Глава 2. Старик и девочка

Кулакова Татьяна

Лила Адлер и Автограф Смерти

2014 г.

Глава 1. План

Серый деревянный дом, одиноко стоявший в конце улицы Речета Стома, больше походил на двухэтажный сарай. Дом был пуст. Покосившийся, унылый, он перестал быть жилым много лет назад, однако пыльный пол его пустых комнат был щедро усыпан следами от обуви.

Ослепительный июльский полдень пронзал хлипкие дощатые стены дома, рассекая полумрак яркими полосами. Несмотря на это, в комнате второго этажа царила непроглядная тьма — настолько густая, что ее, казалось, можно было ухватить рукой.

Вдруг во тьме появился человек, на миг прорезав темноту столбом рыжего пламени. Тишина была нарушена возгласом, полным ликования.

–– Понтифик Фатум, шестьдесят девять!

В свете слабо поблескивающих алых искр, осевших на рваной, испачканной одежде мужчины, стало видно, что он был крайне взволнован. Стряхнув быстрыми движениями искры с одежды, мужчина, часто моргая, крикнул:

–– Скорее! Через час будет много народу!

Искры тут же поглотила темень. Мужчина обмер: только сейчас он понял, что вокруг него одна чернота.

–– Вершитель?..

Ответа не последовало.

Тьма вокруг не оставила солнечному свету ни единого шанса пронзить себя яркой стрелой: густая, будто настоянная из самых потаенных, глухих закутков глубокого подпола, она заполнила всю комнату, залепила самые крошечные щели.

Будучи не в силах что-либо различить в кромешной темноте и уже усомнившись, что в комнате есть кто-то помимо него, мужчина нетерпеливо нашарил пальцами за пазухой волшебную палочку.

–– Не смей, –– сказала тьма прямо ему в ухо.

Мужчина, кажется, был этому рад. Он оставил карман в покое и отрапортовал:

–– Вершитель, у нас меньше часа! Потом их будет одиннадцать! Нужно спешить!

–– Спешить нельзя!.. –– раздраженно прошипел мрак.

По спине мужчины забегали мурашки: через прорехи своего жалкого одеяния он почувствовал, что воздух вокруг него зашевелился. Темнота, устремившаяся в одной ей ведомом направлении и огибающая стоявшего в комнате гостя, обдавала его ледяными струями. Мужчина едва сдерживался, чтобы не растереть ладонями оголенную кожу.

Темень дрожала, превращаясь в сумрак, становясь неравномерно плотной. Стали едва различимы черные волны, устремляющиеся от самых стен, потолка и пола к центру комнаты. Собирающиеся там, клубящиеся, волны уплотнялись все сильнее. Наконец, когда очертания дверного проема и рамы окна стали обретать реальные краски, мужчина увидел, что клубок мрака принимает форму человеческого тела, притягивая к себе последние черные струйки из углов.

Вскоре комната была ярко освещена светом полуденного солнца. Потолок ее давал возможность видеть наполовину обвалившуюся крышу. Изрешеченные щелями стены были лишены всякого намека на отделку. Хлипкая дверь, однако, держалась еще на обеих петлях, и в окошке сохранилось хоть мутное, но целое стекло. Истоптанный пыльный пол подгнил и прогнулся по центральной балке, отчего старый стол, придвинутый к стене напротив дверного проема, стоял, слегка накренившись.

Высокий мужчина, застывший в центре комнаты спиной к окну, был одет в свободный плащ, свисающий до самых пят. Чрезмерно большой для худого лица лоб мужчины был расчерчен глубокими морщинами. Короткие жесткие волосы с заметной сединой придавали этому человеку схожесть с ощетинившимся псом. Закрыв глаза и напряженно сдвинув брови, мужчина в плаще молчал.

Гость в лохмотьях — коренастый, среднего роста, — стоял на полусогнутых ногах, словно готовый к прыжку. Дряблую черепашью шею гостя стянул тугой ворот облепленной грязью рубашки, на торчащем из разодранной штанины колене запеклась кровь. Вся одежда мужчины была испачкана, опалена и порвана, от значительных повреждений была спасена лишь жилетка.

Оба мужчины молчали: один в задумчивости, другой — в нерешительности. Гость дрожащими от волнения руками крутил одну из пуговиц своего чудом уцелевшего жилета. Пуговица с треском оторвалась, вырвав вместе с ниткой кусок твидовой ткани.

