Глава 2. Тсунаде не могла не заметить натянутость обстановки во время делового обеда

Тсунаде не могла не заметить натянутость обстановки во время делового обеда. Нана была какая-то потухшая и отрешённая, да ещё и с мешками под глазами, которые безуспешно были замазаны консилером, и старалась не смотреть на Фугаку, что было крайне сложно, ведь они сидели друг напротив друга. Хиаши то и дело бросал убийственные взгляды в сторону Учихи, держа жену за руку. Вся его поза и выражение лица напоминали хищника, защищающего своего детёныша от другого, не менее опасного хищника. Казалось, что он в любой момент готов с рыком броситься на противника…кхм…компаньона. Сам Фугаку старался не обращать внимания на такой «дружелюбный» приём со стороны партнёров и сосредоточился на бизнесе. Когда с едой было покончено, Нана сказала:

- Простите, мне что-то нездоровится… Думаю, я не поеду с вами в офис…

Хиаши посмотрел в её измученные глаза, а потом на Тсунаде, и произнёс:

- Полагаю, мы обсудили большую часть вопросов, и я смог разъяснить основные моменты нашей работы господину Учихе, - он стиснул зубы. - Мы сможем и завтра обговорить остальное.

Владелица материнского предприятия кивнула в ответ.

Хьюге не хотелось пускать жену за руль в таком подавленном состоянии, а уж тем более – оставлять её сейчас одну на несколько часов.

***

Хиаши притормозил около поста охраны, находящегося у ворот их особняка. Он немного опустил стекло и обратился к охраннику:

- Ко, Хината и Куренай дома?

- Нет, они уехали с Кибой-саном на его машине несколько часов назад, - незамедлительно отчеканил мужчина.

Хьюга кивнул сторожу, поднял стекло и заехал в гараж. Нана вышла из машины и на ходу начала набирать номер Куренай, чтобы выяснить, куда они уехали и когда вернутся, но автоматический женский голос робота в трубке оповестил её о том, что мобильный телефон служанки отключен.

Хозяйка дома посмотрела с беспокойством на своего мужа и нашла в записной книге своего мобильного аппарата номер Кибы. На той линии никто и не думал отвечать. Супруги зашли в дом, сняли верхнюю одежду и Нана вновь начала звонить Инузуке. Безрезультатно. Она оповестила об этом Хиаши, но тот лишь попытался успокоить её, говоря, что, возможно, дети сидят в кинотеатре, а у служанки могла сесть батарейка на телефоне. Но Нану такие догадки не устроили, и она решила позвонить Тсуме. Та ответила, что Киба приехал пару часов назад и сейчас сидит в своей комнате, а вот Хинаты рядом с ним не наблюдается. Хьюга положила телефон на журнальный столик и, как в замедленной съёмке, подняла голову в сторону супруга и посмотрела глазами, полными страха:

- Она с Саске… - выдала женщина. - Я уверена. Звони Фугаку.

***

Двое возлюбленных стояли в просторной кухне дома Учихи. Парень раскладывал по тарелкам салаты и куриные ножки в кляре, которые предусмотрительно заказал в ресторане. Девушка разливала по бокалам соки: себе апельсиновый, а Саске – томатный. Хинату до сих пор немного пошатывало, а голова нещадно болела.

Она, казалось, находилась в какой-то прострации, и до сих пор не до конца осознавала, что сейчас произошло. Но её не покидало ощущение того, что совершённое хоть и было запретным, но дарило необъяснимое счастье. Девушка поняла: потому, как она любила Саске, она хотела принадлежать ему полностью, вся и без остатка. Ему и только ему. Саске же сквозь пелену блаженства, которое окутывало его с макушки до пят, беспокоил только один момент: впопыхах, он совсем забыл о контрацепции. Да ещё и умудрился не сразу вытащить свой орган из девушки, а потом и диван забрызгал. Чёрт! Такого с ним никогда не случалось! Он всегда пользовался презервативами, опасаясь подцепить какую-нибудь заразу от очередной своей пассии. «Чёртов алкоголь! Он расслабил все реакции и рефлексы. Сейчас остаётся лишь надеяться, что всё обойдётся и Хинату обойдёт участь стать молодой мамой. Какова вероятность беременности? Небольшая ведь?» - Саске плохо знал биологию… Ну, если не считать что-то про пестики и тычинки, про которые им рассказывали в начальных классах. А остальное его мало волновало. Ему попросту не нужна была биология, да и прилагающая позже к ней анатомия. Да и такому не учат в школе, насколько он знал. По идее, не должны учить,… наверное.

Приготовления к трапезе прервала стандартная мелодия телефона «Nokia». Саске взял свой мобильник, который валялся на кухонной столешнице, увидел номер, с которого ему сегодня звонила Хината, и посмотрел на девушку:

- Любимая, это, по-моему, Киба звонит.

Он передал телефон брюнетке, и та надавила пальчиком на зеленую иконку на дисплее. По мере того, как она слушала собеседника, лицо её принимало всё более и более обеспокоенное выражение. Она оторвала телефон от уха и уставилась на возлюбленного:

- Саске-кун,… сюда едут мои родители!

Езды от особняка Хьюг до дома Саске было минут на десять, не больше, при условии отсутствия пробок, конечно. И, к сожалению, эти самые пробки на широкой загородной трассе были большой редкостью. А это значит, что времени почти не осталось, если не сказать: «совсем не осталось». Киба позвонил так скоро, как смог. Мать заявилась к нему в комнату с расспросами о местонахождении Хинаты. Он постарался отвязаться от неё, зашёл в пропущенные звонки и нажал на кнопку вызова. Из невнятной и беспокойной речи Наны он понял, что она догадалась о побеге дочери к своему парню. Собственно говоря, вышеупомянутая женщина уже сидела на переднем сидении автомобиля рядом со своим мужем, который ехал за синей иномаркой, хозяином которой являлся Фугаку.

Подростки только и успели, что привести одежду в порядок, когда в дом ворвались.

«Ключи есть только у папаши,… значит, он с ними…» - пронеслось в голове у Саске. Послышался топот и приглушённые голоса. Сейчас бы Хинате и Саске очень пригодилась способность проваливаться сквозь землю, ну, или хотя бы летать, чтоб скрыться через окно в небесную высь. К сожалению, чудес не бывает, а если и бывают, то сегодня они упорно не хотели происходить. По крайней мере, сейчас. Вскоре один из голосов, принадлежащий особе женского пола, повысился…

***

- О Боже! Это кровь! И… сперма! – закричала Нана, посмотрев на испачканный вышеупомянутыми субстанциями бежевый кожаный диван, находящийся в гостиной.

- Где твой хренов сын?! – зарычал со злости Хиаши. - Я убью этого недоноска!

- Саске! – послышался голос Фугаку. Мужчина направился прямо по направлению кухни. Другие взрослые последовали за ним.

Хината, не зная, куда себя деть, прижалась спиной к холодильнику, а Саске, услышав крик отца, инстинктивно встал перед девушкой, лицом к двери, тем самым подсознательно защищая её от грядущей опасности.

В помещение, резко распахнув дверь, ворвался Фугаку, за ним торопливыми шагами зашли Хьюги.

- Щенок! – взревел, подобно дикому зверю, Хиаши, увидев молодого человека, и двумя быстрыми и широкими шагами настиг его, схватив за воротник футболки.

- Доченька! – запищала в истерике Нана. – Что он с тобой сделал?! – казалось, что женщина сейчас упадёт в обморок.

- Как ты посмел тронуть мою дочь?! – с этими словами Хьюга размахнулся и врезал Саске по лицу, которое сейчас было даже бледнее, чем обычно.

Нана подбежала к дочери и прижала её голову к своей груди. На глазах девушки проступили слёзы, и она попыталась вырваться из объятий матери:

- Папа! Нет! Не делай этого! Саске-кун ни в чём не виноват!

Всё внутри сжималось. Она вырывалась, но бестолку, слишком крепкими были тиски матери. Ноги подкашивались, не хотелось верить во всё происходящее. Захлёбываясь собственными слезами и истерикой, оставалось только смотреть на этот ужас.

- Девочка моя, ну что ты говоришь? Он же тебя изнасиловал! Бедная моя! – запричитала Нана. Её материнская душа была полностью уверена в том, что всё так и было. Ну не могла её маленькая невинная девочка согласиться на секс. Она же её не так воспитывала, оберегала… Во всём виноват Учиха. Это он её совратил и принудил переспать с ним. Ведь, правда? Как её Хината могла сама ступить в ложе к этому? Быть такого не может,…не может.

- Хиаши, успокойся, - будто бы заступился за сына старший Учиха. – Мы немедленно отвезём его в полицейский участок. Там с ним сами разберутся.

Довольно неожиданный поворот событий, хотя для Саске, может, как раз таки ожидаемый. Парень стоял и молча терпел удары разъярённого Хьюги, даже не пытаясь обороняться. Да и какой смысл? То, что его точно упекут за решётку, он понял ещё в тот момент, когда услышал от Хинаты, что сюда направляются её родители. Этих людей ничего не остановит. Они слишком ненавидят его семью, а теперь и его самого. Но он попытается что-нибудь сделать. Ради Хинаты. Чтобы не оставлять её одну. Он наймёт на свои деньги хорошего адвоката, хотя, конечно, это навряд ли поможет. Он и вправду совершил преступление. Девушке ещё нет шестнадцати лет,… и исполнится только через два месяца. Смысла давить на то, что он не знал об её истинном возрасте, нет. Всё, Саске. Доигрался. Это можно считать концом. Но он всё равно будет бороться, ибо всем известно, что надежда умирает последней. А она будет жить вечно, ведь любовь в их сердцах никогда не погаснет. Но факт остаётся фактом: сейчас он сидит в участке с разбитым до нельзя лицом и наручниках, чтобы не пытался сбежать, а добрый дядя полицейский, что находится напротив него, пытается повесить на него ещё и изнасилование.

«Господа, вам мало, что ли 134-ой, так ещё и 131-ую статью хотите пробить заодно? А самое главное – у вас ведь получится… И на суде Хинату даже не вызовут для дачи показаний. Деньги решают всё. Сошлётесь, небось, на её неустойчивое психическое состояние после «жестокого принуждения к совокуплению», скажите, что девочка не может присутствовать, ведь это станет для неё ещё большим стрессом. Вы сможете. Родителей, которые защищают своё единственное, бесценное чадо, ничто не сможет остановить. Как-то по телевизору показывали историю о том, как мать смогла собственноручно в одиночку оттолкнуть целый грузовик, когда тот, чуть было не придавил её маленького сыночка. Не поверил тогда,… отнёсся скептически. А что сейчас? Сейчас я чувствую себя тем грузовиком. Он ведь не специально. У него не было намерений навредить чужому ребёнку…

Перед глазами всё плывёт. Сотрясение, наверно. Нехилый, скажу я Вам, Хиаши-сан, у Вас хук справа. Не о том думаю. Как там Хината? Что с ней будет дальше? Ведь выдадут же замуж за какого-нибудь богатенького идиота… ей придётся терпеть его дурацкие замашки, улыбаться ему, а главное – спать с ним. А потом ещё и потомство родить ему. Интересно, с Наной было так же? Ну, когда Фугаку бросил её? Будь он неладен! Насильно ли выдали её замуж за Хиаши? Или она сделала это по собственной воле, но от безысходности…»

А Хинату заперли в доме. Нана обволакивала её в нежные материнские объятия, а она вырывалась. Рвалась к Саске. Рвалась спасти его. Рвалась, чтобы он её спас. Но бесполезно. Потом кричала. Кричала о том, что невиновен. Кричала о том, что они все не правы. Плакала. Срывала себе голос. А её не слышали, точнее, не хотели слышать. У всех ведь своя правда. Их правда была для них же самих логичнее и, можно сказать, приятнее. Если вообще есть что-то приятное в этой неразберихе с девственной кровью родной дочери и чужой семенной жидкостью.

Они уцепились за свою «правду» и желали любыми способами навсегда огородить дочку от Учихи. Нана не выдерживала и начинала в кричать в ответ. Скандалы в доме Хьюг стали обыденностью. И причём не обычные скандалы «поорали и хватит», а Нана совсем уже не боялась поднимать на собственного ребёнка руку, пусть потом и сильно жалела об этом. Приходила, извинялась, тоже плакалась, высказывала свою жалость, а потом и всю ненависть к Учихе Саске, и всё начиналось заново. Куренай и вовсе уволили - за предательство. Она же знала, через что прошла Нана, но «встала на вражескую сторону». А потом нашли выход. Психолог. Ну конечно, дяденька психолог сотрёт Хинате память, а заодно и сердце от ненужной бяки почистит! Вычистить нельзя – живое же. Стереть память? Сами хоть верите в это? Не верили, но надеялись. Думали же, что пройдёт. Мало ли какие любовные сказки успела себе нафантазировать пятнадцатилетняя девочка. Надо возвращать её обратно, на Землю. На Землю, где, по их мнению, ею просто воспользовался коварный Учиха Саске. Да ещё и напоил предварительно. Это даже зафиксировано на официальной макулатуре! Так что не отвяжешься, щенок. Судмедэксперты установили факт дефлорации и алкогольного опьянения у пострадавшей. Вот так вот.

Тюрьма – это вам не курорт. Здесь свои правила выживания. Жестокие и беспощадные. Но он обязан будет выжить. Не ради себя. На себя уже наплевать. Ради Хинаты…

Зеки встречали Саске с радостным оскалом, когда хмурый надзиратель провожал его в камеру: «Новенького привели, хорошее мясо, зачётно, одобряем!». В сумрачном коридоре, по бокам которого находились «пятизвёздочные номера» заключенных, смердело тухлятиной. Стойкий неприятный запах давно уже въелся в стены этого дьявольского здания, построенного, один чёрт знает когда. Тем не менее, казалось, что никому, кроме Саске, нет до этого дела. Все уже привыкли. Привыкнет и он.

Надзиратель остановился около камеры, находящейся в самом конце коридора. «Привели, значит. Добро пожаловать в свой новый дом, Саске!». На железной койке, будто бы на троне, с ухмылкой восседал мужчина лет пятидесяти на вид. Его мертвецки-белое лицо обрамляли чёрные, длинные, засаленные волосы, кое-где на них проступала седина. Глаза его были с хитрым прищуром, а зрачки – светло-карие, даже почти жёлтые. Весь его вид источал какую-то похабную ауру, а сам он своей худощавостью и вытянутым лицом с мерзкой улыбкой-оскалом, которая при появлении Учихи растянулась ещё шире, отдалённо напоминал змею. Защитник правопорядка открыл калитку в решётке и грубо втолкнул Учиху внутрь. Что сказать, не привык наш мальчик к такому обращению…

- Привет, новенький. Меня зовут Орочимару. А тебя? – мужчина во все глаза нагло смотрел на вновь прибывшего.

- Саске, - коротко ответил брюнет и нахмурил брови.

Вот только странного соседа ему не хватало. Ох, блин! Саске мысленно потянулся и попросил у Всевышнего сил всё это выдержать.

- Понятно. За что?

- Что «за что»? – машинально спросил Саске и небрежно уселся на койку напротив, стараясь не смотреть на старикашку.

- Посадили за что? – объяснил мужчина и лениво перекинул ногу на ногу.

- 131-ая и 134-ая… - вздохнул парень. Ему не очень то и прельщало сейчас говорить с этим странным мужиком. Видимо, Бог решил, что Саске ещё мало.

- Отлично, - оживился Змей. – Мы с тобой подружимся, - хрипло захихикал он. - У меня 131-ая, 134-ая и 105-ая. Пожизненно. Что-то вроде местного Чикатило, - он усмехнулся.- Жертв только раза в два или три меньше. Не считал. Да, и ещё я не импотент, в отличие от него.

Саске замер. Чикатило. Да, кажется, он слышал об этом человеке когда-то. Серийный убийца, целью которого были мальчики и девочки от семи лет и выше. Значит, его новый сосед педофил и серийный убийца? Шикарно, ничего не скажешь.

- Так сколько тебе лет, Саске? – спросил новоиспечённый сосед и облизнулся. Этот жест показался Учихе отвратительным, может, из-за подступающего приступа тошноты, а, может, и из-за неоднозначности вопроса, парень вздрогнул и сглотнул. Он невидящим взглядом уставился на обшарпанную стенку, находящуюся за мужчиной.

- Какая тебе разница? – парень мотнул головой, стараясь привести мысли в порядок.

- Ты ещё сам такой…, - Змей облизал губы самым кончиком своего длинного языка и несколько раз причмокнул, будто бы только что попробовал что-то вкусненькое и чуть не подавился слюной. - Такой молодой,… а уже сидишь за растление малолетних. Так сколько тебе? И сколько было этой девочке, или может,…мальчику?

Саске поморщился. Ну, конечно. Он же теперь официально преступник, а точнее сказать, насильник, если не сказать «маньяк». Кому какое дело до их с Хинатой любви? Здесь, наверное, все совершали свои преступления от большой и чистой. Ага.

- Мне восемнадцать, если тебе так интересно. И я не пидорас, - зло выплюнул он и ещё раз поморщился.

- Зачем же так грубо, а, Саске-кун? Предупреждаю, мне очень не нравятся такие выражения, - это прозвучало… с угрозой? Мужчина нахмурился, но вскоре вновь натянул на себя свою обычную, мягко говоря, странную улыбку. - И даю бесплатный совет: не стоит произносить такое в присутствии других наших друзей. Будь осторожен, - казалось, противно ухмыляться – это его призвание. - «Пидорас»… подумать только. Сколько в этом слове призрения. Неужели, ты гомофоб? – старик неодобрительно покачал головой и несколько прядок тёмных волос упали ему на глаза.

- Нет, - возразил Учиха. В действительности, он не имел ничего против однополой любви. Да, именно «любви», а не извращений, за которые здесь сидит Орочимару.

- Хе-хе, вот и отлично, мальчик мой. Давно я не видел такого молодого и симпатичного мяса, как ты, - Змей высунул язык во всю длину и очертил им контур своих губ. Мерзость. – Раз так, то думаю, мы сможем поразвлечься. Мы здесь абсолютно одни. И нам ничего не помешает.

Саске выгнул левую бровь и недоумевающе посмотрел на соседа. Неужели этот старый извращенец говорит о том,… о чём говорит? Конечно, Саске всё правильно понял, ведь это были даже не намёки, а самая, что ни на есть - прямая угроза. И ведь действительно, они здесь одни. Даже остальные камеры с заключёнными находились где-то поодаль от этого места. Он застрял с этим психопатом наедине на целую вечность…

Орочимару был абсолютно вменяемым и полностью отдавал себе отчёт в своих действиях. По крайней мере, так чёрным по белому было написано в той самой официальной макулатуре. Сиё «произведение искусства», которое можно с лёгкостью отнести к жанру «научная фантастика», старательно нацарапали умники судмедэксперты, чтобы, не дай Бог, преступника не запихнули в психлечебницу. А что толку-то? Полечится, выйдет и вновь детишек насиловать и резать пойдёт? Нет уж, не отделается серийный убийца жёлтой карточкой. Так решили вышестоящие. Жалко, что смертная казнь запрещена, не то бы…

Да и вообще, стоит огородить его от любого общества, будь то даже заключённые. Изолировать. Так что лет семь уже, как Орочимару не имел возможности с кем-либо пообщаться. Да не то чтобы «пообщаться», а хоть просто парой слов перекинуться. Он бы уже давно и забыл, как люди выглядят, если бы не блюстители порядка, которые исправно приносили жижу цвета детского недержания на завтрак, обед и ужин. А тут на тебе! Подкинули подарочек! Да ещё и свеженький такой, как по заказу.

Разговаривать умеет, а главное, отсюда видно – тё-ё-ёплый. Да и, скорее всего, ещё и узкий. «Прямо, как я люблю!» - хотелось выкрикнуть Змею в сторону ушедшего надзирателя.

«Раз уж вышестоящие снизошли до того, чтобы подкинуть мне соседа, значит, этот мальчишка очень сильно не угодил и перешёл дорогу какому-то жирножопому начальнику. А это автоматически даёт мне право делать с пареньком всё, что пожелаю. Заманчиво. Что же такого смог натворить восемнадцатилетний сосунок? Хотя, какая разница».

Впрочем, Орочимару немного просчитался. Одно дело – нападать с огромным ножом на ученика младшей школы, а другое – голыми руками на мускулистого и натренированного мужичка. Да и годы у Змея, скажем прямо, уже не те. Короткий и точный удар в солнечное сплетение остудил весь пыл. Мужчина с хриплым стоном повалился на пол, не успев даже приступить к воплощению в реальность своего мерзкого плана.

Реакция у Саске была что надо. И, надо отметить, что и физическая форма тоже. Впервые в жизни он поблагодарил Микото за то, что та с детства пихала его то на кикбоксинг, то на шинкиокушинкай. На соревнования вне города он никогда не ездил, к чемпионству не стремился, однако был самым лучшим учеником родного клуба, и даже обошёл своего сенсея Какаши. Так что, можно сказать, что всё не так уж плохо. К тюремной жизни физически подготовлен, а, значит - выживет. Ну-у, если не свихнётся, конечно. А такого соседа, как Орочимару - даже врагу не пожелаешь.

Оказалось, что время в местах, не столь отдалённых, имеет наглую привычку ползти медленно, словно умирающая улитка. Оно издевалось над Саске. Зло ухмылялось, нашёптывая на ухо, что ему здесь ещё до-о-олго придётся пробыть.

«Ты не сможешь, ты не привык к такому. Ты вырос в достатке, бегал по самым дорогим барам и ресторанам, и вскоре твой желудок просто вывернет наизнанку от тюремной пищи. Это лишь вопрос меня самого» - смеялось время.

Но было ещё кое-что. Единственное, что заставляло держаться на плаву, тянуло вверх и не позволяло упасть духом – любовь, затаившаяся в сердце. Её пугала окружающая обстановка, она дрожала и забивалась глубже, не позволяя никому себя увидеть и сломать. И там, внутри Учихи, тихим писклявеньким голоском она говорила ему, что он сможет. Он внимательно вслушивался в её нежные интонации и мысленно кивал головой, соглашаясь.

