Узнаем мамочку

Джон. Итак, окруженный любовью и заботой, ребенок преодолевает "параноидную" фазу... в шесть месяцев?

Робин. Примерно в шесть. Это, разумеется, постепенный процесс без резкого рывка.Джон. Какой же слсдиощий урок ему необходимо усвоить?

Робин. Для "параноидной" фазы характерно то, что представления и эмоции у ребенка не связаны воедино, не уравновешены.

Джон. Чувства существуют вразброс.

Робин. Не только чувства. До пяти, примерно, месяцев мать, например, для младенца все еще в отдельности грудь, голос, глаза, руки, лицо и так далее.

Джон. Но и до пяти младенец мать узнает.

Робин. Да, конечно. Я пытаюсь входить в тонкости, большинство же Вам совершенно справедливо скажет, что общение начинается у матери с ребенком месячною возраста: ребенок, к примеру, начинает узнавать материнский голос, к трем месяцам выделяет мать среди других, к пяти месяцам рекция на мать у него совершенно четкая.

Джон. А дальше?

Робин. В следующие шесть месяцев ребенок учится соединять разные разности лицо, грудь, руки воедино: «лепит» себе человека!

кпит" себе

Джон. А если он начинает воспринимать мать как целое, наверное, и себя - тоже?

Робин. Да, он яснее воспринимает свою целостность. Значит, он уже не так подчинен своим «крайним» эмоциям. Ужасно, когда мучит голод и - никого, хоть залейся слезами. Ужасно по-прежнему, но станет чуточку легче, если можно вспомнить поначалу не слишком отчетливо, как он блаженствовал последний раз, насыщаясь, если можно представить, что скоро ему, веро-ятно, опять сытым быть.

Джон. Чувства начинают связываться и уравновешивать одно другое, отсюда возникает умение владеть собой.

Робин. Верно. А теперь вернемся к младенцу, осознающему магь. Подобно тому, как он складывает воедино физические "разности", он начинает соединять мать, которая приходит, кормит и делает счастливым, с тем же самым лицом, которого часто нет рядом, которое нарочно его бросает и... мучит.

Джон. Вы хотите сказать, у него в голове существовало до этого две разных матери? Добрая фея-крестная и злая ведьма?

Робин. Похоже, что так. И теперь, в шесть месяцев, у него в сознании эти две поляризованные фигуры начинают совмещаться в одну.

Джон. И поляризованные, "крайние" эмоции ребенка по их поводу тоже начинают связываться воедино. Неуютное, мягко говоря, положеньице!

Робин. И болезненный поворот. Чрезвычайно тяжело обнаружить, что ненавидите того, кого любите.

Джон. Особенно, когда полностью зависите от матери.

Робин. Но тут есть и положительная сторона. С этого момента любовь меняется — "обогащается" заботой, любящей обеспокоенностью из-за близких: все ли с ними в порядке.

Джон. В противоположность корыстной любви, когда весь ваш интерес в них "упирается" будто в буфет — что бы такое взять...

Робин. Да. Ребенок делает первый шаг к более зрелому — "равнонаправленному" — чувству любви, когда заботятся друг о друге, потому что друг другом дорожат. Те, кто так и не встал на эту зрелую ступень, видят в иных людях "грудь" или "рожок", у таких одно стремление - "высосать". Наркоманы и тяжелые алкоголики существуют тем же стремлением, они "застряли" на ступеньке пятимесячного младенца. Или шизофреники... для них иные люди — объекты, то есть разрозненные голоса, губы, тела, мозги, груди, гениталии... Может беспокоить отсутствие мате-ринской груди, но заботиться можно о живой, настоящей, целостной матери.

Джон. Итак, ребенок четче прорисовывает мысленную карту мира и представляет свою мать и себя целиком, откуда в нем пробуждается способность испытывать неподдельную заботу о другом человеке. Эта способность дается ребенку ценой соединения для себя многих противоречивых чувств, существовавших раздельными в "параноидной" фазе. Процесс доставляет ему беспо-койство, особенно когда ребенок открывает, что ненавидит ту же, которую любит и от которой полностью зависим — свою мать.

