Клоун-стрит. Чипсы. Швейцар. И я

Сегодня самый жаркий день в году. А я как на грех работаю в дневную смену. В машине есть кондиционер, но он почему-то ломается. Пассажиры, конечно, очень недовольны. Я честно предупреждаю всех о поломке, но от поездки отказывается только один. Человек жадно затягивается сигаретой и разочарованно замечает:

— Ну нет, без кондиционера — нереально.

— Понятное дело, — согласно пожимаю плечами я.

Камень Луа Татупу лежит в левом кармане. Возможно, это из-за него безумное движение в центре города меня почему-то совсем не раздражает. Вроде сплошные пробки, все стоят, даже на зеленый, — а я все равно чувствую себя очень счастливым.

Поставив машину на стоянку, я вижу, как подъезжает Одри. Она опускает стекло и говорит:

— Черт, я вся вспотела! Такая жарища!

А я представляю капельки испарины на ее коже. Как бы я слизывал их языком. Перед глазами проходят соблазнительные картины, — надеюсь, это не видно по моему лицу.

— Эд?..

Волосы у нее не очень чистые, но для меня они все равно самые красивые. Светлые такие, цвета пшеницы. На лице Одри прыгают три или четыре солнечных зайчика. Она повторяет:

— Эд?..

— Извини, — откликаюсь я наконец. — Задумался о своем. — И оборачиваюсь — туда, где стоит ее парень. Ждет, когда Одри выйдет из машины и подойдет. — Смотри, кто тебя дожидается.

Повернувшись к Одри, я промахиваюсь взглядом и упираюсь в пальцы на руле. Они лежат совершенно расслабленно, купаясь в солнечном свете. До чего же они красивые. «Интересно, а этот хрен подмечает такие мелочи?» — сердито думаю я. Но Одри, конечно, ничего не говорю.

— Пока, — прощаюсь я.

И отхожу от машины.

— Спокойной ночи, Эд, — отвечает она.

И трогается с места.

Уже темно, я давно оставил машину на стоянке и иду по городу. Сворачиваю на Клоун-стрит. Но Одри все равно стоит у меня перед глазами. Руки. Стройные длинные ноги. Вот она улыбается своему парню. Они сидят и едят. Перед моими глазами картина: парень кормит ее с рук, а она берет губами кусочки. Ее губы касаются его пальцев, они все перемазаны и оттого еще более красивы.

За мной плетется Швейцар.

Мой верный старый друг.

По дороге я покупаю огромный пакет горячих чипсов — с уксусом и солью. Все как в старые добрые времена, на кулек пошла страница сегодняшней газеты. Раздел «Скачки» — пятна от уксуса проступают на строчках про фаворитку этого сезона, кобылу-двухлетку по имени Ломоть Бекона. Интересно, пришла ли она первой. Швейцару, впрочем, не до спортивных сводок. Он унюхал чипсы и надеется, что я с ним поделюсь.

Дойдя до дома № 23 по Клоун-стрит, я обнаруживаю, что это ресторан. Маленький такой, называется «У Мелуссо». Итальянский. Вокруг — торговый квартал, посетителей много. Внутри — полумрак. Похоже, все хозяева мелких ресторанчиков считают: раз темно — значит уютно. Но пахнет оттуда вкусно.

Напротив стоит скамейка. На ней-то мы со Швейцаром и располагаемся. И начинаем неспешно поедать чипсы. Я лезу в жирный, мокрый от уксуса пакет и наслаждаюсь каждым мгновением. Время от времени чипсину получает и Швейцар. Он провожает ее взглядом до самой земли, потом наклоняется и облизывает. Впрочем, я ни разу не видел, чтобы Швейцар не сожрал то, что ему кинули. Похоже, мою собаку не очень-то волнует уровень холестерина в крови.

Этим вечером ничего не произошло.

Следующим тоже.

По правде говоря, мне кажется, мы попусту теряем время.

Хотя теперь у нас есть, можно сказать, традиция. Каждый вечер мы со Швейцаром идем на Клоун-стрит, садимся и едим чипсы.

Хозяин ресторана — пожилой, очень представительный мужчина. Мое послание — не ему, голову даю на отсечение. Что-то тут должно произойти. Причем совсем скоро.

В пятницу вечером, отдежурив свое перед рестораном, я возвращаюсь домой и обнаруживаю на крыльце Одри. На ней спортивные штаны и рубашка. Под которой нет лифчика. Груди у Одри не то чтобы очень большие, но красивые. Я останавливаюсь, вздыхаю — и иду дальше. Швейцар тоже ее заметил и радостно припустил к крыльцу.

