|
Читайте также: |
Гермафродит
I
Очнись и губы дай для поцелуя,
В слепой любви забудь покой ночей.
Всего, что умерло, твой рот мертвей:
Он только улыбается впустую.
Из двух Любовей выбери любую –
Пусть даже всласть ты не упьёшься ей.
Схватились две любви груди твоей,
Пока одна не подомнёт другую.
Их пламенем твой полыхает рот,
И плоть твоя дрожит от их дыханья;
И кто хоть раз тебя увидел, тот
Идёт по кругу вечного терзанья:
Желанье в нём к отчаянью ведёт,
Отчаянье рождаёт в нём желанье.
Из «Сада Прозерпины»
<…>Едва сюда вступая,
Все станем мы равны;
Здесь нет сиянья рая
И пыток Сатаны;
Всё, что прекрасно было
И нас с ума сводило –
Ум, красота и сила, -
Здесь превратилось в сны.
Богиня ждёт бесстрастно
Под блёклою листвой,
И смертных манит властно
Бессмертною рукой
Она в своей твердыни,
И поцелуй Богини –
Холодный, точно иней, -
Страстней любви земной.
Средь теней обречённых,
Безмолвна и бледна,
Ждёт всех земнорождённых
В саду своём она;
Он давно забыла
Мать-землю и светила,
Всё в мире ей постыло –
Царице царства сна.
Здесь сохнут крылья страсти,
Здесь дружбы мавзолей,
Здесь умирает счастье
И боль былых скорбей,
Здесь тени дней забытых,
Цветов, под снегом скрытых,
Стволов, ветрами сбитых,
Нехоженых путей <…>
Перевод Георгия Бена
А. Ч. Суинберн. Сад Прозерпины. – СПб.: Изд-во «Пушкинского фонда», 2003.
Стихотворения Уильяма Морриса
Человек умный, исполненный восхищения
по отношению к священным, прекрасным
и подлинным вещам, для которых у него
всегда найдётся оригинальное суждение.
Если бы не его странности и вспышки
ярости, разрушающие исходящее от него
обаяние, в моих глазах он был бы
совершенным героем...
Бёрн-Джонс о Моррисе (н. 1850-х)
Self-portrait by William Morris, 1856
I
Надпись на изголовье
старинной кровати
Ветер-шатун,
Мороз-колотун –
На Темзе реке,
А ты – вдалеке
От зимней стыни
В моей теплыни.
В доме старинном
Думай в невинном
Глубоком сне
О лете, весне
Зеленолистой
И голосистой
Лесной капелле,
В душе и теле
Без треволненья.
Оставь сомненья,
Люби меня
До утра дня.
Я немало
Перевидала:
И смех, и слёзы,
И мир, и грозы.
О них смолчу я.
Одно хочу я
Сказать: о люди,
В добре и в худе
Есть откровенье –
Отдохновенье!
17. 12. 1999
See:
The Oxford Book of English Verse, 1250 – 1918.
Chosen and Edited
By Sir Arthur Quiller-Couch.
New Edition. Reprinted 1948.
Oxford. At the Clarendon Press.
XXXII, 1168 p. –
P. 974-975. № 808.
© Перевод Евг. Фельдмана
II
Уильям Моррис
Две красные розы, скрещённые под луной
Была одна леди, что в замке жила,
С большими глазами, стройна и высока,
И пела она от полудня до полудня:
Две красные розы, скрещённые под луной.
Был рыцарь, что мимо неё проезжал,
Ранней весной, когда высохли дороги;
И он услышал, как пела леди в полдень:
Две красные розы, скрещённые под луной.
Но не остановился он,
А проскакал галопом мимо замка;
И оставил ту леди, что пела в полдень:
Две красные розы, скрещённые под луной.
Ибо, несомненно, началась битва,
И пурпур с золотом сошлись;
Он пришпоривал коня до следующего тёплого полудня;
Две красные розы, скрещённые под луной.
Но битва раскинулась от холма до холма,
От ветряной мельницы до водяной;
И он сказал себе, когда близился полдень:
Две красные розы, скрещённые под луной.
