Природа деструкционизма 1 страница

Для социалиста утверждение социалистического строя представляется переходом от иррациональной экономики к рациональной. При социализме анархия производства сменяется плановым управлением хозяйством; на месте общества конфликтующих, неразумных и стремящихся лишь к собственной выгоде индивидов возникает общество, олицетворяющее разум. Вместо несправедливого распределения благ устанавливается справедливость. Вместо нужды и нищеты воцаряется всеобщее благосостояние. Перед нами картинка райской жизни, которую в соответствии с законами исторического развития обретем если не мы, то наши потомки. Ведь вся история вела к этой земле обетованной, и все прошлое было только подготовкой путей нашего спасения.

Так представляют себе социализм наши современники, и они верят в него. Неправильно полагать, что социалистическая идеология господствует только в тех партиях, которые называют себя социалистическими, или, что обычно означает то же самое, "социальными". Все современные политические партии насыщены главными идеями социализма. Даже самые стойкие оппоненты социализма оказались под его обаянием. Они также убеждены, что социалистическая экономика более рациональна, чем капиталистическая, что она гарантирует более справедливое распределение дохода, что историческое развитие неизменно толкает человека в этом направлении. Они противостоят социализму с чувством, что защищают при этом эгоистические частные интересы, что победа их противника желательна с точки зрения общественного благосостояния, что социализм строится на единственно приемлемых этических принципах. И в глубине своих сердец они убеждены, что сопротивление безнадежно.

При всем при этом социалистическая идеология есть не что иное, как грандиозная рационализация мелких обид. Ни одна из этих теорий не выдерживает научной критики, и все их выводы необоснованны и пусты. Социалистические концепции капиталистической экономики давно уже обнаружили свою ложность; планы будущего социалистического устройства неизменно внутренне противоречивы и потому нереализуемы. Социализм не только не внесет рациональность в хозяйственную жизнь, но, напротив, вовсе разрушит общественное сотрудничество. Утверждения о будущей справедливости произвольны и вырастают, как легко показать, из чувства обиды и ложного истолкования капиталистической действительности. Утверждение, что историческое развитие не имеет других альтернатив, кроме социализма, оказывается всего лишь пророчеством, которое отличается от хилиастических фантазий раннего христианства только претензией на научность.

На деле социализм ни в малейшей степени не является тем, на что претендует. Это не открыватель нового и лучшего мира, но грабитель и разрушитель того, что накопили тысячелетия цивилизации. Он не строит, а разрушает. По результатам его действий он должен быть назван деструкционизмом. { Деструкционизм -- от destructio -- разрушение (лат.).} Разрушение -- его сущность. Он не производит ничего, а только расточает то, что создал общественный строй, основанный на частной собственности на средства производства. Поскольку социалистическое устройство общества неосуществимо (разве что в виде фрагментов в экономике, в остальном строящейся на частной собственности на средства производства), каждый шаг, который должен вести к социализму, исчерпывается разрушением существующего.

Такая деструкционистская политика означает проедание капитала. Очень немногие осознают этот факт. Проедание капитала может быть установлено статистически и воспринято интеллектуально, но оно не очевидно каждому. Чтобы понять порочность политики, которая увеличивает потребление масс за счет существующего капитала и тем самым приносит будущее в жертву настоящему, нужна проницательность большая, чем отпущено государственным деятелям и политикам, а также массам, которые привели их к власти. Пока стены фабрики стоят, а поезда ходят, принято думать, что все в мире в порядке. Растущие трудности поддержания высокого уровня жизни приписываются разным обстоятельствам, но никогда -- политике проедания капитала.

Проблема проедания капитала деструкционистским обществом -- одна из ключевых проблем экономической политики социализма. В социалистическом обществе опасность проедания капитала будет особенно велика, так как и там демагогам будет тем легче добиваться успеха, чем больше будет обещанное ими увеличение доли, идущей на потребление, за счет доли, идущей на формирование дополнительного и поддержание уже существующего капитала.