Мужчина в плаще ожил: складки на его лбу разгладились, он приоткрыл глаза и медленно, цепляясь за трещины в полу, перевел взгляд вбок, к столу. Словно во сне он приблизился к столу и остановился, оставив кружиться у своих босых ног тучу пылинок, приведенных в движение полами своего одеяния.

На столешнице, почти целиком прикрывая выцветшую древесину, был развернут широкий лист мятой бумаги, вдоль и поперек испещренный линиями и надписями. Судя по размашистому почерку, нетрудно было догадаться, что делавший надписи человек был в ярости.

–– Вершитель, что прикажете делать?.. –– не выдержал гость.

Вершитель, разлепив сухие губы, осклабился:

–– Собирай всех.

Тотчас резко скрипнула обувь, и босой мужчина остался в комнате один. Бескровные губы его нервно подрагивали, растянутые в хищной ухмылке. Остекленевшие глаза его оживились, хаотично обшаривая взглядом листок, и налились кровью, остановившись вверху листа. Оттуда на него смотрело исковерканное, от нажима продранное сквозь ветхую бумагу имя — «Адлер».

* * *

Дом № 69 на улице Понтифика Фатума представлял собой крепкое приземистое строение с недавно надстроенным вторым этажом. Прилепленный к стыку стен второго этажа балкон, где с трудом уместилось бы два человека, позволял обозревать окрестности, словно с носа корабля. С балкона были видны не только соседние дома, но и небольшой яблоневый сад рядом с домом.

В этом саду очень любила играть маленькая девочка. Лила — так звали девочку, — путешествовала со своей семьей из города в город, и в свои неполные пять лет она с уверенностью могла сказать, что дом с садом нравится ей больше всех предыдущих.

Лиле не нравились разъезды. Хотя переезжать из дома в дом никто особенно не хотел, но мама, папа и бабушка в любую минуту были готовы отправиться в дорогу. Перед переездом всегда была неразбериха, в доме сновали хмурые и нервные люди, но лишь только Лила хотела придумать себе занятие, как тут же со всех сторон слышала: «Лила, будь рядом!» или «Не время играть!»

А когда же наступит время для игр? Переезды никогда не заканчивались. В дороге шалить было нельзя, да и по приезде в новый дом Лиле удавалось порезвиться нечасто. В последнее время переезды шли один за другим: однажды девочка с семьей только перебрались в новое место, как в тот же вечер поспешили в другое, не успев распаковать ни одной коробки. С тех пор бабушка Лилы не спешила раскрывать свои чемоданы с вещами, очевидно, чтобы лишний раз не запаковывать их для очередной поездки.

Здесь же, в доме с садом, лилина семья остановилась надолго. В доме № 69 на улице Понтифика Фатума малышка Лила засыпала и просыпалась уже несколько недель подряд. Ей совсем не хотелось уезжать отсюда.

Лила наловчилась угадывать скорую отправку в путь, и сегодня с самого утра ей показалось, что настало время укладывать вещи. Ей это совсем не понравилось. Мало того, что придется покинуть дом с садом, так еще придется в собственный день рождения собирать вещи, вместо того, чтобы есть торт и получать подарки.

К удивлению девочки, собирать вещи ей не велели. Более того, по обыкновению зашедшая утром в комнату мама сказала, что к Лиле сегодня придут гости.

Гости — это, конечно, друзья мамы и папы. Они вместе работают, и во время переездов всегда рядом. Эти люди давно уже для них как семья. Лиле нравятся эти люди: пусть во время путешествий они строгие и серьезные, зато время от времени они совсем не прочь поиграть вместе с Лилой. Это самые счастливые моменты — когда целая куча взрослых людей, веселящих девочку всевозможными фокусами, поступает в полное ее распоряжение.

Так что, предвкушая настоящий праздник, Лила послушно нарядилась в нарядное платье и вполне смирно уселась за обеденный стол, застланный скатертью, ожидая, когда мама придет ее причесать.

Пока мама заплетала непослушные, волнистые лилины волосы и напевала себе под нос «Саламандра в пляс пошла», Лила наблюдала, как сервируется стол. Каждый раз весело смотреть, как сами собой расставляются плоские тарелки, справа и слева от них укладываются вилки и ножи, на тарелки запрыгивают салфетки и занимают свои места большие и маленькие бокалы на тонких ножках. Это, конечно, бабушкиных рук дело, потому что кроме нее никто и не знает, зачем все эти вилки и ножи, когда можно есть ложкой.

Закончив со столом, бабушка возвратилась в расположенную за стеной кухню, и тотчас же запахло свежеиспеченным пирогом. Послышался звук льющейся воды из крана, загремела отправленная в раковину посуда.