Робин. Ребенка еще больше тревожит иная сторона происходящего. Как только он начинает воспринимать свою мать и себя "целостными", то обнаруживает, что отделен от мамы. А прежде они «перекрывались».

Джон. Вы хотите сказать, что, обводя себя на своей мысленной карте, он обнаруживает: между ними... черта?

Робин. Да. Обвести—значит обозначить, что внутри и что снаружи. Уже язык дает почувствовать: становя "единым", вы остаетесь "один". Осознавая свою отдельность, ребенок утрачивает ощущение безопасности; пока же "границы" его и матери перекрывались, он чувствовал себя заищщенней. Теперь, осознавая отдельность матери, ребенок должен проникнуться вероятностью ее потери — вероятностью потери своего спасательного троса. Вот что в действительности происходит на этом этапе развития, когда ребенок и мать, бывшие, становятся

Джон. Осознать, что отделены от той, которая поддерживает в вас жизнь, а значит, вы можете ее потерять… Кошмар! Как долго длится этот мучиетельный процесс отделения?

Робин. Все наше детство, в определенном смысле. Всю нашу жизнь, особенно когда свыкаемся когда свыкаемся с тем, что люлюдди смертны. Что касается ребенка, то наиболее болезненный период этого процесса отделения приходится на возраст от шести месяцев до трех лет: страх потерять мать достигает у ребенка крайней степени, и ребенок крайне нуждается в заверении, что она не собирается его покидать.

Джон. Это беспокойство, возникающее от сознания своей отделенности, появляется у ребенка неожиданно или нарастает постепенно?

Робин. Вскоре после того, как ребенок достигает шестимесячного возраста, он стремительно осознает "отдельность" матери, и его беспокойство "подскакивает" до наивысшей точки, а затем понемногу снижается. От полугода до трех лет ребенок предельно страдает от длительного отсутствия матери. Поэтому, а также потому, что теперь узнает ее среди всех, привязанность ребенка к матери необыкновенно сильна.

Джон. Что происходит с ним в этот период, если мать долго отсутствует?

Робин. Британские исследователи Джон Боулби, Джеймз и Джойс Робертсон, изучавшие детей, отделенных от семьи, описали три стадии, через которые проходит ребенок, надолго оставленный без матери. Первую определили как "протест": огорчение, недовольный плач, поиск исчезнувшей матери, стремление ее вернуть. Любопытно, что ребенок, воссоединяясь на этой стадии с матерью, обычно на какое-то время становится просто несносным будто в наказание матери за то, что бросила. Дав выход раздражению, ребенок возвращается в норму. Он вновь обретает равновесие, хотя по-прежнему очень чувствителен к долгому отсутствию матери.

Джон. Действительно любопытный штрих—наказание матери! Я замечал прямо противоположное: когда мать находит потерявшегося ребенка, она часто от души награждает его шлепком — наказывает за пережитый по его вине страх.

Робин. Верно. Мы легко забываем, что привязанность—вещь взаимная, что разлука причиняет страдание обеим сторонам.

Джон. А что Боулби и Робертсоны выяснили о более продол- жительной разлуке?

Робин. В этом случае ребенок оказывается на стадии, названной ими "отчаяние" он очень тихий, несчастный, отрешенный и вялый. Прекращает играть... Кажется, что потерял интерес ко всему на свете. Прежде, когда отсутствовало правильное толкование ситуации, больничный персонал делал вывод, что ребенок перестал волноваться, успокоился. Но в действительности ребенок на этой стадии почти смирился с тем, что мать никогда не вернется. Попав же домой, он куда дольше преодолевает пережитое. Вроде бы совсем лишившийся уверенности, еще крепче привязывается к матери. Может продолжительное время оставаться подавленным. Прежде чем войти в норму, обычно проходит стадию "протеста" и бывает очень трудным. Как ни странно прозвучит, но это хороший знак.

