Глава 24. Опасения ее сбылись: между ними возникло небольшое, но явное отчуждение

Опасения ее сбылись: между ними возникло небольшое, но явное отчуждение. Она жаждала извиниться и уверить, что ни в чем его не винит. Однако все усилия довести до его сведения, что она ни о чем не жалеет, получили спокойный, но решительный отпор. Саймон, всегда готовый обсудить любую тему, не желал объясняться с женой. Сама того не зная, Аннабел ухитрилась с точностью стилета ревнивого испанца ударить в самое больное место, и он чувствовал себя виноватым, поскольку вырвал ее из привычной среды, из того мира, в котором она когда‑то мечтала блистать.

К облегчению Аннабел, их отношения быстро стали прежними: игривыми, легкими и даже нежными. Но временами ее тревожила мысль, что все же что‑то не совсем ладно. Были моменты, когда Саймон держался чуть настороженно, ибо теперь они оба знали, что она обладает силой причинять ему боль. Похоже, он специально не подпускает ее слишком близко, защищая себя тем, что сохраняет это установленное им самим определенное расстояние между ними. Но при этом был готов оказать безусловную помощь и поддержку, когда она больше всего нуждалась в нем, и доказал это в ту ночь, когда нагрянула неожиданная беда.

Саймон пришел домой необычайно поздно, проведя весь день на фабрике «Консолидейтид локомоутив». От него сильно пахло угольным дымом, разогретым металлом и машинным маслом, а одежду можно было смело выбрасывать.

— Чем это ты занимался? — воскликнула Аннабел, удивленная и встревоженная его видом.

— Гулял по литейной, — пояснил Саймон, сбрасывая жилет и сорочку прямо на пороге спальни.

— Ну да, сразу видно, что гулял! А по‑моему, работал! Взгляни на эти ужасные пятна! Выглядишь так, словно пытался собрать локомотив в одиночку.

— В какой‑то момент понадобились лишние руки, — вздохнул Саймон, обнажая мускулистую грудь. Похоже, настроение у него было превосходным. Как всякий очень сильный человек, Саймон не возражал против физической работы, особенно когда при этом подвергался некоторому риску.

Аннабел, хмурясь, вышла, чтобы приготовить мужу ванну, а когда вернулась, застала его в одном белье. На ноге красовался огромный синяк, на запястье краснел след от ожога.

— Да ты еще и искалечен! — окончательно расстроилась она. — Что случилось?

Саймон, не ожидавший сочувствия, на секунду растерялся, особенно когда она бросилась к нему.

— Ничего страшного, — успокоил он, сжав ее запястье.

Но Аннабел оттолкнула его руку и опустилась на колени, чтобы получше рассмотреть синяк.

— Это еще отчего? — допытывалась она, обводя пальцем безобразно расплывшееся пятно. — Ушибся в литейной, так? Саймон Хант, я требую, чтобы ты держался подальше от этого места! Все эти печи, бойлеры, краны, резервуары… или что там еще? В следующий раз тебя либо раздавят, либо ошпарят, либо нашпигуют металлом…

— Аннабел… — пробормотал Саймон и, едва сдерживая смех, нагнулся, подхватил ее под локти и поднял. — Не могу говорить, когда ты стоишь передо мной на коленях. Во всяком случае, никаких связных мыслей в голову не приходит. Просто не в силах выражаться связно, когда… — Он осекся. Темные глаза странно блеснули. — Ты… ты… неужели ты расстроена?

— Как любая жена, когда ее муж является домой в таком состоянии!

Саймон слегка сжал ее шею.

— Ты слишком бурно реагируешь на синяк и легкий ожог, не находишь?

Аннабел скорчила зверскую гримасу:

— Сначала расскажи, что случилось, а потому уж я решу, как реагировать!

— Четыре человека длинными щипцами пытались вытащить металлический слиток из печи и отнести под пресс. Но слиток оказался тяжелее, чем ожидалось, и, когда стало ясно, что они вот‑вот уронят чертову штуку, я схватил еще одни щипцы и бросился на помощь.

