Часть вторая. Эшелон стоит у станции.

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Эшелон стоит у станции.

Мужские голоса: «До свиданья, бабоньки!.. Не забывайте!.. Счастливо до­ехать!.. Полевая почта девяносто шестнадцать!.. Детишек береги­те!.. Живы будем — не помрем!..»

Под конец бодро играет баян. Женщины гомонят, кричат разом.

Маша. Калошин! Калошин! Алексей Иваныч!

Саввишна. Сохрани вас господь, ребята, сохрани господь!..

Галина Дмитриевна. Илюша! Кончится война, приходите в гости!

Ирина. Илюша! С победой! Возвращайтесь с побе­дой!

Маша. Встренется — скажите: живые мы! Калошин! Здоровый такой!

Лена. Маслёнкин Павел! Маслёнкин!

Ива. Москве там привет передайте! Чистым прудам!..

Лавра. А ты, маленький, молчи, понял?.. Капитан! Боря! Целую!..

Тамара. Бейте их там, гадов!..

Нина. Голубчики вы наши, соколики! Ой, письмо бросьте, не забудьте!

Люся. Дядя Илюша! Дядя Илюша! До свидания!..

Старуха. Ай, какие умницы! Все ученые...

Лариса. Напишу! Честное комсомольское!

Молодой мужской голос. Катя! Катя, ну пожалуйста!..

Маша. Калошин! Алексей Иваныч!..

Лавра. Кать! Катька! Ну, просит человек, жалко тебе! На память! Сейчас, лейтенант, сейчас!.. Катьк!

Катя сдергивает с шеи косыночку, бросает ее, косынка не долетает. Ирина ее подхватывает и бежит с нею, как бы отдавая в двадцать протянутых рук.

Молодой мужской голос. Спасибо, Катя!.. Ждите! Ваш муж вернется!

Еще гудок, поезд уходит, все кричат, машут.

Юрка (Володе). Эх! Видал?! Люди на фронт! А мы сидим!..

Маша. Эх, покатили!

Катя....Чудак что ж он так смотрел я уж такая страшная, стала неужели есть на что смотреть чу­дак вот так ты на меня смотрел когда-то знаешь когда когда Ника родился в то первое лето ты от­правил нас на дачу а сам редко приезжал и я ходи­ла каждый вечер к парому на переправу тебя встре­чать и вот ты приехал на закате помнишь стоял на пароме а я с Никой на руках на берегу и вот оттуда ты так смотрел на меня как этот лейтенант или кто он я так ничего и не понимаю в этих кубиках ромби­ках какие мы были тогда счастливые какие моло­дые помнишь и там что-то случилось с паромом он никак не мог пристать и тогда ты прыгнул и пошел почти по грудь в воде и вот так смотрел шел и смотрел...

Маша. Два часа рядом простояли, а как родные!

Лавра. Родные и есть!

Маша. А молоденькие-то!..

Старуха. Красавцы! Кровь с молоком! У каждого — мать...

Лена. Всех перебьют, всех!

Галина Дмитриевна (воодушевлена). Какие ребята!.. Господи, как же так?.. Ведь есть же порох в пороховницах! Нет, скоро, скоро! Скоро все переменится!

Маша. Когда ж остановят-то его! Сколько гонют войск!

Нина. А давеча-то? Казахи-то с лошадьми! Всю ночь, эшелон за эшелоном, эшелон за эшелоном!..

Галина Дмитриевна. Остановят! Такие-то ребя­та! Я еще год согласна в вагоне жить, на этих нарах спать, только б остановили!

Саввишна. Обратно Расея-матушка останется без мужиков. В ту войну сколько народу переколошматили, а теперь и вовсе!

Ива (возле Глухонемого). В природе, когда проис­ходит естественный отбор, погибают слабые, хилые, а у людей, когда война, — самые лучшие...

Маша. Что ты, отборные!.. Полные поезда гонют! Чего ж мы, бабы, потом делать-то будем?

Лена. Заместо мужиков! Что мужики делали, то и будем!

Маша (смеется). Может, и это?

Лена. Да гляди, еще и до такого доживем!

Лавра. Ладно вам каркать-то! Вернутся! На! (От­дает Оське пилотку, шоколад, Маше — консервы.) На всех подели, Оська! Эх! (Делает глоток из фляжки.) Чтоб вернулись!

Нина (как бывает среди женщин, она дружит то с одной, то с другой). Лавра-то у нас сегодня прям краса­вица! С красотой вот не пропадешь!

Лавра. Что ты, маленькая?..

Нина. Да нет, я говорю — больше всех тебя одарили! (Ластится.) Мужики-то! Все к тебе, будто медом нама­зана!..

Лавра. Йодом! На! (Отдает Нине кусок шоколада.)

Галина Дмитриевна. Нет, скоро! По всему чув­ствуется, там такой собирается кулак! И — по зубам, по зубам!..

Лена. Кулаку от зубов тоже больно.

Тамара. Вчера говорили: Тулу взяли...

Галина Дмитриевна. Какую Тулу! В газете было бы.

Маша. Ох, что ж они к нам все лезут да лезут?..

Саввишна. Вот уж правда — и что выпало русско­му народу, все биться да биться! На роду, что ль, напи­сано!..

Тамара. Мама!..

Саввишна (Тамаре). А чего? Кто бьется-то? Все русские! А покою что-то еще не видали.

Ирина. У нас, между прочим, шестнадцать респуб­лик.

Саввишна. Да это известно — республик, это наши... А вот те-то, другие, пролетарии-то всех стран? Они чего? Дожидаются, пока мы им дорожку протопчем?

Тамара. Мама! Ну чего вы!.. (Озирается.)

Саввишна. Весь век лезут! Богатство наше да зем­ля покою им не дает!

Тамара. Хватит вам! (Утаскивает Саввишну.)

Галина Дмитриевна. Нет, правда, просто на­строение другое, честное слово!..

Лена. Другое, как же! (Но тоже повеселела, хоть и ворчит.) Они едут, а мы обратно стой!

Маша. Дура! Потому v стоим, что их пропускаем!

Лавра. Эх, а я бы укатила с ними на фронт — то ли дело! Хоть брила бы их да стригла!..

Маша. Кабы не ребята да не работа — я б сама по­шла. Ух, немец! Уж и жгла б я тебя!

Галина Дмитриевна. А когда-то говорили: дело мужчин — война и охота, а дело женщин — домашний очаг. (Усмешка.) Впрочем, я какую книгу ни возьму те­перь — о чем люди писали! Смешно!..

Появляется оживленный Федор Карлыч, что-то жует, видит Ларису.

Федор Карлыч (шепчет). Лариса!.. А, впрочем!..

Лавра. О! Вот они, эрзацы наши!.. (Федору Карлычу.) Эх, великое противостояние! (Трясет фляжкой.) А?..

Федор Карлыч. Да, да, великое... Какая сила войск! Вы видели? Замечательно!.. А?

Галина Дмитриевна. Федор Карлыч! Совсем пропали!

Ива (О Глухонемом). Обещали вот перевязку...

Федор Карлыч. Да, да, руки не доходят или, ско­рее, ноги! (Смеется.) Один на весь поезд, лекарств нет... (Маше.) Консервы? Подумайте, консервы!..

Лариса (укоризненно). Дедушка!

