости и пожиравших потроха. А остальным отрезали лапы и живьем насадили на вертела. Бедные животные визжали от боли, а огонь уже опалил их шерсть, распространяя невыносимую вонь.

– Свежее мясо! – вопили бандиты. – Хорошее мясо для смельчаков!

Похваляясь друг перед другом, они делали вид, что им доставляет удовольствие эта отвратительная пища, впивались зубами в ляжки еще полуживых собак и требовали добавки. Объятые ужасом проститутки чувствовали, что наступает момент, когда и их бросят в огонь. Некоторым удалось улизнуть в темноте от места резни. Бутака и Ути, безразличные ко всему, спали, обняв друг друга, в кустах, где их свалил хмель.

Наконец Ануна заметила Нетуба. Он наигранно смеялся, но глаза его были холодны; он делал вид, что здорово опьянел, но по его ненатуральному пошатыванию чувствовалось, что он разыгрывает комедию. Он сидел в конце стола в новой одежде, в сандалиях богатого человека, его пояс был увешан золотыми медальонами, стоившими целое состояние. Оделся он по греческой моде в белые льняные одежды, и по этой простой детали девушка сообразила, что он собирается покинуть земли Египта. Ей захотелось плюнуть ему в лицо, расцарапать ногтями щеки, но она поняла, что неспособна на это.

«Сучка, – подумала она, – ты всего лишь жалкая сучка. Тебе должно быть стыдно».

Он тоже заметил ее, однако лицо его осталось непроницаемым. Ануна даже не получила удовлетворения, не увидя его побледневшим или с расширившимися от удивления глазами. Но через мгновение он уже был на ногах, поспешно приближаясь к ней. Ануна не успела и рта открыть, как он обнял ее, прижал к себе. Она едва не лишилась чувств от этого прикосновения. Неужели он и в самом деле околдовал ее? Как можно желать близости с мужчиной, который задумал ее убить?

– Ты жива! – произнес он на одном дыхании. – Не могу поверить… Карлики сказали, что ты погибла под песчаной лавиной… Они солгали, мерзавцы! Чтобы вынудить меня поскорее уйти… Они не хотели, чтобы я тебя ждал.

Его горячее дыхание обжигало виски Ануны, его руки крепко сжимали плечи девушки.

– Ты веришь мне, скажи? – кричал он, не отрываясь от ее глаз. – Я не виноват, я считал тебя мертвой… Это все карлики… Эти мерзкие пигмеи хотели избавиться от тебя, чтобы увеличить свою долю…

Ануна окаменела. Ненависть кипела в ее груди, она не находила нужных слов.

«Он врет, – нашептывал ей голос разума. – Карлики здесь ни при чем. Это он. Он, который…»

Но ей так хотелось поверить ему. Так хотелось! Пигмеи обманули Нетуба. Этим все и объяснялось. Он никогда и не думал оставлять ее внутри пирамиды, если он и решился уйти, то только потому, что поверил на слово гномам из страны Пунт.

– Ты веришь мне? – повторил Нетуб. – Я невиновен… Клянусь богами! Ты же знаешь этих дикарей… Взгляни на них. Довольно пустяка, чтобы они пошли против меня. Мне с трудом удалось помешать им перерезать друг друга во время дележки.

– Кстати, – нашла слова девушка, высвобождаясь, – где моя доля?

– Ты возьмешь ее из моей, – без колебаний сказал Нетуб. – У тебя будет все, что положено. А завтра на рассвете мы уплывем. В порту меня ждет корабль, я покидаю Египет, начну новую жизнь на островах. Я так счастлив вновь увидеть тебя. Ты уедешь со мной, Египет слишком жарок для нас. А там нас встретят как господ.

Дата добавления: 2015-09-02