Глава 15. Зверь

Это оказалось несложно. Одно движение ломика, и в двери щелкнуло. Развивая успех, Иван чуть подналег на инструмент плечом, расширяя зазор. Дверь расклинилась. Она и была спроектирована так, чтобы снаружи работники соответствующих служб могли открыть ее без особого труда.

Мешая друг другу, оба они рванулись вперед и осветили пространство кабины своими светодиодными фонарями. Когда дрожание двух источников света успокоилось, Чернышева аж присвистнула. Любят же эти нувориши пускать пыль в глаза. Стены, отделанные дорогими породами древесины, зеркало в бронзовой раме. Медные поручни, мозаичный пол под мрамор, черный матовый потолок.

Но это был только фон страшной и странной картины. Только через секунду они заметили скрюченное тело в темном углу. Похоже было, что этот человек умирал не один день. Бедняга сидел вполоборота к ним, прислонившись к панели с кнопками. Его серовато-желтая кожа напоминала выгоревший пергамент; лицо окоченело и отливало все той же желтизной, а широко распахнутые глаза состояли из одних зрачков, похожих на бездонные ямы. Рука судорожно сжимала телефон-«раскладушку», отливавший металлом.

Только сейчас Маша заметила, что ноги мертвеца в мокасинах крокодиловой кожи не касаются пола, а галстук повязан как-то необычно, слишком туго. Наверно, это было непросто — повеситься на тонком шелковом галстуке, пропущенном через поручень, находящийся на уровне пояса. Только полное отчаяние могло подтолкнуть человека к такому выходу.

Выходит, изнутри эти двери без специальных приспособлений невозможно было открыть в принципе. Что ж, тогда ему было от чего отчаяться, попав в эту мышеловку. Потолок в кабине был высоким — два с лишним метра. Не дотянуться, да и не допрыгнуть, если только ты не баскетболист. Но он не умер от удушья. Видимо, пассивная вентиляция в здании продолжала действовать, и воздух поступал в кабину через замаскированную решетку под самым потолком. Его ждала смерть от жажды.

Когда они приблизились к нему вплотную, Маша представила себе, каково это — оказаться в замкнутом пространстве, в полной темноте, полностью отрезанным от внешнего мира, и не знать, что же происходит с этим миром за стенами кабинки. Все равно, что быть заживо погребенным. Тут впору умереть не от обезвоживания, а от шока. С ней, подумала девушка, именно так и случилось бы.

И в этот момент плач раздался снова. Теперь Чернышева сумела точно локализовать его источник. Им была лестничная площадка, но не второго этажа, а третьего или даже выше.

— Ваня, чего застыл? — позвала она товарища. — Подсади, блин!

Через полминуты Чернышева уже стояла на крыше лифта, глядя на упрятанную в нишу металлическую лестницу, предназначенную для работников коммунальных служб. Выглядела она прочной, но кто знает?

Воздух тут был спертым и до сих пор сохранил в себе запах гари. От поднявшейся пыли щипало нос и хотелось чихнуть.

— А-а-п-ч-хи! — не сумела сдержаться девушка и тут же неловким движением ноги задела крышку люка.

Тот захлопнулся с громким хлопком, и шахта лифта сразу стала темным склепом, где не было другого света кроме ее налобного фонарика. Маша встала на первую ступеньку и посмотрела себе под ноги. Внизу, гораздо ниже уровня первого этажа, виднелось темное дно подвала или подземного гаража. Но ей туда было не надо. Вверх можно было и не смотреть. Лестница тянулась, насколько хватало глаз, исчезая во тьме. Она казалась достаточно прочной, чтобы выдержать человека ее массы, но слабо скрипнула, когда девушка поставила ногу на вторую ступеньку.

Маша знала, что может вернуться в любой момент и никто ее за это не осудит. Эта мысль согревала ее, и в то же время казалась подлой и трусливой. Она решила не отступать.

Раньше ей такое не приснилось бы и в страшном сне. Неизвестно какая высота, скользкие ступеньки. Руки в резиновых перчатках напоминали клешни. Даже рюкзак не хватило ума внизу оставить. При свете дня Маша вряд ли решилась бы на эту авантюру, но в полумраке было не так страшно.