Федор Карлыч. Да, да, что? Я бегу к восьмому, там ребенок. Я приду, приду непременно... (Глухонемо­му.) И вас, вас тоже... (Маше.) Никогда не любил в то­мате...

Лариса. Дедушка! Ну!

Лавра. Глоточек, доктор?..

Федор Карлыч. Нет, нет, благодарствуйте, не пью... Не пью, не ем... вот! Все время жую какую-то капусту. Хе-хе-хе! Как зайчик! Извините!.. (Убегает.)

Маша (глядя на банку). Надо бы отдать ему...

Лавра. Ладно, отдавала!.. Эх, Боря, Боря, капи­тан!..

Маша. Тебе, видать, жалко, мало простояли? Да но­чью бы!

Лавра (усмехается). Не говори!..

Нина. Кать! Вы менять хотели идти?

Катя кивает, перебирает вещи.

Саня, сходя с ними, может, вкусненького чего?..

Саня. Обожди, ма.

Лавра. Маш! На-ка вот! Не бойся, разведенный! (Сама делает еще глоток.) Брр!.. На!.. Чтоб вернулись!..

Маша (берет фляжку). Эх! Была не была! За бой­цов за наших! Чтоб живы были! (Пьет.) Ух ты! Злое-то!

Лавра. Молодец, подруга!.. Еще кто? Ну?.. Кать, хочешь? Ну чего ты? Ничего-то ты не хочешь! Пропадешь, Катька!

Лена протягивает руку.

Ты что? Тебе нельзя!

Лена. Да ладно! (Делает глоток.) Ой, я эту белую сроду не люблю!..

Нина (хихикает). Уж и мне, что ль, отведать?..

Саня. Да обожди ты, ма! Чего менять-то?

Нина. Да что ж у нас менять? Не знаю, доченька, нечего.

Лавра (об Ирине). О! И эта, смотри! И эту пробра­ло! Головку-то повесила! Иди, маленькая, глотни за лет­чиков-то!

Ирина. Может, вы не будете ничего говорить?..

Лавра. Ух! Воображаешь все!.. Все мы одним ми­ром мазаны!

Галина Дмитриевна (Лавре). Ты еще Люсе дай!..

Люся (тут же выглядывает из-под рогожи, уже в пи­лотке). Чего — Люсе, чего?

Лавра. Да ладно, все равно!.. (Ире.) Ну? Будешь?

Ирина. Я никогда ничего не пью.

Лавра. Ну, шут с тобой! Еще запьешь! Маш! Эх, Маш! (Поет.) «Ты говорила, что не забудешь ласковых радостных встреч...»

Лена вдруг тоже запела, играя с ребенком.

Юрка (тянется к фляжке). Оставь сорок, Лаврочка!

Нина. Юрик! Сынок! Да ты что?

Лавра. Молчи, маленькая! Пусть привыкает! Вот они, вот какие наши мужики теперь остаются!..

Маша. Ну-ну, ладно дурака-то валять!..

Лавра. Молчи, все равно война!..

Юрка. Да мы скоро тоже!.. Мы!.. (Пьет, бравируя, и поперхнулся.)

Лавра. Ничё! Привыкнет! (Видит Глухонемого.) О! А ты что? Герасим и Муму! А ты как? (Трясет флягой.) Ивка! Что стоишь зря! Чего-нибудь поухаживала бы за мужиком!..

Ива. Да я сама думаю: может, умыть его? Руки какие!

Лавра. Да чего руки! Неси воды да мой человека! Знаешь, мужик, он теперь на дороге не валяется!.. Чего смеешься, Герасим? Погоди, мы тебя в дело определим! Маш!..

Маша (смеется). Ой, да ну тя к бесу!..

Лавра (обняв Машу). «Порой ночной...»

Поют. Лена подошла к Нине, смеется.

Нина. Ты что?

Лена смеется и отходит.

Чего это с ней?..

Катя. (держит в руках платье, приготовленное на обмен)...А это тоже я знаешь где в нем была пом­нишь прошлое лето зеленый театр джаз Утесова выступал и вдруг дождь а публика все равно реши­ла не уходить все смеялись... И еще я была в нем на дне рождения у Майки помнишь когда мы оста­лись там ночевать в Болшеве...

Галина Дмитриевна. Кать! Захвати вот коф­точку. Ире она мала, а на Люсю велика еще, может, чего дадут? И если книжки увидишь — бери. Я прямо стра­даю без книжек... У Ивы одни технические...

Катя. (кивает)...Ты еще дергал всегда за этот бантик гово­рил ах ты мой бантик!..

Галина Дмитриевна (бодро). А лейтенант-то, Кать! Прямо глаз с тебя не сводил!.. (Сникает под ее взглядом.) Ну-ну, я так... Эх, что мне с тобой делать!.. Молодая, умная, неужели ты не понимаешь? Ну, Саввишне простительно, Лене, но ты, ты еще хуже делаешь, поверь мне! И себе, и всем! Нельзя так... Муж у тебя такой способный, такой... Подожди, вот приедем, начнет завод работать на новом месте, — его могут еще отозвать с фронта — да, да! Или в отпуск приедет — и встрети­тесь! Как же в это не верить? Кать?.. (Тихо.) Я вот все надеюсь: приедем, а Николай Николаевич мой уже там на новом месте встречает нас!.. Может, их самолетом перебросили... Я ведь второй раз замужем... Первый-то у меня был Марат, спортсмен, гонщик. Даже странно. Да? А Николай такой солидный, шестой десяток, диабет, сердце... А тот был как дьявол, как огонь... Он в Крыму погиб во время землетрясения... Я тогда думала, не вы­живу, руки на себя наложу... Ирина-то его дочка... Два года никого видеть не могла... Только книги читала... А теперь...

—...Коля тебе же надо есть по часам ты же сам лекарство не примешь... как я не хотела без тебя ехать а ты пришел и говоришь Галя было бюро мы постановили эвакуировать все семьи без исключе­ния... нда... (Кате.) Так все меняется в жизни... (Задумывается.)

Пауза.

Катя. Я все понимаю. Но — не могу.

Галина Дмитриевна. Ох, ты же и себе хуже де­лаешь и ему. Он — там, на фронте, — уверен должен быть, спокоен, а ты... ты деморализованная какая-то. Разве нам можно быть деморализованными? Гитлер небось спит и видит, чтобы мы духом упали... Ты б еще напи­сала ему на фронт: приезжай, а то умру без тебя! Война идет, Катя, война! Когда человеку хорошо, он радуется, а когда плохо — борется. А ты руки опустила... Но мы тебе не дадим их опустить! Учти!..

Лена становится рядом и смеется. Возвращается Ива с ведром, поднимается на тамбур, завешивает тамбур одеялом.

Лавра (Маше). Ну чего ты, подруга! На еще!

Маша. Эх, Калошин! Алексей Иваныч! Где его там найдешь, Алексей Иваныча! (Делает глоток.) Фу! Сроду не любила! Да война, видно, всему научит!..

Лавра. Научит, подлая! Война — подлость! Са-амая большая! А когда есть одна большая подлость, то ос­тальные... Поняла? Ма-аленькие! По сравнению-то!..