Когда прическа Лилы была закончена, она соскочила со стула и помчалась на второй этаж: она решила, что уже пора выглядывать гостей с балкона.

На балконе стоял папа и завязывал галстук. Он пытался и так, и эдак, но каждый раз получался один и тот же морской узел.

–– Идут? –– первым делом спросила Лила, подвигая папу и цепляясь за кованые перила.

–– Идут, –– ответил папа, развязывая неправильный узел на уже изрядно измятом галстуке.

–– Где?!

–– Где-то идут, –– уверенным тоном заключил папа. Узел был развязан, и он примерялся, чтобы уж на этот раз завязать галстук как положено.

–– Вот придут и тебе зададут трепку! –– буркнула девочка, насупившись, и повернулась, чтобы уйти, однако она не смогла покинуть балкон: скорчившись и оглашая окрестности громким визгом, Лила старалась увернуться от папы, который щипал ее за бока.

–– Лила мыло уронила, на него ногой ступила, поскользнулась на дороге, раскидала руки-ноги, –– нараспев декларировал папа, продолжая щипать Лилу, отчаянно вертящуюся, за бока, –– 48 рослых дядь не могли ее поднять!..

–– Что тут стряслось?

Это была мама. Прибежала на визг с кухни с прихватками в руках. Видимо, ее оторвали от хлопот с десертом.

–– Балкон, конечно, лучшее место для веселья! –– Мама принялась отчитывать папу. –– Давайте тогда сразу вниз головой прыгать.

Раскрасневшаяся и хохочущая до слез, Лила воспользовалась тем, что папа пристыженно развел руки, и спряталась за мамой. Мама набрала полные легкие воздуха для своей тирады, но заметила папин галстук и, разом выдохнув весь запасенный для выговора воздух, усмехнулась. Сунув обе прихватки подмышку, она вмиг соорудила из мятой, словно пожеванной полоски ткани вполне приличный предмет одежды.

–– Летиция! –– Донесся снизу голос бабушки. –– Торт!..

Мама бросилась к лестнице, а папа, ослабив хватку туго завязанного галстука, принялся застегивать пуговицы на рукавах рубашки. Он подскочил на месте, когда Лила радостно завопила, прильнув к перилам и указывая пальчиком на показавшихся из-за поворота людей.

* * *

Комната на втором этаже заброшенного дома, где не так давно тьма превратилась в человека, уже наполнилась людьми. Они образовывали неровный круг, стоя плечом к плечу. Лица людей, обращенные к центру комнаты, туда, где прохаживался Вершитель, были взволнованы, позы скованы. Тишина, царившая в комнате, была слишком напряженной.

–– Но это безумие!.. –– вдруг воскликнул один из них.

Все с ужасом уставились на смельчака. Без сомнения, он выразил общую мысль, но никому не верилось, что он осмелился это сделать.

–– Ты назвал меня безумным, Асперий?

Асперий, вмиг побелевший как полотно, судорожно сглотнул. Он будто сам удивился, что произнес это вслух. Удивился, почему мужчина с широким лбом, похожий на ощерившегося пса, вдруг назвал его имя.

Хотя Вершитель не удосужился даже повернуть голову в сторону Асперия, все знали, что несчастный сделал большую ошибку. Замерев, собравшиеся в комнате люди сейчас меньше всего желали сделать что-либо, что могло привлечь внимание Вершителя к себе: казалось, они перестали даже дышать.

Асперия заколотила мелкая дрожь.

–– Нет, Вершитель, нет! Вы не... Я не то хотел...

–– Конечно, не хотел, –– кивнул Вершитель. –– Но, может быть, ты прав?

Несчастный ожидал чего угодно, только не этого. Дрожь его унялась.

Не глядя на крайне растерянного Асперия, Вершитель медленно прохаживался внутри неровного круга своих последователей, всматриваясь в лица. Никто, кроме Асперия и стоявшего рядом с ним высокого худого мужчины, не смел встретиться с ним взглядом.

Лицо соседа Асперия, несколько асимметричное, несло отпечаток перенесенных мучений: кожа потемнела и загрубела от солнца, лоб был исчерчен бороздками, щеки впали. Особенное внимание привлекали его глаза: серо-голубые радужки на ярко-белых белках глаз будто светились изнутри. Мужчина с изможденным лицом, как и Асперий, как и все присутствующие в комнате, был обескуражен.

–– Ты называешь меня безумным, –– холодно повторил Вершитель, остановившись. Его реплика была обращена к Асперию, но каждый, находящийся сейчас в кругу, принял ее на свой счет.

