К – будто кайфовать

-Никто в космосе не услышит твой крик. Блядь.

Не волнуйся. Никаких проблем.

-Кажется, я слегка обдолбался, - говорю я.

И она смеется. И я тоже смеюсь. Это печально и смешно. Хотя понятия не имею, что тут смешного.

-Эй, слушай, все не так, как ты думаешь. Нет, истинная правда, Иисус видит.

И она снова смеется.

Я не думаю, что это плохо. В смысле, черт, ну РАЗУМЕЕТСЯ я смешной, я чертовски нелепый, и мое сердце болит, и во рту что-то похожее на смесь из слюны и женской секреции, но если она улыбается, то хоть чего-то я стою.

У меня живот вздувается, как у лягушки, и я пытаюсь понять, что лопнет первым: он или моя задница – она сжимается, как кратер вулкана, а еще она кровоточит временами. Но, даже пусть я и никогда не буду как этот парень в черной кожанке, черных очках и черной коже, если я заставляю тебя смеяться, я охуительно крут.

-Знаешь, сколько мне пришлось пройти, чтобы выяснить это? Пиздец. У меня мозг работает процентов на 2000, но КПД все равно нулевое. Смешно, нет?

Она качает головой, но все равно улыбается, потому что я сижу тут такой, и не имеет значения, что бы я ни молол, одно мое присутствие тут достойно улыбки. В общем, я понятия не имею, о чем эти строки, но все просто неебическая истина в последней инстанции, а мои пальцы как черепахи. Может, мир умолк? Дзен вселенной похуй.

-Никогда не выходит сказать именно то, что хочу. В смысле: всегда получается не то. И даже сейчас. Но в каком-то смысле я говорю, то, что хочу. Даже если это не то. Будто пытаешься догнать мир, а получается лишь его бледная тень.

И она кивает – уж она-то знает. Кто же еще, как не она? Никто в этом мире, только она. Она видела все мое дерьмо и все мое сердце, а души нет.

-Никогда прежде не чувствовал себя таким обдолбанным. Охуеть.

Говорю я, и она понимающе кивает. И с небес спускается офицер, и у него пистолет, и дубинка и вся власть закона, а у меня даже твердых убеждений нет. Но он не мог приехать на машине, потому что мы сидим на вершине огромного небоскреба, как на крыше одной из башен-близнецов, за пару минут до 11 сентября, и никакого смеха. Мой организм предает меня, но я убью его первым. И вот этот коп спускается с небес, небесный коп. Он хочет сделать из меня ВТОРОГО Иисуса, распять за чужие грехи. В этом его работа: наказывать зло, даже если для этого зло надо придумать. Я не винную его за это, я за вино, ребята.

-Значит, ты ОБДОЛБАН? – спрашивает коп, и нимб сияет над его головой. Пиздежь, конечно. Нимб я придумал.

И я качаю головой и киваю и смеюсь. И это выглядит так:

-нет. да. не знаю. хахахаха.

-Пойдем в участок, - говорит коп, и берет меня за руку. Но он стоит на воздухе, а я так не умею. Я сижу на краю крыши и не хочу делать шаг, какого черта?

-ЭЙ, - говорю я. – Пиздежь высшей пробы! Нет законов, запрещающих людям быть обдолбанными. Есть законы, запрещающие принимать наркотики, но, блядь, я их не принимал!

-Чего?

Он не врубается.

-Это КАЙФ, - говорю я. – Чистый КАЙФ. Охуеть. Даже не знал, что так втащит. Как будто самоубийство через соломинку. Протаскиваешь всю жизнь по застывшему времени. Я не остановил его, но остановился сам. Ты понимаешь?

Я поворачиваюсь к ней, и она кивает. Это пиздец, нет другого слова, пиздец, нет.

-Что за хуйня? – говорит коп. – Я понимаю, что ты должен быть за решеткой.

-Как зверюшки в зоопарке? Бедные ебаные зверюшки. Бедный ебаный я. В ОБЩЕМ, ты можешь притащить меня в участок, и проверить на наркоту, и ты не найдешь НИЧЕГО. Так что давай не будем тратить время. ОКЕЙ?

Он смотрит на меня. И я ГОВОРЮ:

-Потому что знаешь, ЧТО происходит СЕЙЧАС? Однажды придет время, когда вы запретите людям все. Всю наркоту, и алкоголь, и сигареты, а люди научатся ТОРЧАТЬ, НАПИВАТЬСЯ И КУРИТЬ без этого. Чистый разум, приятель. И с этим вы ничего не сможете поделать. Конечно, тогда вы запретите и это, но ничего не получится. Это будет полнейший пиздец, и мы ОПРОКИНЕМ вас. И можете в этот день вскрыть мою могилу и отсосать мой сгнивший член. Хотя, я уже подписал заявление на кремацию. Так что просто идите нахуй.

