Конец, который не конец

И это наконец случается.

Стук сотрясает дверь, и я понимаю — точно по мою душу. Потому что уже поздно и стук уверенный. Надев ботинки, чтоб уж быть наверняка готовым, иду открывать.

«Дыши глубже, Эд Кеннеди».

Я и дышу.

— Сиди здесь, — приказываю Швейцару, который приплелся в прихожую.

Но нет, он идет за мной к двери.

Открываю. На пороге мужчина в костюме.

— Вы Эд Кеннеди?

Мой гость абсолютно лыс, но очень усат.

— Да, — говорю, — это я.

Он подходит поближе.

— А у меня кое-что для вас есть. Можно войти? — спрашивает он.

Манеры у него дружелюбные, и я решаю: раз уж ему так хочется, пусть заходит. Отступаю в сторону, пропуская мужчину. Он высокий, средних лет, голос вежливый и очень уверенный.

— Кофе?

Но он любезно отклоняет мое предложение:

— Нет, спасибо.

И тут я замечаю дипломат у него в руке.

Он садится, открывает его, и там обнаруживаются завернутый в бумагу обед, яблоко и конверт.

— Сэндвич? — предлагает он.

— Нет, спасибо.

— Ну и правильно. У жены получаются ужасные сэндвичи. Даже я съесть не смог.

Он быстро переходит к делу и протягивает конверт.

— С-спасибо.

Голос у меня дрожит.

— Вы его откроете?

— А кто вас послал?

Я сверлю его взглядом, и мужчину это явно обескураживает.

— Вы конверт-то откройте.

— Кто вас послал?

Впрочем, я все равно не могу больше терпеть. Пальцы самопроизвольно вскрывают конверт, и глазам моим предстает бумага, исписанная знакомым почерком:

Дорогой Эд.

Конец уже близок.

Думаю, тебе пора сходить на кладбище.

— На кладбище? — бормочу я.

И понимаю: завтра годовщина смерти отца.

Моего отца.

— Это, — спрашиваю я мужчину, — мой отец вас послал?

— Извините, не понимаю, о чем речь.

— Что значит — не понимаете?

Мне стоит большого труда не вцепиться ему в плечо.

— Меня… — выговаривает он.

— Что — вас?

— Меня сюда просто прислали.

— Кто?

Но мужчина лишь поникает головой. И говорит — очень жестко:

— Я не знаю. Я не знаю, кто он.

— Это мой отец все устроил? — упорно продолжаю я выспрашивать. — Это он все организовал перед смертью? Это он…

И тут у меня в ушах звучат мамины слова: «Ты похож на него».

А может, отец оставил кому-нибудь указания? Ну, чтобы подстроить все это? Он ведь часто бродил ночью по улицам, я видел, уже когда водил такси. Отец ходил, чтобы протрезветь. Время от времени я его подвозил домой…

— Вот откуда он знал все адреса… — бормочу я.

— Простите?

— Ничего, ничего…

Разговор окончен, потому что я выбегаю на улицу. И мчусь вниз по дороге, к кладбищу. Вокруг стоит темно-синяя ночь. Небо забетонировано облаками.

Вот и ограда кладбища. Я сворачиваю к могиле отца. Над ней стоят охранники.

Или не охранники?

Нет.

Это Дэрил и Кейт.

Я замираю на месте, а они внимательно меня разглядывают. Наконец Дэрил говорит:

— Эд, мои поздравления.

Я пытаюсь выровнять сбитое после долгого бега дыхание.

— Мой отец? — выдыхаю.

— Ты действительно очень на него похож, — снизошел до объяснений Кейт. — И дорога тебе была, прямо как у него, к такой же смерти. И к жизни, в которой не сбылось ни одно ожидание.

— Это он вас послал? Он все подстроил перед смертью?

На вопрос отвечает Дэрил. Он подходит поближе и говорит:

— Знаешь, Эд, ты прямо как твой папаша — ни грамма оптимизма. Извини, но что есть, то есть.

— Я понял.

— Нас наняли, чтобы испытать тебя. И посмотреть, сможешь ли ты избежать такой же жизни.

И он тычет пальцем в надгробие.

— Правда, есть один нюанс, — вступает в беседу Кейт. — Твой отец к этому не имеет никакого отношения.