Джон. Он вынужден немножко пережать, вновь обретая уверенность, что способен негодовать...

Робин. Ну, а третья стадия—"отчуждение"—самая серьезная. После "отчаяния", если мать отсутствует, ребенок внешне оправляется. Оживляется, с виду уже не так несчастен, опять начинает играть и реагировать на окружающих. Прежде медицинский персонал и в этом случае полагал, что ребенок вернулся в норму. Теперь мы знаем, что фактически ребенок только поверхностно восстановил свое равновесие... уничтожив любовь к матери.

Джон. Такой ценой он может справиться со своей потерей. Не так страшно потерять маму, если она не любима.

Робин. Верно. Воссоединение матери и ребенка, пережившего стадию "отчуждения", может оказаться горестным для всей семьи. Ребенок кажется переменившимся, неискренним, эмоционально отдалившимся—по той причине, что его любовь к матери мертва, или, так сказать, заморожена. Из этой стадии его вывести труднее всего.

Джон. Ну, а если он получит хорошую, заслуживающую доверия "суррогатную" мать?

Робин. Ребенок все равно на какое-то время погружается в первую и вторую стадии—"протеста" и "отчаяния", но худшей, третьей, может избежать.

Джон. Ужасно.

Робин. Да, серьезная проблема. К счастью, теперь, когда мы понимаем ситуацию, родителям разрешается чаще навещать маленького ребенка в больнице или даже оставаться с ним во время лечения, так что есть возможность две последние стадии предотвратить.

Джон. Почему не заходит речь об уязвимости ребенка до шести месяцев?

Робин. Вспомните, ребенок до пяти-шести месяцев не осознает мать как целое. Некоторые матери поразятся, но до полугода ребенок практически безболезненно примет "суррогатную" мать, потому что не заметит особой разницы.

Джон. Теперь кое-что понимаю... А раньше не мог взять в толк, как это столетиями из британских младенцев, предоставленных матерями кормилицам, выходили британцы без всякого «привкуса» сиротства. Хорошо, к трем годам, Вы говорили, ребенок уже не так остро реагирует на долгое отсутствие матери. И почему же?

Робин. В два с половиной, в три года ребенок крепче "держит" мать в памяти, фактически семью целиком "носит" в уме. Даже если никого из них нет рядом, ребенок способен понять, что они живы, что он будет с ними.

Джон. О'кей, давайте вернемся к тому, о чем Вы говорли раньше. Я спросил, что происходит, если ребенок не получает эмоциональной поддержки от матери, и Вы обратились к разъяснению Боулби и Робертсонов на этот счет. Впрочем, предпо-лагали, мне показалось, еще ситуацию: мать может и не отлучаться, но тем не менее окажется не способной дать ребенку подлинной... подлинной...

Робин. Заботы, поддержки, материнской любви называйте, как хотите.

Джон. Так Вы считаете, все без исключения матери любят своих детей?

Робин. Уверен.

Джон. Тогда отчего... не знаю, как и выразиться, отчего же одна мать любит своего ребенка... "правильнее" другой?

Робин. Знаменательно, что Вы запнулись, ведь мы ступаем тут по чрезвычайно зыбкой почве нравственных эмоций. С одной стороны, люди совершенно, кажется, непроизвольно реагируют на плохое, по их представлению, отношение матери к ребенку. Худшим из оскорблений—на любом языке—женщину поносят как мать. С другой стороны, мало кто, кроме самой матери, понимает всю непомерность требований, которые предъявляет к ней ребенок, а часто она вынуждена справляться одна, без посторонней помощи. Однако, случается, что женщина не способна дать ребенку необходимую любовь, не способна на требуемую близость. Но — и я подчеркиваю — страшной ошибкой было бы винить в этом ее.

Джон. Да, Вы говорили, она, возможно, окажется не способной проникнуться чувствами ребенка по той причине, что ее собственное детство было мучительным. Что означает: к ней не смогла "подключиться" ее мать.

Робин. А к ее матери— ее мать, и так вглубь поколений. Это называется "цикл депривации". Вспомните Харлоу и его эксперимент с обезьяньими детенышами.

Джон. Детеныши предпочитали "тряпичную" мамку "проволочной"...

Робин. Да. Харлоу ясно проследил этот цикл депривации. Детеныши, выращенные без матерей, сами становились неполноценными матерями. Обычно или не замечали своих сосунков, не трудились их покормить, часто отталкивали, когда те к ним жались, или даже нападали на малышей, урожая жизни, так что молодняк приходилось изолировать.

Джон. А те, которые росли с "тряпичными" самками-мамками, — те оказались матерями получше взятых от проволоки или вообще из пустого угла?

Робин. По результатам эксперимента — да. Если мать, не знавшая своей матери, хотя бы росла в играх с себе подобными, ее способность ухаживать за детенышем оказывалась выше.

Джон. О'кей, передышка, во мне информации через край. Дайте-ка попробую переварить. Мы с Вами говорили о переменах: если слишком много перемен за слишком короткий отрезок времени — то мы "свалились". Говорили о том, что нам требуется, чтобы справиться с переменами: "заслон" от всех прочих нагрузок и отдых, ободрение, эмоциональная поддержка. Потом выяснили, какое напряжение испытывают родители ново-рожденного, а потом попытались представить, какой же поразительной силы поток перемен обрушивается на самого младенца — понятно, почему его требуется всячески оберегать и безмерно любить. Так. Щит и любовь обычно обеспечивает мать природа позаботилась снабдить нас инстинктом, называемым "привязанностыо". Этот инстинкт "привязывает" ребенка с матерью друг к другу. Речь не просто о физическом выживании—ребенок должен получить от матери любовь для того, чтобы расти, становиться мало-помалу более уверенным, более независимым. Так, дальше?..

Робин. Дальше мы выяснили, что человеческий детеныш по-настоящему "привязывается" в пять-шесть месяцев тогда он способен осознать свою мать и узнавать ее.

Джон. А у животных эта привязанность устанавливается раньше?

Робин. Да. Вспомните Конрада Лоренца* и его гусей. Он обнаружил, что гуси вследствие импринтинга привязываются к первому предмету, который видят.

Джон. Помню. Один выводок — только из скорлупок — увидел первым Лоренца. Гусята взяли себе Лоренца мамой.

Робин. А помните, другому выводку на глаза первым попался большой желтый шар? "Реакция следования" вела гусят за ним, пока шар не лопнул, кажется.

Джон. Наверное, жуткое трелище, когда ваша мать взрывается. Где-то в Германии должен обитать крайне отчужденный гусь... Итак, в возрасте от шести месяцев до двух-трех лет нормальный ребенок очень сильно привязан к матери, и если в этот период он разлучен с матерью, не получает сильнейшей компенсирующей поддержки, ребенку, скорее всего, придется страшно плохо. В случае действительно долгой разлуки с матерью —например, при госпитализации ребенка - он пережнвает горький опыт, делимый Боулби на три стадии: протест, отчаяние, отчуж-дение. Кроме того, Вы подчеркивали, что для ребенка не все проходит гладко, даже если мать остается при нем постоянно, она может оказаться не способной наладить с ним общение, то есть "включить" эмпатию, погрузившись в переживания своего детства, а не способна—из-за болезненных воспоминаний. Ребе-нок ощутит это и, несмотря на все, что получает, будет чувст-вовать, что любим "не по правилам". Но глупо было бы сваливать вину на мать—возможно, у нее самой детство оказалось тяжелым. Не стоит винить и бабушку, потому что, вероятно, и у бабушки... и у прабабушки... и у прапрабабушки...

Робин. Да, виноватых пусть ищут политики.

Джон. Ладно. Теперь я хотел бы узнать подробнее, что такое эта Ваша "депривация".

Дата добавления: 2015-08-27