Давид-жених

Давиду исполнилось двадцать лет.

Был он завидный жених.

Имя его красило его лицо, лицо его красило его имя.

Когда он выходил из дому и шел по городу, девушки млели при виде его, а матери ахали.

Больше всех таяла, больше всех по Давиду сохла жена Горлана Огана Сарья-ханум.

Однажды, в то время когда Горлан Оган спал, Сарья встала с постели, взяла пирог, жареную курицу, меду, масла, кувшин с семилетним вином, облеклась в самый красивый наряд свой, волосы расчесала, глаза подвела, свечку зажгла и пошла к Давиду.

Давид слал; дверь у него была заперта.

– Давид! Отопри! – сказала Сарья.

– Кто это? – спросил Давид.

– Это твоя тетка, Сарья.

Давид встал и отпер дверь. Сарья вошла в покой, села.

– Стосковалась я по тебе, Давид… – сказала она. – Недосуг мне было приготовить для тебя что-нибудь повкуснее. Принесла, что под рукой было. Кушай на здоровье!

Поставила она яства перед Давидом, наполнила чару вином семилетним и молвила:

– Пей!

Давид подумал: «Что ж тут такого? Тетка мне мать заменяла, а сейчас вспомнила обо мне, поесть принесла».

Поблагодарил он ее и сказал:

– Ты мне заместо матери. А Сарья-ханум:

– Давид, радость ты моя! Нет в нашем Сасуне таких пригожих удальцов, как ты, не было и не будет. Ешь и пей в свое удовольствие!

Давид закусил, выпил, захмелел, еще выпил, сказал:

– Отчего ж не выпить? Ведь это тетка моя родная меня потчует! Еще выпил. И так, чарку за чаркой, сорок чар осушил… А ведь это было семилетнее вино – не что-нибудь еще!.. Уронил Давид голову на подушку и – хрр! хрр! – захрапел. Сон его одолел, и продолжать с теткой беседу он был не в силах.

Сарья наклонилась, поцеловала Давида в лоб, в обе щеки и удостоверилась, что Давид ничего не чует, спит себе мертвым сном. Нечего делать – встала Сарья и пошла в свой покой.

Так целую неделю ходила Сарья к Давиду и уходила ни с чем. Давид ее курицу и пирог съест, кувшин семилетнего вина опорожнит и – хрр! хрр! – захрапит. Наконец Сарья сказала себе: «Что же это я ношу Давиду семилетнее вино? Чтобы он хмелел и тут же засыпал?»

На этот раз принесла она Давиду полкувшина. Давид поел, выпил вина и не захмелел. Сарья обвила ему шею руками.

Давид возмутился:

– Тетя! Ты же мне мать!

– Почему я тебе мать, Давид? – спросила Сарья. – Я – жена твоего дяди, чужая тебе по крови.

– Мать и жена дяди – это для меня одно и то же. Дядя мне отец, ты мне мать. Ты для меня священна.

– Ах, Давид, не то ты говоришь!

– Почему не то?

– Я – чужачка. Я уже столько лет за твоим дядей, а детей у меня все нет как нет. Мне твой дядя постыл, а ты мне люб.

Говорит такие слова Сарья-ханум и виснет у Давида на шее.

«Если я ее ударю, убью, дядя скажет: «Давид убил мою жену», – думал меж тем Давид, – а не убью – она от меня не отстанет… Вот наказанье!»

Сарья-ханум кувшин слез пролила и ушла.

Наутро Давид встал, пошел к старухе и все рассказал ей про тетку.

А старуха сказала:

– Давид, милый, я ее не виню! Ты двадцатилетний красавец богатырь. Все девушки от тебя без ума – влюбляются с первого взгляда. Твоя тетка тоже… Что про нее сказать?.. Одно слово – женщина.

– Так что же мне делать, нанэ?

– Женись, – отвечала старуха. – Введи к себе в дом красивую жену, чтобы чужие жены от тебя наконец отстали. А то ишь ты какой рослый да ладный уродился, глаза так и горят – вот все по тебе и сохнут.

Покраснел Давид.

– Как же это я вдруг женюсь? – сказал он. – Стыдно!

– Да чего стыдиться-то? – подхватила старуха. – Иди к дяде и скажи: пусть, мол, найдет тебе пригожую статную девушку и женит тебя. Ведь ты властелин Сасуна, чего тебе стыдиться?

Пошел Давид к дяде, постучал в дверь, вызвал его, поговорил с ним о том о сем, а про женитьбу – ни слова… Застыдился! Прошел год. Однажды Горлан Оган сказал Давиду:

– Давид! Ты нас от поработителя Мсра-Мелика избавил, ты вновь зажег светоч Сасунского царства. Теперь ты властелин Сасуна. Я сыщу тебе пригожую девушку и женю.

Давид покраснел, как артаметское яблоко.

– Да я и сам о женитьбе подумываю, – признался он.

Горлан Оган отправился в город Хлат. Царица хлатская Чымшкик-султан, дочь Белого Дэва, была девушка стройная, неслыханной красоты.

Горлан Оган посватал ее Давиду. Давидова слава дошла до нее, и она согласилась.

