Арон Р. Этапы развития социологической мысли.

Эмиль Дюркгейм по образованию философ французской школы. Он продолжатель дела Конта и свои размышления подчиняет требованию общественного консенсуса. В то же время он француз, и способ формулирования им проблемы соотношения науки и религии, несомненно, определяется интеллектуальным климатом Франции конца XIX в. — эпохи, когда светская школа находилась в поисках морали, отличающейся от религиозной; эта мораль прежде всего была найдена в кантианстве, интерпретируемом в духе протестантизма, а затем частично переработана с помощью социологии.

Дюркгейм написал три большие книги, служащие вехами его интеллектуального пути и представляющие собой три вариации на основную тему — тему консенсуса.

В первой книге, «О разделении общественного труда», рассматривается следующая проблема. Современное общество характеризуется крайней дифференциацией функций и профессий. Как добиться того, чтобы общество, разделенное на бесчисленное количество специалистов, сохраняло интеллектуальную связь и необходимую мораль?

Вторая большая книга Дюркгейма, «Самоубийство», представляет собой анализ феномена, считающегося патологическим, с целью выведения на свет зла, угрожающего современным, или индустриальным, обществам — аномии. Наконец, в третьей книге, «Элементарные формы религиозной жизни», автор ставил перед собой цель внимательно исследовать сущностные характеристики религиозной упорядоченности, наблюдаемой на заре человеческой истории, не из вызванного любопытством желания знать, что могло происходить тысячи лет назад, а для того, чтобы открыть главный секрет человеческих обществ на примере самых простых из них, высветив то, чем были примитивные общества, чтобы лучше понять необходимость реформы современных обществ.

1. «О разделении общественного труда» (1893)

«О разделении общественного труда» — докторская дис­сертация Дюркгейма и его первая большая книга.

Это также книга, где наиболее очевидно влияние Огюста Конта. Тема первой книги — главная в творчестве Дюркгейма: взаимоотношения между индивидами и коллективом. Как совокупность индивидов может составить общество? Каким об­разом индивиды могут обеспечить то условие общественного существования, каким служит консенсус?

На этот основной вопрос Дюркгейм отвечает, различая две формы солидарности, именуемые им механической и органи­ческой.

Механическая солидарность — это, если пользоваться тер­минологией Дюркгейма, солидарность вследствие сходства. Когда в обществе господствует эта форма солидарности, инди­виды мало отличаются друг от друга. Будучи членами одного и того же коллектива, они похожи друг на друга, потому что ис­пытывают одинаковые чувства, привержены одинаковым цен­ностям, признают одно и то же священным. Общество сплоче­но, потому что индивиды еще не дифференцированы.

При противоположной форме солидарности, называемой органической, консенсус, т.е. сплоченность коллектива, рож­дается вследствие дифференциации или объясняется ею. Ин­дивиды здесь не походят друг на друга; они различны, и в оп­ределенной мере именно потому, что они различны, достигает­ся консенсус. Солидарность, основанную на дифференциации индивидов, Дюркгейм называет органической по аналогии с органами живого существа, каждый из которых выполняет свои функции и не походит на другие органы, а между тем все они одинаково необходимы для жизни.

Разделение труда, которое Дюркгейм пытается постичь и определить, не совпадает с тем, что рассматривают экономи­сты. Дифференциация профессий, увеличение разновидностей деятельности в промышленности — все это выражения той общественной дифференциации, какую Дюркгейм имеет в ви­ду в первую очередь. Первопричина последней — дезинтегра­ция механической солидарности и сегментарной структуры. Исходя из этих основных тем, можно попытаться выявить оп­ределенные идеи, вытекающие из анализа творчества нашего автора и составляющие часть его общей теории.

Разделение труда, следовательно, не может объясняться ни тоской, ни поисками счастья, ни ростом удовольствий, ни жела­нием повысить производительность коллективного труда. Раз­деление труда, общественный феномен, может быть объяснен лишь с помощью другого общественного феномена, и этот дру­гой общественный феномен представляет собой сочетание объема общества и его материальной и моральной плотности.

Это объяснение соответствует тому, что Дюркгейм рас­сматривает в качестве правила социологического метода: объ­яснение одного социального феномена другим социальным фе­номеном и объяснение одного глобального феномена другим глобальным феноменом.

Начиная с этой первой значительной работы, мысль Дюрк-гейма сосредоточена на нескольких важнейших идеях.

Дифференциация, отличительный феномен современных обществ, служит созидательным условием личной свободы. Только в обществе, где коллективное сознание частично утра­тило свою навязчивую непреклонность, индивид может обла­дать определенной самостоятельностью суждения и действия. В этом индивидуалистическом обществе основная проблема состоит в поддержании минимума коллективного сознания, при отсутствии которого органическая солидарность повлечет за собой общественную дезинтеграцию.