Постоянное образование нового капитала -- в природе капиталистического общества. Чем больше фонд капитала, тем выше предельная производительность труда, а значит, и заработная плата -- абсолютная и относительная. Неуклонное наращивание капитала есть единственный путь к росту количества благ, которые общество может потреблять ежегодно, не подрывая будущего производства. Это единственный способ устойчивого увеличения потребления рабочих без ущерба для их будущих поколений. Потому-то либерализм издавна утверждает, что неуклонное наращивание капитала есть единственное средство постоянного улучшения положения масс. Социализм и деструкционизм стремятся к этой же цели иным путем. Их предложения сводятся к росту сегодняшнего благосостояния за счет будущего. Политика либерализма -- это политика предусмотрительного отца, который сберегает и строит для себя и для наследников. Политика деструкционизма есть политика расточителя, который проматывает наследство без оглядки на будущее.

2. Демагогия

Для марксистов главным достижением Карла Маркса является пробуждение классового сознания у пролетариев. До его работ идеи социализма существовали вдали от практической жизни, в писаниях утопистов и в узком кругу их учеников. Связав эти идеи с революционным рабочим движением, которое до того преследовало только мелкобуржуазные цели, Маркс создал, говорят марксисты, основания пролетарского движения. Это движение, полагают они, будет жить, пока не выполнит своей исторической миссии -- установить социалистический строй общества.

Утверждают, что Маркс открыл движущие законы капиталистического общества и определил цели современного социального движения как обусловленные всем историческим развитием. Говорят, что он показал, что пролетариат может освободить себя как класс, только вообще ликвидировав классовые противоречия и тем самым создав предпосылки общества, в котором "свободное развитие каждого является условием свободного развития всех" {цитата из "Манифеста Коммунистической партии" (см. Маркс К., Энгельс Ф., Соч., Т. 4, С. 447)}.

Восторженные энтузиасты видят в Марксе одну из героических фигур мировой истории и числят его среди великих экономистов и социологов, даже среди самых прославленных философов. Непредубежденный наблюдатель видит Карла Маркса иными глазами. У Маркса-экономиста совершенно отсутствовала оригинальность. Он был последователем классической политэкономии, но ему недоставало способности подходить к важнейшим экономическим проблемам без политических предубеждений. Он смотрел на все через очки агитатора, для которого главное -- произвести впечатление на толпу. Но даже здесь он не был по-настоящему оригинален, поскольку английские социалисты, защитники "права на полный продукт труда", памфлеты которых в 30--40-х годах XIX века подготовили путь для чартизма, опередили его во всех существенных моментах. {Английские социалисты Джон Грей (1798--1850), Джон Френсис Брей (1805--1895), Томас Годскин (1787--1869) и другие, опираясь на Рикардо и Оуэна, критиковали капитализм как строй, позволяющий владельцам капитала присваивать прибавочную стоимость, произведенную рабочими. Их общим лозунгом было "право рабочего на полный продукт труда". Работы их, написанные, как правило, в расчете на неподготовленного читателя, были популярны, в том числе и в рабочей среде. Чартизм как массовое движение английских рабочих зародился в 1838 г. Первоначально чартисты выдвигали только требования политических реформ, но в 40-е годы они провозгласили ряд социальных требований. Однако в целом чартистское движение, изжившее себя в начале 50-х годов, не носило социалистического характера.} Более того, он оказался совершенно неосведомленным о революции в экономической теории, которая происходила как раз в те годы, когда он разрабатывал свою систему. Историческое невезение: новая теория, перевернувшая всю экономическую науку, явилась на свет почти вслед за публикацией первого тома "Капитала". {Л. Мизес имеет в виду появление книги австрийского экономиста Карла Менгера "Основания политической экономии", сыгравшей решающую роль в становлении так называемой субъективной школы в политэкономии. Первый том "Капитала" вышел в 1867 г., а работа К. Менгера -- в 1871 г.} В результате последние тома "Капитала" уже в день публикации представляли собой зады передовой науки. Это невезение особенно тяжко ударило по его восторженным последователям. С самого начала им пришлось удовлетворяться бесплодным воспроизведением работ мастера. Они застенчиво избегали каких-либо контактов с новой теорией ценности. Как социолог и философ истории, Маркс никогда не поднимался выше уровня способного агитатора, обслуживающего повседневные нужды своей партии. Научная ценность материалистической концепции истории равна нулю; более того, Маркс так и не довел ее разработку до конца, выдвигая раз за разом новые несовместимые версии. Его философская позиция являлась простым гегельянством. Он принадлежал к множеству давно забытых авторов того времени, когда было модно использовать по всякому поводу диалектический метод. Прошли десятилетия, прежде чем его стали называть философом и причислили к сонму великих мыслителей.

