Б) повесть о том, как Мартынов углубил Плеханова.

"Как много появилось у нас в последнее время социал-демократических Ломоносовых!" заметил однажды один товарищ, имея в виду поразительную склонность многих из склонных к "экономизму" лиц доходить непременно "своим умом" до великих истин (вроде той, что экономическая борьба наталкивает рабочих на вопрос о бесправии) и игнорировать при этом, с великолепным пренебрежением гениального самородка, все то, что дало уже предыдущее развитие революционной мысли и революционного движения. Именно таким самородком является Ломоносов-Мартынов. Загляните в его статью: "Очередные вопросы" и вы увидите, как он подходит "своим умом" к тому, что давно уже сказано Аксельродом (о котором наш Ломоносов, разумеется, хранит полное молчание), как он начинает, например, понимать, что мы не можем игнорировать оппозиционность тех или иных слоев буржуазии ("Р. Д." № 9, стр. 61, 62, 71 - сравни с "Ответом" Аксельроду редакции "Р. Дела", стр. 22, 23-24) и т. п. Но - увы! - только "подходит" и только "начинает", не более того, ибо мысли Аксельрода он все-таки настолько еще не понял, что говорит об "экономической борьбе с хозяевами и правительством". В течение трех лет (1898-1901) "Раб. Дело" собиралось с силами, чтобы понять Аксельрода, и - и все-таки его не поняло! Может быть, это происходит тоже от того, что социал-демократия, "подобно человечеству", всегда ставит себе одни лишь осуществимые задачи?

Но Ломоносовы отличаются не только тем, что они многого не знают (это бы еще было полбеды!), а также и тем, что они не сознают своего невежества. Это уже настоящая беда, и эта беда побуждает их сразу браться за "углубление" Плеханова.

"С тех пор, как Плеханов писал названную книжку ("О задачах социалистов в борьбе с голодом в России"), много воды утекло, - рассказывает Ломоносов-Мартынов. - Социал-демократы, которые руководили в течение 10 лет экономической борьбой рабочего класса... не успели еще дать широкое теоретическое обоснование партийной тактики. Теперь этот вопрос назрел, и, если бы мы захотели дать такое теоретическое обоснование, мы несомненно должны были бы значительно углубить те принципы тактики, которые развивал некогда Плеханов... Мы должны были бы теперь определить разницу между пропагандой и агитацией иначе, чем это сделал Плеханов" (Мартынов только что привел слова Плеханова: "пропагандист дает много идей одному лицу или нескольким лицам, а агитатор дает только одну или только несколько идей, зато он дает их целой массе лиц"). "Под пропагандой мы понимали бы революционное освещение всего настоящего строя или частичных его проявлений, безразлично, - делается ли это в форме доступной для единиц или для широкой массы. Под агитацией, в строгом смысле слова (sic!), мы понимали бы призыв массы к известным конкретным действиям, способствование непосредственному революционному вмешательству пролетариата в общественную жизнь".

Поздравляем русскую - да и международную - социал-демократию с новой, мартыновской, терминологией, более строгой и более глубокой. До сих пор мы думали (вместе с Плехановым, да и со всеми вожаками международного рабочего движения), что пропагандист, если он берет, например, тот же вопрос о безработице, должен разъяснить капиталистическую природу кризисов, показать причину их неизбежности в современном обществе, обрисовать необходимость его преобразования в социалистическое общество и т. д. Одним словом, он должен дать "много идей", настолько много, что сразу все эти идеи, во всей их совокупности, будут усваиваться лишь немногими (сравнительно) лицами. Агитатор же, говоря о том же вопросе, возьмет самый известный всем его слушателям и самый выдающийся пример, - скажем, смерть от голодания безработной семьи, усиление нищенства и т. п. - и направит все свои усилия на то, чтобы, пользуясь этим, всем и каждому знакомым фактом, дать "массе" одну идею: идею о бессмысленности противоречия между ростом богатства и ростом нищеты, постарается возбудить в массе недовольство и возмущение этой вопиющей несправедливостью, предоставляя полное объяснение этого противоречия пропагандисту. Пропагандист действует поэтому главным образом печатным, агитатор - живым словом. От пропагандиста требуются не те качества, что от агитатора. Каутского и Лафарга мы назовем, например, пропагандистами, Бебеля и Геда - агитаторами. Выделять же третью область или третью функцию практической деятельности, относя к этой функции "призыв массы к известным конкретным действиям", есть величайшая несуразица, ибо "призыв", как единичный акт, либо естественно и неизбежно дополняет собой и теоретический трактат, и пропагандистскую брошюру, и агитационную речь, либо составляет чисто исполнительную функцию. В самом деле, возьмите, например, теперешнюю борьбу германских социал-демократов против хлебных пошлин. Теоретики пишут исследования о таможенной политике, "призывая", скажем, бороться за торговые договоры и за свободу торговли; пропагандист делает то же в журнале, агитатор - в публичных речах. "Конкретные действия" массы - в данный момент представляют из себя подпись петиций рейхстагу о неповышении хлебных пошлин. Призыв к этим действиям исходит посредственно от теоретиков, пропагандистов и агитаторов, непосредственно - от тех рабочих, которые разносят по фабрикам и по всяческим частным квартирам подписные листы. По "мартыновской терминологии" выходит, что Каутский и Бебель - оба пропагандисты, а разносчики подписных листов - агитаторы, не так ли?

Пример немцев напомнил мне немецкое слово Verballhornung, по-русски буквально: обалгорнивание. Иван Балгорн был лейпцигский издатель в XVI веке; издал он букварь, причем поместил, по обычаю, и рисунок, изображающий петуха; но только вместо обычного изображения петуха со шпорами на ногах он изобразил петуха без шпор, но с парой яиц около него. А на обложке букваря добавил: "исправленное издание Ивана Балгорна". Вот с тех пор немцы и говорят Ver-ballhornung про такое "исправление", которое на деле есть ухудшение. И невольно вспоминаешь про Балгорна, когда видишь, как Мартыновы "углубляют" Плеханова...

К чему "изобрел" наш Ломоносов эту путаницу? К иллюстрации того, что "Искра" "обращает внимание только на одну сторону дела, так же, как Плеханов это делал еще полтора десятка лет тому назад" (39). "У "Искры", по крайней мере для настоящего времени, задачи пропаганды отодвигают на задний план задачи агитации" (52). Если перевести это последнее положение с мартыновского языка на общечеловеческий язык (ибо человечество еще не успело принять вновь открытой терминологии), то мы получим следующее: у "Искры" задачи политической пропаганды и политической агитации отодвигают на задний план задачу "ставить правительству конкретные требования законодательных и административных мероприятий", "сулящие известные осязательные результаты" (или требования социальных реформ, если позволительно еще хоть разочек употребить старую терминологию старого человечества, которое еще не доросло до Мартынова). Предлагаем читателю сравнить с этим тезисом следующую тираду:

"Поражает нас в этих программах" (программах революционных социал-демократов) "и вечное выставление ими на первый план преимуществ деятельности рабочих в (несуществующем у нас) парламенте при полном игнорировании ими (благодаря их революционному нигилизму) важности участия рабочих в существующих у нас законодательных собраниях фабрикантов по фабричным делам... или хотя бы участия рабочих в городском самоуправлении..."

Автор этой тирады выражает немного прямее, яснее и откровеннее ту самую мысль, до которой дошел своим умом Ломоносов-Мартынов. Автор же этот - Р. М. в "Отдельном приложении к "Раб. Мысли"" (стр. 15).

III.v

Дата добавления: 2015-09-01