Маша. Подлость — она всегда подлость. Но вообще натворит она — век потом будем расхлебывать! Ты даве­ча правильно про детей: чего наши дети видют сейчас? А мы что видели? Я? Ты знаешь? Страх!.. У меня в по­запрошлом году Леночка, младшенькая самая, — двой­няшкам-то моим уже по девять скоро, в Саратове они, у свекрови, — а Леночке-то пятый пошел... Дифтеритом она у меня померла. Зимой. Четырнадцатого января. Ско­ро вот два года будет... Так веришь, как подумаю про нее, погляжу вокруг и думаю, прям грех на душу беру, а сама иной раз думаю: может, и лучше, хоть чистым дитем померла...

Лавра. Во-от! «Чистым»!.. А наши? Сколько страху да сколько всего увидели! Старички ведь маленькие! Да еще сиротами, не дай бог, останутся!..

Маша. И не говори! Одна жалость!.. Да... А уж какое горе-то у нас было с Леночкой! Мой-то, Алексей Иваныч! Почернел тогда весь! Поник! А он у меня кто? Богатырь! Трактор!.. Ты знаешь моего Алексей Иваныча-то?.. Э, да ты что, мать! Да его всякий знает... Хотя ты ж не заводская — маникюр, завивка, чего вы там, в своих па­рикмахерских, знаете!..

Лавра. Глупая! В парикмахерских знают все! Мне одна клиентка в пятницу сказала: «На днях, говорит, вой­на начнется». (Лене, которая подошла и смеется.) Ты что?.. Чего она?..

Маша. Ладно! Ты слушай! Он мало что мастер да знаменитый человек, — у него голубятня на всю Москву! Ты спроси! Я сама в литейке одиннадцать лет, а уж про Калошина...

Лавра. Мы всё знаем! Калошина? Слышали тоже!

Маша. Еще не слышать! Во, медведь-то! Я-то здоро­вая, а он меня одной рукой — раз, и вскинет как пушин­ку!.. Ой, уж это его хлебом не корми: играть, смеяться, возилки какие затеять!.. Товарищам все отдаст! Где ж, говорю, набраться-то на тебя, компанейщик, что я их, деньги-то, с елки, что ли, беру?.. А уж с голубями! Не стыдно тебе, говорю, знаменитый ты человек, мастер, на тебе пахать, а ты голубей? И что ты всегда полон дом мальчишек этих наведешь, голубятников, после них три дня полов не отмоешь!.. Ну что ты, говорю, улыбками-то мне своими распрекрасными улыбаешься?.. Нате, вы­лез с утра поране в трусах в одних да в красной майке и давай — фить! фить! Твою майку-то уж до самого Пе­рова видать!..

Лавра (смеется). Фить!.. Фить!.. А где-то мой Сеня?.. Ему бронь давали, а он сам... Реветь хочется, Ма­ша!..

Маша. Ну-ну! Это что, реветь!.. Ой, опоила ты чтой-то меня, подруга, такая я пьяная сделалася!.. (Смеется.) «Реветь»! Я ничего в жизни не боюсь, все видала! Я как наковальня вся!.. И слез моих им не дождаться, пара­зитам! Скорей сами кровью заплачут! И Алексей Иваныча моего им не взять. Нет!..

Лавра. Точно! Он живой придет, я чувствую!

Маша. А то! Пусть-ка не придет! Только вздумает! Таких мужиков-то не убивать, а на выставках ставить! Видала, какие ребята-то едут! А мы, бывало, в Измай­лове выйдем гулять — народ по сторонам остановится и глядит — вот ведь! А уж ласковый-то какой, даром что медведь! Слышь? Как затеется...

Они шепчутся и начинают хохотать. В стороне смеется Лена. Постепенно возвращается Юрка, дети, Ирина.

Старуха. Что случилось? Что у вас такого смеш­ного? Покажите мне!

Саввишна. Ишь, кобылицы! Засвербело от мужи­ков-то!

Нина. Да пусть! Захмелели немножко, да и все!

Лавра и Маша продолжают смеяться. А из-под вагона вдруг выле­зает Цыганка. Это старая, осанистая цыганка. Устала и дышит тяжело.

Лавра. Ой, подруга, стой! Глянь-ка! Это кто?..

Маша. Цыганка!.. Цыганы-молдаваны, береги кар­маны!..

Цыганка. Не молдаванка, золотая моя, а сербиян­ка, цыганка-сербиянка, смотрю на тебя, все вижу, все знаю, одну правду говорю, в глаза мне смотри, веселая моя, в глаза. Глаза не вижу — не гадаю. Тебе погадаю...

Лавра. Мне погадай, мне!..

Цыганка. И тебе погадаю, отчаянная, тебе всю правду скажу, вот ты где у Чоры, на ладони ты у Чоры! Ну-ка! (Садится. Задрав подол, показывает ноги во взду­тых венах.) Болят ноженьки у Чоры, стрептоцида нет у вас, а? Аспирина нет? (Не пускает от себя Машу.) Стой, белая моя, стой, золотая, все скажу, не бойся.

Маша. Я и не боюся! Пусти! Не хочу я!

Лавра. Гадай, Маш, чего ты!..

Маша. А ты сколько берешь-то?..

Цыганка. Ай, сиди! (Не переставая изучать Машу.) Чора правду скажет. Бабка моя, мать, прабабка, все га­далки были, дочки гадалки, младшая, Шурка, ой стала хорошо понимать!.. Тебя Маша зовут, золотая моя, сын у тебя есть, муж есть...

Лавра (поражена, хотя только что сама называла Машу Машей). Ой! Маша! Все как есть говорит!..

Нина. Ой, а мне? Мне? Так хочется!..

Цыганка. Правду говорю, золотая, правду, что знаю — скажу, чего не знаю — врать Чора не будет!.. Много ты людям добра сделала, ой много!.. Дай один волос! (Выдергивает волос у Маши.) Дунь! Плюнь!.. Фу! Волос, волос, дай твой голос! Не бойся, золотая, ру­ку дай... Платочек дай! Дунь, золотая!.. (Завязывает во­лосок в узел платка, кладет зеркало на ладонь и т. п.) Чора, ой, может худо сделать, плохо сделать, тебе не сде­лает... Глянь! (Показывает на зеркальце.) Кого увидеть хочешь? Врага своего? Любимого своего?..

Маша (сбитая с толку, как и все). Любимого давай...

Нина. Потом я, потом я! Насчет Вани...

Лена (весело). Брехня! Все брехня!..

Цыганка (Лене). Тихо! Любимого увидишь, детей увидишь, внуков увидишь... Внуки твои, Мария, ой! (Остановилась и закрыла глаза.) Счастливые будут внуки твои! Вижу! Вижу! Не бойся ничего!.. Иди! (Отталкивает Машу и сажает на ее место Лавру.)

Саввишна. Ой, сербиянки, они умеют! Они пони­мающие! Матери моей еще, помню, одна гадала — у!..

Лена (смеется). Брешут, брешут!..

Тамара. Мам, я тоже хочу!..

Нина. Сейчас я, я!..

Галина Дмитриевна (заволновалась тоже). А может, ее сюда?.. В вагон, а?..

Нина. Да вы разве верите? Вы ж партийная!..

Саввишна. Что не верить? Они точно говорят, сер­биянки-то! Сейчас мы сюда ее, сейчас!..