— Но почему этого же не мог сделать один из рабочих?

— Я оказался ближе всех к печи, — беспечно пояснил он, пытаясь свести все случившееся к шутке. — Я обзавелся синяком, когда ударился ногой о станину пресса, прежде чем мы смогли уложить слиток. А обжегся, когда кто‑то задел мою руку щипцами. Ничего страшного. На мне все заживает в два счета.

— О, и только? — деланно удивилась она. — Ты всего‑навсего поднял сотни фунтов раскаленного чугуна, будучи при этом в одной сорочке и брюках, так чего тут беспокоиться?

Саймон нежно коснулся губами ее щеки.

— Не стоит волноваться из‑за меня.

— Но кто‑то же должен позаботиться о тебе, — пробормотала Аннабел, жадно впитывая запах его тела.

Его близость волновала ее. Природа создала Саймона сильным и мужественным. Но и он не вечен. И неуязвимым его не назовешь. Он всего лишь человек, и внезапное осознание того, насколько важна для нее стала его безопасность, терзало и мучило. Увернувшись, Аннабел отправилась проверить, набралась ли в ванну вода, и на ходу бросила: — Ты пахнешь паровозом!

— Ну да, с особенно длинной дымовой трубой, — хмыкнул он, идя следом.

Аннабел презрительно фыркнула:

— Если пытаешься рассмешить меня, не трудись. Я в бешенстве.

— Но почему? — пробормотал Саймон, схватив ее за талию и целуя в шею. — Из‑за синяков? Поверь, все твои любимые части тела в полном порядке и прекрасно действуют.

Но Аннабел гордо выпрямилась, не желая смириться.

— Мне абсолютно все равно, даже нырни ты с головой в ковш с жидким металлом, если ты так глуп, что входишь в литейную без защитного комбинезона и…

— Адский суп, — бросил Саймон, касаясь губами ее пробора и нежно гладя грудь.

— Что? — переспросила Аннабел, уверенная, что он изобрел какое‑то новое ругательство.

— Адский суп… так называют жидкий чугун.

Он продолжал жадно мять ее грудь, стиснутую тугим корсетом.

— Господи, что это у тебя под платьем?!

— Новая модель корсета.

Модный предмет туалета, привезенный из Нью‑Йорка, был сильно накрахмален и держался на косточках, что придавало ему еще больше жесткости.

— Мне он не нравится. Я не могу добраться до твоих грудей, да и не чувствую их вообще.

— А ты и не должен ничего чувствовать, — с преувеличенным терпением заявила Аннабел, закатывая глаза, когда он чуть сильнее сжат тугие холмики. — Саймон… твоя ванна…

— Какой только идиот, спрашивается, изобрел проклятые корсеты? — мрачно вопросил он, отпуская ее.

— Англичанин, разумеется.

— Вполне возможно, — кивнул он, следя, как она закрывает краны.

— Модистка рассказывала, что корсеты когда‑то были поясами, носимыми в знак покорности.

— Интересно, с чего это ты вдруг решила носить знак покорности?

— Потому что все носят, а если я вдруг откажусь, моя талия будет казаться толстой, как у коровы.

— О женщина, имя тебе — тщеславие, — усмехнулся Саймон, сбрасывая белье на изразцовый пол.

— Полагаю, мужчины носят галстуки в целях избыточного удобства? — медовым голоском осведомилась Аннабел, наблюдая, как муж садится в ванну.

— Я ношу галстук, потому что иначе люди посчитают меня еще большим дикарем, чем сейчас.

Осторожно опустившись в ванну, не рассчитанную на его размеры, Саймон блаженно вздохнул. Аннабел встала сзади, погладила его по голове и пробормотала:

— Ничего они не понимают. Нет, не бери губку, я помогу тебе.

Намыливая мужа, она невольно любовалась его сильным телом. Руки медленно скользили по буграм мышц и гладкой коже. Саймон, не скрывая чувственного удовольствия, изучал ее из‑под полуприкрытых век. Его сердце забилось сильнее, а плоть дерзко восстала.

Тишина в комнате прерывалась только шумом воды и их громким дыханием.

Аннабел медленно провела пальцами по пене, покрывавшей его грудь, вспоминая, как он ласкал ее на широкой постели, накрыв своим телом.

— Саймон, — прошептала она.

Темные ресницы медленно поднялись. Темные глаза испытующе смотрели на нее. Большая рука прижала ее ладонь к жесткой мужской груди.

— Что?

— Если с тобой что‑то случится, я…

Она не успела договорить. В дверь громко застучали. Все мысли мигом вылетели у нее из головы.

— Хм… кто бы это мог быть?

Саймон раздраженно поморщился.

— Ты за кем‑то посылала?

Аннабел, покачав головой, поднялась и вытерла руки сухим полотенцем.

— Не обращай внимания, — посоветовал Саймон. Но стук становился более настойчивым.

— Вряд ли наш посетитель так легко сдастся. Полагаю, лучше посмотреть, кто это.

Она вышла из ванной, осторожно прикрыв за собой дверь, и пошла к выходу. В номер ворвался брат.

— Джереми, — обрадовалась она, но при виде его лица ахнула и отступила. Щеки юноши были белее снега, а губы мрачно сжаты. Он был без шляпы и сюртука, а волосы стояли дыбом. — Джереми! Что‑то случилось? — выдохнула Аннабел, пропуская его в номер.

— Можно сказать и так.

Заметив в его взгляде едва сдерживаемую панику, Аннабел поспешно бросила:

— Немедленно расскажи, в чем дело!

Джереми рассеянно пригладил волосы, чем привел их в еще больший беспорядок.

— Дело в том… — начал он, но тут же закрыл рот и ошеломленно развел руками, словно сам не верил тому, что собирался произнести.

— Дело в том… — подсказала Аннабел.

— Мама… ранила человека.

Аннабел только глазами хлопала. Наконец она пришла в себя и сурово свела брови.

— Джереми, — строго объявила она, — это самая омерзительная проделка, которую ты…

— Какая проделка? Хотелось бы мне, черт побери, до такого додуматься!

Аннабел скептически усмехнулась:

— И кого же, по‑твоему, она ранила?

— Лорда Ходжема. Одного из старых друзей папы. Ты его помнишь?

С лица Аннабел мгновенно сбежала краска.

— Господи, — в ужасе прошептала она. — Конечно, помню.

— Как выяснилось, он пришел к нам сегодня вечером, когда я был у друзей… хотя вернулся домой рано и, переступив порог, увидел кровь на полу прихожей.

Аннабел слегка покачала головой, пытаясь осознать смысл его слов.

— Я дошел по следу до самой гостиной, — продолжал Джереми, — где горничная билась в истерике, а лакей пытался вытереть лужу крови с ковра. Зато мама стояла как статуя, не говоря ни слова. На столе валялись окровавленные ножницы, из тех, которыми пользуются при вышивании. Судя по словам слуг, Ходжем вышел с мамой в гостиную, там они о чем‑то поспорили. Потом все стало тихо, и Ходжем вывалился из двери, прижимая руки к груди.

Мысли Аннабел лихорадочно метались. Что теперь делать? Они с Филиппой, разумеется, скрыли правду от Джереми, который во время визитов Ходжема обычно бывал в школе. Насколько было известно Аннабел, брат вообще понятия не имел о его посещениях. Каким ударом было бы для него известие о том, что несколько счетов за его обучение было оплачено грязными деньгами… нет, он не должен ничего узнать! Следует как можно скорее придумать правдоподобное объяснение. Но сначала сделать все возможное, чтобы защитить Филиппу.

— А где сейчас Ходжем? — спросила она. — Тяжело он ранен?

— Не видел. Похоже, он вышел черным ходом, где ждал экипаж, и лакей с кучером унесли его. — Джереми растерянно тряхнул головой. — Не знаю, куда мама ударила его, и сколько раз, и даже почему. Она не говорит: только смотрит на меня, словно не помнит своего имени.

— Где она сейчас? Только не говори, что оставил ее дома одну.