***

«Хината, как ты там, родная? Ты тоже заперта? Ты плачешь, я же чувствую… Я вызволю тебя… Тебе плохо… Хината… Хината… Тебе плохо…Хината… Что с тобой?.. Нет, не умирай… Только не умирай… Не умирай… Хината…»

Лазарет. Всё помещение пропахло разнообразными медикаментами. Зашторенное окно, через щель которого пробивается тонкая полоска света и падает на левую руку Учихи. На лбу – уже горячий компресс. Всё тело в липком поту из-за высокой температуры и плотной материи старого одеяла серого цвета. Медсестра неслышно подошла к окну, и в комнате стало светлее.

«Хината…»

Она подносит к свету ртутный термометр и пытается рассмотреть значение на шкале.

«39,3. Неутешительно. Парень лишь три недели, как появился здесь, а уже что-то подхватил. Если это инфекция, то можно ожидать, что в скором времени в лазарете будет недостаточно свободных коек. Будем надеяться, что бедолага просто напился ледяной воды из-под крана… Симпатичный парень, кстати».

«Не умирай…»

- Сам-то хоть не помри для начала! – дёрнулась медработница, но её вскрик так и остался без внимания.

У Саске и раньше бывала температура, особенно в детстве, когда он часто простывал из-за своей любви к шипучке из холодильника и мороженому зимой. Микото всегда вызывала семейного доктора и нанимала сиделку, чтобы самой не мучиться с больным ребёнком. Мужчина вкалывал какие-то препараты, а женщина ухаживала за ним, давая в установленное время таблетки. Но раньше он никогда не бредил, всегда сохраняя самообладание и ясное сознание. Сейчас же сквозь тёмное облако тумана ему виделась Хината, лежащая в луже собственной бордовой крови. Глаза у неё были закрыты, но он чувствовал, что она ещё жива.

Слышал биение её сердца. Знал, что её ещё можно спасти. Но он не мог приблизиться к ней и на сантиметр, ноги стали ватными и будто приклеились к деревянному паркету намертво. Тогда он стал кричать и звать её по имени, но она даже не шелохнулась. Всё так же лежала, как будто бы случайно уснула не в том месте… А кровь…скорее всего что-то пролила. Устала, пролила и уснула. А грудь всё менее и менее вздымалась, почти незаметно. Никто бы и не разглядел, но Саске видел, как она дышит, если ещё сама дышала… Ритм бешено срывался, становилось всё сложнее уловить удары её сердца. Ещё один глухой стук,… но следующего не последовало. Щелчок и «стоп-камера». Остановилось,…замерло. Он смотрел на её бездыханное тельце и плакал. Впервые разваливался и был беспомощным, ничего не смог сделать. Он чувствовал, как тёплые слёзы льются по бледному лицу и капают на злополучный паркет. Тёмная, растекающаяся жидкость поглощала под себя полупрозрачные солёные капельки, оставляя гнетущую утрату. И он не верил. Теперь у него нет ничего, даже самого себя. Вместе с Хинатой умер и Саске.

- Не-е-ет! - хрипловатый полувсхлип разнёсся по уже пустой комнате и Саске резко открыл глаза. Дышать было тяжело.

***

Нана, сколько себя помнила, никогда не материлась и не хлопала дверями. Её воспитание не позволяло ей такого, ровно так же, как и её мягкий характер.

Очередная ссора в доме Хьюг разразилась точно «по расписанию». Отец теперь предпочитал засиживаться допоздна на работе, и неизвестно было, то ли это из-за большого объёма неотложных дел, то ли из-за того, что дом – теперь не был похож на дом. Раньше всё было тихо и спокойно: вкусный ужин в семейном кругу, совместный просмотр телевизора с женой и ласковое «Спокойной ночи» шёпотом. Теперь же по вечерам в их спальне Нана закатывала истерику и начинала рыдать, спрашивая то ли Бога, то ли Хиаши, то ли и вовсе какого-то человека-невидимку, что же дальше делать. «Как выбить из Хинаты эту дурь? Как заставить её понять, что Учиха – ей не пара? Почему она себя так ведёт? Почему она стала повышать на меня голос?! Я же её родная мать, я её так люблю… с рождения забочусь и всеми силами стараюсь сделать ей лучше,… а этот Саске кто ей? Да никто! Он…он… преступник, да и только! Он же так с ней обошёлся… Напоил…и…и… воспользовался…. как будто моя маленькая доченька – какая-нибудь уличная девка!».

Она никогда не материлась и не хлопала дверями… Но всё когда-то случается впервые. Чаша терпения была переполнена, когда Хината закричала: «Ненавижу! Тебя ненавижу, отца ненавижу! Вы отняли у меня его! Да ещё и посадили! Ненавижу!». Нана в ответ выплюнула самые нелицеприятные слова в адрес Саске, как ошпаренная выбежала из комнаты, спустилась по лестнице вниз, быстро надела шубу и скрылась за ничем не повинной дверью, предварительно хлопнув ею.

Хинате хватило нескольких минут, проведённых в полной тишине, чтобы осознать, что она сейчас наговорила родной матери. Со слезами, стекающими по щекам и подбородку, она ринулась прочь из комнаты в надежде догнать Нану во дворе дома. Как же она теперь себя мерзко ощущала… и ведь прекрасно знала, что словом можно очень сильно ранить,… да и вообще, это непозволительно – так говорить маме. Конечно, она её любит,… всем сердцем. Но они не правы…

Она направилась к лестнице, сделала пару быстрых шагов по ступенькам, и вдруг перед глазами всё поплыло и начало темнеть. Попытавшись схватиться за поручень, и не нащупав его, она начала заваливаться вперёд. Низ живота скрутило от острой, пронзающей боли, будто в него воткнули ледяной кинжал и вертели им в разные стороны, разрывая всё на своём пути. В глазах рябило мелкими черно-белыми неясными точками, а потом свет и вовсе пропал. Прежде чем потерять сознание, она почувствовала притуплённую боль в области головы и затылка, а так же отчётливый внутренний хруст и сильное давление на лёгкие.

Она так и не успела извиниться перед мамой и увидеться с Саске… Возможно, её последние мысли перед падением с лестницы были именно про них, но навряд ли она и сама смогла бы разобрать в сумбуре, творящемся у неё в тот момент в голове, хоть что-то вразумительное и внятное.

«Хината…»

Существует такое распространенное выражение: «вся жизнь пронеслась перед глазами». Его используют все, кому не лень, без особой на то надобности, чаще всего, чтобы в красках описать перенесённое потрясение. В действительности, вся жизнь проносится перед глазами только у умирающих людей. Происходит это из-за постепенного отмирания клеток головного мозга. Воспоминания, даже казалось, уже забытые - начинают всплывать в сознании человека, причём в хаотичном порядке.