Едва ли б увидели вы за пурпурным и синим
Золотой шлем или золотую туфлю;
И он вскричал, когда бой стал жарче к полудню:
Две красные розы, скрещённые под луной.
Мне думается, он остановился, когда снова проезжал
У замка, насквозь промокнув от грязи и дождя;
И его губы сжались, чтобы поцеловать в полдень
Две красные розы, скрещённые под луной.
А в мае она покорилась короне,
Всё было золотым, и ни следа коричневого,
И рожки протрубили в замке в полдень,
Две красные розы, скрещённые под луной.
Ноябрь
Утомились ли твои глаза? Не слишком ли устало сердце
Бороться с сомнением и мыслями,
Чья бесформенная завеса сгущается и темнеет над тобой,
Словно завитки тумана, тронутые дымом, что спустился
На дно долины, теперь ослепшей и пустой?
Настолько ли устала ты, что больше для тебя нет мира
Вне этих четырёх стен, занавешенных болью и мечтами?
Взгляни на мир снаружи, где луна,
На полпути между корнями и листвой высоких деревьев,
Превращает мёртвую полночь в дивный полдень,
Безмолвный и полный чудес, ибо лёгкий ветерок
Умер ещё на рассвете, и ни образов,
Ни дневных надежд не осталось в небе или на земле –
Разве это не прекрасно, подобно чуду из чудес?
Да, я смотрел, и я увидел там ноябрь;
Он кажется неизменной печатью перемен,
Прекрасной смертью всего прекрасного, что жило однажды;
Сияющим знаком одиночества, слишком большого для меня,
Странным призраком ужасающей вечности,
В этой неизменной пустоте, как могут они расстаться,
Эти протянутые лихорадочные руки, это беспокойное сердце?
У Авалона
Корабль с щитами под солнцем,
Шесть дев вокруг мачты;
На каждой - багряный золотой венец,
На последней – зелёное платье.
Зелёные флаги, что трепещут на ветру,
Украшены лицами прекраснейших дам,
А портрет Гиневры
Был в центре каждого паруса.
Корабль с парусами под ветром,
Шесть рыцарей вокруг штурвала;
Их шлемы надеты, и, полуслепые,
Они проходят под множеством взглядов.
Изорванный пурпур знамён
Скоро сойдёт, обнажив наконечники копий.
Те шесть рыцарей скорбно несут
В своих шлемах пряди жёлтых волос.
Подстрочный перевод Яны Хроменко
Приложение I
D. G. Rossetti. Death Bed (Joanna Boyce)
Данте Габриэль Россетти
Зодиакальная перемена*
Во тьме, где Смерть, за рядом ряд,
Они бредут – их скорбен вид;
Печально на меня глядят,
Кто бросит, кто задержит взгляд:
Но каждый, проходя, молчит.
Молчит и та, одна из них,
Кто никогда меня не ждёт,
Кто, прячась в сумрак дум своих,
Вдыхая затхлый запах вод,
Лишь я приближусь – прочь идёт.
Любимая! В те дни, когда
Сплеталась наших судеб нить,
Могли мы только иногда
Свои пути соединить
И дни досуга вместе длить.
Ты - ближе всех! Где дом такой –
Награда моему труду,
Где я – жилец, а не изгой
И где блаженство я найду,
Где скажешь ты: «Приди, я жду»?
Обладание**
Без остановки облако плывёт
Над западным холмом,
Но цель его скитаний – вне заката;
По воле ветра, что забылся сном,
Притихший бриз не возмущает вод,
Венчает пена белая накаты
Высоких волн: духовной жажды гнёт
Уже слабее; но теперь, когда ты
Бесстрастен, как утёс,
Вдруг сцепишься в объятьях с этим днём
И с поцелуями глотаешь капли слёз.
Перевод Валерия Савина
Россетти Д. Г. Дом жизни: Поэзия, проза. – СПб.: Азбука-классика, 2005.
