|
Имя: Дэвид Санчес.
Также известный как Ричи.
Возраст: 20.
Занятие: никакого.
Достижения: никаких.
Стремления: никаких.
Шансы получить положительные ответы на предыдущие три вопроса: никаких.
Я снова ходил к дому Ричи на Бридж-стрит. Он стоял совершенно темный. Но когда я уже собрался уходить, свет вдруг зажегся на кухне. Он вспыхивал и умирал, вспыхивал и умирал, пока наконец не уцепился за жизнь и не загорелся ровно.
В освещенную кухню кто-то входит. Садится за стол. Это Ричи, его легко узнать по прическе и манере двигаться.
Подойдя поближе, я обнаруживаю, что Ричи слушает радио. Диджей болтает, изредка включая песни. Музыка еле слышна с того места, где стою я.
Надо подобраться поближе, но так, чтобы не заметили.
Голос диджея неразборчиво вещает, и я вижу, как слова, будто тяжелые руки, ложатся на плечи Ричи и пригибают их к столу.
Можно без труда вообразить, что окружает моего друга.
Вот тостер, вокруг рассыпаны крошки.
Вечно невымытая духовка.
Когда-то белые, уже темнеющие кухонные шкафы.
Обитые красной клеенкой стулья с проковырянными дырками.
На полу дешевый линолеум.
И среди всего этого Ричи.
Я пытаюсь представить выражение его лица. Вот он сидит и слушает радио, совершенно один. Тут же вспоминаю, как он сказал рождественским утром: «Знаешь, что-то нет у меня настроения идти домой». Я помню, как Ричи медленно-медленно поднял на меня глаза, и теперь осознаю: нет ничего хуже, чем вот так сидеть на пустой кухне.
Ричи очень трудно представить с горестным выражением лица, он же всегда такой расслабленный. Спокойный. Тогда, в рождественское утро, я впервые увидел что-то похожее. И вот теперь, на кухне, наверняка та же картина.
А еще я представляю себе руки Ричи.
Как они лежат на кухонном столе. Сложенные, шевелящиеся — туда-сюда. Раскачивающиеся. Бледные, бесполезные. Им нечего делать. Они праздны.
Лампа на потолке заливает Ричи беспощадным светом.
Так он сидит где-то час. Радио наконец прекращает бормотать. Заглянув в окно, обнаруживаю, что Ричи спит, головой на столе. Радиоприемник около уха. Я разворачиваюсь и ухожу. Ничего не могу с собой поделать, хотя прекрасно знаю: надо зайти в дом. Нет, не могу. Только не сегодня.
И я иду домой. Не оглядываясь.
Следующие два вечера мы играем в карты. Один раз у Марва, другой — у меня. Швейцар приходит и сидит под столом. Я его поглаживаю ногами. И весь вечер наблюдаю за Ричи. Прошлой ночью повторилось то же самое: я стоял под окном и видел, как Ричи пришел на кухню, включил свет и слушал радио.
Джими Хендрикс смотрит на меня с татуировки. Ричи бросает на стол даму пик — я проиграл.
— Премного благодарен.
Трудно удержаться от ворчания в такой ситуации.
— Извини.
Что у него есть в жизни, кроме ночных посиделок на кухне? Подъем не раньше половины одиннадцатого, в двенадцать — в паб. К часу дня Ричи перемещается в букмекерскую контору. Что еще? Ну, время от времени ему выплачивают пособие по безработице. Пару раз в неделю он играет в карты. Что еще? Да ничего.
А между тем Одри рассказывает очень смешную историю про подружку, которая искала работу в городе. Типа обратилась в одно из крутых агентств по подбору персонала, а у них такая политика — каждому нашедшему через них работу дарят маленький будильник. В общем, подружка получила должность и пришла поблагодарить работодателя. Пришла, ушла, — а будильник забыла. Прямо на стойке. В головном офисе компании.
В общем, коробка с будильником стоит на стойке.
Внутри тикает.
— Все, естественно, боятся к ней прикоснуться, — говорит Одри. — А вдруг там бомба? — Она шлепает карту на стол. — И вот они звонят Большому Боссу, а тот обсирается со страху — не знаю отчего, может, он втихую трахал секретаршу, а тут решил, что жена пронюхала и захотела взорвать его вместе с любовницей…
Одри делает театральную паузу, — мы завороженно слушаем.
— В общем, они эвакуировали здание, вызвали спецотряд по обезвреживанию бомб, полицию — короче, всех, кого могли. В результате подрывники прибыли. Открыли коробку. И тут будильник как зазвонит!!!
