Глава восьмая. Цзя Баоюй узнает о существовании золотого замка;

Цзя Баоюй узнает о существовании золотого замка;

Сюэ Баочай рассматривает одушевленную яшму

Итак, Баоюй и Фэнцзе возвратились домой, навестили старших, и Баоюй попросил матушку Цзя помочь с устройством Цинь Чжуна в домашнюю школу, — тогда, по крайней мере, у него появится друг и соученик, достойный подражания. Он искренне восхищался Цинь Чжуном, его характером и манерами, и считал, что он вполне заслуживает любви и сочувствия.

Фэнцзе, желая помочь Баоюю, сказала:

— Цинь Чжун как-нибудь навестит вас, бабушка!

Матушка Цзя пришла в прекрасное расположение духа, и Фэнцзе, воспользовавшись моментом, пригласила ее на спектакль — матушка Цзя, несмотря на преклонный возраст, увлекалась театром.

Через день и госпожа Ю явилась приглашать матушку Цзя, и та, взяв с собою госпожу Ван, Дайюй и Баоюя, отправилась во дворец Нинго смотреть представление.

К полудню матушка Цзя устала и вернулась домой. Госпожа Ван, любившая тишину и покой, последовала ее примеру. После их ухода Фэнцзе почувствовала себя свободней, заняла место на главной циновке и от всей души веселилась до самого вечера.

Баоюй проводил матушку Цзя домой, дождался, когда она ляжет, и хотел вернуться досмотреть спектакль, но ему показалось неудобным беспокоить госпожу Цинь. Тут он вспомнил о Баочай, она была больна, и решил ее навестить.

Прямо к ней вела из дома небольшая калитка в задней стене, но Баоюй, опасаясь, как бы кто-нибудь не стал ему докучать по пути или же не встретился отец, что еще хуже, пошел окольным путем.

Мамки и няньки, сопровождавшие Баоюя, думали, что он будет переодеваться, но, к их немалому удивлению, он появился в прежнем наряде и направился ко вторым воротам. Мамки и няньки бросились за ним, решив, что он снова собирается во дворец Нинго смотреть спектакль. Однако Баоюй, дойдя до проходного зала, неожиданно свернул на северо-восток, обогнул главный зал и скрылся. Тут, как назло, он натолкнулся на двух молодых повес, Чжань Гуана и Шань Пиньжэня, приживальщиков из их дома. Они, хохоча, бросились к Баоюю. Один обхватил его за талию, другой стал тащить за руки.

— Ах, дорогой братец! — наперебой восклицали они. — Наконец-то мы с тобой встретились. Эта встреча для нас — как дивный сон!

Поболтав немного, они удалились.

Их окликнула мамка:

— Вы идете к старому господину?

— Да, да, — закивали они и, смеясь, добавили: — Старый господин отдыхает в кабинете Сонного склона.

Их ответ и тон, каким это было сказано, насмешили Баоюя. Но он не стал задерживаться и, воспользовавшись тем, что рядом никого нет, бросился со всех ног в ту сторону, где находился двор Грушевого аромата.

В это время главный смотритель кладовых У Синьдэн и амбарный староста Дай Лян в сопровождении пяти приказчиков вышли из конторы и заметили Баоюя. Они тотчас же встали навытяжку. И только торговый посредник Цянь Хуа, много дней не видевший юношу, подбежал к нему, опустился на колени и справился о здоровье. Сдерживая улыбку, Баоюй жестом велел ему встать.

Все остальные со смехом обратились к Баоюю, говоря:

— Недавно мы видели, какие красивые квадратики[122]вы рисуете, второй господин! Хоть бы нам нарисовали!

— Где вы их видели? — удивился Баоюй.

— Во многих местах. Все восхищаются ими и приходят просить.

— Это пустяки, можно еще нарисовать! — снисходительно заявил Баоюй. — Только напомните моим слугам!

Баоюй пошел дальше. Служащие подождали, пока он скроется из виду, и разошлись.

Но о них мы говорить не будем, а расскажем о том, как Баоюй пришел во двор Грушевого аромата. Первым делом он навестил тетушку Сюэ, она сидела в окружении служанок и что-то вышивала.