— Я велел лакею не отходить от нее и не позволять…

Джереми осекся и подозрительно глянул в направлении внезапного шума.

— Добрый вечер, мистер Хант. Извините, что побеспокоил вас, но, видите ли…

— Да, я слышал. Твой голос доносился в соседнюю комнату, — кивнул Саймон, спокойно заправляя рубашку в брюки и внимательно глядя на Джереми.

При виде мужа Аннабел похолодела. Временами она забывала, насколько устрашающим может быть Саймон, и в этот момент безжалостный взгляд и лицо, превратившееся в маску, делали его похожим на лишенного всяких признаков человечности наемного убийцу.

— Но почему Ходжему взбрело в голову явиться в такой час? — удивлялся Джереми, встревоженно хмурясь. — И что на нее нашло? Должно быть, он в чем‑то ее обманул. Или оскорбил папу… а может, даже набросился на нее… грязный ублюдок.

В напряженном молчании, последовавшем за наивными рассуждениями Джереми, Аннабел открыла рот, чтобы что‑то сказать, но Саймон слегка качнул головой и, не повышая голоса, приказал:

— Джереми, беги в конюшню, что с обратной стороны отеля, и прикажи запрячь мой экипаж и оседлать коня. После этого возвращайся домой, собери ковер и окровавленную одежду и отвези на локомотивную фабрику — первое здание на участке. Назови мое имя, и сторож не станет задавать вопросов. Там горит печь…

— Понял! — немедленно сообразил Джереми. — Я все сожгу.

Саймон коротко кивнул, и юноша, не тратя слов, устремился к двери.

После его ухода Аннабел повернулась к мужу:

— Саймон. Я… я хочу поехать к маме…

— Садись в карету вместе с Джереми.

— Не знаю, что делать с лордом Ходжемом…

— Я его найду, — угрюмо пообещал Саймон. — Молись, чтобы его рана оказалась легкой. Если он умрет, будет чертовски трудно без лишнего шума уладить последствия.

Аннабел молча кусала губы.

— Я… я думала, что мы наконец избавились от Ходжема, — выдохнула она. — Мне в голову не приходило, что он посмеет еще раз побеспокоить маму, зная, что я вышла за тебя. Похоже, его ничто не остановит.

Он сжал ее плечи и с почти пугающей мягкостью заверил:

— Я его остановлю. В этом можешь быть уверена.

— Что ты собираешься делать?! — встрепенулась она.

— Поговорим позже. А сейчас иди за плащом.

— Да, Саймон, — прошептала она, метнувшись к гардеробу.

Приехав домой, Аннабел и Джереми нашли Филиппу сидевшей на лестнице со стаканом виски в руке. Она казалась совсем маленькой, словно вдруг превратилась в ребенка, и сердце Аннабел больно сжалось.

— Мама, — пробормотала она, глядя на склоненную голову матери.

Филиппа не ответила. Аннабел села рядом и обняла ее за плечи.

Тем временем Джереми с деловитым видом велел лакею помочь ему свернуть ковер в гостиной и отнести в экипаж. Аннабел, даже в своем нынешнем состоянии, не могла не убедиться, насколько уверенно держится Джереми для четырнадцатилетнего мальчика!

Филиппа медленно подняла голову и измученными глазами уставилась на Аннабел.

— Мне так жаль…

— Нет, мама, не надо!

— Как раз, когда я думала, что все мы свободны и счастливы, Ходжем явился сюда… и заявил, что желает продолжать наши отношения, а если я не соглашусь, он расскажет всему свету о том, что было между нами. Позор погубит нашу семью и сделает нас объектом всеобщего презрения. Я плакала и умоляла, а он смеялся… и когда облапил меня… внутри что‑то словно лопнуло. Я вдруг увидела ножницы, схватила со стола… и… попыталась убить его. Надеюсь, что убила. Мне все равно, что со мной будет!

— Тише, мама, — уговаривала Аннабел, — никто тебя не осудит. Лорд Ходжем был чудовищем, и…

— Был? — тупо переспросила Филиппа. — Значит, его больше нет?