Индивид есть проявление коллективности, в условиях ме­ханической солидарности индивиды взаимозаменяемы. В арха­ическом обществе индивида нельзя было считать «самым неза­менимым существом», согласно формуле Жида. Но когда мы доходим до общества, в котором каждый может и хочет быть самым незаменимым существом, индивид по-прежнему остает­ся проявлением коллективности. Структура коллектива пред­писывает каждому личную ответственность. Но даже и в этом обществе, позволяющем каждому быть самим собой, в инди­видуальных сознаниях есть более значительная, чем мы дума­ем, доля коллективного сознания. Общество органической дифференциации не могло бы сохраняться, если бы вне или сверх господства договора не существовали императивы и за­преты, коллективные ценности и объекты поклонения, привя­зывающие личность к социальному целому.

2. «Самоубийство» (1897)

Книга, которую Дюркгейм посвятил проблеме самоубийст­ва, тесно связана с исследованием разделения труда. Дюрк­гейм в целом принимает феномен естественного разделения труда. В нем он усматривает признак нормального и в конеч­ном счете благоприятного развития общества. В порядке ве­щей для него дифференциация занятий и индивидов, ослабле­ние авторитета традиций, усиление власти разума, развитие личной инициативы. Однако он отмечает также, что в совре­менном обществе человек не обязательно более удовлетворен своим положением, чем в прежних обществах, и попутно при­влекает внимание к росту самоубийств как проявлению и до­казательству определенных, может быть, патологических черт нынешней организации совместной жизни.

Последняя часть книги, посвященной разделению труда, со­держит в себе анализ этих патологических черт. Уже здесь Дюркгейм говорит об аномии, отсутствии или дезинтеграции, норм, т.е. о понятии, которое станет преобладающим при анали­зе самоубийств. Он обращает внимание и на некоторые фено­мены: экономические кризисы, плохое приспособление трудя­щихся к условиям работы, необузданность требований индиви­дов по отношению к коллективу. Все эти феномены — патоло­гические. В самом деле, в соответствии с тем, что современные общества основаны на дифференциации, необходимо, чтобы каждый делал то, что отвечает его склонностям и желаниям.

Главная проблема обществ — современных, как и всех, — это, следовательно, отношение индивидов и группы. Это отно­шение.изменилось вследствие того, что человек стал слишком сознательным, чтобы слепо соглашаться с социальными импе­ративами. Но с другой стороны, индивидуализм, желательный сам по себе, чреват опасностями, т.к. индивид может требо­вать от общества гораздо большего, чем оно в состоянии ему дать. Поэтому необходима дисциплина, которую может навя­зать лишь общество.

В книге «О разделении общественного труда» и особенно в предисловии ко 2-му изданию Дюркгейм намекает на возмож­ный, по его мнению, способ излечения от эндемического зла современных обществ: организацию профессиональных групп, содействующих интеграции индивидов в коллективы.

Исследование самоубийств касается патологического ас­пекта жизни современных обществ и направлено на феномен, в котором наиболее разительно обнаруживается связь индиви­да с коллективом. Дюркгейм хочет показать, до какой степени коллектив влияет на индивидов. С этой точки зрения феномен самоубийства представляет исключительный интерес, ибо, по-видимому, нет ничего более сугубо индивидуального, чем факт лишения себя жизни. Если обнаружится, что этот феномен спровоцирован обществом, то Дюркгейм на самом невыгодном для своей диссертации факте докажет верность своих поло­жений. Когда индивид одинок и отчаялся до такой степени, что готов на самоубийство, то опять же общество определяет сознание несчастного и в большей мере, чем его индивидуаль­ная история, диктует ему этот акт.

Дюркгеймово исследование самоубийства неукоснительно вытекает из его диссертации выпускника Высшей нормальной школы. Оно начинается с определения феномена, затем следу­ют опровержение предшествующих интерпретаций, определе­ние типов самоубийств, и, наконец, на основе этой типологии развивается общая теория рассматриваемого феномена.

Самоубийством называется «всякий смертный случай, пря­мо или косвенно являющийся результатом позитивного или негативного деяния, совершенного самой жертвой, которая знала о возможности этого результата»

3. «Элементарные формы религиозной жизни» (1912)

Третья большая книга Дюркгейма, «Элементарные формы религиозной жизни», несомненно, самая важная, самая глубо­кая, самая оригинальная, а кроме того, по моему мнению, в этой книге наиболее четко отражено вдохновение автора.

Цель данного сочинения заключается в разработке общей теории религии на основании анализа первичных и наиболее простых религиозных институтов. Следующая формула уже намечает одну из ведущих идей Дюркгейма: на основе изуче­ния примитивных форм религии допустимо и возможно созда­вать теорию высших религий. Сущность религии раскрывает тотемизм. Все выводы, сделанные Дюркгеймом в результате изучения тотемизма, исходят из предположения, что можно выявить сущность общественного феномена путем наблюде­ния за самыми элементарными его формами.

