Пятница, 7 февраля

Всё ещё не хочу умирать, несмотря на совершенно абсурдный, смехотворный вечер, который мне только что пришлось пережить.

Когда я пришёл с работы, позвонила Элси Берлесфорд. Сказала, что на прошлой неделе я проявил такую чуткость и отзывчивость, что она решила попросить меня поговорить с отцом Уильяма насчёт его жестокого обращения со своим единственным сыном. Напомнил ей, что у Уильяма есть двое братьев. «Ну, тогда с одним из его единственных сыновей!» — сказала она.

Честно говоря, мне было даже приятно, что она обратилась ко мне за помощью. Обещал сделать, что могу. Она сказала спасибо и попросила ничего не говорить Уильяму о её звонке, потому что он такой независимый и смелый и вряд ли захочет принимать чужую помощь.

Через пять минут позвонил Уильям и попросил меня поговорить с его отцом насчёт сегодняшней репетиции. Как выяснилось, в качестве наказания Джордж на две недели запретил ему всю музыку. Может, мне удастся уговорить его передумать? Только большая просьба: ничего не говорить об этом Элси, ведь она такая ранимая и её лучше не расстраивать. Обещал, что попробую. Почувствовал себя кем-то вроде лауреата Нобелевской премии мира.

Через десять минут в дом с грохотом ворвался Джеральд, чтобы попросить меня поговорить с отцом Уильяма насчёт сегодняшней репетиции. Не дожидаясь ответа, бросил мне: «Спасибо, пап!» и выскочил за дверь. Через секунду снова влетел на кухню и попросил ничего не говорить Уильяму и Элси, чтобы они не подумали, что он вмешивается. Тут же опять выскочил за дверь, крича во всё горло: «Пока, пап! Ты настоящий друг! Увидимся!»

Как только дверь за ним захлопнулась, затрещал телефон. Это была Энн. Она поехала в магазин, но по дороге остановилась, чтобы позвонить мне. Оказалось, она только что случайно встретилась с Элси Берлесфорд, и та рассказала ей о несчастьях Уильяма.

— Бедняжка Элси была почти в истерике, — сказала Энн. — Адриан, милый, Джордж очень тебя уважает. Может, ты ему позвонишь, поговоришь с ним? Да, кстати, не говори, пожалуйста, Элси о том, что я всё тебе рассказала. Она просила никому ничего не говорить, а ты ведь знаешь, как она на всё реагирует! Ну ладно, милый, я пойду. Скоро вернусь.

Положив трубку, я уставился на телефон в каком-то изумлённом оцепенении. Однако изумление моё только усилилось, когда он зазвонил снова. Это был Эдвин, отец Элси. Сказал, что Элси только что высказала ему довольно категоричное мнение насчёт того, что Джорджу Фармеру необходимо получить освобождение от духа гнева и нетерпимости, и потребовала, чтобы её отец, будучи старшим пресвитером церкви, немедленно этим «занялся».

— Только ты ведь и сам понимаешь, — вздохнул Эдвин, — что дело здесь не в каком-то там духе. Просто Джордж человек вспыльчивый, горячий, вот его иногда и захлёстывает. В конце концов, Уильям действительно немного виноват. Короче, я вот что звоню: вы ведь с Джорджем прекрасно ладите, так, может, ты с ним поговоришь, остудишь его маленько? Иначе я за Элси не ручаюсь. Глядишь, ещё заявится к Фармерам с осиновым колом и связкой чеснока. Да,.. и я бы очень тебя попросил: не говори никому, что я звонил, ладно? Элси только мне рассказала, да и то под большим секретом. Договорились?

— Да, но...

— Вот и славно. Ну, тогда пока, до воскресенья!

Когда я положил трубку, моим единственным утешением была мысль о том, что больше не осталось ни одного человека, который мог бы мне позвонить. Совершил роковую ошибку, решив принять ванну. Не успел я погрузиться в горячую воду и с облегчением выдохнуть блаженное «а-а-а!..», как этот треклятый аппарат опять затрезвонил. Выскочил из ванной, завернувшись в полотенце, с твёрдым намерением дать быстрый и твёрдый отпор очередному члену фан-клуба Элси Берлесфорд, кем бы он ни оказался. Это она-то ранимая? Судя по всему, что я о ней знаю, она такая же ранимая, как лавина на горном склоне! Поднял трубку.

— Алло! Это ты, Адриан? Я не помешал?

— Привет, Джордж, — ответил я. — А я как раз собирался тебе позвонить насчёт...

— Слушай, старина, — прогудел Джордж, — будь другом, сделай доброе дело! Видишь ли, какая штука... Я тут на днях погорячился — Уильям, болван этакий, забыл написать «не», и без «не» всё получилось наоборот... Короче, я рассердился и сказал, что запрещаю ему две недели ходить на репетиции, а теперь думаю, что это, пожалуй, чересчур. В общем, я бы пошёл на попятную, но так, чтобы он не думал, что им удалось меня разжалобить. Вот я и звоню...

— Ну?

— Хотел тебя спросить: если ты не против, я бы сказал Уильяму, что это ты уговорил меня его отпустить. А? Ты как, не возражаешь?

— Нет, — ответил я. — Валяй, говори. Ладно, пока.

Вернулся в слегка подостывшую ванну и сказал Богу:

— А ведь верно говорят, что пути Твои неисповедимы!

Позднее заглянул в клуб. Когда Уильям закончил, по своему обыкновению, изображать человека, которому уронили бетонную плиту сразу на обе ноги, Элси подошла ко мне и уставилась на меня распахнутыми глазами, в которых светилось неподдельное восхищение.

— Знаете, мистер Пласс, кого вы мне напоминаете? — спросила она.

«А-а! Вот оно! — подумал я. — Знаменитый лауреат Нобелевской премии мира пожинает свои лавры!» Ничего, небольшая доля восторженного обожания ещё никому не повредила.

— Кого? — спросил я вслух.

— Черепашек-ниндзя, — сказала Элси.

Дата добавления: 2015-09-05