Галина Дмитриевна (смущена). Ну, не то что верю, но... Саввишна! Сюда ведите!

Ирина. Мама! Ты что, тоже будешь?

Галина Дмитриевна. Ира, успокойся!

Ирина. Ну, я тогда вообще не понимаю!

Галина Дмитриевна. Не понимаешь — иди по­гуляй!

Лена смеется в лицо Ирине, Ирина уходит.

Цыганка (Лавре). Любит он тебя, помнит, ревнует, ой, ревнует! Но какая-то вьется там вкруг него, вьется! Но он о тебе, о тебе думает...

Лавра. Я ей повьюсь!..

Цыганка. Ничего, красивая, ничего, о ревности ду­май, о смерти не будешь думать! Сахаринчику нет у вас, золотки?

Саввишна. В вагон, в вагон просим, там тоже хо­тят...

Маша (задумывается, достает из лифчика деньги). Внуки какие-то, не поймешь ничего...

Лавра. Нет, ты скажи, кто это вьется?

Цыганка. Все, все, хорошая, живи, не бойся... (Саввишне.) Иду, мать, иду. Чора все скажет... Стрептоцид, аспирин есть?.. Ай, спасибо, белая моя! (Маше.) Стой! (Достала карты, вынула на Машу — одну-другую, пово­рожила.) Давай, все хорошо тебе сказала! Будет тебе ра­дость в жизни!..

Саввишна ведет Цыганку, подсаживает в вагон. Ива моет Глухоне­мого. Дети прикованно следуют за Цыганкой.

Нина. Лавруш! Лавруша! Ну, хорошо тебе сказала-то?..

Лавра. Что, маленькая?.. Хорошо!.. Лучше неку­да!.. Машк! Давай!..

Маша. Да ну, хватит, у меня аж хмель весь выско­чил... Наговорила чего-то! Внуки!

Лавра. Да ну, чего ты, Маш! Что ж, внуков у тебя не будет? Подумаешь! Ты вечная, Маш! Точно!.. О! Наш чего-то торопится! Командующий!.. Маш!..

Быстро идет озабоченный Есенюк.

Есенюк (назад). Да побыстрей, побыстрей делайте! Некогда!

Лавра (бросается и виснет на нем). Пашенька! Го­лубчик ты наш! Глянь, что у меня есть!..

Есенюк. Да ты что! Пусти!.. О, напровожались уже!.. Пусти! Тут, понимаешь, неизвестно чего, а они...

Лавра. Да ладно, Паш! На-ко, лучше! За ребят, за летчиков!

Тамара (прикрывая вместе с Саввишной Цыганку). Паш! Где ж ты все ходишь-то?..

Есенюк. Я, Томочка, хожу где надо! Погоди, Лав­ра!.. Значит, так! Тихо! Слушать мою команду!.. Да че­го у вас там?

Саввишна. Ничего, ничего, ты командуй!

Есенюк. Так, значит! Через полчаса прицепляют па­ровоз, будут перегонять через станцию. А там народу — толпы-ы! Смерть! Все ехать хотят! На южном направле­нии прорыв опять сделан! Поняли? Они эшелон разнесут, народ-то! Сутками сидят! А нам куда? У самих под за­вязку!.. Так что всем по местам находиться! Окна, двери закрыть, молчком сидеть, никого не пускать! Ясно? Народ валом кинется, а мы запечатанные — груз, и все!.. (Лене, которая остановилась перед ним и смеется.) Ты что? Черт, ненормальные все!..

Маша. Мы продуктов хотели пойти поменять...

Есенюк. Никуда! Вы уж скоро самих себя сменяете! В Суходольской отоваримся как надо, потерпите!.. Все поняли? А тут чего? (Хочет сорвать одеяло, из-за него появляется Ива.) Так! Еще надумали!.. А ну, кончать эту баню! Тамбур освободить! Совсем уж, что ли?.. На! (Бросает Иве документы Глухонемого.) И чтоб духу его не было!.. Тамбур в проволоку возьмем, а то сюда насядут!.. Баню придумали!.. Юрка! Ты где?.. Юрк! К пер­вому вагону беги, проволоку неси, понял?

Ива. Я прошу его не трогать. Человек болен.

Есенюк. Чего? Не хватало!..

Маша. Правда, пускай, Паш, мы уж привыкли.

Лавра. Да это ж Герасим и Муму! На вот лучше!..

Саввишна (тоже вступилась). Он безвредный, Паш! Убогий! За убогого бог простит!..

Есенюк. Да вы что все? Белены объелись? «Убо­гий»! «Бог»!... Он чей, убогий-то? Ничей? За него кто отвечает? Никто? Выходит, опять Есенюку отвечать? А Есенюку хватает, родненькие мои! Есенюку вот так! Вдох-выдох сделать! (Лавре.) Муму еще какую-то! Не до питья тут! (Берет у Лавры флягу, нюхает.) Муму! Тут голова, понимаешь, распухла! (Быстро делает глоток и вытаращивает глаза.) Ух! Авиация!.. Хо-хо-хо!..

Ива. Одну минуту. Вы сказали: ничей...

Есенюк. Что?.. Я сказал: духу чтоб его не было!..

Ива. Минутку, не кричите. Вы сказали: ничей, вам отвечать?.. Так пусть будет мой. Вам отвечать не надо.

Есенюк. Та-ак! Это что же? Слыхали?.. Ну, вы ме­ня доведете! (Иве.) Может, еще свадьбу сыграем?..

Ива. Я не люблю, когда мне говорят «эй»... Может, и сыграем, я незамужняя.

Лавра. Вот это Ивушка! Я понимаю! Маш!..

Есенюк. Одурели совсем!.. Освободить тамбур! Не­медленно! И все!

Лавра. Паш! Не расстраивайся! (Оттесняет Есенюка.)

Есенюк. Да как не расстраиваться!.. (Снова, уже чуть не силой, берет фляжку, делает глоток.) Ух, авиация! По местам, сказал! Окна, двери!.. (Заглядывает в вагон и видит Цыганку.) А эт-то что такое?.. Да вы что мне делаете из эшелона-то? Табор?.. А ну, давай отсюда! У меня ценный груз, а они выдумали! Скоро всех убогих соберут! Как на паперти!.. Гаданья! Я вам сам погадаю! Разнесут вон к черту, если порядка не соблюдаете. Вот и все гаданье!

Цыганка. Ухожу, золотой, ухожу, не кричи! Не со­бака ты, человек, зачем как собака?.. Ноги болят у Чоры. Аспирина нет?

Есенюк. Я тебе дам собака! Я те дам аспирин! А вы по местам все!.. (Уходит за Цыганкой.)

Саввишна. Раскомандовался, командир!

Нина. А я-то не успела! Сань! Догони ты ее!

Саня. Да обожди ты, ма! Куда теперь!

Тамара. И мне не сказала! Долго еще мучиться?

Саввишна. Да про это, доченька, я сама тебе уга­даю!..

Между тем Ива помогает отмытому, посвежевшему Глухонемому спуститься на землю.

Лавра. Ну Ива! Ну тихоня!.. Молодец! Глянь, а он ничего! Герасим-то! Куда мы глядели, Маш?