Есть и иной довод в пользу того, что исследование тотемиз­ма имеет решающее значение в учении Дюркгейма. В соответ­ствии с ним наука в наших индивидуалистических и рациона­листических обществах обладает сегодня высшим интеллекту­альным и моральным авторитетом. Можно двигаться по ту сто­рону, а не оставаться по эту сторону и отвергать науку. Но общество, которое предопределяет распространение индиви­дуализма и рационализма и содействует им, нуждается, как и всякое общество, в общих верованиях. Однако, по-видимому, эти верования больше не могут поставляться традиционной ре­лигией, не отвечающей научным требованиям.

Есть выход, который представляется Дюркгейму простым и, осмелюсь употребить здесь это слово, чудодейственным: разве сама по себе наука не вскрывает того факта, что религия по су­ществу оказывается лишь преображением общества? Если на протяжении истории, фетишизируя тотем или Бога, люди ни­когда не поклонялись ничему другому, кроме коллективной ре­альности, преображенной верой, то выход из тупика возможен. Наука о религии раскрывает возможность перестройки верова­ний, необходимых для консенсуса, не потому, что она в состоя­нии породить коллективную веру, а потому, что она оставляет надежду на то, что общество будущего будет еще способно по­рождать богов, ведь все боги прошлого никогда не были не чем иным, как преображенным обществом.

В этом смысле «Элементарные формы религиозной жизни» демонстрируют Дюркгеимово решение антитезы науки и рели­гии. Обнаруживая глубокую реальность за всеми религиями, наука не воссоздает религии, а доверяет способности общества поклоняться в каждую эпоху тем богам, в которых оно нуждается. «Религиозный интересы суть лишь символическая форма общественных и моральных интересов».

Я с удовольствием отмечу, что «Элементарные формы рели­гиозной жизни» представляют в творчестве Дюркгеима эквива­лент «Системы позитивной политики» в творчестве Конта. Дюрк-гейм не описывает религии общества, подобно тому как Конт подробно излагал религию человечества. Он даже недвусмыс­ленно отмечает, что Конт не прав, полагая, будто человек мог по команде выдумать религию. В самом деле, если религия — тво­рение коллективное, возможность создания религии одним социологом противоречила бы теории. Но в той мере, в какой Дюркгейм захотел доказать, что цель религии состоит не в чем ином, кроме как в преображении общества, его демарш срав­ним с демаршем Конта, когда тот, закладывая фундамент рели­гии будущего, утверждал, что человечество, покончив с транс­цендентными богами, возлюбит самое себя или полюбит то, что есть в нем лучшего под именем человечества.

Сущность религии, по Дюркгейму, — в разделении мира на священные и мирские феномены, а не в вере в трансцендент­ного бога: есть религии, даже высшие, без божества. Боль­шинство школ буддизма не исповедуют веры в личного и трансцендентного бога. Тем более не определяется религия понятиями тайны или сверхъестественного, которые могут иметь лишь более позднее происхождение. В самом деле, сверхъестественное существует лишь по отношению к естест­венному, а чтобы обладать четкой идеей естественного, надо уже уметь мыслить позитивно и научно. Понятие сверхъесте­ственного не может предшествовать понятию естественного, которое самое возникло поздно.

Цель дюркгеймовской теории религии в создании реально­сти объекта веры без признания интеллектуального содержа­ния традиционных религий. Последние обречены самим разви­тием научного рационализма, но именно он позволяет сохра­нить то, что как будто разрушается, показывая, что в конечном счете люди никогда не обожествляли ничего другого, кроме собственного общества.

Для изучения теории анимизма и натурализма Дюркгейм обращается к модным в то время работам Тайлора и Спенсера. Последние опирались на феномен сновидений. Во сне люди видят себя там, где их нет; они, таким образом, представляют себе собственного двойника, и им легко вообразить себе, как в момент смерти этот двойник отделяется и становится по­движным, добрым или злым духом. Вместе с тем первобытные люди плохо различали одушевленные и неодушевленные вещи. Поэтому они помещали души умерших или подвижных духов в те или иные реальные обстоятельства. Так рождались культ семейных духов и культ предков. Исходя из дуализма тела и души, постигнутого во сне, первобытные религии порождают огромное множество духов, живущих вместе с нами, деятель­ных, полезных или опасных.

Подробное опровержение, развернутое Дюркгеймом, шаг за шагом восстанавливает элементы этой интерпретации. За­чем придавать такое значение феномену сновидения? Зачем, предполагая, что каждый представляет себе своего двойника, придавать этому двойнику священный характер? Зачем прида­вать ему исключительную ценность? Культ предков, добавляет Дюркгейм, не первобытный культ. И неверно, будто культы первобытных людей специально обращены к мертвым. Культ мертвых не первоначальный феномен.

Как правило, Дюркгейм, угверждая, что сущностью рели­гии является священное, не слишком беспокоится о том, что­бы отметить недостатки анимистической интерпретации, В са­мом деле, последняя может в крайнем случае объяснить тво­рение мира духов, но мир духов — это не мир священного. Главное, а именно — священное, остается необъясненным.