Стиль его научных работ -- сухой и тяжелый педантизм. Ему не было даровано способности вразумительно излагать свои мысли. Только в политических текстах он был эффектен, и то благодаря звучным противопоставлениям и легко запоминаемым фразам, в которых игра словами скрывала полную пустоту. В полемике он, не колеблясь, извращал высказывания оппонентов. Вместо опровержения он использовал брань и оскорбления. [См., например, в "Капитале" замечания о Бентаме: "с самодовольством вещал обыденнейшие банальности", "гений буржуазной глупости" (Marx, Das Kapital, I Bd. S. 573) <Маркс К., Капитал // Маркс К., Энгельс Ф., Соч., Т. 23, С. 623--624>; о Мальтусе -- "ученически-поверхностный и поповски-напыщенный плагиат" (Ibid., S. 580) < там же, С. 630>.] И его ученики (школа Маркса на деле сложилась только в Германии и Восточной Европе, особенно в России), в точности повторяя стиль учителя, обливали оппонентов грязью, но никогда не пытались их опровергнуть.

Об оригинальности и историческом значении Маркса можно говорить только применительно к области политической техники. Он осознает, какую громадную силу в современном обществе могут представлять собой массы, сконцентрированные на фабриках и заводах, если их удастся политически сплотить. Он ищет и находит лозунги для объединения этих масс в согласованное движение. Он бросает призывы, которые поднимают людей, в целом безразличных к политике, в атаку на частную собственность. Он проповедует доктрину спасения, которая рационализирует их обиды и преобразует зависть и желание мести в "историческую миссию". Он воодушевляет их сознанием этой великой миссии: в них -- будущее рода человеческого. Быстрое распространение социализма сравнивали с распространением христианства. Более подходящим, возможно, было бы сравнение с исламом, который вдохновил детей пустыни на то, чтобы опустошить обширные культурные страны, возжег их разрушительную ярость моралистической идеологией и пришпорил их отвагу идеей фатализма. [Может быть, поэтому для марксизма так легок союз с исламским фанатизмом. Переполненный гордостью марксист Отто Бауэр восклицает: "В Туркестане и Азербайджане монументы Марксу стоят напротив мечетей, и мулла в Персии мешает цитаты из Маркса с отрывками из Корана, когда призывает народ к священной войне против европейского империализма" (Otto Bauer, Marx als Mahnung // Der Kampf, XVI, 1923, S. 83).]

В сердцевине марксизма лежит учение о единстве пролетарских интересов. Однако отдельный рабочий пребывает в состоянии постоянной острой конкуренции с другими рабочими, всегда готовыми занять его рабочее место; вместе с товарищами по заводу он конкурирует с рабочими других отраслей и с потребителями товаров, в выпуске которых он принимает участие. Довести рабочего до того, чтобы он вопреки фактам и опыту искал спасения в союзе с другими рабочими, можно, только разжигая его страсти. Это оказалось не столь уж трудным; дурные чувства в человеческой душе возбуждаются легко. Но Маркс сделал и нечто большее: он окружил обиды простого человека нимбом науки и этим привлек духовно и нравственно отзывчивых людей. В этом отношении все другие социалистические течения подражали Марксу, слегка переиначивая его доктрину для своих особых целей.

Маркс был гением в технике демагогии; здесь его достижения нельзя преувеличить. Он нашел благоприятный исторический момент для объединения масс в их собственное политическое движение и был готов сам его возглавить. Для него вся политика была продолжением войны, только другими средствами {перефразировка знаменитого изречения прусского военного теоретика Карла Клаузевица (1780--1831): "Война есть продолжение политики иными средствами"}; его политическое искусство -- всегда политическая тактика. Социалистические партии, ведущие свое начало от Маркса, сохранили эти черты, так же как и те партии, для которых марксистские были моделью. Они выработали технику агитации, уловления голосов и душ, предвыборной работы, уличных сборищ и терроризма. Чтобы обучиться всему этому, нужна многолетняя школа. На партийных съездах и в партийной литературе марксисты уделяют больше внимания вопросам организации и тактики, чем важнейшим, фундаментальным проблемам политики. Фактически, если мы хотим быть точными, следует признать, что их вообще никогда ничего не интересовало, кроме партийной тактики.

