Значение введенных категорий для истории физики

Названные здесь категории (или соответствующие им исторически обусловленные модификации) позволяют нам систематически исследовать историю физики с точки зрения тех многообразных основоположений, какие были в ней задействованы. Мы уже знаем об исключительной важности истории для вопроса физического обоснования; категории определяют те основные линии, по которым эта история может быть написана.

Рассматривая проблему в этом свете, мы уже не найдем те сверхисторические инварианты, какие допускались Дюгемом. Напротив, теперь мы можем утверждать, что большая часть того, что могло бы быть подведено под эти категории, да и сами они подвержены изменениям, определяемы конкретной исторической ситуацией. И не только в рамках истории физики.

Фундаментальное значение истории физики для теории науки состоит в том, что она освобождает от стереотипов наше понимание основных отношений, характерных для научного исследования, и предоставляет примеры, выясняющие эти отношения. В этом смысле история науки выступает в роли пропедевтики.

Краткий экскурс в исторический период, завершением которого стала физика Ньютона, уже показал, что названные установления могут брать начало вне сферы физики - в теологии, метафизике, в культурном контексте как таковом, не исключая политики, экономики и техники.

Разумеется, может быть так, что какие-то правила просто выводятся из других правил. Установления, относящиеся к различным категориям, обычно не возникают независимо друг от друга, а скорее образуют некую иерархию, внутри которой отдельные категории могут изменять свою относительную значимость. Иногда, особенно в тех ситуациях, когда происходит серьезный сдвиг в научном знании, на первый план выдвигаются аксиоматические, нормативные и оправдательные правила, которыми определяются и остальные. Бывает иначе, когда главная роль переходит к инструментальным и функциональным установлениям, которые ведут за собой аксиоматические. Как раз в этом случае часто создается впечатление, что этим и определяется природа физического познания. Когда дело выглядит так, что отдельный эксперимент может решить проблему, предпосылки отходят на второй план. Но почему же главная роль переходит от одних установлений к другим? Как показывают исторические примеры, прослеживая пути, по которым такие правила входят в научную практику, мы постоянно выходим в сферы лежащие вне самой физики.

Формулировка закона излучения Планка и введение понятия кванта действия (постоянная Планка) - это, на мой взгляд, пример того, как инструментальные, функциональные и оправдательные установления удерживают приоритет по сравнению с другими. Совершенно иное соотношение (как было показано во 2 главе) имеет место в более поздний период развития квантовой механики, когда аксиомы ее были подвергнуты ревизии физиками школы де Бройля с явной целью вернуться к детерминистической трактовке квантовой физики.

Далее, вспомним аргументацию в пользу такого нормативного установления, согласно которому всегда следует предпочесть более простую теорию, какие бы более точные интенции за этим ни стояли. Эта аргументация сводится к следующему: природа является отражением божественной мудрости и потому должна быть простой; или - простота необходима, ибо она позволяет кратчайшим путем достичь цели, которой служит физика, господства над природой; или - самая простая физическая теория одновременно и самая красивая и т.п. Эти расхожие примеры также показывают, что постановка общих целей, понимаемых опять-таки исторически, имеет решающее значение в выборе той роли, какую призваны играть те или иные установления.

В настоящее время имеет место широко распространившаяся тенденция рассматривать условия возникновения теории как нечто относящееся к области психологии и поэтому не представляющие никакого интереса для теории науки. Она же должна иметь дело только с самими научными теориями и их следствиями.

Первое, что можно возразить против такого подхода, - здесь субъективный акт возникновения теории (нечто подобное условиям, при которых может появиться вдохновение) смешивается с установлением или объяснением его оснований; таким образом, психологический феномен смешивается с историческим. Во-вторых, мы должны понять, что те же самые мотивы или типы мотивов, которые играют определяющую роль при создании теории (например, мотивы выбора ее аксиом), играют ту же роль и при ее проверке. Это отчетливо видно из правил оправдания. Если кто-либо, как, например, Поппер, отмахивается от проблемы возникновения аксиом как не имеющей отношения к теории науки, поскольку эта проблема имеет якобы чисто психологический характер, а взамен ее настойчиво выдвигает критерий фальсификации[41], то при этом упускается из виду, что каждая фальсификация сопровождается: а) принятием определенных базисных предложений и б) вытекающим из этого решением принять или отвергнуть теорию. И эти решения вместе с мотивами их принятия аналогичны тем основаниям, по которым формулируются аксиомы, поскольку ни то, ни другое не является необходимым образом определенным. Всякий, кто не может довольствоваться бездумным принятием каких-либо критериев и правил фальсификации - да и кто, собственно, мог бы? - должен подвергнуть анализу стоящие за ними цели и стремления, за этими критериями и правилами; а ступая на этот путь, исследователь, как мы уже видели, выходит далеко за рамки того, что обычно относится к теории науки. Нельзя ограничиться тем, чтобы допустить определяющую роль исторически обусловленных мотивов, действующих на стадии формирования теории (при формулировании аксиом), а потом забыть о них при рассмотрении заключительных стадий (например, при проверочных процедурах). Этот момент мы еще обсудим в последующих главах, особенно в 10 главе.

Дата добавления: 2015-09-04