Смысл его слов доходит до меня очень медленно.

Итак. Это не Одри. И не отец.

Толпы вопросов выстраиваются у меня в голове в длиннющие очереди, как на выходе со стадиона после футбольного матча или концерта. Они толкаются, пихаются и пробиваются вперед. Некоторые пытаются пролезть в обход. Другие смирно сидят на своих местах, ожидая, когда толпа поредеет и они смогут ко мне подобраться.

— Тогда что здесь делаете вы? — интересуюсь я. — Вы-то как узнали, что я примчусь сюда прямо сейчас?

— Тот, кто нанял, тот и сказал, — невозмутимо отвечает Дэрил.

— Сказал, что ты сюда придешь, — снова вступает Кейт.

Замечательный у них сегодня дуэт. Согласованный.

— Вот мы и пришли.

И он улыбается — я бы сказал, сочувственно.

— Он ни разу не ошибся, всегда все правильно говорил.

Я пытаюсь осмыслить сказанное.

— Ну…

Начало хорошее, а вот что говорить дальше?

Ага, вот и нужные слова:

— И кто вас нанял?

Дэрил лишь качает головой:

— Эд, не знаю. Мы просто делаем, что приказано. — И он закругляется: — В общем, Эд, тебе сказали прийти сюда, чтобы ты понял: так, как умер твой отец, ты, Эд, умирать не хочешь. В общем, как-то так. Понял?

Я киваю в ответ.

— А теперь мы должны тебе кое-что сказать. А потом исчезнуть из твоей жизни.

Я напрягаюсь:

— И что же это?

Они уже идут прочь.

— Просто подожди еще немного.

Я стою как дурак.

А что мне еще делать?!

Дэрил и Кейт шествуют по дорожке и растворяются в темноте. Все, они ушли. Я их больше никогда не увижу.

— Спасибо, — бормочу я.

Но они меня, конечно, не слышат. А жаль.

Через несколько дней я понимаю, что ожидание разрушает мне мозг. Я не могу больше ждать! Мне плохо! И тут ко мне в такси садится парень в джинсах, пиджаке и бейсболке. А я еду с работы — рано утром, почти на рассвете.

Он садится на заднее сиденье.

Все как обычно.

Я спрашиваю, куда едем.

Все как обычно.

И тут он говорит:

— Шиппинг-стрит, двадцать шесть.

А вот это совсем необычно.

От этих слов меня перекашивает, и я еле успеваю затормозить.

— Езжай, езжай, — говорит он, не поднимая глаз. — Я же тебе сказал, Эд: Шиппинг-стрит, двадцать шесть.

И я еду.

Мы не обмениваемся ни единым словом. Вот и наш пригород. Я еду очень осторожно, глаза нервно моргают. Сердце бьется как сумасшедшее.

Вот и поворот на мою улицу. Я останавливаю машину перед своим домом.

И тут парень на заднем сиденье снимает бейсболку и смотрит на меня. И я вижу его лицо в зеркале заднего вида.

— Так это ты! — ору я.

— Ага.

Это даже не шок. И не крайнее изумление. Это вообще черт-те что! Я даже двинуться не могу! Все мысли из головы повылетали! Потому что на заднем сиденье расположился неудачливый грабитель из самого начала моего рассказа — тот, что пытался взять банк. Те же рыжие усишки, та же страшная до невозможности рожа.

— Шесть месяцев-то уже прошло, — объясняет он.

Дружелюбно так объясняет.

— Но…

— Ты, главное, вопросов не задавай, — перебивает он. — Езжай дальше. На Эдгар-стрит, сорок пять.

Я делаю, как он говорит.

— Теперь на Харрисон-авеню, тринадцать.

И так, один за другим, мы с незадачливым грабителем объезжаем все адреса. Миллы, Софи, отца О’Райли, Энджи Каруссо, братцев Роуз.

— Ну что, припоминаешь? — всякий раз спрашивает он.

А я возвращаюсь мыслями к каждому адресу, к каждому посланию.

— Да, — отвечаю. — Как же не вспомнить.

— Отлично. Теперь на Глори-роуд. Клоун-стрит. А потом к дому твоей мамы. Ариэль-стрит. Последние три адреса ты и сам знаешь.