Милитаристские установки по отношению к политике, роднящие марксизм с прусским и русским этатизмом, быстро нашли приверженцев. Новые партии континентальной Европы насквозь пронизаны марксистской идеологией. У марксизма учились все партии, провозглашающие особые интересы различных социальных групп. Они используют для своих целей марксистское учение о классовой борьбе, чтобы сплотить крестьянство, промышленный средний класс и слой служащих.

Тут следовало ожидать, что либеральная идеология быстро будет побеждена. Либерализм боязливо избегал всяких политических трюков. Он полагался исключительно на внутреннюю силу и убедительность своих идей, презирая все другие средства политической борьбы. Он никогда не имел определенной политической тактики, не унижался до демагогии. Старый либерализм был благороден и верен своим принципам. Его противники называли это свойство доктринерством.

Сегодня старые либеральные принципы должны быть тщательно перепроверены. Наука полностью преобразилась за последнюю сотню лет, и нынче социологические и политико-экономические основания либерального учения должны быть пересмотрены. По многим вопросам либерализм не до конца продуман. Многое нужно наверстать [см. мою работу Liberalismus, Jena, 1927]. Но применяемые либерализмом методы политической борьбы не могут быть изменены. Либерализм рассматривает все виды общественного сотрудничества как эманацию разумно понимаемой пользы, когда всякая власть базируется на общественном мнении, а потому невозможны действия, способные помешать свободному принятию решений мыслящим человеком. Либерализм знает, что общество может продвинуться на более высокую стадию развитию только через человека, осознающего полезность общественного сотрудничества; ни Бог, ни тайно действующая судьба не определяют будущее человеческого рода -- только сам человек. Когда народы слепо устремляются к разрушению, либерализм должен стараться их просветить. Но даже если люди не слышат -- из-за глухоты или потому, что убеждающий голос слишком слаб, не следует возвращать их к разумному поведению с помощью тактических и демагогических уловок. Демагогией, пожалуй, можно разрушить общество. Но его никогда не построить такими средствами.

3. Деструкционизм образованных людей

Романтизм и социальное искусство XIX века подготовили почву для социалистического деструкционизма. Без их помощи социализм никогда бы не сумел так угнездиться в умах людей.

Романтизм -- это восстание человека против разума, так же как и против условий, в которых природой ему предписано жить. Романтик видит сны наяву; в мечте он не связан законами логики и природы. Мыслящий и разумно действующий человек пытается избавиться от давления неосуществленных желаний с помощью хозяйственной деятельности и труда; он производит, чтобы улучшить свое положение. Романтик слишком слаб, слишком неврастеничен, чтобы работать; он мечтает об успехе, но ничего не делает для его достижения. Он устраняет препятствия не на деле, а только в воображении. У него зуб против реальности, потому что она не похожа на созданный им воображаемый мир. Он ненавидит труд, хозяйствование и разум.

Романтик принимает как данность все дары цивилизации и желает, вдобавок, всего изящного и красивого, что, как он думает, могут или могли предложить отдаленные времена и страны. Окруженный комфортом европейской городской жизни, он хотел бы быть индийским раджой, бедуином, корсаром или трубадуром. Но в жизни этих персонажей он видит только приятные стороны и никогда не думает об отсутствии у них того, что сам имеет в изобилии. Его всадники галопируют по равнинам на огненных скакунах, корсар берет в плен красавиц, рыцарь сокрушает врагов в промежутке между песнями и любовью. Опасности их образа жизни, сравнительная ее бедность, убожество и тяжкий труд -- все это его воображение тактично обходит: все залито розовым светом. По сравнению с надуманным идеалом реальность кажется сухой и пресной. Везде препятствия, которых нет в мечте, и нужно решать множество задач. Нет красавиц, которых можно спасти от грабителей, нет потерянных сокровищ, которые можно найти, нет драконов, которых можно убить. Есть зато труд, который нужно исполнять неустанно, усердно, день за днем, год за годом. Здесь, если хочешь собирать урожай, надо пахать и сеять. Романтик не хочет смириться с этим. Упрямый, как ребенок, он отказывается признать это. Он издевается и иронизирует, он презирает и ненавидит буржуев.