Drawing of E. Siddal by Rossetti
Примечания
* «Spheral Change» - одно из последних стихотворений Россетти (1881). Очевидно, вызвано чувством тоски по его умершей жене Элизабет Сиддал.
** «Possession» - написано в 1881 году. Обладает основными стилистическими особенностями позднего Россетти – звукописью, сложностью ритма и размера, насыщенностью образного строя.
Формальный изыск, как считают исследователи, затрудняет восприятие, но изощрённость, символичность поздней лирики Россетти – не только черты индивидуальной поэтики, но и яркий пример викторианской техники пряток и подмен, которая порождает проблему «обладания».
Вот уже два десятилетия так называемый «филологический роман» активно разрабатывает различные аспекты данной проблемы, шедевром английской литературы признан роман Антонии Байетт «Обладать» (Букеровская премия 1990 года, Орден Британской империи).
Приложение II
Из переводов Евгения Фельдмана
Филип Берк Марстон
(1850-1887)
Замок в Испании / A Castle in Spain
Пиренеи! Пиренеи!
Краше замка и мощнее
Не бывало и не будет под луною.
Пир с восхода до заката. –
Славный замок был когда-то!
Как-то там теперь гнездо родное?
Неужели мне не снится?
Разоренье без границы,
Свищет ветер над седыми кирпичами.
Люди, где вы? – Только духи,
Что влечёт к такой разрухе,
Собираются здесь длинными ночами.
Для души моей болящей
Замок – рай непреходящий,
Где заглядывают звёзды через крышу.
Скорбный, мрачный, нелюдимый,
Знаю: женщины любимой
Я здесь больше не увижу, не услышу!
31. 08. 2007
© Перевод Евг. Фельдмана
Публикации:
Семь веков английской поэзии. Кн. 3 / Сост. Е. В. Витковский. – М.: Водолей Publishers, 2007. – 1008 с. – С. 141.
Два мотива / The Two Burdens
Любовь пролетела, крылами махая;
Над морем Любовь пролетела, вздыхая,
Сквозь тучи, что громо-и молниеносны.
И вал поднимал, - а Любовь всё летела,
Летела туда, где рождаются Вёсны.
И в Северном Царстве Любовь очутилась,
И в лилии, в розы Любовь опустилась,
И песню запела, гирлянды сплетая.
И были в той песне все звуки природы,
А в звуках – свиданья, и смерти, и роды,
И клики войны, и молитва святая.
Распутала ветви, и стало здесь ясно,
Что молоды двое, что пара прекрасна,
Что солнечным светом пронизаны чащи.
Но листья пришли в неожиданный трепет,
И правду поведал их сбивчивый лепет:
Счастливые дни, как роса преходящи!
И Смерть пролетела, крылами махая,
Над морем она пролетела, вздыхая.
Услышала крылья Любовь издалёка
И, чуть погодя, оценила в размахе,
Взглянула глазами испуганной птахи,
Заплакала, в страхе терзаясь жестоко.
И враз наступило холодное время,
И Смерть возложила на бледное темя
Свой бледный венец, не завещанный Богом.
А ветер шумел в кипарисовой роще,
И, бурный в своей неожиданной мощи,
Он мёртвые листья гонял по дорогам.
И Смерть кропотливо распутала ветки
И молвила: «Вот – разлучу я вас, детки!»
Расстались навеки жених и невеста.
И тягостна тишь, и страданья сугубы,
Когда не находишь любимые губы
И сам не найдёшь ни покоя, ни места!
1 -2. 09. 2007
© Перевод Евг. Фельдмана
Публикации:
Семь веков английской поэзии. Кн. 3 / Сост. Е. В. Витковский. – М.: Водолей Publishers, 2007. – 1008 с. – С. 141.
Филип Бурк Марстон
Из английской Википедии
Филип Бурк Марстон (13 августа 1850 – 13 февраля 1887) – английский поэт. Родился в Лондоне. Его отец, Джон Уэстленд Марстон (1819 – 1890), писал стихотворные драмы и дружил с Диккенсом, Макриди и Чарльзом Кином. Крёстными родителями Филипа были Филип Джеймс Бейли и Дина Мьюлок. В отцовском доме рядом с Чок-фарм он познакомился с литераторами и актёрами поколения своего отца, в том числе семьёй Россетти, Суинберном, Артуром О’Шонесси и Генри Ирвингом.