Баоюй справился о ее здоровье. Тетушка Сюэ обняла его и с улыбкой произнесла:

— Сегодня так холодно, мой мальчик! Мы никак не ожидали, что ты придешь! Садись скорее на кан!

И она тут же приказала служанкам подать горячего чая.

— А где старший брат? — спросил Баоюй. Тетушка Сюэ вздохнула:

— Он как конь без узды — целыми днями бегает, никак не нагуляется. Разве он способен хоть день побыть дома?

— А как здоровье сестры?

— Вот как раз кстати! — воскликнула тетушка Сюэ. — Спасибо, что вспомнил и прислал служанок ее навестить! Она там, во внутренних покоях! Побудь с ней немножко, у нее потеплей. А я управлюсь с делами и тоже приду, поболтаем.

Баоюй проворно соскочил с кана, побежал к двери и рывком откинул красную шелковую занавеску. Баочай сидела на кане и вышивала.

Одета была девушка изящно, но просто. Стеганый халат медового цвета, темно-красная безрукавка, шитая золотыми и серебряными нитями, уже не новая, желтая юбка из набивного сатина. Черные, блестящие, словно лак, волосы стянуты узлом.

Она была несловоохотлива, чаще молчала, и ее считали поэтому недалекой. Подлаживаться к людям она не умела.

Пристально глядя на нее, Баоюй с порога спросил:

— Ты выздоровела, сестра?

Баочай подняла голову, увидела Баоюя, поспешно встала и с легкой улыбкой произнесла:

— Да, выздоровела. Спасибо, что ты так внимателен!

Она предложила Баоюю сесть и велела Инъэр налить ему чаю.

Справляясь о здоровье старой госпожи, тети и сестер, Баочай не сводила глаз с инкрустированного жемчугом золотого колпачка, охватывающего узел волос Баоюя, и повязки на лбу с изображением двух драконов, играющих жемчужиной. На Баоюе был халат с узкими рукавами, подбитый лисьим мехом, с узором из драконов, пояс с вытканными золотой и серебряной нитью бабочками, украшенный бахромой, на шее — замочек долголетия, амулет с именем и «драгоценная яшма» — «баоюй», которая при рождении оказалась у него во рту.

— У нас в доме только и разговоров что о твоей яшме, — промолвила Баочай, — но я ни разу ее вблизи не видела. Разреши посмотреть!

С этими словами она придвинулась к Баоюю, а он снял с шеи яшму и положил девушке на ладонь. Камень величиной с воробьиное яйцо, белый, как молоко, сиял, словно утренняя заря, и весь был в разноцветных, как радуга, прожилках.

Дорогой читатель, ты, должно быть, уже догадался, что это был тот самый грубый, нешлифованный камень, который бросили когда-то у подножья хребта Цингэн в горах Великих вымыслов.

По этому поводу потомки в шутку сочинили такие стихи:

Про камень, брошенный Нюйва, —

давно уже болтать привычно,

Но к этой прошлой болтовне

еще прибавился слушок —

Как будто камень потерял

обычное свое обличье

И был таинственно укрыт

в зловонный кожаный мешок.

Известно: рок неотвратим,

и золото теряет пламень;

О том вздохнем, что и нефрит

не излучает больше свет[123], —

О, горы белые костей!

О, блеск родов, забытых нами!

Там где-то отрок среди них

с красавицей минувших лет!

На оборотной стороне камня была изложена история его перевоплощения — иероглифы, выгравированные известным вам буддийским монахом с коростой на голове. Камень вначале был крохотный — умещался во рту новорожденного, а иероглифы до того мелкие, что не прочтешь, как ни старайся. Постепенно камень увеличивался и достиг таких размеров, что даже пьяный мог бы прочесть надпись при свете лампы.

Я счел своим долгом все это объяснить, чтобы у читателя не возникло недоумения, какой же должен быть рот у младенца, едва вышедшего из материнского чрева, если в нем мог уместиться такой большой камень.

