Глава XXIII попытка освобождения

Однажды миледи спустилась позднее обычного, и шелка ее шуршали очень сильно.

– К герцогине Б., – приказала она и добавила: – Йорк, когда вы, наконец, поднимете лошадям головы? Сделайте это сейчас же, я больше не желаю слышать глупости о привыкании и прочем!

Йорк сначала подошел ко мне, а конюх придерживал Джинджер. Мне так высоко закинули голову, что я едва терпел, затем Йорк перешел на сторону Джинджер, которая нетерпеливо мотала головой и покусывала мундштук по своей недавно приобретенной привычке. Она отлично представляла себе, что ее ожидает, поэтому, как только Йорк расстегнул ремень, чтобы укоротить его, Джинджер воспользовалась возможностью и резко взбрыкнула задними ногами. Она сильно задела Йорка по носу и сбила с него шляпу, конюх же еле устоял на ногах. Оба набросились на Джинджер, но она без труда одолела их, отчаянно лягаясь, брыкаясь передними и задними ногами, пока не ударила прямо по дышлу и не упала, больно ушибив мне бок. Бог знает, что еще она могла бы выкинуть, если бы Йорк быстро не сел ей на голову, чтобы заставить ее затихнуть.

– Отпрягайте вороного! – кричал Йорк. – Бегите за подъемом! Дышло, дышло снимайте! Не можете распрячь – режьте сбрую!

Один из лакеев помчался за подъемом, кто-то бегом вынес из дома нож.

Конюх торопливо отпряг меня, освобождая от Джинджер и от кареты, привел меня в стойло, оставил в сбруе и бросился обратно на помощь Йорку.

Я был возбужден случившимся до такой степени, что, будь у меня привычка лягаться или брыкаться, я бы сделал это, но, не имея этой привычки, я просто стоял, разозленный, с ушибленной ногой, с головой, все еще закинутой вверх, привязанной ремнем к кольцу на седле, не в силах опустить ее. Мне было так скверно, что хотелось ударить копытом первого, кто подойдет.

Вскоре в конюшню вошли два конюха, ведя довольно замызганную и ободранную Джинджер. За ними следовал Йорк, который сделал необходимые распоряжения и подошел взглянуть на меня.

В следующую минуту ремень был расстегнут, и я смог расслабиться.

– Будь они неладны, эти ремни! – проворчал он. – Я знал, что добром не кончится, хозяин должен расстроиться не на шутку, но что делать? Если муж не в силах унять жену, так кучер и подавно. Я умываю руки! А если она теперь не попадет на гулянье в саду у герцогини, я здесь ни при чем.

В присутствии слуг Йорк не говорил такие вещи, при них он почтительно отзывался о хозяевах. Теперь он занялся тем, что тщательно ощупал меня, и скоро обнаружил ушиб повыше колена, где нога распухла и мучительно болела. Йорк приказал промыть ушибленное место теплой водой и смазать мазью.

Лорд В. был сильно рассержен, когда узнал о происшествии, и выбранил Йорка за то, что тот послушался миледи, в ответ на что Йорк объявил, что впредь предпочел бы выполнять распоряжения только его светлости. Ничего из этого не вышло, поскольку все осталось по-прежнему. Я считал, что Йорку следовало бы решительнее заступаться за коней, но не мне судить.

Джинджер больше не запрягали в карету; когда она поправилась, один из младших сыновей лорда В. взял ее себе: он считал, что Джинджер будет хороша на охоте.

Я же был принужден возить карету, теперь уже с новым партнером по имени Макс, смолоду приученным к ремню-мартингалу. Я спросил у Макса, как ему удается вынести это?

– Что делать, – ответил он. – Нет выхода, вот и терплю, хотя сбруя укорачивает мою жизнь; она укоротит и твой век, если тебе придется ходить в ней.

– Как ты думаешь, – спросил я тогда, – нашим хозяевам известно, насколько вредно это для нас?

– Не могу сказать, – ответил Макс, – но знаю, что это очень хорошо известно барышникам и коновалам. Я жил однажды у барышника, который приучал меня ходить в парной упряжке с другим конем. Он каждый день затягивал ремень чуть-чуть туже и вздергивал нам головы чуть-чуть выше. Один джентль– мен спросил его, зачем он это делает, а барышник ему ответил: потому что иначе их не купят. В Лондоне любят щегольские выезды, хотят, чтобы лошади высоко задирали головы и высоко поднимали ноги. Конечно, это плохо для лошадей, но зато хорошо для торговли. Кони быстро изнашиваются или начинают хворать, и ко мне приходят покупать следующую пару. Я это слышал собственными ушами, – уверил меня Макс, – так что суди сам.

Трудно описать, какие страдания я испытал в те четыре месяца, пока возил карету миледи. Не сомневаюсь, продлись это еще немного, не выдержало бы либо мое здоровье, либо мое терпение. Я раньше никогда не знал, что такое пена у рта, но теперь под воздействием мундштука на язык и челюсть, при том, что шея и горло были постоянно стеснены, пена то и дело выступала.

Людям иной раз кажется, будто это очень красиво, они говорят:

– Какие лихие кони! Просто красота!

Но пена у конского рта столь же противоестественна, как у рта человеческого: это верный признак того, что не все в порядке, и дело требует вмешательства.

Мартингал давил мне на гортань, мешал дышать. Возвращаясь к себе в конюшню, я всякий раз чувствовал боль в груди, язык и рот саднило, я бывал изнеможен и подавлен.

В прежнем доме я всегда знал, что и Джон, и хозяин – мои друзья, здесь у меня не было друзей, хотя за мной отлично ухаживали. Йорк должен был знать, и скорее всего знал, насколько мучителен для меня этот ремень, но, я полагаю, он относился к нему как к неизбежности, во всяком случае, ровно ничего не было сделано, чтобы облегчить мои мучения.

Дата добавления: 2015-08-27