Одри качает головой под общий хохот. И подытоживает:
— В общем, ее уволили еще до выхода на работу…
История заканчивается, а я наблюдаю за Ричи.
Очень хочется подколоть его. Вывести из равновесия. Извлечь из комфортной дружеской обстановки — и пересадить на пустую ночную кухню. И если у меня получится, я увижу настоящего Ричи, — а не такого, каким он кажется со стороны. Нужно просто подгадать время.
И вот она, удобная минута. Ричи приглашает всех сыграть в карты у него дома через пару дней.
— Ближе к восьми, хорошо?
Все соглашаются. Мы начинаем прощаться, и я говорю:
— Заодно покажешь радиоприемник.
Я делаю над собой усилие — нужно быть жестким и расчетливым.
— Ночные программы — это круто, правда?
Ричи взглядывает на меня:
— Эд, ты о чем?
— Да ни о чем конкретном, — беззаботно отвечаю я.
И решаю не развивать дальше тему — потому что добился, чего хотел. На лице моего друга снова промелькнуло страдальческое выражение. Теперь понятно, как выглядит и что чувствует Ричи, когда сидит на кухне в мертвенном свете лампы.
Я вглядываюсь во тьму его глаз. Пытаюсь отыскать настоящего Ричи — он ведь там, внутри, бродит по лабиринту безымянных пустых улиц. Один. Улицы меняются и кружатся вокруг него, заманивая все глубже и глубже, но Ричи продолжает идти — тем же шагом. Ничего не замечая.
— Оно ждет, — говорит тот, шагающий через лабиринт Ричи, когда я подхожу поближе.
Нужно спросить. Задать вопрос:
— Что ждет, Ричи?
Сначала он просто идет, не сбавляя шага. И только посмотрев под ноги, я понимаю — мы никуда не движемся. Это мир вокруг нас движется — улицы, воздух, темные пятна облаков на этом нездешнем, внутреннем небе.
А мы с Ричи стоим на месте.
— Оно где-то здесь, — воображаю я ответ. — Где-то поблизости.
Теперь он идет, явно с намерением куда-то прийти.
— Оно хочет, чтобы я его нашел. Хочет, чтобы я его взял.
И тут мир вокруг нас замирает.
Я это ясно вижу в глазах Ричи.
И там, внутри, я спрашиваю:
— Так что тебя ждет, Ричи?
Хотя я знаю что.
Можно было даже вопроса не задавать.
Остается надеяться, что Ричи найдет его сам.
Все уже ушли, и мы со Швейцаром пьем кофе. Где-то через полчаса в дверь стучат.
«Ричи, не иначе», — думаю я.
Швейцар, мне кажется, кивает, соглашаясь с гипотезой. Я иду открывать.
— Здравствуй снова, Ричи! Забыл что-то?
— Нет.
Он заходит, и мы садимся на кухне.
— Кофе?
— Нет.
— Чаю?
— Нет.
— Пива?
— Нет.
— Слушай, тебе не угодишь…
На это он не отвечает. А потом смотрит на меня и жестко так спрашивает:
— Ты за мной следил?
Я твердо смотрю ему в глаза и говорю:
— Я вообще за всеми слежу.
Ричи засовывает руки в карманы и ежится:
— А ты, часом, не извращенец?
Интересно, ведь Софи то же самое сказала. Я пожимаю плечами:
— Ну, не больше, чем все остальные.
— А ты можешь перестать делать… это?
— Нет.
— Это почему? — придвигается он ко мне.
— Потому что не могу.
Ричи, похоже, думает, что я его дурачу. Черные глаза спрашивают: «Как насчет того, чтобы объясниться?» Ну что ж, правду так правду.
Я иду в спальню и вытаскиваю карты из ящика комода. Они шлепаются на стол перед моим другом.
— Помнишь, мне в сентябре прислали карту по почте? Я сказал, что выкинул ее. Так вот, я соврал.
Речь изливается из меня плавно. Я смотрю Ричи в глаза.
— И ты на одной из карт. Я должен доставить тебе послание.
— Ты… уверен?
Он пытается убедить меня, что это какая-то ошибка, но я твердо стою на своем. Только качаю головой — нет, мол. Подмышки, кстати, взмокли.
— Это ты, — убежденно сообщаю я.
— Но почему?