И я перекрестил его, и он исчез с миром. Аминь.

-Ууууух, - сказал я, и улыбнулся ей. – Почему же я все-таки делаю именно это, а не что-либо другое? Ты знаешь, мы могли быть уже где угодно. Гулять по пляжу Калифорнии, пройтись босиком по вселенной, покорять небеса, быть счастливы кубически, могли бы и поебаться наконец или ждать конца света, так почему мы сидим здесь?

-Это твой мир.

-Чертовски неверно. Но хотел бы я видеть его другим. Может, и с богом та же херня?

Кто знает. Она жмет плечами. И улыбается. От нее пахнет клубникой и безумием. Я потерян в ее волосах.

-Я рад, что ты здесь, - говорю я ей.

-Я всегда рядом с тобой, – говорит она. – Всегда.

-Похоже, мне еще предстоит научиться обращаться с тобой.

-Тебе предстоит научиться обращаться с собой.

-О, правда?

Я смотрю на нее и закуриваю сигарету. Ее глаза. Я тяну дым в легкие и выдуваю его.

-Скажи мне что-нибудь приятное.

-Ты лицемер, эгоист и эгоцентрик.

-Это должно быть приятным?

-Ты можешь быть милым, когда ты обдолбан и пьян. Такой жалкий и ничтожный, что до невозможности милый. Тебя хочется пожалеть, приласкать, и обосрать. Оставить видеть свои сны в одиночестве, как ангела. Посмотреть на тебя, поумиляться немного, и вернуться в свою жизнь, оставив большую кучу дерьма под дверью.

-Вау. Уверена, что должна говорить такие вещи? Это одновременно приятно, унизительно и попахивает копрофилией.

-А что ты хотел услышать?

-Правду.

Она откидывает павшие пряди с лица и смотрит прямо в мои глаза.

-Ты знаешь правду, - говорит она.

-Мне приятно так думать. Но как дела обстоят на самом деле?

Она улыбается и не отвечает. Хочет, чтобы и эту фразу я прописал за нее. Мои пальцы, открывающие ей губы через чертовы клавиши. Что же, когда было иначе, милая?

-Но в этом вся прелесть. Разве не так? Я говорю через тебя. Но это по-прежнему я. Я просто такая, какой ты меня сделал.

-Дзен, - говорю я.

Принято. 11 секунд до падения. Черт.

-Уходим.

И мы уходим в космос. Никто не услышит твой крик. И это правда. Это - истинное преддверие смерти. Никто не узнает, о чем ты думаешь перед смертью. Никто не услышит твои последние слова. Никто не узнает твои чувства. Никто не узнает тебя.

И как бы ты ни старался, никто, никто не узнает этого, потому что нельзя втиснуть все это в единственный миг перед самым концом. У тебя была целая жизнь, и ты сделал все, чтобы ее проебать. Это не передать.

Никто не услышит твой крик, которого нет.

Мы идем через космос. Это значит, я говорю именно то, что говорю. Вместо того, что хотел или мог бы или должен сказать. Смерть живет в моем теле.

-Даруй мне надежду, - прошу я.

И она дарит, и звезды сияют во тьме бесконечного холода пустоты.

-Так будет не всегда, - говорит она. – Но ты сумеешь все сделать как надо. Ты сможешь. Их только два: вера и действие.

-Даруй мне поцелуй, - говорю я.

И она дарит мне его. И я запечатываю его здесь, так:

блаженство

твоей покорности

и непокорности

последний рай на земле

это место

чудес

без слов.

-Ох, сколько же видов пыток есть в этом мире. И, наверное, столько же счастья.

Она кивает, и улыбается мне. Мы идем через ВСЕ.

-Я столько раз просил бога, чтобы он даровал людям счастье, а все беды отдал мне, что, кажется, он наконец прислушался к моим словам. Только не похоже, что мир стал хоть немного лучше.

И она снова кивает. И улыбается и берет мою руку и сжимает. Нежно и ласково. Мы идем дальше. Всегда только вперед, мы идем по пустыне отсутствия слов.

-Думаю, меня отпустило.

И она снова смеется, но не отпускает меня, и я не отпускаю ее.

-А теперь приходит расплата. И цена как всегда неоправданна. Адом становится отсутствие рая.