Подъем длился целую вечность. В темном однообразии шахты лифта сознанию было не за что зацепиться, и даже постоянное напряжение рук и преставление ног не могло внушить ему, что движение продолжается. Когда девушка шевелила головой, луч фонарика отражался от гладких металлических стенок, плясал вокруг двух туго натянутых тросов толщиной с детскую руку.

Чернышевой уже начинало казаться, что она висит на одном месте, когда пятно света выхватило из темноты четко прорисованную цифру четыре. Значит, закрытые заслонки на втором и третьем она проскочила, даже не заметив. Впрочем, в любом случае она не сумела бы открыть их на весу, практически на ощупь. У нее не было ни нужной силы, ни сноровки.

Она тихо выругалась. Все это с самого начала было затеей, обреченной на провал. Должен был лезть Иван… если бы только она сумела его подсадить. Чернышева уже хотела бросить все и спускаться, когда на расстоянии вытянутой руки перед ней показалось черное отверстие, из которого тянуло холодом. И цифра пять.

Дверца была открыта лишь наполовину. Ее тоже заклинило, но просвет оказался достаточно широким, чтобы человек Машиных габаритов мог проскользнуть внутрь. Иван, который ждал ее на том же месте, все это время напрягал слух, надеясь услышать хоть что-нибудь. Он нервничал, но не мог уловить ничего, кроме шума ветра за разбитым окном. Свой собственный противогаз он тоже снял. Внезапно у него в кармане раздался сигнал зуммера. Только теперь он вспомнил, что в суматохе они с Машей не оповестили остальных о том, что найден способ подняться на другие этажи. Хотя стоило ли оно того? Почему-то сам он не рвался туда. Мало ли что…

— Маша, спускайтесь, — ожила переносная «Моторола», которую Чернышева оставила Ивану, отправляясь в неизвестность. — Стоянка отменяется!

Рации имели при себе только командир звена и она.

Когда Иван изложил Ефремову причину отсутствия старшей сандружинницы, тот пару секунд молчал, а потом выпалил:

— Ребенок?! Вы там что, обкурились? Ладно, разбор полетов потом. Стой, жди ее и смотри в оба, оружие наготове держи.

— А что случилось?

— Тут во второй квартире кровищи как на мясокомбинате. Кого-то зарубили, а потом волокли через все комнаты. И, похоже, не одного.

— Так может, это в первый день… — предположил Иван.

— Не умничай, судмедэксперт хренов, — оборвала его рация. — Кровь свежая. Короче, у вас пять минут, чтоб собрать манатки и выйти к нам во двор.

«По истечении этого срока вы считаетесь погибшими при исполнении», — мысленно закончил фразу парень. Хотя, конечно, такого не бывало. Своих у них не бросали.

Милости прошу к нашему шалашу.

Входная дверь была открыта. Зато запертой оказалась та, что вела из прихожей в глубину апартаментов. Но это уже была не проблема. Стекло в ней было выбито, Чернышева просунула руку и нащупала задвижку. Миновав великолепный коридор, девушка оказалась в комнате, которую у них в семье назвали бы залой.

— Кучеряво живете! — пробормотала она, разглядывая мебель и огромный, во всю стену, плазменный экран.

Всюду была черная копоть, но даже сквозь нее проглядывала былая роскошь обстановки. И тут из-под большого кожаного дивана донесся громкий писк.

Вот дура набитая. Как же она сразу не догадалась?

— Кыс-кыс-кыс, — позвала Маша, садясь рядом на корточки и наклоняясь вперед. — Иди сюда, моя радость. Да не бойся, не съем я тебя.

Животное, судя по всему, не верило, и вылезать не торопилось. Незнакомое человеческое существо не внушало ему доверия. К тому же луч налобного фонаря девушки бил ему прямо в мордочку. От всего этого маленький комочек шерсти забился еще дальше, в самый угол, и оттуда на Машеньку смотрели желтые глазищи, полные дикого ужаса.

Когда она протянула руку, тот ощетинился и зашипел.

«Ох ты, какой грозный. Ну, не хочешь по-хорошему…»

У нее не оставалось времени миндальничать с ним, но и бросать его здесь было не по-людски. Девушка принялась шуровать рукой под диваном. Через пару секунд тощее как скелет существо стрелой метнулось прочь и тут же попало в рюкзак, распахнутый на его пути. Вжикнула молния, и безымянный котенок стал пленником Марии Чернышевой.

Он тут же начал отчаянно царапаться, но его коготки только скользили по плотному прорезиненному материалу рюкзака, который было не просто разрезать и ножницами. Судя по размеру, котенок был не старше трех месяцев от роду. А вот насчет породы сомнений быть не могло — шерсти он не имел, уши торчали как локаторы. Это был сфинкс. Только окрас его нельзя было определить, настолько он был выпачкан в копоти и саже.

— Кончай пищать, — она продела руки в лямки и закинула рюкзак за спину. — Будешь хорошо себя вести, придем домой, дам чего-нибудь вкусненького. А будешь плохо — отдам самого на пищеблок.

Строго говоря, проносить животных на территорию убежища строго воспрещалось по санитарным соображениям. Это было черным по белому написано во всех нормативных документах. Тех, кто после рева сирены поспешил к подземному переходу, взяв с собой кроме паспорта и денег еще и домашних любимцев, ждало разочарование. Четвероногих друзей пришлось оставить за бортом Ноева ковчега — на входе в туннель солдаты бесцеремонно отбирали их у владельцев, не обращая внимания на уговоры. До них ли тут? Самых упорных, не желающих расставаться с хвостатыми «членами семьи», никто вниз силой не загонял.

Их право.

По рассказам одного срочника, стоявшего тогда в оцеплении, Маша знала, что после того как поток желающих укрыться иссяк, на автостоянке поодаль остались два десятка кошек и почти столько же собак. Некоторых люди привязали, других просто оставили за высоким забором паркинга. Этим повезло чуть больше. Одного здоровенного дога пришлось пристрелить, когда он увязался за хозяевами вниз и никак не хотел уходить. Но большинство вело себя смирно до самого последнего момента, когда ручная сирена стихла и сами бойцы начали спускаться в подземный переход. Тогда, словно почувствовав приближение конца, вся орава разразились душераздирающим лаем. Говорили, что он не смолкал, пока не задраили наружную дверь.

Через сутки с лишним, когда первая разведгруппа покинула убежище, чтобы обследовать окрестности, на стоянке не было никого. Чернышева не сомневалась, что даже если кому-то из зверей инстинкт и подсказал спрятаться за мгновения до вспышки, то судьба их была незавидной. Потеряв своих хозяев в водовороте катастрофы, они вряд ли имели шансы протянуть сутки. Даже притом, что радиация почти на всех млекопитающих действует в три — четыре раза слабее, чем на людей.

За эти дни многое изменилось. Теперь у администрации хватало других забот, помимо недопущения в убежище представителей фауны. Чего стоили одни только паникеры и жалобщики. Первых удалось обуздать, только припугнув расстрелом или изгнанием, со вторыми приходилось поступать не менее жестко. Их лечили направлением на самые тяжелые и грязные работы как в самом бункере, так и в подземном переходе над ним, который спешно переоборудовался в дополнительные жилые секции. Оптимизма после восьми часов с лопатой в обнимку прибавлялось у любого, а нехорошие мысли уносились вместе с пролитым потом.

Всего же остального недоставало — добровольцев, имеющих хоть какой-то опыт, врачей, медикаментов, койко-мест, чистой воды, калорийной еды, даже несчастных матрасов и одеял. Почти все в убежище спали на голых деревянных лавках и нарах, а самые невезучие — прямо на полу, на подстилке из картонных коробок и газет, укрываясь чем придется. Но сильнее всего не хватало надежды. Их настоящее было ужасным, а будущее рисовалось в таких тонах, что волей-неволей приходилось жить одним днем и не думать о том, что будет завтра.

Солдаты и добровольцы валились с ног от усталости, а начальство не могло находиться всюду одновременно. Поэтому тех, кто появился в подземелье уже после, никто всерьез не досматривал — считали по головам да фамилии записывали. К тому времени в убежище при желании можно было провести кого угодно. Администрация в лице зама коменданта по общим вопросам Демьянова махнула рукой: «Ведите хоть целый зоопарк, только кормите сами».

Но желающих делить скудный паек даже с самыми близкими существами оказалось немного, и теперь во всех комнатах набралось бы от силы пять кошек и пара собак, из которых ни одну нельзя было назвать крупной. Хозяева все время держали их при себе, не выпуская в коридор, и запаха от них не было. Как думаете, кем будет пахнуть в тесном плохо проветриваемом помещении — пятью тысячами человек или двумя собачонками?

Такая привязанность была за пределами Машиного понимания, хотя сама она не могла себя назвать человеком равнодушным. В кошках ее отталкивал некомпанейский характер, но собаки у них дома не переводились, сколько она себя помнила. Но до них ли тут, черт возьми, когда такое творится?

Для Чернышевой даже человеческая жизнь никогда не была абсолютной ценностью, и все же ее она ставила несколько выше, чем жизни других живых существ. Но не на порядок, а на несколько пунктов.

Иногда ее мысли возвращались к тем, кто остался наверху и разделил судьбу своих питомцев. Конечно, вряд ли дело в романтическом принципе «Мы в ответе за тех, кого приручили», из-за которого-де люди добровольно выбрали смерть. Они просто недооценили опасность. Так почему же так муторно становится от таких мыслей на душе?

Девушка обыскала просторную кухню, оборудованную всеми нужными и ненужными достижениями технической мысли. Огромный холодильник разочаровал ее пустотой. Только в просторном морозильнике сиротливо лежало мясо в целлофановом пакете, килограмма полтора. Все бы хорошо, но оно источало запах, который говорил о происходящих в нем бактериальных процессах. В убежище его могли бы обрезать с краев, вымочить в уксусе да и бухнуть в котел, поперчив посильнее, чтобы отбить амбре. Но Маша себя уважала и не собиралась набивать желудок тухлятиной. Уж кто-кто, а она о возможных последствиях была осведомлена. Даже коту она достанет что-нибудь получше.

Больше на кухне не оказалось ничего интересного. Даже в мини-баре — вот как жили, сволочи! — было шаром покати. Видимо, покидая дом, хозяева забрали с собой все съестное и горячительное и все мало-мальски ценное. Чертовы буржуи. Или нет… как-то не складывается. Если у них было время забрать туалетные принадлежности из ванной, то почему забыли котика? И почему в комнатах такой разгром, будто Мамай прошел? Телевизор раскурочили, все раскидали. И следы грязные вокруг. А… ну, конечно. Мешочники прошлись. Знаем такую породу.

Наверно, дверь с кодовым замком на первом этаже сначала была открыта. Стервятники беспрепятственно проникли в здание, перевернули его вверх дном, а, уходя, случайно захлопнули хитрую штуковину, которую теперь было не открыть без автогена.

Сучьи ублюдки. Вон как все перерыли, да еще нагадили в коридоре. Подчистую подмели, ничего не пропустили. Расстреливать таких уродов мало.

Нет, кое-что они все-таки забыли. В шкафу отыскался целый блок хороших сигарет, оставленный хозяевами и пропущенный стервятниками. Было ихнее — стало нашенское.

Это была бесценная находка. Настоящий дефицит, учитывая то, как быстро расходовались сигареты. Мужская половина убежища дымила почти поголовно. Уж здесь Демьянову и его распорядку пришлось уступить. Зная, что бороться с пагубной привычкой бесполезно, Сергей Борисович поступил мудро и локализовал ее, объявив общественной курилкой один из шлюзов-«предбанников».

Посему сигареты — такая же твердая валюта, как спирт. Даже лучше, ведь за попытку сбыть его можно было нарваться на любые санкции, в зависимости от настроения майора. Тот не одобрял спаивание подчиненных, да и простых укрываемых тоже. А вот из-за сигарет еще никому не попадало. Кроме того, они не относились к списку вещей, которые запрещалось иметь в личном пользовании. Личный запас продуктов нельзя было создавать, они сдавались подчистую и без всякого вознаграждения, а вот сигарет — пожалуйста.

Пора было возвращаться. Чернышева глянула на часы. Вся ее вылазка заняла десять минут, но все же незачем было в очередной раз испытывать терпение спутников. Оставалось проверить одну теорию.

Маше не хотелось спускаться тем же путем. Вряд ли, думала она, изнутри эти чертовы двери нельзя открыть без карточки. Кому нужен такой геморрой? Там должна быть кнопка, как на обычных дверях с домофонами. Заодно она окажет услугу всему звену, открыв им путь к любым апартаментам в здании.

Проходя по коридору, напоминавшему гостиничный, в сторону лестничной площадки, Чернышева в последний раз оглянулась и вздрогнула, чуть не подпрыгнув на месте. В дверях ближайшей квартиры возвышался темный силуэт.

Пока девушка стояла, онемев, и пыталась унять колотящееся о ребра сердце, человек сделал шаг вперед и вышел из тени. Фигура загородила собой широкий проем, и Маша получила возможность разглядеть его, о чем тут же пожалела.

С высоты своего роста на нее взирал монстр. Он был здоровенным — под два метра. На нем были спортивные штаны, костюм «Адидас» и кроссовки с оплавленными до черноты подошвами. Пустые, лишенные выражения глаза незнакомца смотрели сквозь нее так, будто он не замечал ее присутствия. Внезапно в горле у него забулькало, и вместе с лающим кашлем чудовище сплюнуло себе под ноги кровавым комком.

— Эй… — нарушила молчание Чернышева, — Вам помочь?

В конкурсе на самый глупый вопрос она заняла бы первое место.

«Если он сделает еще шаг в мою сторону, я побегу», — решила она.

Может, он и не был опасен, но от одного его взгляда у нее по коже поползли мурашки. Девушка пятилась к лифту, уже чувствуя, что может не успеть.

Ему не нужна была помощь. Последнему, кто пытался ему помочь, он размозжил голову дубовой дверью. После этого были и другие… Теперь он умирал сам, но всех, кто встречался на пути, по-прежнему пытался забрать с собой.

Не чувствуя ни голода, ни усталости, человек догадывался, что его дни сочтены, а холод, который постепенно разливается по телу, означает смерть.

Холод пришел не сразу. В первые дни был жар. Сначала обжигающий жар снаружи. Потом глухой и давящий жар изнутри — с ударами молоточков в ушах, с бесконечной рвотой и ломотой. Но не жар был страшен. Вместе с ним пришла боль, поселившись в голове и начав грызть лицо, как голодный волк.

Затем жар перестал ощущаться, а молоточки смолкли. Осталась только боль, не стихающая ни на минуту, рвущая тело когтями. Настал момент, когда человек попытался сорвать ее с себя вместе с кожей, но это было бесполезно — она впивалась еще сильнее и в отместку начинала жрать его с удвоенной силой.

Человек ел, спал и испражнялся. Более сложные побуждения давно покинули его разум. Сознанию негде стало обитать в мозге, который потоки заряженных частиц превратили в фарш. Все остальное время он сидел на диване в одной из квартир, стараясь не шевелиться. Когда он не двигался, было не так больно.

Но время от времени приходили они. Все делали нарочно! Будто не знали, что от них становилось хуже! Их голоса, прикосновения, даже запах — все усиливало страдания. Они помогали боли, и он убивал их. Резал, пластовал и кромсал до тех пор, пока не стихали их крики, а тела не переставали дергаться на полу, застыв окровавленными грудами. Тогда он возвращался к себе в комнату и снова впадал в оцепенение, становясь похожим на статую. Из этого состояния его мог вывести только звук приближающихся шагов.

Смертельная болезнь день за днем подтачивала его организм, обещая скорый конец, но в огромном теле оставалось сил на несколько дней странной жизни на грани забытья. Единственным его побуждением было прогнать боль прочь. Он помнил, что пока люди корчились у него под ножом, та затихала.

Вряд ли он жил здесь. Уж слишком не походило это создание на пресловутый типаж нувориша или «эффективного менеджера». Но вовсе не его одежда привлекла внимание Маши в первую же секунду.

Его лицо. Мать честная, такого не бывает…

Девушка не понимала, как можно быть живым с такими ранами. Мир сразу показался ей зыбким, ненастоящим. Это просто кошмарный сон, сейчас она ущипнет себя и….