Ричи смотрит умоляюще, но я не должен поддаваться жалости. Нельзя позволить ему снова провалиться в этот черный лабиринт, где в темном доме есть темная комната, в которой на полу валяется, растоптанная, его гордость. Поэтому я продолжаю холодным, сухим голосом:
— Ричи, посмотри на себя. Тебе не стыдно?
Он смотрит на меня так, словно я только что пристрелил его собаку. Или сообщил о скоропостижной смерти матери.
Каждую ночь он сидит на кухне и слушает радио. И неважно, что говорят ведущие. Слова всегда — одни и те же. Те самые, что я сейчас произнес. Мы оба это знаем.
Ричи буравит взглядом стол.
А я смотрю в какую-то точку у него над плечом.
Мы оба сидим и думаем над тем, что я только что произнес. Ричи, правда, сидит с обиженным видом.
Заседание наше друг напротив друга продолжается довольно долго. Прерывает его знакомая вонь — в кухню заходит Швейцар.
— Эд, ты хороший друг, — наконец говорит Ричи. На лицо его возвращается прежнее расслабленное, всем довольное выражение. Ему, правда, трудно удержать его. — А ты, — обращается мой друг к Швейцару, — воняешь, как выгребная яма.
С такими словами Ричи встает и уходит.
Отголоски этих слов гуляют по кухне. Я прислушиваюсь к улице. Слышу, как взревывает «кавасаки» — и удаляется в ночь, темную и неподвижную.
«Мне кажется, ты был излишне суров», — замечает Швейцар.
Некоторое время мы стоим и молчим друг напротив друга.
На следующую ночь я прихожу на то же место. К дому Ричи. Отступаться нельзя.
Вот он проходит через кухню. И появляется на крыльце — в одной руке радиоприемник, в другой бутылка. Я слышу его шаги, потом голос:
— Эд?
Выхожу из тени.
— Пойдем к реке, — говорит Ричи.
Река огибает пригород. Мы сидим на берегу — от дома Ричи не так уж далеко идти. И передаем друг другу бутылку. Тихо бормочет радио.
— Знаешь, — говорит Ричи после некоторого молчания, — я раньше думал, что у меня синдром хронической усталости.
И замолкает, словно забыл, что хотел сказать.
— Ну и? — подстегиваю я.
— Что?
— Синдром хронической усталости.
— А, да, — вспоминает Ричи, о чем шла речь. — Так вот, я думал, это оно. А потом понял — никакой это не синдром. Просто я ленивый говнюк.
М-да, это тянет на полноценную шутку.
— Ну, ты не один такой…
— Эд, смотри, у большинства людей есть работа. У Марва есть работа! Даже у тебя!
— Что значит — даже у меня?
— Ну, я хотел сказать, что ты… ну… на высокие цели не замахиваешься.
— Хорошо сказано, — согласно киваю я. Отпивая большой глоток, замечаю: — И да, водитель такси — это не работа, на самом-то деле.
— А что же? — удивляется Ричи.
Я думаю, прежде чем ответить:
— Так. Отговорка. Предлог, чтобы не браться за серьезное дело.
Ричи молчит. Он знает, что я говорю правду.
Мы пьем и смотрим, как мимо несется вода в реке.
Так мы сидим около часа.
Ричи поднимается и заходит в воду. По колено и дальше.
— Вот на что похожа наша жизнь, — говорит он.
Похоже, ему понравилась идея, что мир, как река, течет мимо него.
— Мне двадцать лет!
Хендрикс — или Прайор? — подмигивает с его бицепса.
— И что? У меня душа не лежит ни к какому, ну просто абсолютно ни к какому занятию!
Правда может быть абсолютно жестокой. Мне остается только восхищаться точностью формулировки.
Да уж, обычно мы стараемся убедить себя: мол, у меня все в порядке. Но иногда правда выходит наружу, и от нее уже не отвертишься. И ты понимаешь: «я в порядке» — это не утверждение. Это вопрос. Даже сейчас я сижу и думаю, сколько в моей жизни правды, а сколько такого самовнушения.
Поднявшись, я тоже захожу в воду.
Мы стоим рядом, по колено в реке, и открывшаяся правда безжалостно оттягивает мокрые штаны.
Мимо с шумом течет вода.
— Эд? — тихо говорит Ричи. Мы все еще стоим в воде. — На самом деле я хочу только одного.
— Чего же?
Ответ прост:
— Чтобы мне хотелось хотеть.
Дата добавления: 2015-09-04; просмотров: 32 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
Ощути свой страх | | | Господи, благослови бедного беззубого бородача |