Осмотрев яшму со всех сторон, Баочай вновь повернула ее лицевой стороной кверху и прочла:

Да не будет потерь,

да не будет забвенья,

И да здравствует святость,

слава, жизни горенье!

Прочитав надпись дважды, Баочай повернулась к Инъэр и сказала:

— Ты что глаза таращишь? Наливай чай.

— Строки, которые вы прочли, мне кажется, могут составить пару тем, что выгравированы на замочке вашего ожерелья, барышня, — хихикая, ответила Инъэр.

— Значит, на твоем ожерелье тоже есть надпись, сестра? — удивился Баоюй. — Хотелось бы взглянуть.

— Не слушай ее болтовни, — проговорила Баочай, — нет там никакой надписи.

— Дорогая сестра, зачем же тогда ты разглядывала мою яшму? — не унимался Баоюй.

Баочай ничего не оставалось, как признаться:

— Один человек выгравировал на моем ожерелье пожелание счастья. Иначе зачем бы я стала его носить? Ведь оно тяжелое!

С этими словами Баочай расстегнула халат и сняла с шеи сверкающее жемчужное ожерелье, отделанное золотом, с золотым замочком.

Баоюй повертел его в руке. На замочке с обеих сторон было выгравировано по четыре иероглифа, в соответствии со всеми правилами каллиграфии.

Баоюй дважды прочел надпись на ожерелье Баочай, затем — дважды на своей яшме и сказал:

— В самом деле получается парная надпись.

— Эти иероглифы выгравировал буддийский монах, — не вытерпев, вмешалась Инъэр. — Он сказал, что пожелание непременно должно быть выгравировано на золотом предмете.

Баочай вдруг рассердилась и, не дав Инъэр договорить, отправила ее за чаем, а затем снова повернулась к Баоюю.

Прижавшись плечом к плечу Баочай, Баоюй вдруг ощутил какой-то необыкновенный аромат, в носу приятно защекотало.

— Сестра, чем это ты надушилась?

— Терпеть не могу душиться, — ответила Баочай, — к тому же на мне хорошее платье, зачем же обливать его духами?

— Нет, ты скажи, чем это пахнет? — не унимался Баоюй.

— Ах да, совсем забыла! — воскликнула Баочай. — Еще утром я приняла пилюлю холодного аромата. Вот ею и пахнет.

— Пилюлю холодного аромата? — с улыбкой спросил Баоюй. — А что это такое? Дай мне одну попробовать, дорогая сестра!

— Не говори глупостей! — засмеялась Баочай. — Разве лекарство принимают без надобности?

В этот момент из-за двери послышался голос служанки:

— Пришла барышня Линь Дайюй.

В комнату вприпрыжку вошла Дайюй и с улыбкой сказала:

— Ай-я-я! Как я некстати!

Баоюй вскочил с места, предложил ей сесть.

— Некстати? — засмеялась Баочай. — Что ты хочешь этим сказать?

— Знай я, что он здесь, ни за что не пришла бы, — ответила Дайюй.

— Не понимаю, — промолвила Баочай.

— Не понимаешь? — воскликнула Дайюй. — Сейчас объясню. Так получается, что мы либо приходим вместе, либо вообще не приходим. Уж лучше бы тебя навещал кто-нибудь один, но каждый день, сегодня он, завтра я. А то день пусто, день густо. Что же тут непонятного, сестра?

Заметив на Дайюй накидку из темно-красного голландского сукна, Баоюй спросил:

— Разве пошел снег?

— Давно идет, — ответили стоявшие возле кана женщины.

— Захватили мой плащ? — спросил Баоюй.

— Хорош! — засмеялась Дайюй. — Не успела я появиться, как он тут же уходит!

— Разве я сказал, что собираюсь уходить? — возразил Баоюй. — Просто хотел узнать.

Кормилица Баоюя, мамка Ли, сказала:

— Снег так и валит, придется переждать здесь. Побудь с сестрицами! Госпожа для вас приготовила чай. За плащом я пошлю служанку, а слуг отпущу домой.

Баоюй кивнул.

— Идите, — приказала слугам мамка Ли.

Тетушка Сюэ между тем приготовила чай, велела подать изысканные яства и пригласила всех к столу.