Дюркгейм отмечает, что общество творит религию, будучи в состоянии возбуждения. Здесь речь идет просто о конкрет­ных обстоятельствах. Индивиды доводятся до такого психиче­ского состояния, когда они ощущают безличные силы, одно­временно имманентные и трансцендентные; и такое толкова­ние религии сводится к причинному объяснению, согласно ко­торому общественное возбуждение способствует появлению религии. Но ведь так ничего не остается от идеи, будто социо­логическая интерпретация религии позволяет «спасти» ее предмет, показывая, что человек боготворит то, что достойно поклонения. Вдобавок мы напрасно говорили об обществе в единственном числе, т.к., по мнению самого Дюркгейма, есть только общества. Поэтому если культ адресуется обществам, то имеются лишь племенные или национальные религии. В этом случае сущностью религии становится внушение людям фанатической преданности отдельным группам и преданности одному коллективу, а заодно враждебности по отношению к другим..

В конце концов, для меня совершенно немыслимо определе­ние сущности религии как поклонения, которое вызывает у ин­дивида группа, ибо, по крайней мере в моих глазах, поклонение общественному строю как раз и есть сущность безбожия. Ут­верждать, что объектом религиозных чувств является преобра­женное общество, — значит не сохранять, а принижать опыт человека, который социология стремится объяснить.

«Правила социологического метода» (1895)

В понимании Дюркгейма социология есть исследование главным образом социальш^х фактов, а также социологическое объяснение этих фактов.

«Правила социологического метода» представляют собой изложение в абстрактной форме опыта, накопленного в ходе подготовки двух первых книг: «О разделении общественного труда» и «Самоубийство». Это произведение, датируемое 1895 г., фактически было задумано Дюркгеймом еще во вре­мена работы над книгами «О разделении общественного тру­да», завершенной в 1894 г., и «Самоубийство», законченной позднее.

Дюркгеймовская концепция социологии основывается ' на теории социального факта. Цель Дюркгейма — доказать, что социология может и должна существовать как наука объек­тивная (соответствующая модели других наук), предметом ко­торой будет социальный факт. Для вычленения социологии не­обходимы две вещи: с одной стороны, ее особый предмет, от­личающийся от предметов всех других наук. С другой сторо­ны, предмет должен быть доступен наблюдению и должен поддаваться объяснению подобно тому, как наблюдаемы и объяснимы факты, с какими имеют дело все другие науки. Это двойное требование ведет к двум знаменитым формулам, в которых обычно резюмируется учение Дюркгейма: социаль­ные факты следует рассматривать как вещи; отличительный признак социального факта — принудительное воздействие на индивидов.

Формула «социальные факты следует рассматривать как вещи» ведет к критике политической экономии, абстрактных дискуссий, таких понятий, как стоимость⁹. Все эти подходы, по Дюркгейму, страдают одним и тем же главным недостат­ком. Они исходят из ложного представления, будто мы в со­стоянии понять социальные феномены, исходя из того значе­ния, какое мы им непосредственно придаем, в то время как их подлинное значение можно обнаружить лишь путем объектив­ного научного исследования.

В основе этой теории научной социологии лежит утвержде­ние, составляющее сердцевину Дюркгеймова учения: обще­ство есть реальность, отличающаяся по своей природе от ин­дивидуальных реальностей. Причиной любого социального

факта выступает другой социальный факт, но никогда — факт индивидуальной психологии.

«Но, скажут, поскольку единственными элементами, обра­зующими общество," выступают индивиды, первопричина со­циологических феноменов может быть только психологиче­ской. Рассуждая подобным образом, можно так же легко ус­тановить, что биологические феномены аналитически объясня­ются неорганическими. В самом деле, вполне достоверно, что в живой клетке есть лишь молекулы неодушевленной материи. Только они здесь объединены, и именно это объединение слу­жит причиной появления новых феноменов, характеризующих жизнь, и даже зародышей их нельзя обнаружить ни в одном из объединенных феноменов. Дело в том, что целое не тожде­ственно сумме своих частей; оно есть нечто другое, его свой­ства отличаются от свойств составляющих его частей. Объеди­нение не является, как порой считали, феноменом, бесплод­ным по своей природе и сводящимся к тому, чтобы просто на­лаживать внешние отношения между приобретенными фактами и сформировавшимися признаками. Не является ли оно, наоборот, источником всех новшеств, постепенно возни­кавших в ходе общей эволюции? В чем различие между низ­шими организмами и всеми остальными, между живой органи­зацией и пластидой, между пластидой и неорганическими мо­лекулами, из которых она состоит, если это не различия в объединении? В конце концов, все эти существа разлагаются на элементы одинаковой природы, но в одном случае они при­гнаны друг к другу, в другом — объединены; в одном случае объединены одним способом, в другом случае — другим. Мы даже вправе спросить себя: не проникает ли этот закон в мир минералов и не тот же источник различий между неорганизо­ванными телами? В силу ^этого принципа общество представля­ет собой не просто сумму индивидов, а систему, созданную их объединением, особую реальность с присущими ей признака­ми. Несомненно, коллективное не может обнаруживаться при отсутствии индивидуальных сознаний, но этого необходимого условия недостаточно. Нужно еще, чтобы эти сознания были объединены, составили не просто комбинации, а комбинации известным образом; общественная жизнь и служит результа­том этих комбинаций, а следовательно, они и объясняют ее. Соединяясь друг с другом, постигая друг друга, сливаясь друг с другом, индивидуальные души порождают бытие, если угод­но, психическое, которое отражает психическую индивиду­альность нового рода. Таким образом, в природе этой индиви­дуальности, а не в природе составляющих ее единиц, следует искать непосредственные и определяющие причины произво­димых ею фактов. Группа думает, чувствует, действует совсем не так, как ее члены, если бы они были разобщены. Если, сле­довательно, мы будем исходить из последних, то не поймем ничего в том, что происходит в группе. Словом, между психо­логией и социологией тот же разрыв, что и между биологией и физико-химическими науками» (ibid., р. 102—103).