— Не знаю. Но обещаю, что все будет хорошо. Мы с Джереми здесь, а мистер Хант не позволит, чтобы с тобой что‑то случилось.

— Мама, — окликнул Джереми, тащивший вместе с лакеем тяжелый ковер, — а где ножницы?

Вопрос был задан с самым небрежным видом, словно юноше понадобилось отрезать кусок тесьмы, чтобы перевязать ковер.

— По‑моему, их взяла горничная, пытается отмыть, — пояснила Филипа.

— Вот и хорошо. Пойду заберу. И кстати, как следует осмотри свою одежду. Все, на что попала хоть капля крови, нужно унеси.

— Да, дорогой.

Со стороны можно было подумать, что родственники не совещаются, как избавиться от улик, а ведут мирную вечернюю беседу перед отходом ко сну.

Аннабел молча пожала плечами. Подумать только, что она с высокомерием относилась к семейству Саймона, уверенная в своем превосходстве! При мысли об этом она съежилась от стыда.

Два часа спустя, когда Филиппа, допившая свой стакан, уже лежала в постели, один за другим приехали Саймон и Джереми и стали тихо переговариваться в прихожей. Спускаясь по лестнице, Аннабел остановилась, когда увидела, как Саймон крепко обнял ее брата одной рукой и взъерошил и без того растрепанные волосы. Этот отцовский жест, похоже, безмерно ободрил Джереми, и на его губах появилась усталая улыбка. Аннабел, боясь пошевелиться, наблюдала за ними.

Удивительно, что Джереми так легко принял Саймона, хотя Аннабел ожидала, что брат восстанет против власти зятя. Как странно наблюдать дружбу, неожиданно возникшую между ними, тем более что доверие Джереми не так легко завоевать! До этого дня ей в голову не приходило, какое для Джереми счастье — опереться на сильную руку того, кто способен решить проблемы, которые в его возрасте представляются слишком сложными!

Словно почувствовав ее присутствие, Саймон вскинул голову. Аннабел пришлось перебороть смешение непонятных эмоций, прежде чем она обрела силы спросить;

— Ты нашел Ходжема? И что…

— Нашел.

Саймон потянулся к плащу, висевшему на перилах лестницы, и накинул его на плечи жены.

— Пойдем. Я все объясню по пути домой.

— Джереми, ничего, если мы тебя оставим? — пробормотала Аннабел, повернувшись к брату.

— О, я вполне владею ситуацией, — заверил тот с видом опытного мужчины.

Саймон смешливо блеснул глазами, но воздержался от замечаний и обнял жену за талию.

— Пойдем, — повторил он.

Едва оказавшись в экипаже, Аннабел продолжала засыпать Саймона вопросами, пока он не зажал ей рот рукой.

— Я все расскажу, если сможешь помолчать минуту‑другую, — пообещал он.

Аннабел кивнула, и он, улыбаясь, подался вперед, чтобы заменить ладонь своими губами. Украв поцелуй, он, сразу став серьезным, откинулся на спинку сиденья.

— Я нашел Ходжема дома, под присмотром семейного врача. И хорошо, что я вовремя появился, поскольку он уже послал за констеблем.

— Но как ты убедил слуг пустить тебя в дом?

— Убеждения вряд ли помогли бы. Пришлось вломиться силой и потребовать, чтобы меня отвели к хозяину. В доме стояла такая суматоха, что никто не посмел мне отказать. И нашел я комнату просто потому, что шел на вой и вопли.

— Прекрасно! — с мстительным удовольствием воскликнула Аннабел. — Какие бы страдания ни испытывал Ходжем, по моему мнению, этого недостаточно! Но в каком он был состоянии и что сказал, когда ты появился на пороге?

Уголок губ Саймона брезгливо дернулся.

— Рана в плечо… совсем маленькая, почти царапина. И мне лучше не повторять всего, что он наговорил. Я позволил ему беситься сколько угодно, прежде чем попросить доктора подождать в соседней комнате, пока я поговорю с хозяином, после чего расписал, как сожалею о сильнейшем несварении, постигшем высокородного лорда. Он сначала не понял, но я взял на себя труд убедить его, что в его же интересах объяснить недомогание именно таким образом, поскольку истина вряд ли выгодна обеим сторонам.