Ива. В нашей технической библиотеке меня все зо­вут старой девой. А я просто с четырнадцати лет живу одна... Вот так, вот так... Я все делаю сама и только для себя самой. Завариваю чай — для себя одной, поку­паю билет в кино — один, для себя одной, стираю — толь­ко для себя одной. Делаю зарядку, берегу здоровье, а зачем мне мое здоровье? Не знаю...

Лавра (помогает). Ничего, ничего, видишь, углядела себе заботу! Стой, Герасим!.. А удобно, девочки! И от не­го сроду слова худого не услышишь, и ему скажешь — не поймет! Все бы мужики такие были!..

Саввишна. Батюшки! Да что ж они его? В вагон надумали?

Лавра. Молчи, маленькая!.. Давай, Ив!..

Глухонемого подсаживают в вагон, а из-под вагона вдруг вынырнула молодая женщина, Беженка, с прижатымк груди ребенком. Она босая, одета по-летнему, только голова глухо обмотана платком. Говорит быстро, уже заученно, с украинским акцентом. Лена замерла, глядя на Беженку.

Беженка. Пидайте хлибца!.. Пидайте, женщины, Христа ради! Ей-бо! в грудях ничего нэма, малый с голо­ду плаче, пятый динь хлиба ни или!.. Пидайте, женщи­ны!..

Саввишна. Бог, милая, подаст, сами завтра по миру...

Лавра. Стой! Ты что ж босая-то? Откуда? Тетя Га­ля!..

Беженка. Та чирниговськи ми! С самого лита бижим, усе-то попалил, проклятый! Дитю мисяц був, як побигли! Мочи нэма!

Маша. Ты что ж, одна?

Беженка. Та ни! Тамо, пид станцией, наших тьма! И диду со мной, и братик...

Лавра. Тетя Галя!..

Галина Дмитриевна. У нас самих всего три бу­ханки остались...

Лавра. Да хоть одна! Не видите, что ли? (Старухе.) Там картошка у нас была вареная, свекла?.. Нету?.. Да кто это все ест?!

Старуха! Я! Все ем я! Я вообще могу сойти с этого поезда!

Саввишна. Подавайте! Их скоро тыщи побегут! Кто нам-то подаст!

Лавра. Да помолчите! Дайте лучше что-нибудь...

Нина. Ой, правда, сердце кровью обливается! Как жалко!..

Саввишна. Нечего мне давать!

Тамара. Мама! Ну вы что? (Вдруг плачет.)

Саввишна. А ты не гляди, не гляди! (Уводит Та­мару.) Добрые нашлися! Кто нам даст?..

Маша. Что ж, карточек-то у вас нету?.. Холодно?..

Беженка. Та ни, попривыкали. А може, боты ка­кие е? Нигожи? Так дайте, женщины...

Маша (Лавре). Возьми там у меня сахару, в наво­лочке!.. На! (Отдает женщине консервы.) Картошки бы накопали, капусты — огороды-то кругом брошенные.

Беженка. Та ни знаю, хто и копае... Хлибца охо­та... Спасибо, женщины!..

Возвращается Есенюк, за ним — Лариса.

Лариса. А может, надо станки выгрузить, а людей взять?

Есенюк. Поучи еще! Может, ты за них отвечаешь? Есенюк за них отвечает!..

Лариса. Значит, станки для вас важней?..

Есенюк. Ладно демагогику разводить! Умные боль­но! Давай в вагон! Один Есенюк всех не увезет! «Стан­ки»! Вон он летает! А без этих станков его не сшибешь! (Видит Беженку.) Это что? Опять?.. А ну, геть!.. Какая команда была?.. Вы что тут? Паровоз прицепляем, а у них опять!.. (Беженке.) Геть, говорю! Уже просочилися!..

Беженка скрывается под вагон.

Саввишна. Скажи, Паш, им свое слово, скажи!.. Всю голь скоро соберут!

Есенюк. Я соберу! Я такое соберу!.. По местам!

Маша. Ну-ну, сейчас мы все сделаем...

Лавра (с хлебом в руках). Что ты орешь?.. Эй! По­стой!.. (Зовет Беженку.) Убежала! Эх! Озверел совсем. Не видишь: человек!

Лариса. Да ему станки важнее, на людей напле­вать!.. Вот я пойду к коменданту и скажу, что у нас...

Саввишна. Для вас же старается!

Есенюк. По места-ам! А ты! (Ларисе.) А тебя!.. (Он цепко хватает ее за руку, скручивает назад и ведет.) Ко­менданту? Я покажу — коменданту!..

Лариса. Пустите! Больно!

Есенюк. Пускай дед с тобой разберется! Грамот­ные! Я прикажу: вовсе из вагона не пускать!.. (Всем.) По местам!

Маша. Ну-ну, связался черт с младенцем!

Лариса. Пустите! Как вы смеете!

Есенюк. Я смею! Я еще не то смею!.. (Уводит Ла­рису.)

Маша. Ну, правда что, давайте! По местам!..

Нина. Как жалко-то черниговскую! Молоденькая со­всем!

Маша. Так поглядишь, мы и вправду по-столичному едем! Люди, видали, с самого лета!..

Лена (прижав ребенка к себе, изображая Беженку). Подайте, женщины! Хлибца! Христа ради!.. (Смеется и плачет.)

Маша. Ты что?! Лена!

Слышится гудок.

Галина Дмитриевна. Лена, в вагон! Паровоз по­дают! По местам!.. Все у нас?

Маша. Катя!.. Да где ж она?.. Говорили же ей! Ка­тя!..

Ника. Мама!

Лязгают сцепления, гудит паровоз, крик «По вагонам!» Маша взбирается последней, продолжая звать Катю. Есенюк и Юрка несут моток колючей проволоки.

Галина Дмитриевна. Павел! А может, потесниться, взять кого?

Есенюк. Чего? Куда?.. Давай, давай, Юрк, прям по всему тамбуру! Без охраны едем. Ценный груз. Чужих по­жалеешь — своих накажешь! (Маше.) Сели? Закрывай давай. И чтоб тихо! Юрка со мной в четвертый сядет!

Голос Тамары. Паш! Опять ты в четвертый!..

Маша. У нас Кати нету! Лукашиной! Менять побежала...

Есенюк. Давай, Юр! Побольше!.. (Маше.) Еще че­го! Я кому говорил! Всё в самоволку! Менялы!.. Закры­вай! Придет, в четвертый сядет!.. (Юрке.) Тяни!.. Мария, закрывай! Сейчас дверя-то тоже прихватим!.. Окош­ки! Окошки! Не выглядывать!

Галина Дмитриевна. Паша, сам тогда покричи Катю!

Есенюк. Покричу! Закрывайте!.. Из-за одной Кати эшелон ждать не станет!.. Оттягивай, Юрк, оттягивай!..

Маша. Катерина-а!..

Есенюк. Кончай голосить! Закрывай!..

Маша. Да мальчик вон переживает.

Есенюк. Мальчик! С пальчик!.. Закрывай!.. Отлич­но, Юр, теперь у нас никто! Все! Красота! (Сам кричит.) Катя-я!..

Паровоз дает гудок, в послед­нюю минуту появляется медленно бредущая Катя. Есенюк и Юрка хватают ее едване силой и бегут. Вдалеке слышится тяжелый гул самолета.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Люся (поет). Кто не знает горя, тот не знает счастья, а кто не знает счастья, тот не знает горя!.. Ну? Полу­чается?..