За трапезой Баоюй принялся расхваливать гусиные лапки, которые третьего дня ел в восточном дворце Нинго у жены Цзя Чжэня. Тетушка Сюэ тоже угостила его гусиными лапками собственного приготовления.

— Еще бы вина, тогда было бы совсем хорошо! — воскликнул Баоюй.

Тетушка Сюэ распорядилась подать самого лучшего вина.

— Не нужно ему вина, госпожа, — запротестовала мамка Ли.

— Милая няня, всего один кубок, пожалуйста, — стал упрашивать ее Баоюй.

— Нельзя, — заупрямилась мамка. — Были бы здесь твоя бабушка или мать, тогда пей хоть целый кувшин! В прошлый раз я недосмотрела и кто-то дал тебе выпить глоток вина, так меня, несчастную, потом два дня ругали! Вы что, госпожа, его не знаете? Стоит ему выпить, как он начинает безобразничать. Бабушка один-единственный раз разрешила ему выпить, когда была в хорошем настроении, а так никогда не позволяет. Зачем мне из-за него страдать?

— Ты тоже выпей! — прервала ее тетушка Сюэ. — Я не позволю ему много пить. А если узнает старая госпожа, держать ответ буду я.

И она приказала служанкам:

— Дайте тетушке кубок вина, пусть согреется.

Мамке Ли ничего не оставалось, как выпить вместе со всеми.

— Вино не подогревайте, я люблю холодное, — предупредил Баоюй.

— Вот это не годится, — возразила тетушка Сюэ. — От холодного вина дрожат руки — ты не сможешь писать.

— Брат Баоюй, наверное, науки, которыми ты так усердно занимаешься, не идут тебе на пользу! — насмешливо заметила Баочай. — Неужто не знаешь, что вино само по себе горячит? Если пить его подогретым, оно быстрее усваивается; а холодное будет разогреваться в желудке. Ведь это вредно для здоровья. Так что оставь эти глупости! Не пей больше холодного вина!

Совет был разумным, поэтому Баоюй отставил кубок с холодным вином и велел подать подогретого.

Дайюй щелкала дынные семечки и, с трудом сдерживая смех, прикрывала рот рукой.

Как раз в это время Сюэянь, служанка Дайюй, принесла своей барышне маленькую грелку для рук.

— Спасибо за заботу! А то я совсем замерзла! Кто тебя прислал?

— Сестрица Цзыцзюань, она подумала, что вам будет холодно, барышня!

— И ты послушалась? — с язвительной усмешкой заметила Дайюй. — Ведь это для тебя так хлопотно! Мне иногда целыми днями приходится твердить тебе одно и то же, а ты все пропускаешь мимо ушей. Никак не пойму, почему любой ее приказ ты исполняешь быстрее, чем исполнила бы высочайшее повеление?!

Баоюй понял, что Дайюй решила воспользоваться оплошностью служанки, чтобы позлословить, и захихикал. Баочай, хорошо знавшая нрав Дайюй, не обратила на ее слова внимания.

— Здоровье у тебя слабое, — улыбнулась тетушка Сюэ, — ты вечно мерзнешь. Вот о тебе и позаботились! Что же тут плохого?

— Вы ничего не знаете, тетя! — возразила Дайюй. — Хорошо, что я у вас! А другие на вашем месте обиделись бы! Неужели у людей не найдется грелки и надо присылать ее из дому? Что они чересчур заботливы, это ладно. Но ведь меня могут счесть избалованной?

— Ты слишком мнительна! — заметила тетушка Сюэ. — Мне такое даже в голову не пришло бы!

Баоюй выпил уже три кубка, и мамка Ли попыталась его остановить. Но где там! Баоюй был в прекрасном расположении духа, беседовал с сестрами, шутил, смеялся.

— Дорогая няня, — сказал он с обидой в голосе, — я выпью еще два кубка, и все.

— Смотри! — сказала мамка Ли. — Отец дома и в любую минуту может спросить тебя о занятиях!

Баоюй, раздосадованный, поставил кубок на стол и опустил голову.