Распространение капиталистической мысли создало неблагосклонное отношение к романтизму. Поэтические фигуры рыцарей и пиратов стали объектом насмешек. Когда жизнь бедуинов, пиратов, махараджей и других романтических героев была показана со всех сторон, какое бы то ни было желание подражать им исчезло. Достижения капиталистического общества сделали жизнь хорошим делом; возникло растущее чувство, что свободы и безопасности, мирного благосостояния и многообразного утоления нужд и желаний можно ожидать только при капитализме. Романтическое презрение к буржуазному вышло из моды.

Но духовные и интеллектуальные установки, давшие жизнь романтизму, уничтожить было не так-то легко. Неврастенический протест против жизни искал другие формы выражения. Он нашел их в "социальном" искусстве XIX века.

Действительно великие поэты и романисты этого периода не были социально-политическими пропагандистами. Флобер, Мопассан, Якобсен, Стриндберг, Конрад Фердинанд Мейер -- назовем только немногих -- далеко не были последователями модной литературы. { Флобер Гюстав (1821--1880) и Мопассан Ги (1850--1893) -- французские писатели. Якобсен Енс Петер (1847-1885) -- датский писатель. Стриндберг Юхан Август (1849--1912) -- шведский писатель. Мейер Конрад Фердинанд (1825--1898) -- швейцарский немецкоязычный писатель. Все перечисленные писатели -- видные представители реалистического направления в литературе.} Формулировкой социальных и политических проблем мы обязаны не тем писателям, работы которых обеспечили XIX веку его прочное место в истории литературы. Эту задачу взяли на себя второсортные и третьесортные литераторы. Они создали образы кровожадного капиталистического предпринимателя и благородного пролетария. Для них богатый плох потому, что богат, а бедный хорош потому, что беден [Cazamian, Le roman social en Angleterre, 1830--1850, Paris, 1904, P. 267 ff.]. "Но это ведь так, как если бы богатство было преступлением", -- восклицает фрау Дрейссигер в "Ткачах" Герхарта Гауптмана. { Гауптман Герхарт (1862--1946) -- немецкий писатель. Его драма "Ткачи" (1892) посвящена восстанию силезских ткачей в 1844 г.} Литература этого периода полна осуждениями собственности.

Здесь не место для эстетического анализа такой литературы; наша задача -- исследовать ее политическое воздействие. Она вела к победе социализма, вербуя на его сторону образованные классы. С этими книгами социализм проникал в состоятельные семьи, увлекая жен и дочерей, заставляя сыновей бросать семейное дело, пока, наконец, сам капиталистический предприниматель не начинал верить в низменность своей деятельности. Банкиры, руководители промышленности и торговцы заполнили ложи театров, в которых пьесы социалистического толка исполнялись перед восторженной публикой.

Социальное искусство тенденциозно; каждое произведение защищает какой-то тезис. [О социалистической тенденции в живописи см. Muther, Geschichte der Malerei im 19. Jahrhundert., Munchen, 1893, II Bd., S. 186 ff. <Мутер Р., Социалистическая тенденция в живописи // История живописи в XIX в., Т. II, Спб, С. 136 и след.>; Coulin, Die sozialistische Weltanschaung in der franzosischen Maleri, Leipzig, 1929, S. 85 ff.] И утверждается всегда одно и то же: капитализм есть зло, в социализме -- спасение. Бесконечное повторение не приелось раньше читателю только потому, что у каждого писателя на уме была своя форма социализма. Все они подобно Марксу избегали детального изображения воспеваемой социалистической жизни и, как правило, просто ограничивались ссылкой на желательность социализма. Неадекватность их логики, обращение в первую очередь не к разуму, а к эмоциям -- все это неудивительно, особенно учитывая, что таким же был метод soidisant { soidisant -- мнимый (фр.)} научных авторитетов по социализму. Беллетристика предоставляет здесь наиболее благоприятные возможности, поскольку можно не бояться, что аргументы будут подвергнуты детальному логическому анализу. Точность отдельных замечаний в романах и пьесах не принято анализировать. Навязываемые логикой характеров и сюжета выводы не подлежат логическому обоснованию. Даже если "собственник" всегда изображается как носитель зла, нельзя предъявить претензий автору -- это ведь всего лишь частный пример. Ни один отдельный писатель не может быть признан ответственным за общее воздействие литературы своего времени.