Ника. Одно и то же.

Люся. Да не одно! Ты слушай внимательно! (Опять поет с вдохновением.) А кто не знает счастья, тот не зна­ет горя, а кто не знает горя, тот не знает счастья!.. Ну?..

Ника (смеется). Одно и то же!

Люся. Ты что? Там такое начало, а здесь такое! Вот слушай! (Снова поет.)

Лариса (Нике и Люсе). Дети! Не уходите! Сейчас будет география!.. Оська, решил?

Нина (качая ребёнка Лены, нараспев). Мама, мамочка, приди, мама, Ко­стика возьми!..

Саввишна. Как жжет-то, жжет! Сроду сердце не баливало! Господи, то жаром, то холодом! Душно! Мо­ченьки нет!

Юрка. А мы вас вот так: хрясь! А? Бито?

Саня. Обождите. Выходит, Люсьен все знал?

Галина Дмитриевна. Читай, читай!

Саня (поражена). Ну, Люсьен!..

Маша (напевает). «Сотня юных бойцов из буденновских войск...» (Старухе.) Как же вы теперь без зу­бов-то?

Старуха. Всему на свете приходит конец. Очки по­ломаны, зубы поломаны. А жизнь не поломана?

Маша. Да, уж чего! (Напевает.) «На разведку в по­ля...»

Саввишна. Нин! Расскажи, как у тебя-то болит? У меня жжет, жжет, мочи нет!.. Тома! Да что ж ты сре­заешь сколько, о господи!..

Нина (нараспев). Где же наша мама Лена, где же наша мама Лена?..

Появляется Катя с корзиной, куда она собирает щепки.

Катя....Знаешь у меня просто навязчивая идея я все время представляю нашу встречу знаешь как помнишь давно Нике было годика три меня перед са­мым Новым годом послали на практику в лесниче­ство и ты думал я уже не приеду а мы с ребятами тряслись сто километров в полуторке везли елки и чуть не замерзли в кузове я вошла с елкой в тулупе а у вас уже была елка украшенная и стол накрыт и вы с Никой сидели на коврике на полу и думали я уже не приеду а я приехала помнишь ты ноги мне растирал пальцы дышал и целовал и тогда я первый раз за все наши годы перестала стыдиться тебя ка­кая я всегда была дура помнишь и вот мне без кон­ца представляется как я вхожу а ты уже дома и ел­ка стоит со свечками шампанское и ты такой расте­рянный что меня нет и потом никак не можешь в себя прийти и не знаешь как радоваться что я при­ехала...

Ива (Глухонемому). О! Еще осколок! Это вчерашний!

Нина (нараспев). Чтой-то стала все кружить, ой, над нами она кружить...

Ива. Я его себе возьму... На память. (Глядя на ос­колок.) Мог убить... Ты думаешь, все зависит от тебя, ты... а прилетает неизвестно откуда кусок железа, и все... Почему в одного, а не в другого?.. От кого вообще за­висит, родиться нам на свет или нет?..

Глухонемой понимающе кивает. Катя подходит к костру, высыпает щепки.

Маша. Всего-то? Ой, худо дело! Надо ведь подавать­ся куда за дровами-то! К реке, что ли? Карточки у нас не отоварены, продукты кончаются, что делать будем?.. (Кате.) Ну что ты? Опять задумалась? Мало тебе, что чуть от эшелона не отстала? (Старухе.) Ну скажите вы ей! Живой о живом думает, так?.. А ты что? Погоди, вот приедем, поставлю тебя к станку-то, выучу, — вся дурь живо выскочит!

Катя. Зачем люди родятся на свет, если в конце кон­цов все равно умирать?

Маша. Чего? Додумалась! Слыхали, что говорят?..

Старуха. Бог дает жизнь, бог дает смерть. Это его дело. Оставьте ему хоть эту заботу.

Катя. Если все равно умирать, какая разница — ког­да?..

Маша. Ну ложись, помирай, если без разницы!

Старуха (вздыхает). Мой Захар умирал совсем мо­лодым. Ему было всего шестьдесят два года. Он так пла­кал, вся подушка была мокрая от слез. Он плакал два часа, как ребенок. Он мало видел хорошего в этой жизни, ему саблей отрубили одну руку. Но он плакал об этой жизни как дитя. Я ему сказала: «Значит, ты был счаст­ливый человек, Захар, если ты так плачешь об этой жиз­ни!..»

Маша. Ну! Правильно! Помереть успеешь, не вол­нуйся! Ты пожить сумей! Ты и не жила еще, вкуса не раскусила!

Старуха. Он кричал: «Отнесите меня к морю, дай­те мне вина, позовите мне красавицу Фаню с почты, я хо­чу потрогать ее молодые руки...»

Маша (Кате). Поняла? Тебе еще жить да жить! Уж и жизни не цените! Иди давай по дрова! Где хочешь ищи! Прямо всю душу перевернут!.. Жизнь ей не мила — ну?!

Катя встает и уходит.

Маша. Далеко-то не ходи! Слышишь? Пускай вон ре­бята помогут, не переломятся. Ох, господи! Прямо уста­нешь с ней!..

Старуха. Ой бог, бог, где бог?..

Появляется Федор Карлыч. Он сильно простужен.

Саввишна. Ой, доктор! Родимый! Кораллыч!

Федор Карлыч. Иду, иду, бегу! (Чихает.) Скажем «а», скажем «а»! Ай-яй-яй! Сами, сами себе вредите. По­кой, абсолютный покой! Сделаем укольчик... и... великое противостояние...

Саввишна. Нет! Укол я не дамся! Нет!..

Федор Карлыч. Тише, тише! Опять мы нервнича­ем, а покой?..

Саввишна. Да какой покой, где? Все сама ведь, са­мой надо, она-то у меня, видишь, вот-вот! Не привычная ни к чему с детства, картошку как надо не...

Тамара. Да будет вам, мама!

Саввишна. Чего будет, чего! Понежней срезай-то, кому говорю!

Федор Карлыч. Ну-ну-ну!.. Картошка картош­кой... О, хорошая у вас картошечка, вы где копали?.. А расстраиваться не надо...

Саввишна. Да как же, Кораллыч! Еще как вспомним очистки-то эти! Локотки будем кусать!.. А укол я не дамся, доктор, нет! Помру, а не дамся! Порошочек бы мне какой, капли!.. Ты, может, обижаешься на меня? Я от­плачу, я... сало вон у меня еще, сальце, маленько...

Федор Карлыч. Что вы, что вы, я не обижен... А порошочков нет, ничего нет!.. (Кашляет и чихает.)

Нина (нараспев). Надо, доктор, сахар жечь и погрызть его, погрызть... Он от кашля хорошо, помогает хорошо...

Федор Карлыч (нараспев). Сахар, сахар, саха­рок! Где он, сахар, сахарок! (Тамаре.) Я сейчас. Ей не­обходим укол... (Уходит).

Саввишна (вслед). Хоть чего сделай, Кораллыч!.. (Тут же, грубо.) Доктора аховые! Чего он мне наколет-то! Кашлю себе вылечить не может!.. Помру я! Тяжко мне!

Нина (качает ребенка). А вон мамочка идет, воду с речки несет!..

Юрка (Ире). Может, к реке сходим?