Такова сердцевина методологии Дюркгеима. Социальный факт специфичен. Порожденный объединением индивидов, он отличается по своей природе от того, что происходит на уров­не индивидуальных сознаний. Социальные факты могут быть объектом всеобщей науки, потому что распределяются по ка­тегориям, а сами социальные системы могут распределяться по родам и видам.

5. Социология и социализм

Начиная свои исследования, он задался вопросом: каковы отношения между индивидуализмом и социализмом? Его лзу-чение приведет его к написанию книги «О разделении обще­ственного труда». Его племянник Марсель Мосс в предисло­вии к курсу лекций о социализме напоминает об этом исход­ном теоретическом пункте исследований Дюркгейма. Отноше­ние между двумя идейными течениями, социализмом и индивидуализмом, говоря философским языком, — социологи­ческая проблема книги «О разделении общественного труда».

Вопрос об отношении между индивидуализмом и социализ­мом, или между индивидом и группой, выводящий Дюркгейма на проблему консенсуса, лежит, впрочем, в русле традиции, начало которой положил Конт. Его верность спонтанной идее основателя позитивизма проявляется по-разному.

Дюркгейм исходит из абсолюта научной мысли. Последняя есть единственная форма мысли, имеющая ценность в наше время. Никакое этическое или религиозное учение, по край­ней мере в интеллектуальном плане, не может быть принято, если оно не выдерживает научной критики. В соответствии с требованием, также лежащим в основе позитивистского уче-. ния, Дюркгейм может, следовательно, найти обоснование об­щественного строя только в научной мысли.

Более того, Дюркгейм критикует экономистов, и в особен­ности либеральных экономистов или теоретиков, методология которых в основном совпадает с Контовой. И Дюркгейм, и Конт рассматривают экономическую деятельность как харак­терную для современных обществ, каковые являются индуст­риальными. Организация экономики должна, следовательно, оказывать решающее влияние на все общество. Но не сопер­ничеством отдельных интересов или их предустановленной гармонией можно вызвать к жизни состязание воль, это необ­ходимое условие стабильности общества. Столь же затрудни­тельно объяснить общество так называемым рациональным по­ведением экономических субъектов.

Общественная проблема не есть прежде всего экономиче­ская; это главным образом проблема консенсуса, т.е. свойст­венных индивидам общих чувств, благодаря которым смягча­ются конфликты, подавляется эгоизм и поддерживается мир. Общественная проблема — это проблема социализации. Речь идет о том, чтобы сделать индивида членом коллектива, вну­шить ему уважение к императивам, запретам и долгу, без чего невозможна коллективная жизнь.

Книга о разделении труда представляет собой главный от­вет Дюркгейма на вопрос об отношениях между индивидуа­лизмом и социализмом, и" этот ответ совпадает с открытием социологии как науки. Общественная проблема, проблема от­ношений индивида к группе, должна решаться не отвлеченно, спекулятивным путем, а научно. Наука же показывает нам, что существует не один-единственный тип отношений между ин­дивидом и группой, а разные типы интеграции, изменяющиеся от эпохи к эпохе, olj общества к обществу.

Таким образом, анализ органической солидарности служит, по Дюркгейму, ответом на собственно философский вопрос об отношениях между индивидуализмом и социализмом. Об⁴-щество, в котором доминирует органическая солидарность, со­здает условия для расцвета индивидуализма в соответствии с коллективной потребностью и моральным императивом. Сама мораль здесь предписывает каждому проявлять себя. Тем не менее органическая солидарность порождает две проблемы.

В современном обществе индивиды больше не взаимозаме­няемы, каждый может реализовать собственное призвание. И все-таки в обществе, где безусловно уважается личность, для поддержания мирного сосуществования дифференцированных индивидов необходимы общие верования. Значит, в обществе, высшим законом которого оказывается индивидуализм, важно придать коллективному сознанию достаточный авторитет и до­статочно широкое содержание.