Диккенс в "Тяжелых временах" вкладывает в уста Сесси Джуп, брошенной маленькой дочери циркового клоуна и танцора, шпильку в адрес утилитаризма и либерализма. Он заставляет мистера М"Чокумчайлда, учителя в образцовой школе последователя Бентама капиталиста Грэдгройнда, задать вопрос: каков процент жертв, если из 100 тысяч мореплавателей утонут 500 человек. Славное дитя отвечает, что для родственников и друзей погибших нет никаких процентов, -- и с большой простотой осуждает тем самым самодовольство манчестерства. { Манчестерство -- экономическая политика, провозглашенная так называемой Манчестерской школой в конце 30-х годов XIX в. Ее основоположники Р. Кобден и Дж. Брайт -- английские экономисты и политические деятели -- выступали за полную экономическую свободу товаропроизводителей. Манчестерская школа вела борьбу против протекционизма, правительственных субсидий, фабричного законодательства -- вообще против любого вмешательства государства в хозяйственную жизнь.} Все это, отвлекаясь от полной неправдоподобности сцены, очень мило и трогательно, но все же не может умалить удовлетворенности граждан капиталистического общества значительным сокращением опасности морских путешествий. И если капитализм сумел добиться, что на миллион жителей от голода ежегодно погибают только 25, тогда как прежде число голодающих было гораздо выше, нашу оценку достижений не изменят изрекаемые Сесси пошлости, что для каждого из голодающих все равно -- голодает ли вместе с ним еще миллион или миллион миллионов людей. При этом нам не предлагают никаких доказательств того, что при социализме голодающих будет меньше. Третье наблюдение, вложенное Диккенсом в уста Сесси, должно показать, что нельзя судить об экономическом процветании народа по суммарной величине богатства, но следует учитывать еще и распределение этого богатства. Диккенс был плохо знаком с работами утилитаристов и не знал, что это утверждение не противоречит старым утилитаристским идеям. Как раз Бентам подчеркивал, что порождаемое богатством довольство бывает тем сильнее, чем равномернее оно распределено [Bentham, Principles of the Civil Code, Works, Vol. I, P. 304 ff. <Бентам И., Основные начала гражданского кодекса // Избр. соч., С. 327--328>].

Противоположностью Сесси является образцовый мальчик Битцер. Он помещает свою мать в работный дом и потом утешает свою совесть тем, что раз в год посылает ей полфунта чаю. Даже это, говорит Диккенс, было проявлением слабости у замечательного юноши, которого он называет превосходным молодым экономистом, и только потому, что подаяние ведет к обнищанию получающего. Единственным рациональным действием Битцера является покупка самого дешевого чая и продажа его по наиболее дорогой цене. Разве философы не доказали, что в этом и состоит весь долг человека (именно весь, а не часть долга)? Миллионы читателей диккенсовского текста пережили внушенное автором чувство отвращения к низости утилитарной философии. И все-таки они неправы. Либеральные политики на самом деле выступали против поощрения нищенства безоглядно и безотчетно раздаваемой милостыней и доказывали безнадежность всех попыток улучшить положение бедных, если они не ведут к повышению производительности труда. Они показали, сколь неблагоприятны будут для самих пролетариев результаты предложений, нацеленных на повышение рождаемости у недостаточно состоятельных молодых людей, не имеющих возможности позаботиться о своих детях. Но они никогда не были против поддержки нетрудоспособных в рамках закона о бедных. Никогда они не подвергали сомнению и нравственный долг помощи престарелым родителям. Социальная философия либерализма никогда не утверждала, что "долгом", началом и концом всей нравственности является правило: купить как можно дешевле, а продать как можно дороже. Она показала только, что такое поведение рационально для того, кто стремится к косвенному удовлетворению желаний (через покупку и продажу). Но либерализм никогда не считал иррациональным делом послать старой матери чай в подарок -- во всяком случае не более иррациональным, чем самому пить чай.