— Привет! — ласково треплет псину Одри.

Они большие друзья, да.

— Привет, Эд.

— Привет, Одри.

Я открываю дверь, она проходит следом.

Мы садимся.

На кухне.

— Где тебя носило? Поздно ведь уже! — спрашивает она.

А я едва сдерживаю смех: обычно такой вопрос задают злые жены подгулявшим мужьям.

— На Клоун-стрит.

— Где?! На какой-какой улице?

— На Клоун-стрит, — киваю я. — Ну, там где итальянский ресторан.

— У нас что, есть улица имени клоуна?

— Ну да.

— Ну и что там?

— Пока ничего.

— Понятно.

Она отворачивается, а я собираюсь с духом. И спрашиваю:

— А ты зачем пришла?

Она смотрит вниз. Потом в сторону.

А потом наконец говорит:

— Ну… мне кажется, я соскучилась. По тебе.

У нее бледно-зеленые, влажные глаза. Мне бы очень хотелось сказать, что мы неделю как виделись, когда же она успела соскучиться, — но я понимаю, что она имеет в виду.

— Эд, ты в последнее время как-то отдалился. И вообще очень изменился. Ну, с тех пор, как все это началось.

— Изменился?

Я переспрашиваю, но на самом деле все ясно. Я действительно изменился.

Мы смотрим друг на друга. Я встаю.

— Да, — кивает она. — Раньше ты был всегда… под рукой, что ли. — Одри произносит это неохотно, будто ей неприятно слышать собственные слова. Но, похоже, ей необходимо выговориться. — А теперь как-то… вырос. Не знаю, что ты делал и через что тебе пришлось пройти, но ты… в общем, и вправду отдалился. От нас. От… меня.

Вот что значит ирония судьбы. Я отдалился. Да у меня в жизни не было другого желания, кроме как сблизиться с Одри! Я всю жизнь мечтал лишь об этом! И чего только не делал, чтобы добиться!

— И ты стал… лучше, — подводит черту Одри.

Кажется, я начинаю понимать, что она имеет в виду. Вижу ситуацию ее глазами. Одри вполне устраивало, что в ее жизни есть «просто Эд». Так было спокойнее. И понятнее. И тут — раз! — все изменилось. Я поменял свою жизнь. Вмешался в ход событий. Совсем капельку, но равновесие между мной и Одри необратимо нарушилось. Это ее пугает. Возможно, Одри думает, раз она не может быть со мной, я ее брошу.

И мы больше не будем встречаться — вот так, как прежде.

Одри не хочет меня полюбить. Но и потерять тоже не хочет.

Она хочет, чтобы все было по-прежнему. «Все в порядке?» — «Все в порядке».

Но уверенности в будущем у меня нет.

«Все будет хорошо», — хочется пообещать ей.

Я тоже хочу на это надеяться.

Мы все еще сидим на кухне, пальцы нащупывают в кармане подаренный Луа камушек. Я размышляю над словами Одри. Возможно, я действительно совлекаю с себя ветхого Эда Кеннеди ради нового человека, идущего к цели, а не прозябающего в стороне от дел. Возможно, однажды утром я проснусь и встану уже иным, а посмотрев вниз, увижу себя прежнего мертвым меж простыней.

Я знаю: это будет во благо.

Но откуда во мне столько печали?

Разве не этого я хотел с самого начала?

В результате я встаю и иду к холодильнику за выпивкой. Да, анализ ситуации привел меня именно к такому умозаключению: нам с Одри нужно напиться. Одри, кстати, полностью согласна.

— Так что же ты делала, — спрашиваю я, уже развалившись на диване, — пока я околачивался на Клоун-стрит?

Бедняжка не знает, как вывернуться.

Правда, Одри уже порядочно набралась, и поэтому я все-таки получаю ответ на свой вопрос. Уклончивый, но ответ.

— А то ты сам не знаешь, — смущенно бормочет она.

— Нет, — решаю я немного поддразнить ее, — не знаю.

— Ну… мы с Саймоном… ну… пару часов у меня дома…

— Пару часо-о-ов! — Уязвлен я в самое сердце, но стараюсь не выдать этого. — Ничего себе! Как же ты ко мне доползла после такого марафона?..

— Сама не знаю, — пожимает плечами Одри. — Саймон ушел, а мне вдруг стало так пусто на душе…

«И ты пришла ко мне», — думаю я, как ни странно, без всякой горечи. В любом случае, сейчас мне не больно. Если рассуждать рационально, физические отношения не столь важны. Я нужен Одри, здесь и сейчас, — ну что ж, это не так и плохо. Мы же старые друзья, в конце концов.