Она видела, как Нана вела её в первый класс: на голове красовались два огромных белых банта, а новая школьная форма делала её похожую на фарфоровую куколку с слегка порозовевшими щёчками. Как один раз объелась в десять лет бананов, а потом её ещё год от них воротило. Как познакомилась с Кибой в раннем детстве и расплакалась, когда он дёрнул её за хвостик. Как однажды, Хиаши повёл её в парк аттракционов, но не разрешил кататься на большинстве каруселей. Было обидно, но потом она поняла, что он просто очень беспокоился за неё. Как Куренай заставляла её кушать манную кашу, приговаривая, что она очень полезная. Как родители решили, что средние и старшие классы она будет обучаться на дому. Как год назад, вечером, она смотрела на закат и мечтала, что когда-нибудь в её жизни появится человек, с которым она будет встречать закаты до самой старости. И она встретила Саске. До самой старости…

«Не умирай…»

Всё закончилось. Воспоминания перестали её мучить. Внешние раздражители никогда больше не потревожат её тело… Мёртвым безразлично, что творится на бренной Земле. Смерть – это начало новой жизни. По крайней мере, так говорят,… но никому ещё не удалось ни доказать, ни опровергнуть эту теорию.

«Не-е-ет!»

***

Саске ещё лежал в здании лазарета, когда к нему пришёл абсолютно нежданный посетитель. Фугаку шёл нерасторопно, вальяжно, но в движениях его читалась некая нервозность. Он опустился на краешек пустующей кровати, что находилась в полуметре от койки брюнета, и опёрся локтями на колени, сомкнув кисти рук в замок. Он смотрел испепеляюще и с ещё большим презрением. Саске присел, руки его находились чуть позади корпуса, опираясь на жёсткий матрас. Вид у него был усталым и вымученным, он ещё не оправился от болезни. Учиха вопросительно посмотрел на своего отца, и тот начал беседу:

- Чего разлёгся? Тебя сегодня же немедленно отправят обратно в камеру.

- Это всё, что ты хотел? – нахмурился Саске.

Фугаку ухмыльнулся и потёр указательным пальцем переносицу, не размыкая рук.

- Позавчера в районе трёх часов дня скончалась Хьюга Хината.

И…мир перевернулся.

«Что?! Этого не может быть! Как…? Нет…Она не могла…Это ведь ложь. Он снова лжёт…Не может…быть».

Любая часть Учихи пыталась ухватиться за маленькую ниточку лжи в этой фразе. Безуспешно. Не было вранья, всё верещало о том, что это правда…

Глаза Саске остекленели и уже не видели отца, находящегося прямо перед ним. Рот открылся, он хотел что-то сказать или даже прокричать, но у него не получилось выдавить ни единого звука. Внутри всё пересохло, горло сдавливали невидимые руки, не давали заговорить и вздохнуть. Он не дышал. Руки начали подрагивать и, не выдержав вес тела, они скользнули по матрасу, и Саске медленно опустился на кровать. Фугаку же, кажется, было абсолютно всё равно на реакцию сына, и он продолжил:

- И знаешь, какова причина смерти? Выкидыш.

«Выкидыш… выкидыш… выкидыш» - это слово крутилось у брюнета в голове, но от перенесённого шока он ещё несколько секунд не мог понять его значение. И тут его будто стукнули с размаху чем-то тяжёлым по голове: «Выкидыш! Она носила нашего ребёнка!»

- Из-за того, что ты – недоносок грёбаный, додумался оплодотворить её, она скончалась! Это всё твоя вина! – голос старшего Учихи повысился, но оставался всё таким же грубым.

«Я… виноват? Да, я виноват! Хината, милая… такого ведь не может быть… Это всё ложь… Ты ведь жива, да?… Не умирай…»

Внутри всё клокотало и бушевало. Оно хотело вырваться наружу, чтобы все почувствовали, что он чувствует сейчас. Истерика внутри разбросала мысли по всем частям сознания, ни во что не верилось. «Это же может быть сном? Просто ещё один кошмар…самый жуткий кошмар…может?» - шептал один кусочек. Второй наоборот надрывался о том, что Саске виновен во всём и Хината ему это не простит, никто не простит. Третий же совершенно запутался. И Саске не понимал, всё вышло из рамок, запредельно…ужасно. Больно.

И тут ему вспомнился тот сон, который он видел, находясь в неадекватном состоянии два дня тому назад. Хината лежит на полу в луже крови… и умирает,… а он ничего не смог сделать, он не спас её, не помог… он виноват… «Не умирай…»…

Громкий и хриплый крик разнёсся по всему старому зданию. Он кричал, закашливался и вновь кричал, пальцами хватаясь за простыни, как за остатки разума. По болезненно-бледным щекам покатились слёзы,…они не были тёплыми, как во сне… они были обжигающе-горячими, но он не обращал внимания. Надрывая простыни, он хотел и разорвать себя - за ничтожность. За то, что не смог ничего предотвратить.

«Я никогда себе этого не прощу. Я оказался ещё большим ублюдком, чем мой отец. Смысла быть сильным - больше нет. Смысла бороться - больше нет. Ни в чём теперь нет никакого нахрен смысла! Смысла жить больше - нет! НЕТ! Без тебя – нет! Я не желаю и, более того, не заслуживаю жизни…»

Он не видел того, как его ведут в камеру, не видел того, как закрывается решётка за его спиной, не видел, как на него смотрит Орочимару. Он ничего не видел из реальности. В его глазах была лишь она… Хината. Она лежала на холодном паркете и умирала. А он был где-то рядом или же здесь, далеко от неё… это не имело значения. Главное – что он не смог ничего сделать. Бездействовал, пока она испускала дух. И это он был виноват в её смерти… Смерть,… это слово никак не вяжется с ней. Она ведь была такая живая. Так по-живому краснела при каждом поцелуе,… так по-живому перебирала пальчиками его волосы,… и таким живым взглядом смотрела своими серыми глазами в его мутно-чёрные. Но теперь она больше никогда не сделает так…

Девочка в костюме «ведьмочки» со смешной шляпой… Лучше бы осколки льда из того коктейля пронзили его сердце до того, как он смог пронзить её…

Он очнулся уже вечером, когда на улице начали загораться дорожные фонари, а большинство людей уже вернулись с работы домой. Впрочем, в стенах тюрьмы ничего этого видно не было. Перед собой ему удалось увидеть облезлый потолок, а это значит, что сейчас он лежит. Голова раскалывалась на части. В висках давило, но было не до этого. Он повернул голову влево и увидел Змея. Тот сперва покосился на него, потом усмехнулся и спросил:

- Пришёл в себя?

Саске мотнул головой, не понимая, что происходит. Верно, Хината… Теперь он полностью осознавал этот факт. Её больше нет. Его тоже. На тюремной койке сейчас лежит его оболочка, ненужная и абсолютно бесполезная. Она мешает. Мешает пойти вслед за любимой. Удерживает его, без видимых на то причин. Зачем нужно это земное тело, если он не хочет быть на Земле? Это раздражает… Кажется, что с момента их знакомства всё мешало им быть вместе и вставало на пути к их общему счастью. Весь этот чёртов мир не давал им возможности воссоединения! И теперь ещё и это. Если в мире, где сейчас находится Хината, у них будет возможность быть вместе, то он отправится за ней. Нужно только избавиться от ограничителя…

- Задуши меня, - в приказном тоне прохрипел Саске.

- Что? – то ли не понял, то ли не расслышал Орочимару.

- Я сказал тебе: «Задуши меня», черт подери! – он попытался повысить тон и закашлялся.

- Ты что, из ума выжил? Какой нормальный такое попросит? Все детишки, которых я убивал, наоборот орали, что хотят жить. Скулили, умоляли, пищали… - судя по выражению лица, кажется, мысли о своих предыдущих жертвах приносили Змею огромное удовольствие. Но, а тут, на тебе! Парень сам просит его убить, сам бросается к давно оголодавшему хищнику в клетку.

- А я не хочу,…- он еще раз прокашлялся…- Жить, - Саске с трудом удалось сесть на кровать и свесить ноги на пол.