Любое современное общество, в котором господствует ор­ганическая солидарность, чревато опасностью разъединения и аномалии. В самом деле, чем больше современное общество содействует индивидам в отстаивании их прав на самореализа­цию и в удовлетворении их желаний, тем больше следует опа­саться ^того, что индивиды забудут о требованиях дисциплины и в конце концов постоянно будут неудовлетворенными. Сколь бы ни была велика ставка на индивидуализм в совре­менном обществе, нет общества без дисциплины, без ограни­чения желаний, без диспропорции между запросами каждого и доступными удовольствиями.

Курс, который Дюркгейм посвятил проблемам социализма, составляет ч'асть более обширного замысла, который ему не удалось завершить так, как он мечтал. Он хотел провести ис­торическое исследование всех социалистических учений, но прочитал только курс, посвященный началам социализма, а в сущности, одному Сен-Симону.

К этому исследованию Дюркгейм приступает, исходя из нескольких идей, озаряющих его толкование социализма. Хо­тя в определенном смысле он социалист (я бы охотно сказал, что он истинный социалист, согласно его определению этого Понятия), но он не марксист. Он даже противодействует марк­систскому учению в том виде, как оно обыкновенно интерпре­тируется, по двум основным пунктам. Прежде всего он не ве­рит в плодотворность насильственных мер и отказывается рас­сматривать классовую борьбу, в особенности конфликты меж­ду рабочими и предпринимателями, как существенную черту современного общества, тем более — как движущую силу ис­торического процесса. Для Дюркгейма — верного последова­теля Конта — конфликты между рабочими и предпринимате­лями служат доказательством плохой организации или частич­ной аномалии современного общества, которая должна быть исправлена. Эти «конфликты отнюдь не предвещают перехода к совершенно иному общественному или экономическому строю. Если же, как полагают сегодня, классовая борьба и на­силие в марксизме выступают на первый план и из этого сле­дует (что, впрочем, неправильно) приравнивание социализма к марксизму, то в таком случае нужно считать Дюркгейма про­тивником социализма.

Социализм Дюркгейма — это, по сути дела, «социализм» Конта, резюмируемый в двух ключевых словах: организация и морализация. Социализм представляет собой лучшую, т.е. бо­лее осознанную организацию коллективной жизни, цель и следствие которой — интеграция индивидов в социальных рамках или в общностях, наделённых моральным авторитетом и потому способных выполнять воспитательную функцию

Социалистические учения, по Дюркгейму, не определяются ни отрицанием частной собственности, ни требованиями рабо­чих, ни желанием высших классов или руководителей государ­ства улучшить жизнь наиболее обездоленных. Отказ от частной собственности отнюдь не есть отличительный признак социа­лизма. В учении Сен-Симона критикуется институт наследства, но Дюркгеим видит в этой критике нечто вроде подтверждения самого принципа частной собственности. В самом деле, если мы называем частной собственностью индивидуальную собствен­ность, то последняя оправданна, если она принадлежит тому, кто ее приобрел. Передача по наследству становится, таким об­разом, противоположностью принципа частной собственности, поскольку по наследству некто получает собственность, кото­рую сам он приобрести не в состоянии. В этом смысле, считает Дюркгеим, критика наследования может рассматриваться как логичное проведение принципа, согласно которому частной считается только законная собственность, такая, которой инди­вид владеет в результате того, что он сам ее приобрел.

В основу Дюркгеймовой теории воспитания положены те же самые представления о человеке и обществе, которыми он руководствуется во всем своем творчестве. Подобно Гоббсу, Дюркгейм исходит из положения о том, что в человеке преоб­ладает естественный эгоизм, что человек движим бесконечны­ми желаниями, вследствие чего необходима дисциплина. Вос­питание прежде всего сводится к тому, чтобы приучить инди­видов подчиняться дисциплине. Оно должно иметь — не мо­жет не иметь — характер власти. Но речь идет не о грубой и материальной власти. Из-за двойственности, присущей, как мы знаем, ныне самому обществу, дисциплина, которой будет подчинен индивид, является одновременно обязанностью тре­буемой и в определенном отношении обязанностью любимой, т. к. это групповая дисциплина. В силу привязанности к группе индивид обнаруживает необходимость самопожертвования и одновременно дисциплины. Обучать индивидов, чтобы интег­рировать их в общество, — значит способствовать осознанию одновременно норм, которым каждый должен подчиняться, и трансцендентных ценностей, свойственных коллективам, к ко­торым каждый из них принадлежит и будет принадлежать.

Главная проблема дисциплины сочетается с проблемой иди-видуализма. Современные общества все еще нуждаются в авто­ритете, свойственном коллективному сознанию. Но в то же время это общества, способствующие становлению личности. Воспитание в современных обществах будет иметь целью не только укрепление дисциплины, но и содействие расцвету лич­ности, формирование в каждом индивиде чувства независимо­сти, способности к рефлексии и выбору. Эту формулу можно перевести на язык Кантовой, философии: надо подчинить каж­дого авторитету закона, который является, по существу, обще­ственным, даже если он моральный; но это подчинение закону должно стать потребностью каждого из нас, потому что только оно позволяет нам реализовать нашу разумную индивидуаль­ность.