— А если бы он не согласился? — с легкой улыбкой поинтересовалась Аннабел.

— Я дал понять, что разделаю его, как йоркширский окорок. И предупредил, что если до меня дойдет хотя бы тень слуха, порочащего репутацию твоей матери или нашей семьи, я посчитаю виновным именно его и после того, как покончу с ним, класть в гроб будет попросту нечего. Когда я уходил, Ходжем был запуган так, что боялся дышать. Поверь, больше он никогда на пушечный выстрел не подойдет к твоей матери. Что же до врача… я заплатил ему за визит и убедил выбросить из головы все случившееся. Можно бы и уходить, но пришлось дожидаться констебля.

— А что ты сказал констеблю?

— Объяснил, что произошла ошибка и он здесь не нужен. Но поскольку его побеспокоили зря, посоветовал после работы зайти в паб «Бурый медведь» и заказать за мой счет столько эля, сколько он сможет выпить.

— Слава Богу! — облегченно вздохнула Аннабел, прижимаясь к мужу. — Но Джереми! Что мы ему скажем?

— Ему не стоит знать правду. Она только ранит и смутит беднягу. Насколько я понял, Ходжем попытался поцеловать Филиппу, а та настолько растерялась и возмутилась, что, не помня себя, схватилась за ножницы. — Саймон нежно погладил жену по щеке. — Кстати, у меня есть предложение, которое ты должна хорошенько обдумать.

Боясь, что предложение окажется слегка замаскированной командой, Аннабел с подозрением уставилась на мужа:

— И что же?

— Думаю, для Филиппы будет лучше на время оказаться подальше от Лондона и Ходжема — пока не уляжется пыль.

— Подальше? Насколько подальше? И куда она поедет?

— Она может сопровождать мою мать и сестру в Европу. Они уезжают через несколько дней…

— Но это на редкость неудачная мысль! — воскликнула Аннабел. — Я хочу, чтобы она осталась здесь, где мы с Джереми можем за ней приглядеть. Кроме того, могу гарантировать, что твои родственники вряд ли будут довольны…

— Мы пошлем с ними и Джереми. У него достаточно времени до начала следующего семестра, и он будет прекрасным спутником для всех троих.

— Бедный Джереми! — охнула Аннабел, пытаясь представить брата, таскающегося по всей Европе за тремя женщинами. — Я такой судьбы и злейшему врагу не пожелала бы!

— Ну почему? — ухмыльнулся Саймон. — Он, возможно, сумеет много узнать о женщинах.

— Много, но ничего приятного, — парировала она. — А почему ты считаешь, что мать нужно как можно скорее увезти из Лондона? Неужели Ходжем все еще представляет для нас опасность?

— Нет, — нежно прошептал он, приподнимая ее подбородок. — Я же сказал, он никогда не посмеет приблизиться к Филиппе. Однако если все же неприятности начнутся, я предпочел бы улаживать их в ее отсутствие. Кроме того, Джереми сказал, что она не в себе, что, учитывая обстоятельства, вполне естественно. Несколько недель вдали от Англии пойдут ей на пользу.

Аннабел, поразмыслив, поняла, что в рассуждениях мужа есть определенный смысл. Филиппа давно не отдыхала. А если Джереми поедет с ней, даже общество Хантов скорее всего будет вполне приемлемым. Что же до желаний Филиппы… несчастная не вполне связно мыслит и скорее всего согласится на любой предложенный детьми план.

— Саймон, — медленно спросила она, — ты хочешь узнать мое мнение или объявляешь свое решение?

Саймон оценивающе оглядел жену.

— А что заставит тебя согласиться? — спросил он, в свою очередь, и тут же засмеялся, прочтя ответ в ее взгляде. — Хорошо… я хочу узнать твое мнение.

Аннабел сухо улыбнулась и положила голову ему на плечо.

— Если Джереми согласится… тогда и я тоже.

Дата добавления: 2015-08-20