Лицо человека покрывал серый налет из грязи и сажи. Но куда хуже оказалось то, что находилось под ним. Правая щека была разорвана осколком — кожа свисала там рваными лоскутами, открывая слои эпителия и жировой ткани, как у макета в кабинете биологии. Ожоги первой и второй степени покрывали до половины лица. Остальное представляло собой дикую мешанину. Щеки, лоб и подбородок были изборождены язвами размером с пятак. Некоторые волдыри присохли, а другие еще сочились желтым гноем.

Маша зажмурилась до рези и снова открыла глаза, но ничего не изменилось. На нее, чуть пошатываясь и подволакивая левую ногу, шел восставший мертвец.

Усилием воли Чернышева отогнала наваждение. Нет, перед ней был человек. Больной, получивший большую дозу радиации и, похоже, ставший жертвой сильного шока. Но человек.

Надо было обладать очень устойчивой психикой, чтобы, пережив крушение мира, сохранить здоровый рассудок. Таких людей было мало даже в убежище. Каждый организм реагировал на запредельный стресс по-разному. Обычно шок подавлял человека, рвал тонкие нити, связывавшие его с внешним миром. Одни бились в истерике, обвиняя себя в смерти близких. Других охватывала суицидальная апатия. Третьи ударялись в приступы параноидального бреда, доходившего до навязчивых галлюцинаций. Четвертые просто забивались в темный угол и дрожали как ребенок или побитая собака.

Она встречала немало людей, оглушенных катастрофой. Но бывало и другое — агрессия, когда человек без видимых причин бросался на соседа так, будто тот был виноват во всех его бедах, и хорошо если с кулаками, а не с топором.

Существо, между тем, приближалось, издавая сиплые стоны и хрипя сквозь стиснутые зубы:

— У-у-р-г-х-х-р-ф…

— Что, простите? — переспросила Маша, чтобы потянуть время. — Что вы сказали?

Она уже почти бежала, но одновременно с ней прибавило ходу и уродливое нечто. Оно уже отрезало ее от шахты лифта, а выход на лестничную площадку находился прямо у него за спиной. У нее оставался только один путь отступления — обратно в квартиру.

Случайно или нет, но его глаза снова встретились с ее глазами. Еще недавно лишенные выражения, они обдали девушку волной дикой злобы. В этот момент Чернышева, наконец, вспомнила, у кого встречала такой взгляд, пустой и одновременно ненавидящий. У бешеной собаки, которая как-то раз забралась к ним на дачу через дыру в заборе.

«Дура, драпай от него пока не поздно!» — вскричало ее сознание, но от таких мыслей был только вред — ноги становились ватными и начинали заплетаться.

Он шел за ней как Медный всадник. В грязных пальцах, покрытых кровоточащими нарывами, был зажат нож для разделки мяса. Острый, с широким лезвием длиной в локоть. Запах, который шел от этого существа, почти не отличался от запаха разлагающегося трупа.

В рюкзаке забился и заворочался котенок, словно чувствуя приближение беды. Чернышева влетела в прихожую, чуть не споткнувшись о вываленные на пол вещи. Дверь закрыть за собой она уже не успевала, зато успела выхватить предмет, который весь день лежал в накладном кармане комбинезона, натирая ей ногу. «Самовзвода нет», — крутилось у нее в голове, когда она сжала рукоятку и положила палец на спусковой крючок, одновременно поворачиваясь лицом к опасности.

Маша выстрелила почти в упор, прямо в уродливую маску из папье-маше. Как ни мал был калибр, в замкнутом пространстве от грохота у нее заложило уши. Вместе с кровью из раны под глазом брызнуло что-то желтое и мерзкое. Но это не помешало ей еще раз нажать на курок. Только после этого монстр завалился на бок и рухнул, опрокинув журнальный столик. Последний выстрел она сделала уже в неподвижное тело.

Слава богу, с внутренней стороны все двери открывалась нажатием кнопки. Спуск по пожарной лестнице Маша могла бы не выдержать. Руки у нее тряслись. Когда она спускалась по ступенькам, ее штормило, как пьяную. Она шаталась из стороны в сторону, спотыкалась о разбросанные вещи и мусор, а на площадке третьего этажа налетела на пальму, уже начинавшую вянуть.