Так обнаруживается двойственная природа всех Дюркгей-мовых социологических объяснений: общество, рассматривае­мое как окружающая среда, обусловливает систему воспита­ния. Всякая система воспитания — слепок общества, соответ­ствует общественным потребностям, но и способствует упро­чению коллективных ценностей. Структура общества, рассматриваемая как причина, определяет структуру системы воспитания, а цель последней — соединить индивидов с кол­лективом и убедить их избрать объектом своего уважения или преданности само общество.

6. Социология и философия

Немало было сказано о том, что под названием социологии Дюркгейм представил социальную философию, что он был скорее философом, чем социологом. Бесспорно, Дюркгейм был человеком философского и даже религиозного склада. О социологии он говорил с духовным неистовством пророка. Вместе с тем его социология — это видение человека, совре­менного общества и истории. Но можно доказать, и я это сде­лаю, что все великие социологические системы взаимно обя­заны одна другой в том, что касается понятий человека и исто­рии. Упрекать социологическое учение в использовании фило­софских элементов не значит его обесценивать.

Я не буду касаться представлений об истории и о человеке, уже неоднократно рассматривавшихся. Но следует заметить, что настойчивость, с какой Дюркгейм подчеркивает необходи­мость консенсуса, так же. как относительное пренебрежение конфликтными факторами порождены некоторыми особенно­стями его философии, Интерпретация современного общества в аспекте социальной дифференциации не единственно воз­можная. Для Вебера основной характеристикой современного общества выступает рационализация, а не дифференциация, и каждое из этих понятий предопределяет множество последст­вий как в плане научной интерпретации фактов, так и с мо­ральной и философской точек зрения.

Свои критические замечания я скорее направлю на поня­тие общества и, кроме того, на разные значения, которые Дюркгейм придает слову «общество». Множество значений подчеркивает если не внутреннее противоречие, то по край­ней мере различные тенденции в учении Дюркгейма.

Всю жизнь Дюркгейм хотел оставаться позитивистом и сциентистом, социологом, способным изучать социальные факты как вещи, анализировать их извне и объяснять их подо­бно тому, как объясняют феномены естествоиспытатели.

Но наряду с неизменным и настойчивым позитивизмом в учении Дюркгейма присутствует и представление о том, что общество является одновременно средоточием идеального и реальным объектом моральной и религиозной веры. В ре­зультате этой двойной интерпретации общества, очевидно, возникают двусмысленности и затруднения Дюркгейма. Об­щество, конкретное и доступное наблюдению, нельзя смеши­вать с обществом — средоточием идеального и тем более с обществом — объектом наиболее возвышенных чаяний и ве­рований. Если. бы объектом поклонения веры, даже религи­озной, было конкретное общество, философия Дюркгейма

была бы родственной философии национал-социалистского духа, что, конечно, не так.

Поэтому любая критика Дюркгейма должна подчеркивать эту двойственность самого понятия общества, которое может быть истолковано в зависимости от контекста: то как среда или наблюдаемая извне социальная система, то как средото­чие идеального, объект почитания и любви.

Дюркгейм склонен рассматривать социальную среду в ка­честве реальности sui generis, обозначенной объективно и фи­зически, тогда как она есть лишь интеллектуальное представ­ление. Эта тенденция воспринимать абстрактное как реальное обнаруживается в понятии «суицидальное течение». На самом деле суицидального течения нет: оно существует в воображе­нии или в словаре Дюркгейма. Частота самоубийств колеблет­ся в зависимости от общественных условий и групп. Показате­ли самоубийств раскрывают некоторые особенности групп. Они не свидетельствуют о том, что отчаявшиеся самоубийцы были подхвачены «коллективным потоком».

Дюркгейм часто рассуждает так, будто социальная среда до­статочно четко определена, будто можно, зная ее, точно ука­зать необходимые ей институты. Скажем, Дюркгейм исходит из постулата «каждому обществу свойственна своя мораль», с чем каждый может согласиться.

