Отдал бы мир за ночи твоего города.
Потому что это делает меня тем, кто я есть.
Это делает меня тем, кто я есть.
Время идет, весна уже вступает в свои права – кое-где начали пробиваться первые травки, снег лишь грязными обрывками лежал возле домов, а от земли веяло тем прекрасным, влажным запахом пробуждающегося мира.
Айеро шел к дому Джерарда, поправляя рюкзак на плече. Он шел нараспашку, ведь мартовское солнце сегодня было на удивление теплым. Его ноги были уже давно мокрыми – растаявший снег превращался в лужи, а старые, потрёпанные кеды были как раз не по погоде. Прохладный ветерок трепал мальчика по голове, и Фрэнк отметил про себя, что все-таки пора подстричься, потому что волосы лезут куда угодно. Было что-то романтичное в этом дне, заставляя мальчика суть ли не вприпрыжку идти к дому Джерарда.
Но как только на горизонте показался дом Уэя, странное сомнение пробралось в душу мальчика. Этот дом был не как все остальные дома – слишком мрачный, неухоженный, неуютный. Неподстриженные кусты, все та же потрескавшаяся краска на клумбах – все придавало этому дому пугающий вид.
Фрэнк постучался в дверь, но она была не закрыта. Как и всегда. Мальчик прошел в дом Джерарда, снял обувь, положил сумку и пошел на кухню. Фрэнк уже привык здесь бывать, тут было почти также тепло, как и у него дома.
Только Джерард почти никогда не разрешал заходить в его комнату. За все то время, что они общаются, Айеро был в комнате Уэя лишь два-три раза. Что-то было там такого, чего Уэй отчаянно пытался спрятать.
- Джи-и-и, ты дома? – крикнул Фрэнк, поднимаясь на второй этаж. Но ему никто не ответил. Значит, Уэй был на работе.
Он подрабатывал каким-то стажером одного художника. Если честно, работенка не из лучших – Джерард практически ничего не рисовал, а только был «рабом» - принеси то, сделай это, и не забудь купить что-то ещё. Но, этот "художник" неплохо оплачивал всю работу Джерарда, чтобы ему хватало на жизнь.
Мальчик стоял на втором этаже перед дверью в комнату Джерарда. Он думал – зайти или не зайти. Что будет, если Фрэнк зайдет? Что он там найдет? Может быть, ему этого лучше не знать?
Но Фрэнк тоже так не мог. Он должен был узнать, кто же такой этот «Джерард Уэй». Они так и не говорили о том случае на стоянке, Фрэнк просто понимал, что пока не время. Но ведь вечно быть в неведении Айеро тоже не мог. Джерард слишком мистическая фигура, чтобы мало о нем знать.
Мальчик глубоко вздохнул и толкнул дверь – она с тихим скрипом открылась, выпуская весь прохладный воздух, который там был. В воздухе была видна вся пыль в утренних лучах солнца, а воздух хоть и был прохладным, но таким тяжелым.
В комнате не было трупов, пуль или страшного оружия – обыкновенная подростковая комната. Вон там, в углу, стояла небольшая кровать, а рядом с ней стол, полностью покрытый рисунками и художественными принадлежностями. В другой стороне было небольшое кресло и гитара. Фрэнк не знал, что Джи играет на ней.
Вообще, картина Джерарда с гитарой в руке плохо укладывалась в голове. Это выглядело, как минимум, необычно. Фрэнк просто не мог представить, как тонкие пальцы перебирают эти струны, как зажимают их или настраивают.
Фрэнк подошел ближе к столу. На нем лежали разные рисунки, но большинство из них – герои комиксов или разные люди, нарисованные в этом стиле. Вдруг взгляд Фрэнка остановился на одном маленьком, неаккуратном блокнотном листочке, на котором был изображен мальчик, стоящий на самом краю той самой крыши. Рисунок был цветным, но был нарисован в таких темных тонах, что трудно было различить что и какого цвета. Фрэнк мог сказать одно – лишь огни были ярко-желтого цвета. Да, там была даже та самая вывеска с Хэллоуина.
Фрэнк до боли закусил губу – этот рисунок вновь побудил в нем убитые чувства. На секунду, или даже две, он почувствовал ту давящую боль в груди, от которой нельзя было скрыться. С ней он жил несколько лет. Она медленно душила его изнутри, убивая в нем все человеческое, и оставляя лишь сожаление к себе.
Фрэнк открыл верхний ящик, но там были только карандаши и несколько баночек красок. Мальчик открыл второй ящик, но там лежали диски и несколько медиаторов. Третий ящик не хотел поддаваться. Конечно, он был закрыт на замок. Фрэнк порылся в карманах, кажется, у него была или шпилька, или заколка.
Он видел, как это делали в фильмах. Просто крутят этой маленькой черной штучкой, потом что-то щелкает и открывается. Так было и тут, но только ничего не щелкало, а ящик сам открылся от напора всех рисунков, что там были.
Первым в глаза бросился портрет Мэтта. Следом Боба. У всех были загнуты уголки, и у каждого были написаны разные слова – сгори, утони… Ведь ребята умерли именно так. Уэй – гребаный лжец. Он их, блять, убил. Именно он.
Дальше был портрет той самой девушки, чью фотографию он видел внизу, на первом этаже, с перевязанной черной ленточкой. Она улыбалась, и казалось, будто сойдет с листа прямо сейчас.
Там было так много рисунков. Кого-то Фрэнк знал, кого-то нет, но все они были мертвы. Мальчику стало плохо от одной мысли, что Уэй – убийца.