В четыре года его зрение начало угасать, и постепенно он почти полностью ослеп.
Его мать умерла в 1870. Его невеста, Мэри Несбит, умерла в 1871; его ближайший друг, Оливер Мэдокс Браун, в 1874; сестра Сисели, его личный секретарь, в 1878; в 1879 умерла его оставшаяся сестра, Элеанор, которая сошла в могилу почти сразу вслед за своим мужем, поэтом О’Шонесси, и двумя их детьми.
В 1882 смерть его главного поэтического соратника и вдохновителя, Данте Габриэля Россетти, последовала вскоре после смерти другой родственной души Марстона, Джеймса Томсона (B.V.), которого вынесли при смерти из комнат его слепого друга, где он искал убежища от своих последних невзгод в начале июня того же года.
Неудивительно, что стихи Марстона стали печальными и меланхоличными. Идиллии о жизни цветов, как, например, его раннее и очень красивое стихотворение “Роза и ветер” (The Rose and the Wind), сменились мечтами о сне и вечном покое после смерти. Эти особенности и оттенки переживаний прослеживаются в трёх опубликованных сборниках Марстона, “Волна песни” (Songtide (1871)), “Всё” (All in All (1873)) и “Голоса ветра” (Wind Voices (1883)). Стихи Марстона были собраны в 1892 его верным другом поэтессой Луизой Чендлер Моултон.
В более поздние годы он писал новеллы для “Home Chimes” и других американских журналов, при содействии миссис Чендлер Моултон. Он был намного больше известен в Америке, чем на родине.
Его здоровье начало подрываться с 1883; в январе 1887 он потерял голос и очень страдал от невозможности быть понятым. Память о нём почтили Гордон Хейк в стихотворении “Слепой мальчик” (Blind Boy) и Суинберн в сонете, начинающемся со строки: “Дней лет наших – семьдесят лет”. Существует глубоко личный портрет слепого поэта, сделанный его другом Коулсоном Кернаханом в “Горе и песни” (Sorrow and Song (1894)).
Перевод Яны Хроменко
Приложение III
Артур О`Шонесси
(1844 – 1881)
Посмертная Любовь / Love after Death
Лишь тусклое мерцанье в подземелье.
Уснул в слезах, но сон сильней, чем врач.
Открыл глаза – уже напрасен плач.
Дух Милой – будто образ в узкой келье -
стоит в цветах над скорбною постелью.
Любимый облик обессмертил сам палач,
лихая Смерть. И мнимый взор горяч,
улыбчив после выпитого зелья.
А Память роется в тех кратких днях,
как масло каплет, душу теребя,
шепча о счастье и трагичной тризне.
Нам было радостно, нас мучил страх.
Теперь я спрашиваю сам себя,
как всё стряслось, и как сломались жизни.
Исчезающее лицо / A fading Face
Из тускло освещённой глубины
прошедшего бегут воспоминанья,
в лице - как мраморные - очертанья.
Смешались явь и пурпурные сны,
и на твоём челе отражены
цвета и блеск небесного сиянья.
В изгибах рта мерцает обаянье.
Они навек улыбками полны.
Ты далеко. Глаза глядят во тьму,
хотя их будто только подсинили.
И я дивлюсь подобной синеве.
Ты смотришь мимо. Где ж ты – не пойму.
У Господа? Навек в твоей могиле
да у меня в бессонной голове.
Перевод Владимира Кормана
Над выпуском работали: Барановская Е. П., Хроменко Я. и Ермакова Т.
HTML-верстка: Демченков С.А.
Особая благодарность – переводчику, лауреату Бунинской премии Евгению Давыдовичу Фельдману.
Дата добавления: 2015-08-26; просмотров: 73 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Примечания | | | Глава первая |