Вершитель мельком взглянул в светящиеся серо-голубые глаза мужчины с измученным лицом, и, увидев в них недоумение, окинул взором всех стоящих в комнате:

–– Каждый из вас трусливо молчит, хотя согласен с тобой. Значит ли это, что вы правы? Ведь не могут быть неправы все.

Ожидая, очевидно, какой-то реплики, он, наконец, взглянул на Асперия. Хотя голос Вершителя был спокоен, бушевавший внутри него гнев выдавали опасно трепетавшие ноздри и глаза, мечущие молнии.

Асперий покрылся холодным потом, силясь что-то сказать, но не произнося ни звука. Он знал, что сейчас будет. Все знали.

Вершитель, неторопливо вынимая из складок плаща волшебную палочку, продолжал.

–– Я считаю иначе. Ты называешь меня безумным, а я называю тебя мертвым.

Вершитель неспешно приблизил кончик своей волшебной палочки к груди Асперия, почти касаясь его рубашки.

–– Как же нам узнать, кто из нас прав, а кто — нет?..

–– Вершитель, — подал голос мужчина с серо-голубыми светящимися глазами. — Оставим решение философских споров до лучших времен. У нас есть более важные дела...

Вершитель, будто не слыша, коснулся палочкой груди Асперия.

Сию же секунду раздался дикий вопль: Асперий согнулся пополам и словно подкошенный рухнул на колени. Все понимали, что это предсмертный крик, и единственное, чего хотелось людям, стоящим рядом с умирающим, — закрыть свои уши руками.

Асперий завалился набок. Его крик затих, перейдя в хрип, с каждым мгновением становящимся все тише и тише. Асперий словно рыба, вытащенная из воды, разевал рот. Глаза его были вытаращены и смотрели, уже ничего не видя. Рубашка Асперия пропиталась кровью в том месте, где ее коснулась палочка.

–– Выходит, –– вздохнул Вершитель, –– что мы оба были правы.

Не дожидаясь, пока Асперий испустит дух, и не обращая более на него внимания, Вершитель принялся давать указания:

–– Хумиль, Акрис, найдите место с хорошим обзором. Виктор и Корпорий — на вас выходы. Ни один не должен уйти! Стратиотик, оба берете Ферокса. Кантанс займутся Интевий, Элокуэнция и Филкогур. Ксипиас, Ангуст, Фулигиней берут остальных. Адлеров не трогать! Будет Рухлядь — тоже мой. Все.

Спустя минуту в комнате остались только Вершитель, труп Асперия и его так и не сдвинувшийся с места сосед.

–– Фадест...

–– Не смей называть!.. –– яростно вскрикнул Вершитель, резко повернувшись.

Мужчина с измученным лицом вздохнул, смиряясь с требованием, и продолжил:

–– Марс, что ты делаешь? Не нужно лезть в улей. Они уже знают, что ты придешь...

–– Откуда? –– Рявкнул Вершитель, буравя собеседника воспаленным взглядом.

–– Мы можем получше проследить, куда они переберутся на этот раз, –– не ответив, предложил мужчина. Он шагнул в сторону Марса, нисколько не страшась его нестабильного состояния, и продолжил свою мысль:

–– Только не сегодня, не сейчас. Ты же сам понимаешь, что это сумасшествие.

Вершитель помотал головой, выражая свое несогласие.

–– Шанс всегда есть, Интевий, –– упрямо проскрипел он.

Вершитель на этот раз не выказал ни малейшего желания разделаться с собеседником, имеющим свое собственное мнение, таким же образом, как с Асперием. Он счел разговор законченным и направился к столу с бумагами, чтобы еще раз взглянуть на чертеж местности со своими отметками. Однако он вздрогнул от неожиданности, когда ему в спину заорал, отчаянно пытаясь достучаться до него, мужчина с измученным лицом:

–– С чего ты взял, что у нас вообще будет хоть один шанс?!

Марс повернулся, чтобы взглянуть на внезапно взорвавшегося Интевия. Тот не унимался, ни на йоту не страшась расплаты за свои слова:

–– В тот момент, когда у нас каждый человек на счету, ты убираешь одного за другим! Хирундо, Церевизи... теперь он! –– Интевий яростно указал на Асперия. –– Может, нам вообще никто не понадобится?!

Интевий, мученическое лицо которого теперь было искажено гневной гримасой, замолчал, пытаясь взять себя в руки. Марс не прерывал молчания и наблюдал за тем, как разглаживается лицо собеседника.