— Не порть всем настроение, — проговорила Дайюй. — Позовет отец, скажешь, что тетушка задержала. Няня говорит это просто так, чтобы нас позабавить!

Она легонько подтолкнула Баоюя и процедила сквозь зубы:

— Не обращай внимания на эту старую каргу! Будем веселиться как нам нравится!

Мамка Ли, хорошо знавшая характер Дайюй, стала ей выговаривать:

— Барышня Линь, чем подстрекать его, лучше бы удержала. Тебя он, пожалуй, послушается.

— Я не стану ни подстрекать его, ни удерживать, — с холодной усмешкой возразила Дайюй. — А ты слишком уж осторожна, няня! Бабушка никогда не отказывает ему в вине, и если он у тетушки выпьет немного лишнего, ничего страшного, я думаю, не случится. Или ты считаешь тетушку чужой?

— Право же, каждое слово барышни Линь острее ножа! — сдерживая раздражение, шутливым тоном произнесла мамка Ли.

— Совершенно верно! — смеясь, сказала Баочай, ущипнув Дайюй за щеку. — Стоит этой Чернобровке открыть рот, и тогда хоть злись, хоть смейся!

— Не бойся, мой мальчик! — успокаивала Баоюя тетушка Сюэ. — Раз уж ты здесь, я угощу тебя на славу! И не принимай все так близко к сердцу, не огорчай меня! Ешь спокойно, я тебя в обиду не дам. А опьянеешь, заночуешь у нас. — И тетушка Сюэ приказала служанкам: — Подогрейте еще немного вина. Мы с тобой выпьем еще по два кубка, — снова обратилась она к Баоюю, — а потом будем ужинать.

Баоюй повеселел, а мамка Ли сказала служанкам:

— Вы тут присматривайте за ним. А я только переоденусь и сразу вернусь. — Расстроенная, она попросила тетушку Сюэ: — Госпожа, не позволяйте ему пить лишнее…

Не успела мамка Ли уйти, как взрослые служанки улизнули. Остались две девочки — они изо всех сил старались угодить Баоюю.

Вскоре тетушка Сюэ приказала подать ужин, а вино унести. Баоюй без всякого удовольствия съел немного куриного супа с маринованными ростками бамбука и выпил отвар отборного осеннего риса. После ужина Баоюй и Дайюй утолили жажду несколькими чашечками чая. Теперь тетушка Сюэ больше не беспокоилась.

Сюэянь и остальные служанки уже поели и дожидались Дайюй и Баоюя.

Дайюй встала и решительно заявила:

— На сегодня, пожалуй, хватит. — И обратилась к Баоюю: — Пойдем?

Баоюй прищурился и снова поглядел на нее:

— Пойдем!

Они стали прощаться со всеми. Девочка-служанка подала Баоюю широкополую, из красного войлока, шляпу от снега. Баоюй приказал служанке надеть ему шляпу и наклонил голову. Служанка встряхнула шляпу и нахлобучила Баоюю по самые брови.

— Постой, что же ты делаешь! Дура! Поучилась бы у других! Дай-ка я сам!

— Подойди ко мне, я надену! — предложила Дайюй.

Осторожно придерживая маленькую шапочку с красными бархатными кистями на голове Баоюя, Дайюй аккуратно надела шляпу так, чтобы остались видны повязка на лбу, заколка для волос и кисти.

— Теперь можешь надевать плащ! — заявила она, оглядев Баоюя.

Баоюй набросил плащ.

— Подождал бы, пока вернутся твои няни, — заметила тетушка Сюэ.

— Не хватало еще, чтобы я их ждал! — возмутился Баоюй. — Пойдут служанки, и ладно.

Но тетушка Сюэ все же дала им в провожатые еще двух девушек.

Извинившись перед тетушкой Сюэ за доставленные ей хлопоты, Баоюй и Дайюй отправились к матушке Цзя. Та еще не ужинала и очень обрадовалась их приходу. Заметив, что Баоюй захмелел, она велела ему идти к себе отдыхать, а служанкам приказала хорошенько за ним присматривать. Потом вдруг вспомнила о провожатых Баоюя и спросила:

— Что это не видно мамки Ли?