Ирина. С тобой? Ха!

Юрка. А чё? Скоро и меня не будет, вспомните тог­да!..

Ирина. Как?

Юрка. Вот так!.. Сдавай!..

Галина Дмитриевна (Сане). А вот это тебе не надо читать.

Саня. Обождите. Тетя Галя! Самое интересное.

Галина Дмитриевна. Не надо, не надо, рано еще.

Лариса и Володя смеются.

Лариса. Ты все время о чем-то другом думаешь. Решай!

Оська (в руках его пустая бутылка). Эй! Видали? Поедем через реку и бросим.

Люся. Правильно! Из реки в море, из моря в океан, а там ее выловят... А что напишем?

Ника. Чего в бутылках пишут? СОС.

Оська. Точно! Терпим бедствие.

Люся. Мы? (Раздумывая.) Тер-пим бед-ствие. Но наши все равно победят! (Быстро.) Слушай, давай напишем, что мы терпим, но все равно победим!

Оська. Так не пишут!

Люся. А мы напишем!

Ива (Глухонемому). Поразительная вещь: остановится вагон где придется, и этот вот кусочек земли мы так быстро обживаем, будто свой дом... И все запоминается. Я вот уже никогда в жизни не забуду этого места... Тебе понятно?

Он кивает.

Саввишна. Душно! Огнем печет!.. (Томе.) Дай но­жик сюда!..

Идет Лена с двумя ведрами воды, устала.

Маша. Зачем полные-то тащила?.. Ну? Чего там?.. Лена!..

Лена. Да ну! Век теперь тута простоим.

Маша. Да чего, говори!

Лена. На паровозе пусто, с моста все помчали, лет­чиков, что ли, каких ловить, не чинют...

Юрка вскочил.

Маша. А, это значит — сшибли все ж, который ут­ром-то! Не все коту масленица! А то обнаглели, летают, как дома у себя!

Ирина (Юрке). Ты что?

Юрка. Ничего. (Сел.)

Старуха. Сначала придумают самолет, потом дума­ют, как его сбить! Сумасшедшие!

Лена. Мост бы чинили! (Идет к вагону.) Давай, Нин, спасибо тебе! (Берет ребенка.) Отмотал руки-то?.. Э, Пруд Прудович! Не стыдно тебе, поливальщику?.. Где матери тряпок-то набраться?

Тамара. Пашу там не видела?

Лена. Паша ваш, ветродуй, раков ловит.

Саввишна. Каких еще раков-то? О господи!..

Тамара. И Лавра там?

Лена. А где ж ей! Где мужики, тут и она! Видать, за войну-то за эту одни иссохнут до костей, позабудут, ба­бы они ай кто, а другие так на спине и проваляются.

Маша. Ладно тебе! Чего еще говорят-то?

Лена. Говорят, за мостом деревня, село большое, бо­гатое, с моста колокольню видно. И будто меняют! Дают что хочешь, и масло, и все!..

Маша. Их ты! Так отряжаться туда!

Старуха. Масло? На свете еще есть масло?

Лена. Пойдем, Костик, пешком, иль в деревеньку какую напросимся, к старичкам: возьмите, скажем, буду вам за работницу за одни харчи, да вот дитя чтоб... За­бьемся, пока не убили по дороге-то!.. Помрешь, так хоть на месте, на земле, как человек.

Маша. Да будет ныть-то! Что за баба окаянная! Все об себе! Мы-то не такие? О мужике своем лучше поду­мала б! Который на фронте бьется!

Лена. Чего об нем думать — они обуты, одеты да на пайке! Вооруженные!

Маша. Что ты говоришь-то, окстись!

Лена. У него ружье! Он сражается! Убьют, так хоть знает, за что! Сам прежде убьет! А мы? Голову под кры­ло — вся и оборона!

Маша. А работать кто будет? Станки зачем везем? Фронту без тыла не бывает! А тыл — кто? Мы!..

Лена. Не надо мне эту агитацию! Вот он, мой тыл! Мне дитя спасти! И весь тыл!

Маша. А мы что делаем? Ты у нас одна детная? По­думай глупой головой-то: ты в коллективе...

Лена. А, опостылел мне коллектив-то ваш! Гонют как баранов, а они и бегут, сами не зная куда... Сидели бы в Москве, уж Москву-то не отдадут!..

Ива (Глухонемому). Когда-нибудь после войны бу­дешь ехать этой дорогой и вспомнишь все...

Лена. Мы-то пойдем! Пойдем, Костик, пока живы...

Саня. Теть Галь, ну ту-то дайте!

Галина Дмитриевна. Я же сказала, Саня!..

Саня. Дайте. Мне можно.

Галина Дмитриевна. Да что с тобой?

Саня. Обождите. (Медлит.) Я расскажу... Сосед у нас был.

Галина Дмитриевна. Ну?.. Так.

Саня. Обождите... Фамилия Баранов, а звать Нико­лай. Футболист... Давно еще было, мы на кухне в лото играли, у нас любят в лото, ну и вот мы играли, а у меня кубики-бочоночки раскатились, и все под стол полезли, собирать, и Юрка, и я, и Баранов Николай, и Ольга со второго этажа, а там стали смеяться под столом, щеко­таться, он и затронул меня...

...И начал с того раза то в коридоре то где ну вот а как при­шла ему повестка как получил он значит а я в коридоре на тумбочке стою лампочку вкручиваю лампочка у нас перегорела и он вошел отчаянный такой тенниска голубая а воротничок белый я бывало как увижу эту тенниску и обмираю ну вот он вошел и мячиком об пол все говорит Саня ухожу я и взял меня вот так с тумбочки снизу и понес теперь говорит Саня все равно...

Пауза.

Галина Дмитриевна (как бы спохватившись, шепчет). Ну и прекрасно! Ну и что же? А ты все «обожди, обожди»! Говорил он тебе, что вернется, чтоб ждала его, говорил? Ну вот! Значит, он тебя любит! Помнит! Вер­нется твой Баранов, увидишь! Еще на свадьбе погуляем! Позовешь на свадьбу-то?.. Эх ты! Все хорошо!

Саня улыбается, Галина Дмитриевна протягивает ей листок.

Саввишна. Покричите вы кто-нибудь его! Пусть хоть укол! Не могу больше! Душно! На тамбур меня! На тамбур!

Старуха (Саввишне). Где-то у меня были горчич­ники. Надо горчичники поставить на сердце, а к ногам грелку!..

Саввишна. Ой, да хоть чего-нибудь, облегчить бы! Спасибо.

Старуха (хлопочет возле Саввишны). Сейчас я возьму воду... Нам с вами вообще надо сойти с этого поезда...

Юрка с Ириной затеяли возню.

Галина Дмитриевна. Ира! Что там? Других дел нет? Юра!

Ирина. Каких, мама? Что делать-то?

Из голенища у Юрки выпала финка. Ирина пугается.

Юрка. Тихо, никому! Поняла?.. А вы всё: Юрик, Юрик!

Ирина (шепотом). А в комсомол вступишь?

Юрка. Там посмотрим. Для комсомола еще совер­шить чего-то надо! Но я совершу! Вы еще услышите!.. Айда на речку?..

Саня (уже увлеклась чтением). Ну, Люсьен!

Слышны голоса, смех, появляются Есенюк и Лавра.