Мы катаемся по пригороду от улицы к улице, а солнце ползет вверх по небу. Подъезжаем к дому Ричи, потом к детской площадке с нестриженой травой, потом к дому Одри. И каждый раз меня захлестывают воспоминания. Временами мне даже хочется остановиться и погрузиться в них полностью.

Остаться там, вместе с ними, навеки.

Стоять с Ричи по колено в реке.

Смотреть, как Марв качает дочку.

Танцевать с Одри в разгорающемся пламени рассвета.

— А теперь куда? — спрашиваю я, когда мы возвращаемся к моему дому.

— Вылезай, — говорит он.

Ну что ж, делать нечего.

Я спрашиваю:

— Это ты все подстроил? Специально пытался ограбить банк, чтобы…

— Эд. Пожалуйста. Просто заткнись.

Мы стоим рядом с машиной в утреннем солнечном свете.

Он роется в кармане пиджака и что-то достает. Зеркальце.

— Помнишь, что я сказал на суде?

— Помню.

У меня даже слезы на глаза навернулись.

— Повтори, что ты помнишь.

— Каждый раз, поглядевшись в зеркало, вспоминай: ты — покойник.

— Вот именно.

Незадачливый грабитель отступает на шаг и оглядывает меня. Потом криво улыбается и отдает зеркальце. Я смотрю на свое отражение.

— Ну, что скажешь? Разве сейчас в зеркале отражается покойник?

Я барахтаюсь в потоке воспоминаний — столько лиц, столько мест. Я обнимаю девочку на крыльце. Захожу к чудесной пожилой леди, которая ждет своего Джимми. Смотрю, как бежит девушка, — ее ноги в крови, но она все равно стремится к победе…

Я смеюсь вместе со священником. Вижу перепачканные мороженым губы Энджи Каруссо. Ощущаю, как зарождается верность друг к другу в братьях Роуз. Смотрю на ночь, которая озаряется огнями силы и славы, и как мать выплевывает мне в лицо правду о своем разочаровании — и о своей любви. И мы сидим с одиноким стариком в кинозале.

Я смотрю в зеркало и вижу, как мы с другом стоим по колено в реке. А вот Марвин Харрис раскачивает свою дочку, и она подлетает все выше и выше. А вот мы с Одри кружимся в танце любви — всего три минуты, но все же…

— Ну? — спрашивает он снова. — Все еще покойника видишь?

— Нет, — отвечаю я на этот раз.

— Ну что ж, значит, оно того стоило, — говорит грабитель.

И я понимаю: он отправился в тюрьму ради всех этих людей.

И ради меня тоже.

А парень уже поворачивается, чтобы уйти, и говорит:

— Прощай, Эд. Иди в дом. Так надо.

И уходит.

Как Дэрил и Кейт. Я знаю, что больше его не увижу.

J

Папка

Как можно спокойнее я перешагиваю порог и захожу в дом. Дверь открыта.

На диване в гостиной сидит молодой человек. Он со счастливым выражением лица гладит Швейцара.

— Так ты…

— Привет, Эд, — говорит он. — Рад познакомиться.

— Это ты…

Он кивает.

— Ты послал…

Он снова кивает.

А потом встает и говорит:

— Я переехал в этот пригород год назад.

У него короткие темные волосы, рост чуть ниже среднего. На госте рубашка, черные джинсы и голубые кеды. И с каждой минутой он становится все больше похожим на мальчика, а не на взрослого мужчину. Хотя голос его звучит совсем не по-мальчишески.

— Да, где-то год назад. Я видел, как хоронили твоего отца. Смотрел на тебя, как вы играете в карты. На твою собаку. На маму. Я приходил и смотрел — прямо как ты, когда бродил от дома к дому…

Он отворачивается — похоже, ему стыдно.

— Я убил твоего отца, Эд. Организовал ограбление банка, — специально подгадал, чтобы ты был там. Подучил того мужчину творить то, что он творил со своей женой. Приказал Дэрилу и Кейту проделать все, что они проделали с тобой. И тому парню, что привел тебя к камням, тоже приказал…

Он опускает глаза, а потом снова поднимает взгляд.

— Я сделал тебя таким, какой ты есть. Сначала ты был таксист-неудачник. А потом я заставил тебя пройти через все эти испытания.

Мы смотрим друг на друга. Я жду, что он скажет дальше.