- Я просил тебя не заходить в мою комнату. – Раздался тихий, хриплый голос в дверях. Черт, Фрэнк совсем не услышал, как Джи пришел. От неожиданности все рисунки, которые лежали на коленях у мальчика, рассыпались по полу.
- Почему ты мне солгал? Это ведь ты убил их. – Фрэнк старался не кричать, но его голос дрожал.
- Тебе этого не нужно было знать. – Только сейчас Фрэнк заметил, что у Джерарда была бутылка коньяка.
- Прекрасно, мне не нужно было ничего знать! А что я вообще знаю о тебе? Может быть, если мне ничего из этого знать не нужно, я просто уйду и больше не вернусь? Мне стоит просто уйти, да, Джерард? Зачем тогда вообще, блять, заморачиваться-то! – Фрэнк поднялся с колен и теперь кричал на парня.
- Что ты хочешь узнать обо мне? – Джи отпил коньяка. – Думаю, теперь тебе можно все рассказать.
Уэй присел на кровать, все ещё крутя бутылку в руках. Фрэнк тоже попытался успокоиться, и присел рядом.
- Ты совершенно ничего не знаешь, Фрэнк. Это одна из самых страшных историй моей жизни. И твоей тоже. Они пересеклись ещё задолго до нашей встречи. Это как знаешь, точка отсчета. И ей была Джамия. Она была изнасилована и убита. И я знаю, кто это сделал. Этот человек разрушил не только её жизнь, но и твою, и мою… Это был мой отец. Я не знаю, как это произошло.
Есть такая женщина… Ты меня не поймешь, потому что я похож на психа, но это правда. Я зову её Мамой. Я сам никогда не понимал, почему я так её называю. Это что-то вроде Сатаны, Ведьмы, Смерти и Жизни в одном лице. И она должна была забрать моего отца. Убить его, понимаешь? Но он так отчаянно хватался за жизнь, что Мама решила заключить с ним сделку. Расплатой стал я. Мы жили в Лондоне первые десять лет моей жизни, и когда мне было семь… Она подошла ко мне на глазах у моей матери, взяла меня за руку. Мои глаза потеряли цвет, а после этого я стал рисовать. Много и быстро. Дерьмово, правда? Я ничего не видел, пустота, которая съедала меня изнутри. Это ужасно. Прошло много лет с тех пор. Я знал о содеянном отца, и я знал о мальчике по имени Фрэнк, который больше всех страдал. Понимаешь, почему я извинялся тогда на крыше? Я, блять, умею делать странные вещи – читать мысли, заставлять делать людей что-либо против их воли. И это страшно, Фрэнки.
Я рос жирным мальчишкой, с ужасной и глупой прической, отчего надо мной в школе часто смеялись. Меня часто били, но все побои проходили дня за два-три. Это ещё одна особенность, которой я боюсь. Я редко появлялся в школе, из-за чего ты почти не знал меня, а я тебя. Но жизнь была обязана нас свести. Помнишь ли ты тот вечер, когда ты ехал в машине вместе с Мэттом, Бобом, Рэем? Помнишь ту подрезанную машину? Все, кто там были – погибли. Мой брат, моя девушка, мой отец – все они умерли мгновенно. Лин возвращалась с художественной выставки из Италии, мой отец и брат поехали её встречать, а мы с матерью готовили сюрприз. Самое ужасное, что я все это видел. И, буквально, замер на месте и увидел все, что там происходило. И чувствовал, как металл пронзает мою кожу; я чувствовал, как задыхаюсь; я чувствовал, как ломаются мои кости, и я рассыпаюсь. Я сходил с ума, меня лишили воздуха. Я умирал внутри. Мне хотелось содрать всю свою кожу и выпустить все, что скопилось в моей грудной клетке. И не важно, как бы это мерзко выглядело. Лишившись ума, я нарисовал Лин. И она ожила, понимаешь, ожила? Она ходила рядом, она прикасалась ко мне, и я мог ощущать её хрустальную, холодную кожу. Но она молчала, а в глазах были слезы. Она говорила: «Отпусти меня, Джи. Мне чертовски холодно. Я прошу, отпусти…» И мне пришлось отпустить эти огни её глаз. Я поклялся отомстить. Всем вам четверым, и ты был первым. И тогда на крышу ты пришел, как я думал, по велению моего рисунка. Но, потом я увидел тебя… Я почувствовал твою боль. Что тобой движет. Я узнал, что ты тот самый Фрэнк. Я увидел, что ты не знал, что они погибли, в отличие от этих ублюдков. Я не мог убить тебя, понимаешь? Я вновь обрел эти огни, которые я потерял когда-то… Потом они избили и тебя, и на миг я увидел, как эти огни вновь потухли. И я не мог позволить повториться этому снова. Мне пришлось это сделать, Фрэнки. Прости меня, прости…
Уэй допил бутылку, и уже просто плакал на коленях у Фрэнка. Мальчик гладил его по волосам, уже и сам не сдерживая слез.
Так что уходи, когда больше не сможешь гореть душой,
Потому что миру не нужно Еще одно безнадежное дело,
Хотя оно и делает меня тем, кто я есть.
Потому что оно делает меня тем, кто я есть.
И ты сделала меня тем, кто я есть.
И ты сделала меня тем, кто я есть.
Бойся того, кто я есть!
Дата добавления: 2015-08-20; просмотров: 47 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Part 17. I think life is unfair | | | Part 17.1 Memoirs |