Есенюк (кричит). А вот раки! Кому раки! Отличные, приличные, столичные, заграничные!

Лавра. Раки есть, а пива нет!

Общее оживление. Дети разглядывают раков.

Тамара (вдруг). Тебя кем поставили? Тебя раков ловить поставили? С этакими (о Лавре) гулять тебя по­ставили?

Лавра. Ну-ну, поддувало-то закрой!..

Тамара. Четвертого вагона тебе мало? Кобелина! (Швыряет картошку и скрывается.)

Саввишна (Есенюку). Погляди ты на себя! Ведь начальником!..

Есенюк. Да что ж это? Дайте вдох-выдох сделать! Да я...

Лавра. Да вы что, маленькие? Вам же несем!

Маша. Да ладно, Паш! Чего с мостом-то, скажи?

Есенюк. Да я! Да для кого я, понимаешь?!

Нина (вдруг). Глядите! Глядите! Ой!..

Гул голосов: «Ведут! Ведут! Поймали!»

Пленного ведут! Батюшки!..

Все замерли. Слева, со стороны тамбура, выталкивают в спину ружьем немецкого летчика. Руки его связаны за спиной, мундир распорот, ухо в крови, голова непокрыта — он ругается, саркастиче­ски смеется, презрительно и брезгливо глядит вокруг, — сама война, ее горячка и ярость, смертельная ее схватка врываются с ним сюда. Хотя его сбили, но хмель победы, ее перегар, вся Европа и пол-России клокочут в летчике. И он внушает не ненависть, а изумление и страх. Он молодой, красивый, статный парень, на пальцах его — коль­ца, из-под воротника мундира выбился шейный платок. Чужой, из другого мира человек. Даже не человек — образ. Летчик кричит по-немецки: «Einen deutschen Offizier nicht anrühren, du, Dreck! Für jeden Gefangenen wird der Fürer tausend von euren Scheißsoldaten erscheißen! Verfluchte Hunde! Sauschweine!» [Ты, дерьмо, не прикасайся к немецкому офицеру! За каждо­го пленного офицера фюрер расстреляет тысячу ваших вонючих вояк! Собаки! Свиньи!]

Люся. Мама, смотри, он как человек!

Лариса. Как страшно, дедушка!..

Федор Карлыч. Вот кого сделали!..

Галина Дмитриевна. Он не человек, он фашист.

Старуха. Какая-то мать родила его на свет и мо­лит о нем бога...

Федор Карлыч. Вот кого из них сделали!

Нина. А заядлый-то! Ой, заядлый!..

Маша. Ничего, и заядлого сбили!

Лена. Не-ет, хватит! (Лезет в вагон.)

Тамара. Что ж будет? Если захватают они нас?..

Маша. Счас, захватили!.. Что говорите-то?..

Нина. Неужто Москву возьмут?..

Ива. Москву никогда никто не возьмет.

Лариса. Идем, дедушка!

Федор Карлыч. Сейчас, сейчас, надо сделать укол. (Идет к Саввишне.)

Из вагона спускается Лена с узлом и ребенком. Она похожа на Беженку.

Маша. Ты что это? Куда?

Лена. Хватит! Едем! А они уж — вот они!.. В дерев­ню пойду, в лес, в погребе схоронюсь!

Маша. Стой! Не пущу!

Галина Дмитриевна. Лена!.. В чем дело?..

Саввишна. Куда она? Ой! А мы-то?!

Галина Дмитриевна. Ты что, не понимаешь? В какой лес? Видишь, сбивают их! Сколько войск идет! Скоро...

Маша. Да ей хоть кол на голове теши! Пропадешь одна, я тебе говорю! О дите подумай!

Галина Дмитриевна. Если мы все по лесам раз­бежимся, что будет?.. Где Есенюк?..

Вбегает Юрка, достает узелок, давно приготовленный, и гранату, быстро сует за пазуху.

Юрка. Все, муттер! Фидерзеен! Бросаю я вас!..

Нина. Юрик!.. Что он?..

Юрка. Дурак я был, с вами поехал!.. Понял я!.. Все! Бить их, гадов! Еще услышите про меня!..

Галина Дмитриевна. Юра! Это еще что?.. Нина!..

Лавра. Ты куда? Не выдумывай!..

Нина. Юрик!

Саня. Обожди! Ты что?..

Юрка. А ты за матерью гляди! Чтоб не болела!.. Я отца там найду! Услышите еще! Услышите! (Убегает.)

Ирина. Юра! (Бежит за ним.)

Маша. Да что же это? А?..

Саввишна. Господи, что ж это? Томочка!..

Нина плачет, Лена незаметно ушла. Вбегает Есенюк, в руке у него Юркина финка.

Есенюк. Где он? Юрка!.. Стой!.. Видали? Парти­зан!.. Ну, погоди! (Бежит за Юркой.)

Лавра. Дела! Мне, что ль, тоже на фронт податься?..

Из вагона выскальзывает Ника — в пальтишке, тоже хочет удрать. Маша хватает его.

Маша. Стой! Куда? Этот еще, видали!

Ника вырывается, из-за пазухи у него сыплются сухари, пилотка, бумажки.

Сухари!.. Собрался!.. Ах, ты!.. На фронт!.. Катя!.. Лав­ра, держи его!..

Лавра и Маша впихивают плачущего от позора и обиды мальчишку в вагон. Люся рванулась к нему, но мать ее не пускает.

Галина Дмитриевна. Да что ж это такое сегод­ня! Где Катя?.. Все на месте?.. Поймите вы, нам нельзя отрываться друг от друга! (Люсе.) Сиди, я сказала!... Маша! Маш! Чтоб никто никуда!

Люся. Пусти! Я здесь, я сейчас!.. Что я сдела­ла?..

Галина Дмитриевна. Люся! Я кому сказала!

Маша. Пропадем поодиночке! А Лена где? Ушла?!

Лавра. Догнать ее! Правда пропадет ведь она, ду­реха!.. Маш!..

Маша (вдруг). А! Сама бы ушла куда глаза гля­дят!..

Лавра. Ну, ты еще!..

Маша. Да что ж я-то? Железная, что ль?..

Нина (плачет). Ему и шестнадцати нету! Куда ж он?..

Галина Дмитриевна. Нина, Нина, ну не надо!.. Давайте по местам! Мы должны ехать!.. Маша! Ты что?.. Нина, не плачь! Ива! Саввишне помогите!

Вдали ухает и возникает гул самолета.

Маша. Вот! Давно не слыхали!..

Саввишна. Говорила я, говорила!.. (Тамаре.) Кар­тошку-то собери!

Галина Дмитриевна. По местам! Не раскисать только!.. Маша!.. Ну?.. Ира! Где Ирина?.. Собирайтесь! Быстрей!..

Старуха. Йося!.. Люся! Где дети?..

Маша быстро возвращается к костру, Лавра помогает ей. Ива вта­скивает Старуху. Появляются мрачные Есенюк и Ирина — Юрку они не догнали. Катя волочит серый от старости, подгнивший крест..

Катя. Там кладбище старое... Ох!.. Нате!.. (Вы­тирает лоб.) Сухой. Как раз на растопку!..

Все глядят на нее. Саввишна крестится. Гудит самолет.

Дата добавления: 2015-09-05