Баоюй и Дайюй побоялись сказать, что она расстроилась и потому ушла, и ответили:

— Она нас проводила, а потом неожиданно отлучилась по каким-то делам.

— Стоит ли о ней спрашивать? — сказал Баоюй. — Не будь ее, я прожил бы по крайней мере на два дня дольше!

Он круто повернулся и, слегка пошатываясь, ушел. В комнате у себя он увидел на столике тушь и кисти.

— Хорош! — принялась упрекать его Цинвэнь. — Велел мне растереть тушь, с утра с жаром взялся за работу, написал три иероглифа, а потом бросил все и ушел! Обманул меня, заставил прождать целый день! Ну-ка, садись и пиши, пока не испишешь всю тушь!

Только сейчас Баоюй вспомнил, что произошло утром, и рассмеялся:

— Где же иероглифы, которые я написал?

— Да он пьян! — ахнула Цинвэнь. — Ведь, уходя во дворец Нинго, ты сам велел мне наклеить их над воротами. Я побоялась, что другие не справятся, и сделала это сама, взобравшись на высокую лестницу. До сих пор руки от мороза как деревянные!

— Подойди ко мне, я их погрею, — улыбнулся Баоюй.

Он взял Цинвэнь за руки, и они стали любоваться иероглифами, приклеенными над входом.

Пришла Дайюй.

— Милая сестрица, — обратился к ней Баоюй, — скажи честно, какой из иероглифов написан искусней?

Дайюй подняла голову, прочла: «Двор Наслаждения пурпуром» — и с улыбкой сказала:

— Все три прекрасно написаны! Неужели это ты написал? Завтра напиши для меня.

— Опять надо мной смеешься! — с обидой произнес Баоюй и спросил: — Где сестра Сижэнь?

Цинвэнь что-то буркнула и кивнула головой в сторону кана. Баоюй обернулся и увидел Сижэнь, она как была в одежде, так и уснула.

— Вот это да! Рано же улеглась спать! — Он засмеялся и снова повернулся к Цинвэнь: — Сегодня во дворце Нинго на завтрак были пирожки из соевого теста. Я вспомнил, что ты их очень любишь, и попросил жену господина Цзя Чжэня прислать несколько штук сюда, будто бы для меня. Ты не видела, где они?

— Лучше не вспоминай об этом! — прервала его Цинвэнь. — Как только пирожки принесли, я сразу поняла, что это для меня. Но есть не хотелось, и я поставила их вон там. Затем пришла мамка Ли, увидела и говорит: «Баоюй, пожалуй, не будет есть. Дай лучше я отнесу их внуку». И велела отнести их к ней домой.

Пока они беседовали, Цяньсюэ подала чай.

— Сестрица Линь, выпей чаю, — сказал Баоюй.

Все расхохотались.

— Барышня Линь Дайюй давно ушла!

Баоюй выпил полчашки и обратился к Цяньсюэ:

— Ты заварила утром чай «кленовая роса», а я сказал, что этот чай надо заваривать три-четыре раза, чтобы у него был настоящий цвет. Зачем же ты заварила новый?

— Тот, что я заварила утром, выпила няня Ли, — объяснила Цяньсюэ.

Баоюй в сердцах швырнул на пол чашку, которую держал в руках; чашка разбилась, осколки со звоном полетели в разные стороны, и брызги чая попали Цяньсюэ на юбку.

— Она такая же служанка, как и ты! — вскочив с места, Баоюй обрушился на Цяньсюэ. — А вы все ходите перед ней на задних лапках! Всего несколько дней кормила меня своим молоком, а теперь так зазналась, что считает себя чуть ли не выше моих предков! Вон ее, вон! Всем только легче станет!

Он заявил, что сейчас же пойдет к матушке Цзя и обо всем доложит.

Сижэнь, которая только притворялась спящей, чтобы подразнить Баоюя, пока разговор шел о всяких пустяках, не подавала голоса, но когда он разбушевался и разбил чашку, поспешно вскочила, чтобы унять его. Тут прибежала служанка от матушки Цзя:

— Что случилось?