Во время передышки Интевий с большим самообладанием подбирал слова, способные вразумить Марса –– стратега, предлагающего заранее провальный план. Но лишь взглянув вновь на Вершителя, больше заинтересованного изменениями лица Интевия, чем его доводами, вновь сорвался:

–– Целый отряд ордекторов! Марс! Под одной крышей, с палочками наготове! Ты слышишь?! Одиннадцать лучших из них, готовые к тому, что с минуты на минуту появимся мы!

Марс презрительно хмыкнул.

–– У нас есть шанс, да! Шанс сдохнуть, как он! –– Интевий яростно пихнул мертвеца ногой.

–– Один к одному, –– глянув на лицо оратора, выражавшее смесь отчаяния и неприкрытой злобы, спокойно сказал Марс. С усмешкой разглядывая перекошенное лицо Интевия, он не без удовольствия сообщил: –– У меня хорошее предчувствие. Будет знак, да... Ради нас наступит тьма.

Глава 2. Старик и девочка

Глаза щиплет так, что нельзя открыть без невыносимой боли. В носу стоит тяжелый запах гари, едкий дым раздирает глотку. Каждая мышца застыла в ожидании сигнала, набухла, готовая лопнуть, и колет иглой в мозг: «Я готова! Пора действовать!». Но это обман: тело не слушается, не может двигаться. Силы на исходе, внутренний рычаг заклинило: сбросить напряжение уже невозможно. Остается лишь ждать, когда наступит избавление. Но сколько ждать?.. счет времени давно потерян.

–– Ты человек...

Это мужской голос –– уверенный, властный. Опасно, но дать отпор нечем.

–– Ты человек.

Внутренний зверь, ни на минуту не прекращающий ожидать внезапного нападения, вздыбленный, исступленный — вдруг съежился. Опустошенный, измотанный, он стал задыхаться от страха, смердящего пепелищем и паленой плотью.

–– Ты человек, Лила. Посмотри на меня.

Все напрасно, и даже страх напрасен. Сил нет. Спасения нет. Скорей бы все кончилось...

–– Лила, смотри на меня!

Голос совсем близко. Он требует, у него есть силы… он сможет это закончить? Нужно просто сделать, что он хочет?.. нужно смотреть?..

Чуть приоткрытые глаза меньше щиплет, но они ничего не видят больше.

–– Она не вернется?..

Это другой голос, женский. Тут люди... сколько их?

Из темноты выплыли светлые и темные пятна, перетекающие одно в другое, пляшущие, зыбкие.

–– Вернется.

Светлое пятно в тумане на миг превратилось в лицо старика. У него добрые глаза.

–– Лила, слышишь меня? Ты человек. Смотри на меня. Ты меня видишь?

Властный голос старика теперь стал мягче: теперь он просил, а не приказывал.

Тело, напряженное до предела, чуть расслабилось. Слезы из глаз текут, не останавливаясь, зрение понемногу восстанавливается: размытые пятна медленно принимают форму.

Вместо пола — сухая земля вперемешку со щебнем. Голые бетонные стены перегородили пространство вокруг, создав запутанный лабиринт. Кое-где в проходах свисают, покачиваясь на витых проводах, лампы. Окон нет. Потолок низкий, соединенный с перегородками густой паутиной. Толстые трубы пронзают бетонные стены. Трубы обмотаны местами продранной, местами отогнутой фольгой, обнажающей клочки желтой ваты.

Видны силуэты двух людей. Один из них движется. Это мужчина. Он все ближе и ближе. Протягивает руку. Зачем?

–– Лила, я твой друг...

Рука старика, застыла прямо перед глазами. Вспоротая тонкая кожа разошлась, и кровь с руки закапала на пол.

–– Лила, дай нам помочь тебе!

Теперь говорит женщина. Знакомый голос...

— Ты же помнишь меня? Помнишь? Наш стишок... черт, как же там было...

Женщина стоит позади старика, на нее падает свет от лампы. Она одета в больничную робу, чересчур просторную для ее худощавой фигуры. Одежда съехала набок, в широком вороте видно распухшее плечо — темно-фиолетовое от растекшейся под кожей крови. Ткань на боку пропиталась чем-то грязно-оранжевым, похожим на гной, и прилипла к телу. Худая шея и вытянутое лицо серы от гари, глаза лихорадочно блестят. Волосы, собранные на затылке, выбились из прически, слипшиеся пряди свисают сосульками.

— Помнишь его? «Лила мыло уронила...» Помнишь?

Лилу словно током ударило. Свои?..

–– Ты человек, Лила.

Снова старик.

–– Лила, ты человек!