— Спросишь, почему? — Гость замолкает, но сразу решительно продолжает говорить: — Потому что ты был платоновской идеей посредственности! — Он очень серьезно смотрит на меня. — И если уж ты смог выбраться из болота и выполнить те поручения, значит, все это могут! Не исключено, что каждый из нас просто не знает границ своих возможностей.

Его глаза разгораются. Видимо, он готовится сказать самое главное.

— Возможно, даже я не знаю…

И он опускается обратно на диван.

И тут меня одолевает странное чувство, словно город вокруг меня рисуют прямо на глазах. И меня самого нарисовали только что. Неужели все так и есть?

Видимо, да. Молодой человек сидит на диване и ерошит волосы.

Потом встает и смотрит на продавленные подушки. На них лежит выцветшая желтая папка.

— Там — все, — говорит он. — Все-все. Все, что я для тебя написал. Все идеи, мысли, люди — те, которым ты помог. Или навредил. Или просто видел.

— Но… — Слова кажутся какими-то запачканными. — Как?..

— Даже этот наш разговор, — с нажимом говорит он, — даже он там есть.

А я стою столбом. В обалдении, изумлении и полном шоке.

И с трудом нахожу слова, чтобы спросить:

— Я… настоящий?

А он даже не думает над ответом. Зачем ему.

— Просто посмотри в папке, — говорит он. — В самом конце. Видишь это?

На оборотной стороне картонной подставки под пиво большими буквами нацарапан ответ на мой вопрос. Ни много ни мало. Он гласит: «Конечно, ты настоящий, — как и любая мысль или история. Все становится настоящим, когда ты оказываешься внутри сюжета».

— Ну что ж, мне пора идти. Хочешь — посмотри записи в папке. Проверь, все ли на месте. Должно быть все без исключения, — говорит молодой человек.

И тут меня охватывает паника. Такое чувство, словно земля расходится под ногами. Или руль заклинило. Или совершена ошибка — непоправимая, ужасная.

— А мне что теперь делать? — в отчаянии спрашиваю я. — Скажи мне! Что делать?

Он очень спокоен.

Он пристально смотрит на меня и говорит:

— Просто жить дальше. В конце концов, твоя жизнь не заканчивается со страницами этой книги.

Однако ему приходится задержаться еще минут на десять, — я очень тяжело переживаю открывшееся мне истинное положение вещей. Стою столбом и не могу смириться, что все обстоит именно так, как он сказал.

— Слушай, мне действительно пора, — говорит он снова.

И голос его звучит очень решительно.

С трудом передвигая ноги, я бреду к двери.

Мы прощаемся на крыльце, и он выходит на улицу.

Тут я понимаю, что забыл спросить, как его зовут, но, похоже, это очень просто узнать.

Этот поганец навряд ли забыл упомянуть свое имя.

Вон он, идет по улице. Вытаскивает на ходу блокнот и что-то черкает.

И тут в голову приходит мысль: а почему бы мне самому обо всем этом не написать? В конце концов, именно я сделал всю работу!

А что? Начну прямо с момента ограбления банка.

Как-нибудь так: «Грабитель оказался полным придурком».

Правда, скорее всего, он меня уже опередил.

На обложке все равно будет стоять его имя, не мое.

И вся слава достанется тоже ему.

Ну или помои — если книжка выйдет хреновой.

И тут я вспоминаю: а ведь я, я привнес жизнь во все эти страницы! Это я…

«Хватит, Эд».

Ага, это внутренний голос. И говорит он очень громко.

В течение дня я хожу задумчивый — хотя и стараюсь гнать от себя все мысли. В папке действительно, как он и предупреждал, всё. Все сюжетные ходы записаны, все люди охарактеризованы. Накорябанные каракулями наброски скреплены степлером. Начала и концы сходятся и соединяются.

Так проходит час за часом.

А потом и день за днем.

Я не выхожу из своей хибары. Не подхожу к телефону. Почти не ем. Швейцар сидит рядом. Минуты тикают, одна за другой.

Долгое время я сам не могу понять, чего я сижу и жду. А потом до меня доходит: все именно так, как он сказал.

Видимо, я жду, когда же начнется жизнь, не описанная на страницах его книги.

J

Дата добавления: 2015-09-04