Читайте также: |
|
Однажды, в Гималаях, я повстречал того, кого называют нанга-саньясин.
Это обнаженный саньясин.
Он не носит даже набедренной повязки; у него ничего нет. Он голый.
Он был молодым, он был статным! Он был красивым; он бродил по дорогам, распевая. Он был голым, только с кимтой. (Такой саньясин должен был разжигать огонь везде, где он останавливается; поэтому они всегда носят с собой так называемую кимту — нечто вроде каминных щипцов). И эти щипцы бренчат в такт шагам саньясина, видите ли — они резонируют.
Так он странствовал по дорогам и пел, обнаженный, со своей резонирующей кимтой. И он был так наполнен радостью...
Я решил пойти вместе с ним.
Тогда я сказал ему: "Послушай, я хочу избавиться от этих одежд."
Я... СТЫДИЛСЯ тех одежд саньясина! Мне казалось некой... пародией, маскировкой, облачаться "как саньясин" (в кавычках), в какую-то одежду особенного цвета!
Нужно быть СОВЕРШЕННО ОБНАЖЕННЫМ!
Товарницки: Вы имеете в виду, что она была как униформа?
Да, просто другая униформа. Другой способ сказать: я являюсь этим или тем. Внезапно у меня стало расти отвращение ко всему этому...
Поэтому я сказал ему: "Хочу быть голым, как ты."
Я взглянул на свое белое тело, которое оставалось столь ужасно белым — клеймо Запада.
Я ничего не имел против Запада! Я не отношусь к нему с пренебрежением. Ничего не имею против него. Просто у меня была "белая кожа", вы знаете, что отличало меня от других людей, кожа которых задубела под солнцем и...
Тогда он ответил: "Но ты не можешь сбросить одежды саньясина! Не можешь, это твой закон! Ты — саньясин и должен..."
Я стиснул его руку: "Какой закон?"
"Но ты саньясин", — повторил он.
Я начал чувствовать... что меня душит эта метка, и подумал: "Проклятье! Я снова пленник. Я `саньясин'. Следовательно, не могу делать то или это...". Я снова почувствовал себя окруженным со всех сторон.
Я спросил его (на том языке, на котором мы могли общаться, это было что-то вроде плохого английского): "Ну хорошо, ты странствуешь по дорогам... и странствуешь. И сколько ты собираешься так странствовать? Что затем?"
"Ну", — ответил он, — "затем я буду еще странствовать!" — "Но ПОТОМ? ПОТОМ?"
"Что же", — подытожил он, — "когда все будет кончено, все будет кончено. Твое тело сожгут. И все кончено! Ты свободен."
Все мое существо внезапно наполнилось неимоверным возмущением.
Получается, что мы ПРОХОДИМ через все это, СТРАДАЕМ от всего этого, ЖИВЕМ во всем этом только ради того, чтобы в конце швырнуть все в огонь как старое тряпье!
Но в чем тогда смысл этой жизни?
Я уж не говорю, что повидал немало всех этих йогов, вы знаете, которые выглядели столь светлыми и безмятежными. Я видел их! Я сидел с ними! Я тоже медитировал! Я закрывал свои глаза. И я знал их... безмятежность! Я знал, как... повернуть определенный способ бытия, и тогда, да, все становится необъятным, улыбающимся, беспредельным — нет больше проблем!
Но что ПОТОМ?
Это был мой постоянный вопрос: Что потом? Что затем?
Вы остаетесь в созерцании? Вы в состоянии... скажем, "безмятежности" или "радости" или... (не могу сказать радость; не могу сказать, что я опытный йог). Но я знаю безмерность — ту безмерность без какой-либо ряби. Есть ощущение необъятности; там чувствуешь себя так легко, так хорошо. И там величайший свет. Но когда вы снова открываете свои глаза... то видите, что человечество не изменилось! Вы находите, что и вы не изменились, что вы все также подвержены голоду, холоду, страху, конфликтующим мыслям, поднимающимся снизу.
И тогда, ЧТО тогда?
Состоит ли смысл жизни действительно в том, чтобы... уединиться в некотором дальнем уголке Гималай, сесть там и оставаться в созерцательности до конца? Так ли это?
И что тогда?
Товарницки: Вы видели, как йоги демонстрируют свое умение?
Конечно! Шарлатанов хватает! Чем больше они демонстрируют свое умение, тем с большей вероятностью они просто шарлатаны. О, да, все их трюки не составляют особого труда. Это просто... еще одно шоу. Это не имеет ничего общего с истиной.
"Истина" (мне не нравится это слово) есть нечто, чем дышишь. Это подобно запаху цветка, ветру в кронах деревьев, вы знаете. Подобно порыву ветра на море. Вот что для меня является истиной. Это нечто, что течет, чем можно дышать через поры своей кожи.
Но в конце того длительного пути — "через поры кожи"... не остается больше пор! Вы просто поднимаетесь и поднимаетесь до некоторой точки вашего существа, как язык пламени или свечи все поднимается и поднимается и исчезает, и... нет больше проблем! Очень счастливое состояние. Но... Что потом?
Я хотел чего-то, что наполнило бы меня... в то время как я гуляю по улице или пью виски, если нужно! Пока делаю... пока живу своей жизнью, вы знаете! Нечто, что наполняло бы меня каждую секунду и не зависело бы ни от Гималай, ни от одежды монаха! Я хотел нечто, что не зависело бы ни от чего.
И вот когда тот МЕЧ — тот меч света, каким был взгляд Матери, потянул меня назад. Потому что то было не то, что "парит в вышине" и оставляет вас с чувством обширности и безмятежности и... блаженства. Совсем наоборот, это было нечто, что шло ВНИЗ, в вашу плоть и стремилось прикоснуться к чему то там, в глубинах вашего существа.
Так что тот взгляд привел меня назад, в Пондишери. Я сказал себе: "Ты сбежал. У тебя не хватило мужества смело встретить ТО."
И поэтому я вернулся в Пондишери.
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 43 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
Саньясин | | | Дороги Индии |