Одри будит меня. Мы все еще сидим на диване в гостиной. На журнальном столике собралась небольшая толпа бутылок. Они стоят и смотрят. Как любопытные вокруг места аварии.

Одри пристально глядит на меня, ежится и выдает вопрос:

— Эд, скажи честно. Ты меня ненавидишь?

В желудке у меня плещутся водка с запивкой-газировкой, а в голове пусто. Поэтому я отвечаю — серьезно-пресерьезно:

— Да. Ненавижу.

Между нами повисает страшная тишина, и мы, не сговариваясь, отталкиваем ее от себя смехом. Она упрямо кружится и возвращается, но мы снова хохочем. Смех и тишина крутятся и сталкиваются перед нами, а мы смеемся снова и снова, чтобы прогнать молчание.

Успокоившись и отогнав тишину, Одри шепчет:

— Я тебя очень хорошо понимаю.

Будит меня страшный грохот — кто-то нещадно колотит в дверь.

Заплетаясь ногами, я тащусь открывать и вижу перед собой того самого парня, который сбежал, не заплатив. Кажется, с той ночи у реки прошла целая вечность.

Парень смотрит очень сердито.

Впрочем, а когда он смотрел иначе?

Он поднимает ладонь — молчи, мол, и дай мне сказать первым. И говорит:

— В общем, — выдерживает он театральную паузу, — заткнись и слушай.

По голосу ясно, что парень не просто сердит. Он очень сердит.

— Смотри, Эд. — Желтые глазищи царапают меня, как кошачьи когти. — Сейчас три часа утра. Жара, причем влажная, а мы тут с тобой стоим и беседы беседуем.

— Да, — соглашаюсь я. В голове моей алкогольные пары висят такой тучей, что впору дождю идти. — Беседуем, — подтверждаю я слова парня.

— Издеваешься?

Ссориться мне не хочется. Совсем.

— Извини. Что случилось?

Он молчит, а воздух между нами искрит. Парень реально злится. Наконец он выдавливает из себя:

— Завтра. Ровно в восемь вечера. «У Мелуссо». — Он поворачивается, чтобы уйти, и вдруг вспоминает: — Да, вот еще что.

— Слушаю.

— Чипсы не жри больше, ладно? А то меня стошнит уже скоро. — Палец угрожающе тычет мне в грудь. — И это, давай, поторапливайся уже. Мне, можно подумать, делать больше нечего, как за тобой бегать! Понятно, нет?

— Понятно, — киваю я и, несмотря на дозу алкоголя в крови и туман в голове, решаю попытать удачи. — Кто тебя послал?

Желтоглазый, злющий, затянутый в черную кожу парень снова вспрыгивает ко мне на крыльцо. И шипит:

— А я знаю? — А потом хихикает и качает головой. — И вообще, ты бы сам головой подумал. Считаешь, ты один тузы по почте получаешь?

Он хихикает снова, разворачивается и уходит прочь, растворяясь в темноте. Сливаясь с мраком.

Одри стоит у меня за спиной, и я понимаю: надо сесть и все обдумать.

Для начала я записываю все, что было сказано.

«У Мелуссо». Ровно в восемь вечера. Быть там непременно.

Записку я наклеиваю на дверь холодильника. И отправляюсь спать. Вместе с Одри. Во сне она обычно кладет на меня ногу, и мне нравится чувствовать ее дыхание на шее. Минут через десять она просит:

— Эд, расскажи мне, пожалуйста, все. Где ты был? Что ты делал?

Когда-то я проговорился про задания на бубновом тузе. Без подробностей.

Сейчас мне тоже не до того — спать хочется. Но делать нечего, приходится рассказывать.

Про Миллу. Милую, добрую Миллу. Я говорю, а перед глазами стоят ее умоляющие глаза: «Я же берегла тебя как зеницу ока, правда, Джимми?»

Про Софи. Девушку, которая бегала по утрам босиком и…

Одри уснула.

Она спит, а я не могу остановиться и рассказываю дальше. Про Эдгар-стрит и другие послания. Про камни. Про то, как меня побили на моей же кухне. Про отца О’Райли. Энджи Каруссо. Братцев Роуз. Семью Татупу.

За рассказом я обнаруживаю, что абсолютно счастлив и совсем не хочу спать. Однако время идет, ночь наваливается, отвешивает подзатыльник — и я ныряю в глубокий сон.

Дата добавления: 2015-09-04