Она улыбается. Возможно, она будет улыбаться всегда, что бы я ни сказал, и я пользуюсь этим. Я говорю, говорю, несу всякую чушь, лишь бы удержать эту улыбку. Все, что угодно. Вроде такого:

-Чувствую, мое сердце застыло. Яйца сжимаются, а моя задница ненавидит меня. Если бы я был своей задницей, точно бы ненавидел. Убийство души невозможно без расправы над телом – так я всегда говорил. И я твердо следую этому правилу, не думай. Блядь.

Она кивает. Она улыбается. Она примет все, что я ей дам.

-Оживим обстановку?

И летят самолеты. СНОВА ядерная война, солдаты в окопах, морфий, любовь под звездами, одинокие окна одиноких ублюдков. Мы приходим всюду. Завариваем чай, смотрим дурацкие видео. Уходим через застекленные окна, как призраки. Проходим через пальцы, и сердца, и карту земного мира, и все неизведанное, следуем за солнцем, следуем за песнями, следуем за собой.

-Есть такая штука. Вроде упавшего на улице незнакомца, который дергается в конвульсиях и истекает пеной изо рта и кровью из задницы. А толпа обтекает его, все проходят мимо. Ему снятся сны, прекрасные видения, ну, или просто видения, не имеет значения, ведь он просто дергается у ног толпы с окровавленной задницей и пеной у рта. А что же происходит во всем мире?

-Что же?

-Все остальное. Шутка.

И мы молчим, и смотрим друг на друга, потом она сдается и начинает улыбаться, отворачивается и качает головой.

Мы идем дальше. С каждой секундой, каждым биением мира. Через солнце и через луга, рожь и бейсбольные поля, через океаны, наши шаги не слышны, и воздух не колеблется, мы протекам сквозь него, через все огни и радиацию.

-О чем я кричу? Может, это просто крики. Простые, неопределенные, но чистые, как искренность лжи.

Она вскидывает бровь. Я пожимаю плечами. Развожу руками. Закуриваю сигарету.

-Но я здесь, - говорю. – С тобой. Вот он я, прими таким, каков есть.

-О-о, - она поджимает губки.

И я ловлю ее и целую прямиком в них. Звезды гаснут. Мы на ложе вселенной. Огонек моей сигареты во тьме изначальной.

-И? – спрашивает она.

-Все будет. Будет таким, каким будет. Ты хочешь слов? Слова тоже будут. Будут говорить о том, что остается за этими словами. Будут говорить о себе. Будут говорить о том, что за ними. Та-дам!

Я развожу руками и сажусь.

-Как и всегда. Но, это не значит, что всегда будет так. Верно?

-Да.

-Вот и славно.

И я обнимаю ее. Прижимаю к себе. Она жмется ко мне. Звонит будильник. Мы подходим и выключаем его. Наши пальцы касаются друг друга на кнопке. Куда тянется этот мир? Он бесконечен. Заполни его весь.

И вот, я молчу. Смотрю на нее. Мы улыбаемся. Держимся за руки.

-Однажды воздух в легких заканчивается. И крик смолкает, - говорю я.

Она кивает. Она знает все.

-Но, умирая раз за разом, раз за разом кричишь, пока не умрешь.

Улыбка на ее губах становится чуть шире.

-Не расстанемся никогда.

Она улыбается и молчит. Я тоже хотел бы молчать.

-Эй, это не игра в молчанку, - говорю я. – Я понимаю: все эти обещания, предательства и прочая хуйня, но, я сделаю все, что от меня зависит. Ты знаешь это.

-Я знаю, - говорит она. – Не расстанемся никогда.

И это – в вечности, как фотография, что парит среди пустоты, выпущенная из пальцев вне зоны достижения гравитации. Потерянная в космосе. Фотографии не кричат. Что-то всегда подводит. Вроде человеческого фактора, памяти, сердца, легких и почек, мозга, нервной системы, желудка, глаз и ушей, да чего угодно, но вот, эта бумага, на ней черные буковки, магия. Такая хрень.

И если чувствуешь, что где-то тебя наебали, но вышло красиво, то начинаешь понимать эту жизнь.

Таинственную мистерию истины, мелькнувшей на миг, как пизда под юбочкой сладкой дамочки, что проходит мимо. Очередное чудо. Я КАЙФ и могу позволить себе это сравнение, прости меня или не прощай. Будь как угодно, но возлюби как есть, брат Иисус. Будь безразличен и безграничен, добр Будда. Мне пиздец, а вам хорошего дня. Удачи, капитан. Целую ваши прелестные руки, милая леди, а так же все, что вы позволите поцеловать.

Я беру ее за руку, и мы уходим, и больше нас здесь нет.

Дата добавления: 2015-09-04