«Почему он все время это твердит?.. Конечно же, я человек!»

Лила не смотрела на старика, она всматривалась в женщину. Девочка узнала ее: изуродованная, покалеченная, но все же это была она — Аврора. Тетя Вова, как она ее называла. Она плачет?!

–– Дай свою руку, Лила. Поднимайся.

Девочка только сейчас заметила, что стоит на полу на четвереньках. Она схватилась за протянутую Авророй руку, и ее потянуло вверх. Выпрямившись на нетвердых ногах, она с трудом прохрипела:

–– Где... мама?..

Теперь Лила отчетливо видела, что Аврора плачет. Первый раз в жизни тетя Вова плакала.

–– Девочка моя! Малышка... –– Аврора порывисто прижала девочку к себе и тут же скривилась от боли в боку. Судорожно вздохнув, она сглотнула и сказала дрожащим голосом: –– Мама... мамы больше нет.

* * *

Инул встал с постели, когда на улицу заехал мусоровоз. Мусорщики приезжали не позднее половины восьмого утра, и когда на улице раздавался грохот мусорных баков, Инул считал, что день начался.

Простыня будто изжеванная — Инул всю ночь ворочался, пытаясь уснуть. Очень жарко, старые кости трещат от зноя. И воздух — горячий и тяжелый, — совсем не на пользу больным легким.

Старик потянулся было за лежащей на прикроватном столике пачкой сигарет, но передумал — и без них трудно дышать.

Инул зашторил распахнутые окна — иначе солнце превратит спальню в сковороду, — и поплелся, шаркая задниками заношенных тапок, на кухню. Вынув из холодильника стеклянную банку с молоком, он жадно пил, пока не закашлялся. Отерев губы свободной рукой, поставил банку и недовольно хмыкнул — кажется, это был весь завтрак.

Старик бегло окинул взглядом пустой холодильник. Заметив одиноко лежащее куриное яйцо, Инул заметно приободрился. Он распахнул створки сначала одной, потом другой кухонной полки, нашел хлеб. Достал миску, разбил в нее яйцо, покрошил хлеб и принялся перемешивать свое незатейливое блюдо вилкой. Миска неприятно скрежетала, когда вилка ее касалась, поэтому Инул постарался закончить с приготовлением поскорее.

Попробовав то, что у него получилось, он понял, что забыл посолить. Переворошив кучу раскрытых газет на столе, он нашел солонку и нахмурился, когда из нее, перевернутой над миской, не высыпалось ни одной крупицы.

Когда Инул вновь обшаривал кухонные полки в поисках соли, раздался дверной звонок. Старик никого не ждал.

–– Кого несет спозаранку?.. –– раздраженно ворчал Инул, выходя из кухни.

Быстро миновав прихожую, он дернул на себя входную дверь.

–– Мне очень жаль...

На крыльце стоял старец. Он был очень высок: несмотря на то, что годы гнули его плечи к земле, старец на пол головы возвышался над Инулом — а Инул никогда не считал себя низкорослым. Гость был одет в брюки со стрелками, клетчатую рубашку с коротким рукавом и жилетку с множеством карманов. Сухощавый, желтокожий, морщинистый, со свисающими длинными и тонкими седыми усами и бородой, старец в рыбацкой жилетке больше походил на сома, чем на рыбака.

Инул, рассмотрев гостя, мог бы поклясться, что никогда раньше его не видел. И что означает это его «мне очень жаль», было Инулу совершенно неясно.

–– Не понял?..

–– О, прошу прощения. Я немного рассеян сегодня... –– гость поскреб тонким костлявым пальцем за ухом, как школьник. –– Меня зовут Итинерарий. А это — Лила, Ваша внучка.

Инул растерянно заморгал.

Старец, развернувшись, указал жестом на стоящую позади себя девочку.

Первое, что заметил Инул — это то, что девочка была одета в мужскую рубашку с завернутыми рукавами. Застегнутая на все пуговицы, рубашка была велика и свисала ниже колен девчушки, обнажая ее худые ноги с ссадинами и царапинами. Девочке навскидку можно было дать не больше пяти-шести лет. Ее трогательно-серьезное личико с пухлыми щечками было обрамлено слегка вьющимися, непослушно пушащимися волосами.

Девочка внимательно смотрела на Инула.

–– Мне очень жаль, –– повторил Итинерарий. –– Боюсь, что Лила — это все, что осталось от Адлеров.

Инул вздрогнул, почувствовав, как сердце ухнуло в пустой желудок. Он попятился, таращась на утреннего гостя — вестника дурных новостей, и ухватился рукой за дверную ручку, чтобы не упасть.