Они ждали ее внизу — не во дворе, а на площадке у лестницы. У девушки просто не было сил удивляться этому.

Но почему все четверо так странно на нее смотрят?

— Пацаны, чего вы на меня…

Нет, не на нее.

Она увидела его отражение в гладкой поверхности стенной панели.

Ее старый знакомый стоял позади нее. Ступенек на пятнадцать выше. Чернышева понятия не имела, как ему удалось приблизиться так бесшумно. Кровь текла из трех ран на его теле, но все они были неглубокими. Похоже, боли, которую они причиняли, он даже не замечал.

— Эй ты, чудила, а ну стой! — кажется, это крикнул Мельниченко, стоявший ближе всего. — Замри, кому сказал! Последний раз…

На мгновение казалось, что существо подчинилось и застыло. Но Маша увидела как в замедленной съемке, что он продолжает двигаться, хоть и медленно. И вдруг, сделав пару обманчиво неуклюжих шагов на месте, он расплылся в прыжке, закончившемся на нижней ступеньке, прямо у девушки за спиной. На расстоянии вытянутой руки.

— Маша, пригнись!

Она упала на пол. Тут же ухнул помповик Ивана, но зверь с неожиданным проворством тоже успел уйти с линии огня, и разлетающиеся картечины ушли в стену, разнеся в дребезги осветительную панель.

И тут заговорил автомат. Чей, Чернышева сначала не поняла. Лежа на полу, она слышала только резкие, отдающие в череп выстрелы — три подряд — и чувствовала едкий запах пороха, который мгновенно перебил даже вонь немытого и гниющего заживо тела.

Когда она нашла в себе силы открыть глаза, то увидела, что нашпигованное свинцом тело как мешок растянулось на ковровой дорожке. К счастью, существо лежало лицом вниз, и в смерти выглядело почти человеком. Но за секунду до нее, на последнем издыхании оно успело потянуться к ней, и скрюченные пальцы остановились в нескольких сантиметров от ее ноги.

— Допрыгался, — произнес Ефремов, вытирая со лба каплю пота. — Спортсменом, наверно, был… Ну, чего застыли? Пошли уже. Пора домой. А вы, сладкая парочка, думайте пока, что будете в объяснительной Борисычу писать, — он обвел взглядом Машу с Иваном. — И противогазы наденьте, незачем усугублять. Все равно это ваш последний выход.

Почему-то эти слова Чернышеву совсем не расстроили.

— Как думаете, отчего он таким стал? — задал уже в машине Иван вопрос, который, наверно, пришел в эту минут в голову каждому. Но никто не нашелся, что ему ответить.

Поисковикам повезло, потому что в своих костюмах были защищены не только от радиоактивной пыли. Они были избавлены от жуткого смрада, который витал в воздухе над погибшим городом, и который не могли прогнать никакие бури и бураны. Они же не чувствовали ничего, кроме резиновой вони, хотя и она за три часа могла довести любого до белого каления.

Они уезжали в спешке, если не сказать больше. На верхних этажах, в наглухо забаррикадированных квартирах могли оставаться другие люди. Но всем им придется вспомнить поговорку про спасение утопающих. У поисковиков на тот момент были исчерпаны все резервы физических и моральных сил, а время пребывания в «зоне» превышало допустимое почти в полтора раз. Пора было побеспокоиться о себе любимых и о тех, кто ждал их в убежище.

Обратный путь прошел на удивление спокойно. Только пару раз Маше что-то чудилось в неровном свете фар, словно какие-то серые тени плясали, кружились, водили хороводы вдоль дороги, то расходясь в стороны, то сжимая кольцо вокруг жестяной коробки с людьми внутри.

«Померещится же… — зевая, подумала Чернышева. — Все от недосыпа».

Она сунула под голову мешок с бинтами и ватой и задремала. Обычно девушка спала как убитая, в этот же раз ее сон был чуток, прерывался от каждого резкого толчка, но через пять секунд возвращался. И тогда перед Машенькиными глазами чередовались обрывки сновидений на тему прежнего быта с кошмарами нынешнего. Раз за разом ей являлось бледное как смерть лицо чудовища, в глазах которого плескалась темная вода безумия. Ей показалось, что прошло всего минут пять, когда ей разбудили, объявив, что они уже дома.