- Даже если я тебя убью, мне-то какой от этого толк? Меня могут в карцер посадить, знаешь ли.

- Можешь взять меня, - автоматически ответил Учиха. Без каких-либо эмоций, безжизненно. После этих слов глаза Орочимару расширились, и он в своей обычной манере облизнулся. - Но только при условии, что задушишь после этого. Для тебя это достаточная оплата? Я не буду сопротивляться ни тому, ни другому.

- Вау, Саске-кун, ты готов даже на это? Интересно, что же такого с тобой произошло? – Орочимару даже было интересно, с чего бы такому случиться. Он сидел, и вдруг привели этого мальчишку, который потом долго орал и бился в какой-то свойственной ему истерике. А теперь ещё и это, всё очень запутанно.

- Просто сделай это, - приказал Учиха. - Трахни и задуши. Или задуши, а потом трахни. Это не имеет принципиального значения.

- Я педофил, а не некрофил, - саркастично заметил мужчина и облизнулся, поправляя волосы.

- Мне похуй, - отрезал Саске.

Орочимару медленно подошёл к Учихе, всё ещё до конца не веря улыбнувшемуся ему счастью. На какие-то проблемы парня он уже давно забил. Сейчас им вновь завладела та эйфория, которую он испытывал при каждом убийстве. Он слегка потянул Саске вверх, чтобы тот встал с кровати. Когда они сровнялись, мужчина встал за спиной брюнета и облизнул своим длинным языком область шеи под его ухом, тем самым обдавая своим горячим дыханием и заставляя побежать мурашки по спине Учихи, а затем больно прикусил. Саске зашипел:

- Давай уж, блять, без прелюдий!

- Как пожелаешь. Я и сам-то не в силах сдерживаться, - усмехнулся Змей.

Он расстегнул тёмные штаны своей новой «жертвы», и когда те упали вниз, он прошёлся холодными, словно у рептилии, руками по его бёдрам, на которых всё ещё находились боксёры. «Надо это исправлять» - подумалось ему. Так он и сделал, выставив на свет сморщенный член, а главное – аппетитную задницу парня.

Саске стоял неподвижно, ожидая боли и последующей смерти. Ему не с кем было мысленно прощаться, не перед кем извиняться за свой уход, и он знал, что никто искренне не заплачет из-за такой утраты. Все наоборот будут жуть как счастливы. Он старался не обращать внимания на действия старика позади него, и вскрикнул от боли и неожиданности, когда его нагнули вперед, а в его анальное отверстие вонзилось нечто длинное и широкое. «Началось…» - пронеслось у брюнета в голове.

И именно в этот момент хотелось громко заорать…снова. Потому что это было настолько больно, что стояло на втором месте в мысленном списке по боли. Но тётушка гордость решила напомнить, что она как бы ещё существует и не давала вымолвить и звука. Оставалось только сильно сжимать зубы и прикусывать язык. Раз сам выбрал, значит – терпи.

Орочимару и не думал давать Учихе привыкнуть или что-то в этом роде. Он снова резко вошёл всей длиной своего органа и также резко почти вышел. Саске лишь охнул от боли, на секунду открыв рот, когда в него вновь со всей силы толкнулись.

- Ты теперь моя девочка, - сипло проговорил Змей. - Маленькая де…ах… девочка.

- Зат-т-ткнись, урод, - превозмогая муки, процедил брюнет. Из анального отверстия начала сочиться тёплая кровь, стекая по ногам и капая на опущенные брюки.

- Девочка… - между собственными стонами от удовольствия шептал Орочимару. - Тебе нравится, когда тебя трахают в зад, а, Саске-кун? Как мелкую шлюшку, – он вновь вогнал свой член во всю длину, с глухим хлопком стукаясь о задницу Учихи.

- Завали пасть и начинай душить меня! – вскрикнул брюнет.

Орочимару поднял руки на уровне шеи Саске и уже даже прикоснулся к нежной коже, но почему-то медлил. Тем не менее, возвратно-поступательные движения бёдрами не прекратились, толчки лишь стали короче.

- Давай же! – прошипел Учиха. Ему хотелось поскорее прекратить весь этот бред, называемый жизнью. То, что пришлось отплатить за смерть сексом – делало ситуацию ещё хуже. Так не терпелось наконец-то исчезнуть отсюда, оборвать эту тонкую нить, что разделяет живых и мёртвых. Ему нет здесь места. Нет здесь покоя. Его место – там, рядом с Хинатой. Но, если предположить существование Рая и Ада, то, конечно, навряд ли он попадёт на небеса к любимой,… но разве кто-то когда-то налагал запреты на надежду?

И Орочимару послушался. Он обхватил шею брюнета своими липкими ладонями и резко сжал хватку. Змей чувствовал, как под его руками бешено бьётся пульс, как птица в клетке, и это ему приносило ещё больше удовольствия. Когда воздух стал попадать в лёгкие какими-то обрывками, Саске начал закашливаться и рефлекторно отпихивать от себя душителя.

- Ты обещал не сопротивляться, - прошипел Змей.

Верно, он не должен сопротивляться. Воздуха катастрофически не хватает, но ведь он сам так пожелал. Как было уже сказано, реакция у Саске хорошая. Даже слишком хорошая, в особенности, когда не надо. Надо постараться успокоиться, если в такой ситуации это вообще возможно, и взять себя в руки. Надо сделать всё возможное, чтобы умереть. Он грубо отпихнул старикашку назад, немного отдышался и просипел:

- Подушкой… задуши меня подушкой… - с этими словами он лёг поперёк своей кровати, доставая вышеупомянутый предмет, и протянул его Орочимару. Тот лишь руками повел. Да какая ему разница, в какой позе трахать Саске? К тому же, на кровати удобней, стоя ноги быстро затекают, а он ещё вдоволь не насытился своим «подарочком».

Змей наклонился над кроватью Учихи, окончательно снимая с её хозяина штаны c боксёрами, и быстро откидывая их в сторону. Забравшись на кушетку, он расставил парню ноги пошире и сел на колени между ними. Руками он помог себе вновь войти в Саске, вызвав у того недовольный всхлип.

- А ты что думал? – прошипел Змей. – Я должен кончить, прежде чем ты помрёшь. Мне не нравятся мёртвые девочки.

- Хн, быстрее, блять, кончай тогда! – выплюнул Учиха в своей учиховской манере и пихнул подушку в лицо мужчине.

Орочимару взял её и приставил к голове брюнета, начиная покачивать бёдрами. Боль от толчков пронзала тело Саске, боль от утраты близкого человека – его душу. Везде, куда ни глянь, была эта боль. Всё его существование было пропитано ею.

Подушка с глухим звуком навалилась на его голову и прижалась, не допуская в его ноздри или рот кислород. Через её пышную поверхность были слышны приглушённые всхлипывания и закашливания парня, но он уже был не в силах выбраться.

Многие любят использовать в своей речи или письме слово «агония», подразумевая под ним яркие вспышки чувств и эмоций, часто вызванных сексуальным удовлетворением.