«Таким образом, мы приходим к следующему выводу: де­ло в том, что если существует мораль, система долгов и обя­занностей, то нужно, чтобы общество стало моральным лицом, качественно отличающимся от отдельных индивидов, из кото­рых оно состоит и результатом синтеза которых оно является. Отметим аналогию между этим рассуждением и Кантовым до­казательством существования Бога. Кант постулирует Бога, по­тому что без этой гипотезы мораль непонятна. Мы постулиру­ем общество, специфически отличающееся от индивидов, ина­че мораль оказывается без объекта, долг — без точки прило­жения. Добавим, что этот постулат легко подтвердить на опыте. Хотя я уже неоднократно рассматривал этот вопрос в своих книгах, мне будет нетрудно добавить новые доводы к тем, которые я приводил ранее в подтверждение этой концеп­ции. Вся аргументация в конечном счете может быть сведена к нескольким очень простым идеям. Она сводится к признанию того, что, по общему мнению, мораль начинается там, где на­чинается бескорыстие, самопожертвование. Но бескорыстие имеет смысл только в том случае, если субъект, которому мы подчиняемся, имеет большую ценность, чем мы, индивиды. Од­нако на практике я знаю только одного субъекта, обладающе­го моралью более сложной, чем наша, — это коллектив. Впро­чем, я ошибаюсь: есть, по-видимому, и другой субъект, кото­рый может играть ту же роль, — божество. Нужно выбирать между Богом и обществом. Я не буду рассматривать здесь ар­гументы в пользу того или иного решения — оба связаны друг с другом. Добавлю, что, с моей точки зрения, этот выбор ос­тавляет меня довольно равнодушным, т. к. в божестве я вижу лишь общество, преобразованное и осмысленное в форме символов» (ibid., р. 74 — 75).

Философский характер Дюркгеймовой социологии объяс­няет бурю страстей, порожденных ею немногим более полуве­ка назад. Формула «общество или божество», в то время как во Франции- свирепствовал конфликт между католическим и свет­ским образованием, могла вызвать взрыв негодования. В на­чальных школах и в педагогических учебных заведениях социо­логия предстала в качестве основы светской морали, приходя­щей на смену католической. Когда же Дюркгейм добавлял, что он почти не видит различия между божеством и обществом, то это положение, будучи, по его мнению, исполненным уважения к религии, представлялось верующим посягательством на их ценности. Этим же объясняется, что еще сегодня замысел Дюр-кгейма может интерпретироваться по-разному.

Противоречивые интерпретации разъясняются, если мы вспомним о двойственности, которая, не будучи противоречием, составляет сердцевину его учения. Его учение направлено на воссоздание общественного консенсуса и усиление влия­ния коллективных императивов и запретов. По мнению неко­торых критиков, это восстановление общественных норм представляет собой затею консервативную, если не реакцион­ную. На деле же учение Дюркгейма порой воскрешает в памя­ти вторую половину научного пути Конта, когда он в «Системе позитивной политики» старался создать религию человечества. Эта интерпретация верна лишь отчасти. По Дюркгейму, соци­альная норма, влияние которой следует усилить, не только по­зволяет индивиду свободно проявлять себя, но и обязывает каждого использовать свой здравый смысл и утвердить свою автономию. Дюркгейм хочет стабилизировать общество, вы­сшим принципом которого является уважение личности и не­зависимости человека. В зависимости от того, подчеркивается ли укрепление социальных норм или независимости человека, интерпретация становится консервативной или рациональной и либеральной. Самая верная интерпретация — та, в которой сочетаются эти обе, по-видимому, расходящиеся интерпрета­ции. В центре Дюркгеймова замысла я усматриваю стремление доказать, что рациональная, индивидуалистическая и либераль­ная мысль есть пока предел исторической эволюции. Эта'шко|-ла мысли, соответствующая структуре современных обществу должна быть признана, но одновременно она рискует вызвать распад общества и явление аномалии, если не будут упрочены коллективные нормы, необходимые для всякого консенсуса.

Социология, по мнению Дюркгейма, одновременно оправ^ дывает рационалистический индивидуализм и утверждает ува­жение к коллективным нормам. Таков результат поиска, в ос­нову которого, как напомнил об этом Марсель Мосс, положе­на старинная проблема отношений между индивидом и обще­ством или индивидуализмом и социализмом.

Книга Р. Арона «Этапы развития социологической мысли» необычна по жанру. В ней прослеживается история социологии в Европе, но, строго говоря, отсутствует собственная, четко артикулированная и развернутая позиция автора. Точнее сказать, она видна лишь по частным ремаркам. Арон не стремится «подытожить» представленные точки зрения, свести разносторонний материал к окончательной, последней оценке. Напротив, он видит свою задачу в сопоставлении взглядов крупнейших социальных мыслителей, начиная от Аристотеля и кончая М.Вебером. Демонстрируя самые несхожие и противоречивые воззрения, автор подчеркивает как сложность общественной жизни, так и наличие различных ее концептуальных толкований. Работа выстраивается не вокруг проблем, а вокруг имен. Арон исходит из факта индивидуальности социального мыслителя. Социологическое творчество, как и философское, уникально, персонифицированно. О своем согласии или несогласии с позицией конкретного ученого автор заявляет буквально в придаточном предложении. Критикуя ту или иную концепцию, он не заботится о всесторонней аргументации. Порою неожиданно заявляет, что этот социолог — скажем, Дюркгейм — ему вообще не нравится, поэтому, мол, трудно добиться отточенности в пересказе... Чего же в таком случае добивается Арон? Он предостерегает от педантичности. В социологии нет истин на все века

Дата добавления: 2015-08-18