Дома…

Эта грязная, холодная нора, где с потолка капает, а по стенам бегают тараканы со спичечный коробок, уже успела стать для нее чем-то большим, нежели временным пристанищем. Чем-то близким и без преувеличения родным.

Знакомая лестница, знакомый коридор, все та же тяжелая железная дверь, за которой шлюз — а за ним безопасность и долгожданный отдых. Убежище. Как верно подобрано это название!

Родные стены помогли людям придти в себя. Когда все помылись под струей довольно холодной воды из шланга — специально для Маши повесили ширму, правда, немного прозрачную — переоделись в цивильное и расположились покурить, обсуждая прошедший день, им уже казалось, что от этих кошмарных событий их отделяют недели.

Не могла расслабиться только Чернышева, так как знала, что ей предстоит обсудить еще одно дело. Когда перекур был закончен и они собирались уже покинуть «предбанник», девушка решила, что тянуть больше нельзя.

— Пацаны, а с ним что будем делать? — с этими словами она расстегнула молнию рюкзака, вытащила присмиревшего звереныша и посадила его на кафельный пол.

Все охнули, а через мгновение разразились гомерическим хохотом.

Кот как кот, только абсолютно безволосый. С огромными, широко расставленными ушами, со складками «лишней» шкуры на шее, лапах и спине, с неприлично голым хвостом невероятной длины, напоминающим сосиску. Лоб животного, казалось, избороздили глубокие морщины. В сочетании с задумчивым, отрешенным выражением медно-золотистых глаз это производило настолько комичное впечатление, что сдержать смех не смог даже обычно невозмутимый Ефремов.

— У меня нет галлюцинаций. Это он кричал, — она взяла на руки трясущееся существо. — А я приняла это за детский плач.

— Стоило рисковать из-за кота в мешке? — хмыкнул Борька Кабанчик, разглядывая сфинкса. — Ну и чучело… Прямо мутант какой-то.

— На себя посмотри! — окрысилась Чернышева. — Он, по крайней мере, жрать будет меньше. Как думаешь, Сергей Борисович не запретит? — последняя фраза предназначалась уже Павлу.

— Как будто у него других забот нету, — хмыкнул тот. — Если сможешь прокормить, бери. Будет типа талисман. Только не свети сильно, а то народ, сама знаешь, кушать хочет. Хронически.

— Никому его в обиду не дам. Еще бы, при таких обстоятельствах достался…

— Ну-ну. Я в тебе не сомневаюсь. Ладно, я пойду, доложусь Борисычу. Так уж и быть, про твою выходку ни слова. Ты все-таки молодчина. Мало кто на твоем месте… Про то, что нарушила прямой приказ и подвергла товарищей опасности, забудем. Ты же из лучших побуждений.

— Издеваешься? — подняла бровь Маша. — Все равно спасибо. Я теперь и так наверх ни ногой.

Все пошли по своим делам, а девушка, набрав тазик теплой воды, занялась котенком. Правда, имя ему она еще не придумала. В голову лезли одни Барсики и Тимофеи. Такие имена подходили для заурядных сибирских, сиамских и персидских, но не для такого чуда-юда. Вопреки всему, что говорят о кошках, этот принял водные процедуры очень спокойно. Более того, когда она намыливала его и терла губкой, вид у него был довольный и расслабленный. Он начал тихонько мурлыкать, и Чернышевой даже показалось, что часть морщинок на его высоком лбу разгладилась.

«Нравится… Дома тебя, наверно, часто мыли».

Здесь ее ждала еще одна неожиданность. Под слоем сажи и грязи обнаружилась кожа розового цвета, нежная и бархатистая. Теперь звереныш стал напоминать новорожденного… или даже зародыш из учебника анатомии с хвостом-пуповиной. Извлеченный из воды, котенок тут же начал покрываться гусиной кожей. Машенька насухо вытерла его махровым полотенцем и в полотенце же завернула, одни уши остались торчать.

— Эх ты, ошибка природы. Одеть бы тебя по-человечьи, а то простудишься, — говорила девушка, гладя маленького по спинке, — Не боись, малыш. Прорвемся.

Дата добавления: 2015-08-26