То, в каком состоянии находился сейчас Саске, было ничем иным, как самой настоящей агонией. Последняя стадия умирания. Тело свело судорогами, дыхание было прерывистым, хриплым и частым, голова была максимально запрокинута. Зрачки были настолько расширены, что по площади занимали почти всю радужку тёмных глаз. Краешком уплывающего сознания он ещё чувствовал, как его задний проход терзается Змеем, но это уже не имело значение. Болевая чувствительность исчезла. Сам же Орочимару испытывал огромное моральное удовлетворение от того, что ему посчастливилось вновь заняться любимым делом. Смущало его лишь то, что жертва на этот раз сама бросилась ему в руки, желая умерщвления. Детки должны вырываться, просить о помощи и звать мамочку, пока он по кусочкам отрезает им ушки или выкалывает глазки. Детки должны умолять сохранить себе жизнь и ныть: «Дяденька, пощадите меня. Не надо! Не надо… Я всё сделаю…»

И они делали, правда всё равно потом умирали, самым что ни на есть ужасным способом. Но с Саске дела обстояли совсем иначе.

Он был уверен, что если ему удастся сейчас выжить, то он найдёт другой способ умереть. Да хоть пластмассовой ложкой перережет себе вены! Здесь ему делать нечего.

Организм Учихи из последних сил сопротивлялся и боролся с угасанием жизненных сил, сам же Саске уже давно сдался. Ещё в ту секунду, когда услышал эту страшную новость из уст своего отца. Руки, которые совсем недавно сжимали простыни, чтобы не схватить и не начать оттаскивать подушку, неподвижно лежали вдоль тела. Его душа ещё не окончательно покинула свою оболочку, когда Орочимару излился семенной жидкостью в его бездыханное тело. Змей хрипло застонал, позволил себе отдышаться после оргазма и только после этого снял орудие убийства с лица брюнета. Глаза его были открыты и безжизненно смотрели в одну точку. Вид трупа, умершего от асфиксии, даже малость позабавил старика. Он облизнулся, наклонился прямо перед лицом Учихи и проговорил:

- Ты был красивой девочкой, Саске-кун.

Но телу было всё равно на оскорбления и унижения. Вся красота осталась здесь, на этой кушетке, на этом лице. Только глухая тишина была ответом на все комментарии Змея. Даже если бы произошло чудо, оно бы не стало отвечать. Мёртвым всё равно…

***

Второй Учиха Саске был мёртв. Тело обнаружили стражи порядка на следующее утро после происшествия. Убийца был наказан, если так можно сказать. Карцер ничем принципиальным не отличался от предыдущего местообитания Орочимару, разве что комнатка была раза в три-четыре меньше и чуть темнее. Несколько минут извращённого удовольствия, без сомнения стоили того, чтобы переселиться сюда на пару деньков. Говорят, что смена окружающей обстановки благотворно влияет на душевное состояние человека. На душевное состояние Змея благотворно влияет лишь насилие и смерть. Когда-то в беседах с психиатром он признавался, что свежие жертвенные тела дают ему, вроде как, новую жизнь и омолаживают его собственное тело. Сейчас, в свои пятьдесят три он чувствовал себя на восемнадцать, не больше. Что ж, можно только порадоваться за ненормального…

До морга Учиху так и не довезли, да и кому это там, собственно говоря, нужно? Местный патологоанатом оказался на редкость мозговитым и сам смог определить причины наступления смерти. Ну, ещё бы! Не зря же очки носит и корочку имеет. Поэтому Якуши незамедлительно вынес «вердикт»: «Смерть наступила в результате механической асфиксии» и добавил, что парень хорошо поразвлёкся с сокамерником перед кончиной и, судя по всему, не особо сопротивлялся.

Фугаку был слегка удивлён неожиданному «самоубийству» и, можно сказать, даже расстроен, но виду упорно не подавал, а вот Микото на удивление бурно отреагировала. Она металась по всему дому и рыдала, благополучно забив на свою дорогую тушь и французские тени. Она кричала, что хочет видеть сына немедленно, что пока не увидит, не успокоится. Просьба была выполнена: тело в новеньком гробу привезли на участок и даже открыли крышку перед дрожащей женщиной. Она смотрела на него так, будто впервые в жизни видела. Его бледная кожа приобрела несмывающийся сероватый оттенок, губы были потрескавшимися и почти синими, а лицо выражало крайней степени спокойствие и умиротворение. Микото не могла отвести взгляд от сына, не могла отойти, она до сих пор не могла поверить, что он перед ней лежит мёртвый. И такое было впервые. Она лишь сейчас заметила, что черты его лица имели поразительное сходство с её собственными: такой же разрез уже навсегда закрытых глаз, такой же маленький ровненький носик и такие же скулы. Он однозначно был её родным сыном, её плотью и кровью, но поняла она это только сейчас. Он не был игрушкой или пупсом, он был настоящий. И сегодня Саске впервые «ожил» лично для неё, наконец-то показал себя, да так, что ноги подкосились, и Микото упала на колени перед гробом.

Она коснулась тоненькими пальчиками его холодной щеки и начала шептать ему, что любит, что поняла, что всегда любила, что просто не знала, как эту любовь выразить, что просит прощение… и он слушал, слушал и принимал её извинения, прощал её за всё… но она не понимала его безмолвной речи… она никогда его не понимала…

По приказанию Фугаку, его помощник выкупил первое попавшееся свободное место на городском кладбище. Совместно было решено не приглашать никого на похороны, да и кого бы они пригласили? Тело было погружено обратно в катафалк и увезено, собственно говоря, на само кладбище. Оба родителя на своей машине последовали за транспортным средством, предназначенным для перевозки гроба. Хотя Микото и рвалась побыть последние минуты рядом с сыном, но Фугаку, по известным только ему причинам, запретил ей ехать в одной машине с Саске.

***

У семьи Хьюг сегодня был не самый радостный во всех аспектах день. Когда траурная церемония была уже почти окончена, и из присутствующих остались лишь самые близкие, на кладбище появился Фугаку с женой, и они остановились прямо у места захоронения Хинаты. Нана в немом вопросе открыла рот и уставилась на парочку. Первое, на что она обратила внимание, это на то, что женщина, находившаяся рядом с Учихой, была практически точной копией Саске. «Значит, вот она какая…» - пронеслось в голове у Хьюги.

Хиаши кинул презрительный взгляд в сторону Фугаку и злобно поинтересовался, что же они тут делают. Микото уставилась на мужа, глазами спрашивая, знает ли он этих людей, но ответа так и не дождалась. Мужчина холодно сказал, что в их планах не было встречи с ними, но, похоже, что его личный помощник выкупил место, находящееся рядом с могилой Хинаты. И, как ни в чём не бывало, добавил:

- Саске умер.

- Умер? Как… почему? – дрожащим тихим голосом спросила Нана.

Буквально в этот момент из угла вышла группа работников, держащая дорогой чёрный гроб. Они окунули его в яму, взяли в руки лопаты и начали присыпать землей. Микото кинула прощальный взгляд на клочок земли, где теперь покоился её сын, и посмотрела на мужа.

- Это мои партнёры по бизнесу, - сухо сказал Фугаку и устремил взгляд на оных. - Его задушил сокамерник,… это не то, чего я хотел. Это должен был быть лишь психологический прессинг. Я знал, что он всегда сможет дать отпор тому старикашке, к которому я его подселил. Но он не пожелал сопротивляться после смерти Хинаты,… скорее всего, он сам захотел умереть.

Нана не верила своим ушам. «Неужели, этот Саске ещё и самоубийца? И… почему? Из-за Хинаты?». По её мнению, это было как-то не логично. Она бы и подумать не могла, что Учиха способен чувствовать что-то. А, тем более что он - способен любить. Её не верилось во всё это. Она верила только в то, что ей показалось на первый взгляд. Только в то, во что ей хотелось. Все эти три недели он был лишь монстром в её глазах. Монстром и преступником. И из-за него умерла Хината. Хотя, Хьюга винила по большей части саму себя в смерти дочери. Это она повела себя неправильно, это она выбежала из дома, как ошпаренная, это её не было рядом, когда она нужна была. И ей было ужасно больно от собственной фатальной ошибки,… но она не знала ещё кое-чего. Того, что Хината была беременна. Этот факт Хиаши предпочёл скрыть от неё, чтобы не делать ещё больнее, напоминая о том, что она сама потеряла ребёнка в молодости…

- Не говори глупостей, Учиха. Твой сын умер, потому что рано или поздно должен был получить наказание свыше! Если бы не он, то моя дочь была бы до сих пор жива и здорова! – закричал Хиаши. Вообще, это на него было очень не похоже. Он никогда не переходил на крик, предпочитая лишь бросать гневные взгляды на неугодных ему собеседников. Даже по отношению к Фугаку, он всегда старался проявлять хоть какую-то сдержанность, ведь крики он считал чисто женской прерогативой.

- Послушайте вы! Это из-за вас четверых умерла Хината! И из-за вас же самих умер и Саске! Как вы не поймёте этого?! Если бы не вы, то они бы жили ещё долго, а главное – вместе! – кареглазый шатен, до сего момента сидевший на корточках около надгробия девушки, резко встал и буквально заорал во весь голос. С его глаз градом текли слёзы, а всё тело дрожало. – Если бы не вы! – он взревел. – То мы сейчас здесь не стояли! – он, как мог, перевел дыхание. - Они ведь любили друг друга! По-настоящему! И они не были виноваты в том, что вы так друг друга ненавидите!

Нана открыла рот и широко распахнула глаза. Тсуме стояла около своего сына и с недоумением наблюдала его истерику. Микото, кажется, и вовсе не понимала, что здесь происходит. Конечно, имя Хинаты ей было известно, но вот, причём здесь бизнес-партнёры и главное – чья-то ненависть, ей было невдомёк. Она здесь вообще всех впервые видела, и ей было неприятно, что приходится делить похороны сына с какими-то непонятными личностями. Фугаку же не растерялся и спросил то, что хотел спросить:

- Ты кто, парень?

- Да Вам какая разница?! Я лучший друг…погибшей, - он попытался отдышаться, но новая волна возмущения и истерики вновь сбила его дыхание. - Вас, что, совсем не заботит то, что умер Ваш родной сын? А Вы? – он обратился к Хиаши. - Вас абсолютно не волновало, кого любила Ваша дочь! Знаете, дети не обязаны отвечать за поступки и ошибки родителей! Саске не виновен в том, что его отец так поступил с Вашей женой!

- Киба, успокойся, - приказным тоном произнесла Тсуме. Она, в отличие от своего сына, старалась держаться. Но после его слов, внутри что-то дрогнуло.

- Я… я не смогу успокоиться… Её теп-перь нет… - новая порция слёз покатилась по его щекам, когда он посмотрел на надгробие с выгравированным на нём портретом Хинаты. Она мило и искренне улыбалась так, как могла только она одна. Но на фоне тёмного мрамора даже эта лучезарная улыбка казалась тусклой и безжизненной.

Микото удивлённо смотрела на всё происходящее, искоса поглядывая на мужа и требуя разъяснений. Фугаку думал о том, как он потом будет объяснять всю эту сцену жене, тем более, он сам проговорился сейчас о том, что сам специально подсадил сына в камеру к какому-то странному старику. Нана же стояла как вкопанная и смотрела на Кибу, до конца не понимая, прав ли он и где вообще есть правда. Из её светло-серых глаз катились прозрачные слёзы, смывая тональный крем и пачкая нижние веки тушью. На некоторое время, на кладбище воцарилась поистине мёртвая тишина, прерываемая только всхлипываниями Инузуки. Он подошёл к надгробию и пальцами погладил его гладкую поверхность. Он всегда гладил Хинату по волосам, когда та случайно засыпала где-нибудь на диване в гостиной. Он её очень любил, как родную сестрёнку, она всегда занимала особое место в его сердце, а теперь он чувствовал себя так, будто кто-то растерзал его грудную клетку и выдрал оттуда целый кусок. Стоит ли говорить о том, как себя чувствовала Нана…

- Я не верю в это… - прошептал Киба и опустил голову, позволяя слезам падать наземь.

Внезапно его кто-то нежно обхватил сзади и прижался к нему всем телом. Он вздрогнул от неожиданности, но, почуяв до боли знакомый запах одеколона, расслабился.

- Пожалуйста, не плачь… - ласково прошептал слегка хрипловатый голос, и его обладатель легко поцеловал Инузуку в ушко.

- Наруто… - шатен повернулся на 180 градусов и обнял блондина в ответ.

- Я уверен… она сейчас в лучшем мире…

У Тсуме отвисла челюсть, но она не стала ничего говорить. Не самый лучший момент. Она видела Узумаки и раньше пару раз и думала, что они с Кибой просто приятели, но теперь, конечно, всё поняла. Она ещё сомневалась, что скажет ему, когда они приедут домой, как стоит отреагировать на эту сцену нежности и позволить ли сыну делать со своей жизнью то, что он сам хочет.

В конце концов, они не самые последние люди в городе,… о них говорят,… и это может опозорить семью… Но, с другой стороны, нельзя же сыну всегда жить лишь умом матери, беспрекословно слушаясь, даже если это сделает его несчастным. А видеть своего ребёнка несчастным – самое худшее наказание для любой матери… Хуже только видеть его мёртвым…

***

Молодая девушка в белоснежном одеянии тихо сидела на мраморной скамейке внутри огромного сада. Вокруг раздавался звонкий щебет птиц и тихие, счастливые голоса. Она находилась в тёплом солнечном месте, напоминающее сквер. Вокруг росли разнообразные деревья с сочно-зелёной листвой и всех видов растения. Тёплый ветер доносил сладко-цветочные ароматы, скорее всего, это так пахли фрукты, которые собирали другие девушки неподалёку. Справа от скамьи находился маленький фонтанчик, обрамлённый золотом. Его освежающие брызги иногда касались кожи девушки и просто разлетались в разные стороны, отсвечивая радугу. Где-то поблизости слышалась спокойная мелодия арфы, которая дарила нежность и заботу всем здесь находящимся.

Лёгкий ветерок весело играл с подолами длинного шёлкового платья в греческом стиле, а тёмные пряди волос качались из стороны в сторону, иногда попадая на светло-серые глаза. На руках она держала младенца, укутанного в снежно-белую пеленку. Малыш мирно посапывал, его пухлые щечки были слегка подрумянены.

Вокруг, казалось, разливалась аура спокойствия и безмятежности. Жители этого чудесного места не знали ни горя, ни обид, ни ненависти, ни предательства. Все были абсолютно счастливы и бестревожны. Спокойствие, радость и счастье. Идиллия, одним словом.

Взгляд брюнетки был направлен на своего крохотного сыночка, она смотрела на его личико с нескрываемой заботой и нежностью.

К скамейке неспеша подошёл молодой парень и присел рядом с девушкой. Она посмотрела ему в глаза и мягко улыбнулась. Он улыбнулся в ответ и, поцеловав её в висок, приобнял за талию. Малыш проснулся, открыл глазки и посмотрел на родителей. Им казалось, они могут просидеть так целую вечность…

«Главное – они будут вместе.

Вместе… навсегда…»

Дата добавления: 2015-08-27