Одного взгляда на работы авторов-утилитаристов довольно, чтобы разоблачить софистические искажения, которые допускает Диккенс. Но среди сотен тысяч читателей диккенсовских романов едва ли один прочитал хоть строчку утилитаристов. Вместе с другими, менее одаренными рассказчиками романтического направления Диккенс привил миллионам людей ненависть к утилитаризму и капитализму. При этом Диккенс -- а в равной степени это относится и к Вильяму Моррису, Шоу, Уэллсу, Золя, Анатолю Франсу, Герхарту Гауптману, Эдмондо де Амичису и многим другим -- вовсе не был открытым и непосредственным проповедником деструкционизма. { Моррис Вильям (1834--1896) -- английский писатель и художник, автор социалистической утопии "Вести ниоткуда, или Эпоха спокойствия". Дж. Б. Шоу (1856--1950) -- писатель и публицист. Шоу был одним из основателей социалистического Фабианского общества. Уэллс Герберт Джордж (1866--1946) - английский писатель, близкий к социализму этического толка. Золя Эмиль (1840--1902) -- французский писатель, автор серии критических романов "Ругон-Маккары", проявлявший интерес к идеям социализма. Франс Анатоль (1844--1924) -- французский писатель, в начале XX в. сблизившийся с социалистами. Де Амичис Эдмондо (1846--1908) -- итальянский писатель, чье творчество посвящено людям труда, социалист по убеждениям. В отличие от других называемых Мизесом писателей Де Амичис ныне забыт, но в конце XIX -- начале XX в. был весьма популярен. По его повести "Учительница рабочих" Маяковский создал сценарий фильма "Барышня и хулиган".} Они все отрицали капиталистический строй жизни и частную собственность на средства производства, порой, видимо, и не сознавая этого. Между строк внушалась картинка лучшего экономического и социального устройства. Они работали просто как вербовщики социализма, а поскольку социализм ведет к разрушению общества, мы можем назвать их проповедниками деструкционизма. Но как политический социализм в большевизме дошел до открытого деструкционизма, так же было и с литературным социализмом. Толстой был великим проповедником деструкционизма, идеи которого он черпал в словах Евангелий. Он делает учение Христа, основанное на вере в близость Царства Божия, благовествованием для всех времен и народов. Подобно коммунистическим сектам времен Средневековья и Реформации, он мечтал об устройстве общества на правилах Нагорной проповеди. {Коммунистические мотивы были присущи секте катаров (Италия, Южная Франция, Фландрия, XI в.) и возникшей под ее влиянием секте вальденсов (Франция, Северная Италия, Германия, Испания, XII в.). Полностью отрицала частную собственность и государство секта "братьев и сестер свободного духа" (Франция, XI в.). В Нидерландах в XIV в. возникла секта беггардов, члены которой вели коллективное хозяйство и жили вместе. Широкое распространение получили коммунистические воззрения в ересях времен Реформации, -- массового антифеодального и антикатолического движения, охватившего в XVI в. многие страны Европы. Так, в Южной Чехии сформировалась хилиастическая секта пикартов; в Швейцарии сложилась ересь анабаптистов, требовавших ликвидации торговли и денег, уравнения имуществ и коллективного землевладения.} Он, конечно, не заходил столь далеко, чтобы буквально следовать примеру полевых лилий, которые не трудятся. {Имеются в виду слова Нагорной проповеди: "И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут не трудятся, не прядут. Но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевается так, как всякая из них. Если же траву полевую, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, кольми паче вас, маловеры!" (Евангелие от Матфея, Гл. 6, Ст. 28--30).} Но ему была любезна модель общества, которое состоит только из самодостаточных земледельцев, обрабатывающих небольшие наделы земли, и он вполне логичен, требуя разрушения всего остального.

Дата добавления: 2015-08-26