— Я наливала чай, поскользнулась и разбила чашку, — ответила Сижэнь.

Затем она принялась урезонивать Баоюя:

— Хочешь выгнать няню Ли — выгони. А заодно и всех нас. Мы не возражаем. По крайней мере, не будешь жаловаться, что у тебя нет хороших служанок!

Услышав это, Баоюй умолк. Сижэнь вместе с остальными служанками уложила его на кан, помогла раздеться. Баоюй что-то говорил, но разобрать было невозможно, язык заплетался, глаза помутнели. Сижэнь сняла с шеи Баоюя «одушевленную яшму», завернула в шелковый платочек и сунула под матрац, чтобы утром не была холодной.

Едва коснувшись головой подушки, Баоюй уснул. Все это время мамка Ли и другие пожилые служанки находились поблизости, но войти не осмеливались и, лишь удостоверившись, что Баоюй уснул, разошлись.

На следующий день, едва Баоюй проснулся, ему доложили:

— Господин Цзя Жун из дворца Нинго привел на поклон Цинь Чжуна.

Баоюй тотчас поспешил навстречу гостю и повел его поклониться матушке Цзя. Красивой внешностью и изящными манерами Цинь Чжун произвел на старушку хорошее впечатление, и она решила, что он достоин учиться вместе с ее любимцем. На радостях матушка Цзя пригласила Цинь Чжуна пить чай и завтракать, после чего велела представить его госпоже Ван и всем остальным. Госпожу Цинь очень любили, и возможно, еще и поэтому ее брат всем так понравился.

Когда настало время прощаться, все наперебой старались выказать Цинь Чжуну внимание. Матушка Цзя подарила ему вышитый кошелек и золотую фигурку бога Куйсина, покровителя наук, в знак того, что Цинь Чжун должен прилежно учиться.

— Ездить из дому на занятия тебе далеко, — сказала она Цинь Чжуну, — особенно в холод или в жару, так что живи лучше у нас. Только смотри, не разлучайся со вторым дядей Баоюем, не перенимай дурных привычек у нерадивых учеников.

Цинь Чжун выслушал матушку Цзя с величайшим почтением, а вернувшись домой, подробно рассказал обо всем отцу.

Цинь Банъе, отец Цинь Чжуна, служил в управлении строительства. Ему уже перевалило за шестьдесят. Овдовел он давно, в молодости своих детей не имел и, когда ему исполнилось пятьдесят, взял из сиротского дома на воспитание мальчика и девочку, но мальчик вскоре умер. Девочку в детстве звали Кээр. Когда же она подросла, ее стали звать Цзяньмэй. Цзяньмэй была стройной, красивой, в меру кокетливой и отличалась мягким характером. Старик приходился дальним родственником семье Цзя, в которую и выдал замуж свою воспитанницу.

Когда Цинь Банъе было пятьдесят три года, у него родился Цинь Чжун. Сейчас мальчику исполнилось двенадцать. Год назад его учитель уехал к себе домой, на юг, и Цинь Чжуну ничего не оставалось, как повторять пройденное. Отец давно хотел пристроить сына в домашнюю школу родственников. А тут как раз Цинь Чжун познакомился с Баоюем, узнал, что домашней школой рода Цзя ведает старый ученый-конфуцианец Цзя Дайжу, и отец обрадовался представившейся возможности. Он надеялся, что сын будет успешно учиться, в будущем добьется известности и сделает карьеру. Одно лишь смущало Цинь Банъе — то, что сын будет постоянно общаться с детьми знатных и богатых родителей. Чтобы не уронить своего достоинства, он не считался ни с какими расходами — ведь речь шла о будущем сына. С большим трудом он собрал двадцать четыре ляна серебра на подарки, которые полагалось поднести при первой встрече, и вместе с Цинь Чжуном отправился к Цзя Дайжу. После этого Баоюй выбрал счастливый день, когда они с Цинь Чжуном должны были отправиться в школу. С той поры и начались в школе скандалы.

Но об этом мы вам расскажем в следующей главе.

Дата добавления: 2015-09-05