–– К-как?.. –– с трудом сглотнув, только и нашелся сказать Инул.

–– Вы позволите? –– Итинерарий, не дожидаясь ответа, перешагнул порог дома и, быстро оглядевшись, скрылся в гостиной, дав тем самым понять, что ждет хозяина там.

Девочка вошла следом и остановилась рядом с Инулом, разглядывая его лицо –– старик походил на папу, а это было все, что малышке сейчас было нужно. Лила обхватила ручками шершавую дедушкину ладонь, безвольно висевшую на уровне ее подбородка.

Свою руку Инул не высвободил, но и не сделал никакого ответного жеста. Отцепившись от дверной ручки и не потрудившись захлопнуть входную дверь, старик, еле передвигая ноги, точь-в-точь как лунатик, пошел в гостиную.

–– Все случилось вчера, –– сказал Итинерарий, едва Инул вошел в гостиную. –– На убежище было совершено нападение Фобоса с сообщниками. Никого не могли спасти. Из двенадцати человек уцелело трое ордекторов и Лила. Ордекторы сейчас у целителей, все трое в критическом состоянии.

Инул, застывший на пороге, с трудом понимал, что ему говорят: его мысли путались, метались, не давая за себя ухватиться.

Все трое, — и великовозрастный старец в нелепой рыбацкой жилетке, сидевший с напряженно выпрямленной спиной на засаленном диване, и старик, непричесанный после сна, растерянно стоявший на пороге гостиной в ветхих кальсонах и вытянутой, заношенной майке, и девочка в мужской рубашке, ухватившаяся обеими руками за стариковскую руку, — были недвижимы словно статуи.

–– Мы ничего не смогли сделать... –– искоса глянув на девочку, тихо сказал Итинерарий. –– Даже ее не уберегли. Лила жива только потому, что спасла себя сама.

Лила, услышав свое имя, на миг освободилась от оцепенения, в котором находилась. Она осуждающе, совсем не по-детски взглянула на Итинерария, и тот быстро перевел взгляд на Инула:

–– Мы приняли решение: Лила останется у Вас.

–– Что?!..

Лила почувствовала, как похолодела рука Инула, но не выпустила ее.

Такая реакция, казалось, не была для Итинерария сюрпризом:

–– О том, что Лила здесь, знаем только мы трое. Наш замысел не удался, и теперь...

–– Чего?! — бесцеремонно перебил его Инул. — Кто?.. Замысел?!..

—...теперь нам нужно время, — настойчиво продолжил Итинерарий, слегка повысив голос, — чтобы все обдумать, и место, о котором никто не знает. Вы понимаете?

Инул будто не слышал его. Он, обескураженный, таращился на старца, разевая рот, но не мог сказать ни слова — все смешалось в его голове.

–– Я виноват в случившемся, и признаю это, — тихо, но отчетливо сказал Итинерарий, нахмурившись. От этого его морщинистое лицо приняло устрашающий вид. — Мне преподали урок, который стоил жизни восьмерым...

— Ах, урок?.. — желчно выплюнул Инул. Он знал сейчас только одно — он ненавидит этого человека, принесшего ужасные новости и называющего гибель самых близких для Инула людей «уроком».

— Урок в том, что нельзя брать все на себя. Я должен научиться принимать помощь, — нисколько не сбившись с мысли, закончил Итинерарий.

Инул задохнулся от негодования:

— Принимать помощь, вот как? Надо же! Научиться принимать помощь!..

— Я не ради себя сюда пришел, — сухо сказал старец, пресекая поток возмущения Инула.

Внутри Инула все бурлило, и ему пришлось стиснуть зубы, чтобы не выплеснуть из себя ни слова.

В гостиной воцарилось молчание. Слышно было лишь тиканье настенных часов над дверью и сопение стоящего под ними старика с больными легкими.

— Крайне важно, чтобы Вы были рядом с Лилой. Понимаете? — С глубокой грустью в голосе сказал Итинерарий. — Если Вы не сможете ее расшевелить, Инул, то никто не сможет.

* * *

–– Так что случилось-то?

–– Как?! –– Молодая учительница начальной школы была крайне удивлена. –– Она Вам ничего не рассказала?

–– Нет, –– Инул пожал плечами. –– Она вообще мало что рассказывает.

Учительница беспокойно заерзала на стуле. Не в силах усидеть на месте, она резко поднялась и принялась вышагивать перед классной доской:

–– Наш класс ходил к реке, у нас на окончание года был запланирован экологический пикник... –– учительница остановилась и вперила глаза в Инула. –– Это-то Вы знаете?

Учительница уже не в первый раз просила Инула, когда он приходил за внучкой после уроков, «остаться на пару слов». Дедушка Лилы сидел за первой партой на детском стуле, словно ученик, однажды оставшийся в первых классах на второй год и так и не перешедший в среднюю школу. Расположившись с очевидным дискомфортом, он чувствовал себя так, словно его спрашивают плохо выученный урок.

–– Слышал что-то, –– буркнул Инул, избегая смотреть учительнице в глаза.

Молодая женщина недовольно скривилась и вновь принялась шагать от учительского стола к двери и обратно:

–– День был жаркий, дети просились искупаться... Пока одни купались, другие отыскали где-то зажигалку и развели костер. Огонь от ветра перекинулся на сухую траву. Я с родителями стала засыпать огонь песком... Тут мальчишки и улучили момент...

Учительница остановилась и, предвидя дальнейший поворот разговора, поспешила объясниться:

–– Это просто физически невозможно уследить за детьми в таких чрезвычайных ситуациях! Если бы Вы и другие родители проявляли больше интереса к классным мероприятиям, то ничего бы не случилось!..

–– Скажите уже, что именно случилось, –– нетерпеливо перебил Инул, теперь уже неотрывно глядя на учительницу.

Молодая женщина, опустившись на стул, чуть не плача сказала:

–– Мальчики решили проверить... может ли Лила дышать под водой.

–– Как? –– Нахмурился Инул. –– Через соломинку?

Учительница, уставившись на классный журнал, отрицательно покачала головой.

–– Они ее топили что ли?

Чуть помедлив, на этот раз учительница кивнула утвердительно.

–– Что за?!.. –– Взревел Инул. Он порывался было встать со стула, но мышцы затекли, и старые кости его не слушались. –– Кто это был?

–– С мальчиками уже был проведен серьезный разговор, сейчас речь не о том, –– отмахнулась учительница.

–– То есть как не о том? –– Опешил Инул. –– В классе учатся малолетние преступники, а это вроде как неважно?..

–– Дело не в мальчиках, –– настойчиво продолжала учительница.

–– А, ну конечно!.. –– хлопнул по столу Инул и поднял глаза к потолку. –– Опять начинается...

–– Вы решительно отказываетесь понять, что Лила не такая, как мы с Вами! –– Учительница была близка к истерике. –– Дети ее не принимают!

–– Вы же учитель, –– Инулу с трудом удалось встать из-за парты. Раздраженный, он поспешно направился к двери. –– Справляться с подобными проблемами — Ваша работа...

— Моя работа — учить детей! — Взвизгнула учительница, глубоко оскорбленная этой репликой. Она как ракета взвилась со стула и, раскрасневшаяся, преградила Инулу путь к выходу.

Инул шумно выдохнул через нос и натянуто поинтересовался:

— Ну, так от меня-то Вы чего хотите?

Учительница молча сунула ему в руку визитную карточку.

Увидев на карточке слова «детский психолог», Инул расправил плечи и протянул визитку обратно:

–– Я Вас умоляю!.. Лила год ходила к психологу после гибели родителей, и все, что можно было сделать, уже...

–– То, что она потеряла отца и мать, никак не связано с темой нашего разговора, –– нервно протараторила учительница. –– Осиротевшие дети не принимаются силой мысли зажигать предметы...

–– Обман зрения.

––...и видеть усопших! –– Задыхаясь от волнения, выдавила учительница.

–– Опять Вы эту ерунду мелете, –– устало покачал головой Инул.

–– Поймите же Вы, наконец! То, что происходит с Лилой, вне моей компетенции! –– Молодая женщина взяла себя в руки и тщательно подбирала слова. –– Дети сознательно избегают ее, потому что она — другая. Здесь нужен специалист по... особенным детям. Со своей стороны единственное, что я могу, –– это настоятельно рекомендовать обратиться к нему как можно скорее.

Она замолчала, решительно сжав губы. Кажется, это был последний из припасенных ею аргументов.

Старик и учительница с полминуты напряженно глядели друг другу в глаза, и лишь на исходе этой молчаливой схватки старик, уступая, медленно вложил визитку в нагрудный карман своей рубашки.

Учительница расправила плечи, словно гроссмейстер, только что выигравший матч с сильным игроком, и натянуто улыбнулась:

–– Я Вам очень признательна. Уверяю Вас, все это в интересах Лилы, и она первая скажет нам «спасибо».

Дата добавления: 2015-08-18