Давид и Чымшкик-султан кольцами обменялись.

С того дня, как Давид убил Белого Дэва, вражда между его родом и Сасуном не утихала. Вот Горлан Оган и подумал: «Если Давид женится на дочери Белого Дэва, вражда пройдет».

…Слава Давида весь свет облетела. Все говорили друг другу:

– Давид Мсра-Мелика убил, родной свой Сасун освободил, на Мсыр дань наложил.

Донеслась молва и до Капуткоха, до Хандут-хатун.

Хандут-хатун была дочь капуткохского царя Вачо Марджо. Молва о ее красоте разнеслась по всем странам. Царь Шапух к отцу Хандут сватов засылал: отдай, мол, за меня свою дочь. Пятьдесят доблестных пахлеванов с четырех сторон света сватали Хандут-хатун. Ели-пили в царском дворце, ждали когда она на ком-нибудь из них выбор свой остановит.

Но Хандут много слышала про Давида Сасунского и рассудила гак: «Если есть на свете подходящий для меня жених, так это Давид, а кроме Давида, никто мне больше не нужен. На этих я и смотреть-то не желаю».

Вот как-то раз присела Хандут у своего окна, а в это время по улице проходили три гусана: один – белобородый, другой – чернобородый, а третий – безбородый. Хандут позвала их к себе и спросила:

– Гусаны! Сколько вы зарабатываете в день?

– У нас такое занятие, хатун, что день на день не приходится, – отвечали гусаны. – Иногда одну серебряную монету заработаем, а иной раз и две.

– Гусаны! Я вам буду платить три серебряные монеты в день. Ступайте в Сасун!

– А для чего?

– Сасунского царя зовут Давид. Спросите, где его дворец, пройдите в его покой и расхвалите меня, да так расхвалите, да так расхвалите, чтобы я пришлась ему по душе и чтоб он меня замуж взял. Пойдете?

– Хандут-хатун! – молвили гусаны. – Нет на свете ничего справедливее, как воздать тебе хвалу. Чтобы тебя восславить, мы не то что в Сасун, а и во Франгстан согласны идти. Безвозмездно пойдем!

– Нет, – возразила Хандут-хатун. – Если вы меня так расхвалите, что Давид придет в Капуткох, я вам заплачу не три серебряные, а три золотые монеты за каждый день. Ну, идите с Богом!

Пришли гусаны в Сасун. На улицах дети играли. Гусаны спросили:

– Где дворец Давида Сасунского? Детишки наперебой зачирикали:

– Мы вас отведем! Мы вас отведем!

Смотрят ребята – на плече у каждого незнакомца висит хвостатое корыто.

– Что это за хвостатые корыта? – спросили ребятишки.

– То не корыта, а сазы, – отвечали гусаны.

– А что такое сазы?

Дотронулись ребята до сазов – сазы зазвенели в ответ. Подивились детишки:

– Ой! Что это? Корыта звякнули. Давайте отнимем у них корыта и поиграем!

С этими словами накинулись они на гусанов. Кери-Торос увидел их в окно и крикнул:

– Эй, эй! Сумасброды сасунские! Оставьте гусанов в покое. Они пришли к нам поиграть и попеть.

Ребята, чирикая, разлетелись. Гусаны поблагодарили Кери-Тороса и спросили:

– Где дворец Давида Сасунского? – А какое у вас до него дело?

– Дочь нашего царя послала нас, чтобы мы расхвалили ее Давиду, чтобы Давид пошел в Капуткох и взял ее в жены.

– А вы откуда?

– Из Капуткоха.

– Ах, вот оно что!.. – молвил Кери-Торос. – Ну так я и есть Давид. Идите ко мне и восхвалите дочь вашего царя.

Гусаны подмигнули друг другу.

– Чтобы Хандут-хатун пошла за этого седого старика?.. Да ни в жизнь! – сказали они.

Вошли во дворец гусаны, поели-попили, отдохнули после дороги. Кери-Торос созвал всю свою родню, отборных молодцов сасунских – в палате иголке некуда было упасть.

– Пойте, гусаны! – приказал он. – Посмотрим, чего желает дочь вашего царя.

Гусаны сняли с плеч сазы и положили их на колени.

Белобородый гусан запел:

Полюбуйтесь, друзья, на Хандут-хатун!

Ей руки и ноги калам [перо] обводил,

Ах, словно калам обводил!

Ей ногти на пальцах подпилок точил,

Ах, словно подпилок точил!

Полюбуйтесь, друзья: у нее на спине

Извиваются сорок волнистых кос,

Ах, сорок волнистых кос!

Полюбуйтесь, друзья: на ланитах ее

Румянец живее пламенных роз,

Ах, живее пламенных роз!

Как багдадская башня, она стройна,

Ах, как башня она стройна!

Полюбуйтесь теперь, что в очах у нее:

Младость вечная в этих очах зажжена,

Младость вечная в них зажжена!

– Славно! – дружно воскликнули сасунские молодцы.

– Тише! – цыкнул на них Кери-Торос. – Не мешайте им петь.

Тут заиграл и запел чернобородый гусан: