Как купить себе революцию на чужие деньги

Уже в 1912 году Парвус – богатый человек, тесно связанный с концерном Круппа и торговой империей Василия Захарова, совладелец ряда банков и финансовых компаний; в его руках сосредоточены поставки зерна в турецкую столицу. Помимо этого он занимался модернизацией турецких железных дорог. Парвус пользовался покровительством турецких официальных кругов, но в то же время покровительствовал социалистическому и националистическому движению в Турции, финансировал газету младотурков.

Когда началась Первая мировая война, Парвус конвертировал свое политическое влияние в подряд на выполнение государственных заказов на продовольствие и оружие. В стратегическом плане он сделал однозначный выбор в пользу Германии с ее союзниками, против российского самодержавия, которое он оценивал как главную угрозу европейскому социализму. На этой оценке основывался удивительный силлогизм Парвуса: победа Германии над Россией – в интересах европейского социализма, поэтому социалисты должны заключить союз с германским правительством для свержения царского режима, в том числе революционным путем. И когда к концу 1914 года выяснилось, что легкой и скорой победы на восточном фронте у Германии не будет, что война с Россией затягивается, Парвус решил выйти из-за кулис.

По ходу своих политических и торговых занятий он познакомился с неким доктором Максом Циммером, уполномоченным германского и австрийского посольств по делам антироссийских националистических движений, которые финансировались Германией и Австро-Венгрией. В начале января 1915 года Парвус попросил Циммера устроить ему встречу с германским послом в Турции фон Вангенхаймом. На приеме 7 января негоциант-социалист заявил германскому послу: «Интересы германского правительства полностью совпадают с интересами русских революционеров. Российские демократы могут добиться своих целей только при условии полного разрушения самодержавия и разделения России на отдельные государства. С другой стороны, Германии не удастся добиться полного успеха, если в России не произойдет революция. Кроме того, даже в случае победы Германии Россия будет представлять для нее немалую опасность, если Российская империя не распадется на отдельные независимые государства».

Чтобы превратиться в более дееспособную силу революции, русские социал-демократы должны объединиться, но на проведение объединительного съезда нужны значительные финансовые средства.

На следующий день, 8 января, фон Вангенхайм направил в МИД Германии телеграмму с подробной информацией о беседе с Парвусом, выразил свое благожелательное отношение к его идеям и передал его просьбу лично представить в МИД выработанный план выведения России из войны посредством революции.

Уже 10 января государственный секретарь МИД Ягов телеграфировал в Генеральный штаб: «Пожалуйста, примите д-ра Парвуса в Берлине».

В конце февраля Парвус был принят в МИД Германии Яговым, в беседе участвовали представитель министерства обороны Ризлер (доверенное лицо рейхсканцлера) и вернувшийся из Турции Циммер. Протокол беседы не велся, но по ее итогам Парвус подал 9 марта в МИД меморандум на 20 страницах, который являлся подробным планом свержения самодержавия в России и ее расчленения на несколько государств. Этот уникальный документ доступен сейчас и неспециалистам: он полностью опубликован в книге Элизабет Хереш «Тайные дела Парвуса. Купленная революция». План содержал три важнейших пункта и прибавление. Во-первых, Парвус предлагал оказать поддержку партиям, борющимся за социальную революцию в России, прежде всего большевикам, а также националистическим движениям. Во-вторых, он считал своевременным разложить Россию посредством пропаганды. В-третьих, ему представлялось важным организовать международную кампанию в прессе против России. В прибавлении, написанном позже, чем основной текст меморандума, Парвус прямо требовал «взять в работу» следующие пункты: «1. Финансовая поддержка социал-демократической фракции большинства, которая всеми средствами ведет борьбу с царизмом. Ее лидеров надо искать в Швейцарии <…> 5. Розыск определяющих фигур русской социал-демократии и русских социалистов-революционеров в Швейцарии, Италии, в Копенгагене и Стокгольме и поощрение их устремлений, поскольку они решились на энергичные и непосредственные действия против царизма. 6. Поддержка русских революционных литераторов, поскольку они выступают за продолжение борьбы против царизма также во время войны <…> 11. Техническая подготовка восстания в России: а) приобретение точных карт русских железных дорог и обозначение важнейших мостов, которые нужно разрушить, чтобы парализовать ж. – д. сообщение; то же самое относительно центральных зданий. Депо, мастерские, на которые надо обратить преимущественное внимание; б) создание запаса взрывчатых материалов, которые нужны для достижения цели в каждом отдельном случае. Необходимо принять в расчет компактность материала и трудные условия, в которых будет осуществляться акция» и т.д.

В середине марта 1915 года Гельфанд становится главным консультантом германского правительства по вопросам революционного движения в России. В конце марта он получил от МИД Германии первый миллион марок на эти цели. По его просьбе деньги, «за исключением потерь, связанных с обменом валюты», были переведены в Бухарест, Цюрих и Копенгаген. Кроме того, МИД аннулировало распоряжение 1893 года, запрещавшее Гельфанду жить в Пруссии. Полиция выдала ему паспорт, который освобождал его от всех ограничений. Революция в России – вот что было той ценой, которую надо было заплатить Парвусу за свою новую родину, за свое прусское гражданство.

В середине мая 1915 года Парвус прибыл в Цюрих, чтобы побеседовать с Лениным, на которого он делал основную ставку в своей политической игре. На прямой контакт с Парвусом Ленин не пошел, но канал связи с ним постоянно держал свободным. Поскольку путь к сотрудничеству с лидером большевиков и большевистским подпольем в России был для Парвуса заказан, он взялся за создание собственной организации, достаточно сильной и эффективной, в том числе в финансовом отношении, чтобы влиять на события в России. Штаб-квартиру организации он решил расположить в Копенгагене и Стокгольме, через которые осуществлялись нелегальные связи русской эмиграции с Россией, Германии – с Западом и Россией. Он вывез из Швейцарии пять российских эмигрантов-социалистов, обеспечив им беспрепятственный проезд через Германию, предвосхитив тем самым знаменитую историю с «пломбированными вагонами». Парвус чуть было не заполучил в сотрудники своего института Николая Бухарина, который отказался от этого предложения только под давлением Ленина. Зато Ленин дал Парвусу в подручные своего друга и помощника Якова Фюрстенберга-Ганецкого, кстати, бывшего члена ЦК объединенной РСДРП.

Компания, которую Парвус легализовал также в Копенгагене, кроме бизнеса занималась и политикой, имела свою сеть агентов, которые, курсируя между Скандинавией и Россией, поддерживали связь с различными подпольными организациями и забастовочными комитетами, координировали их действия. Скоро в сферу деятельности компании вошли Нидерланды, Великобритания и США, однако основные ее коммерческие интересы были сосредоточены на торговле с Россией. Товары были самыми разнообразными – от носков, медикаментов и презервативов до сырья и машинного оборудования. Парвус закупал в России необходимые для германской военной экономики медь, каучук, олово и зерно, а туда поставлял химикаты и машинное оборудование. Одни товары перевозились через границу легально, другие – контрабандой.

На русской границе их передавали представителям петроградской фирмы Фабиана Клингсленда. Агентом этой фирмы была Евгения Суменсон, которая держала связь с Фюрстенбергом-Ганецким. Уполномоченным экспортно-импортной компании Парвуса в Петербурге был адвокат-большевик Мечислав Козловский. Наладить курьерскую службу Парвусу помогал Моисей Урицкий, будущий председатель Петроградской ЧК. Основными банковскими структурами, которые использовались компанией Парвуса в торговых операциях, были Nya Banken (Новый банк) в Стокгольме и Русско-Азиатский коммерческий банк в Петрограде. В 1915 году партнерами Парвуса становятся видные большевики Леонид Красин и Вацлав Воровский: Красин входил в правление Русско-Азиатского коммерческого банка и возглавлял филиал фирмы Сименс-Шуккерт в Петрограде, а Воровский был руководителем отделения филиала и импортно-экспортного бюро, а также представлял интересы компании Парвуса до приезда в Петроград Фюрстенберга-Ганецкого.

Парвус между тем продолжал работать над задачей, под которую германское правительство выделило ему два миллиона марок. Граф Брокдорф-Ранцау принял близко к сердцу идеи Парвуса относительно России и стал постоянным ходатаем по его делам в германском МИД. Это был сильный союзник, который помог Парвусу во многом: например, запустить новый журнал «Glocke» («Колокол»).

С какими результатами работала созданная Парвусом машина? Через графа Брокдорфа-Ранцау Парвусу удавалось если не влиять на позицию германских властей в отношении России, то доносить свою точку зрения до германского руководства, причем самого высокого, включая рейхсканцлера. В меморандуме, поданном в германский МИД, Парвус предостерегал против контактов с царским режимом и попыток заключения с ним сепаратного мира: это похоронило бы, между прочим, планы Парвуса на развязывание в России революции, создание временного революционного правительства, которое и должно было, по выкладкам стратега, заключать сепаратный мир с Германией. Он предлагал подорвать денежное обращение в России посредством гигантской финансовой махинации, что должно было побудить население выступить против царского режима. Он обосновывал необходимость провести мощную пропагандистскую компанию в русской армии, чтобы подорвать ее боеспособность.

Меморандум произвел такое впечатление в Берлине, что Парвуса немедленно пригласили в МИД для консультаций. Финансовый прожект Парвуса поддержки не возымел, но миллион рублей на пропаганду в русской армии он получил. Параллельно с этим Парвус энергично готовил день «Х» в России: им должна была стать очередная годовщина «Кровавого воскресенья», 22 января 1916 года. На этот день намечалась всеобщая политическая стачка, призванная если не похоронить, то максимально расшатать царский режим. На каждого забастовщика Парвус заготовил то ли три шиллинга, то ли полторы марки вспомоществования в день. 29 декабря 1915 года он получил свой миллион рублей на революцию в России, а 11 января следующего года уже забастовали рабочие в Николаеве. 22 января их поддержали 45 тысяч забастовщиков в Петрограде. Забастовки вспыхивали то там, то тут, но не такие многочисленные, как рассчитывал Парвус. Революции не произошло. И германское руководство отлучило Парвуса от власти.

Ситуацию Парвуса изменила только Февральская революция в России. В обстоятельной беседе с графом Брокдорфом-Ранцау он высказал свое убеждение в том, что возможны только два варианта отношений Германии с Россией: или германское правительство решается на широкую оккупацию России, разрушение ее имперской государственной системы и расчленение России на несколько зависимых от Германии государств, или оно заключает быстрый мир с Временным правительством. Для самого Парвуса равно неприемлемыми оказались оба варианта: первый был связан с риском подъема патриотизма русского народа и, соответственно, боевого духа русской армии; второй – с замедлением выполнения революционной программы Парвуса. Для того чтобы стал возможным еще и третий вариант, Парвусу позарез был нужен Ленин. Причем Ленин не в Швейцарии, а в России. Парвус заручился поддержкой германского Генерального штаба и доверил Фюрстенбергу-Ганецкому сообщить Ленину, что для него и Зиновьева в Германии устроен железнодорожный коридор, не уточняя, что предложение исходит от Парвуса. В Цюрих выехал в качестве сопровождающего лица сотрудник Парвуса (и германской разведки) Георг Скларц. Ответ Ленина через Зиновьева телеграммой Фюрстенбергу был скорее отрицательным: «Письмо отослано. Дядя (т.е. Ленин. – Авт.) хочет знать больше. Официальный проезд для отдельных лиц неприемлем. Пишите экспресс-почтой Варшавскому, Клусвег 8».

Неаккуратные действия прибывшего в Швейцарию Скларца побудили Ленина резко прервать переговоры, однако выехать в Россию он не отказался.

Парвус узнал от Брокдорфа-Ранцау о дне отъезда русских эмигрантов из Цюриха 9 апреля 1917 года. Он сразу же сообщил в МИД Германии, что собирается встречать русских в Швеции. Главной целью Парвуса был контакт с Лениным, и его предстояло обеспечить Фюрстенбергу-Ганецкому, который ждал Ленина и его спутников в Мальме и провожал их до Стокгольма. Ленин отказался от встречи с Парвусом: после поездки в «пломбированном вагоне» через Германию с таинственной остановкой в Берлине он перестраховывался. Роль главного переговорщика с Парвусом со стороны большевиков взял на себя Радек: 13 апреля они беседовали в обстановке полной секретности целый день. Видимо, именно тогда Парвус напрямую предложил свою поддержку большевикам в борьбе за власть в России, а они – в лице Радека – ее приняли.

Русские эмигранты двинулись дальше в Финляндию, а Парвус – в германское посольство. Еще 3 апреля Минфин Германии по распоряжению МИД выделил Парвусу пять миллионов марок на политические цели в России; видимо, Циммерманн договаривался с Парвусом об использовании этих огромных средств. Из Берлина Парвус отбыл снова в Стокгольм, где находился в постоянном контакте с членами заграничного бюро ЦК большевистской партии Радеком, Воровским и Фюрстенбергом-Ганецким. Через них шла перекачка германских денег в Россию, в большевистскую кассу. Письма Ленина из Петрограда Фюрстенбергу в Стокгольм пестрят фразами: «Мы все еще не получили от вас денег».

Этот финансово-переговорный процесс прервался в июле 1917 года, когда в Петрограде после неудавшейся попытки большевиков организовать вооруженное восстание в российской печати поднялась волна разоблачений связей большевиков с Парвусом и через него – с германскими властями. Парвус скрылся в Швейцарии.

Между тем закулисная работа по снабжению революционной оппозиции Временному правительству в России продолжалась: «Помимо Гельфанда, бывшего главным связующим звеном между большевиками и берлинским правительством, летом 1917 года большевики имели и другие каналы связи с Берлином. Вполне возможно, что часть денег, выделенных на организацию подрывной деятельности в России, – Эдуард Бернштейн позднее оценил общую сумму примерно в 50 миллионов золотых марок, хотя нам кажется правдоподобной цифра 30 миллионов, – была передана непосредственно иностранной миссии большевиков немецким посланником в Стокгольме». Ту же цифру в 50 миллионов марок, полученных большевиками от Германии, называет и английский историк Рональд Кларк.

В ноябре 1917 года большевики осуществили государственный переворот и захватили власть в России. Они создали новое правительство, которое провозгласило мир своим абсолютным приоритетом. И Парвус немедленно встрепенулся. В Стокгольм его всячески зазывали Фюрстенберг-Ганецкий и Воровский, рассчитывая на связи Парвуса с европейскими социалистическими партиями: советская власть крайне нуждалась в международной поддержке. Ждали Парвуса и в германском МИД: тут он появился во второй декаде ноября. Германские власти были в высшей степени довольны событиями в России и дорожили Советским правительством, сталкивавшимся с огромными финансовыми затруднениями: уже 9 ноября германская казна выделила очередные 15 миллионов марок большевистскому режиму. Еще два миллиона были переданы большевистским представителям в Стокгольме сразу же после переворота в Петрограде.

Но сознанием Парвуса завладела новая idеўe fixe. Под ее влиянием Парвус совершил поступок, который для человека его типа был по меньшей мере странным. О нем пишет Радек как пристрастный очевидец: «Когда пришли известия об Октябрьской революции, Парвус приехал от имени Центрального Комитета германской социал-демократии в Стокгольм и обратился к заграничному представительству большевиков, предлагая от имени пославших его, в случае отказа германского правительства заключить мир, организовать всеобщую забастовку. В личном разговоре он просил, чтобы после заключения мира ему было разрешено Советским правительством приехать в Петроград; он готов предстать перед судом русских рабочих и принять приговор из их рук, он убежден, что они поймут, что он в своей политике не руководствовался никакими корыстными интересами, и позволят ему еще раз стать в ряды русского рабочего класса, чтобы работать для русской революции. Приехав в Петроград с известиями о положении в Германии, я передал Ильичу и просьбу Парвуса. Ильич ее отклонил, заявив: нельзя браться за дело революции грязными руками. Как видно из брошюры Парвуса, изданной после брест-литовских переговоров, он думал, что большевики пойдут на сделку с германским империализмом и что ему, окруженному ореолом человека, который помог заключить компромиссный мир, удастся еще сыграть крупную роль в русской революции. Это была уже мечта политического банкрота». Последнюю жестокую реплику подсказала Радеку сама суровая реальность Советской России.

На что рассчитывал Парвус? На благодарность Ленина и большевиков за оказанные им услуги? Напрасно, Парвус был неудобен Ленину и большевикам, которые в 1917 году входили в силу. И они пренебрегли Парвусом. Этого он не смог пережить. Если его пестрая и многослойная жизнь и имела какой-то смысл, то теперь он был безвозвратно утрачен. Мавр сделал свое дело, мавр мог уходить. И он ушел 12 декабря 1924 года, в тот же год, что и Ленин.

Мертвая петля для Сталина^[65]

Тот весенний солнечный день должен был стать праздником молодого советского авиастроения, и ничто, казалось, не предвещало беды. Созданный по проекту А.Н. Туполева восьмимоторный цельнометаллический самолет-гигант «АНТ-20» «Максим Горький», на борту которого наряду с 11 членами экипажа находилось несколько десятков инженеров и рабочих-ударников, принимавших участие в строительстве моноплана, а также члены их семей, поднялся с подмосковного аэродрома в показательный праздничный полет. Одновременно в воздух был поднят и пилотируемый Н. Благиным легкий истребитель «И-15», который, находясь вблизи «Максима Горького», должен был как бы оттенять, подчеркивать величину и мощь новой машины. Тысячи людей наблюдали за тем, как уверенно разрезает голубое небо «Максим Горький». Но что это? На высоте 700 метров «И-15» неожиданно сблизился с самолетом-гигантом и, пытаясь сделать нечто вроде «мертвой петли», ударил его в правое крыло. Удар был такой силы, что от обеих машин стали отваливаться какие-то части. Потеряв часть крыла и фюзеляжа, «Максим Горький» вошел в стремительное отвесное пике и, ломая сосны, рухнул на землю близ подмосковного поселка Сокол…

Так, 68 лет назад, 18 мая 1935 года, потерпел катастрофу самый большой самолет, построенный в ту пору в мире. По оценкам экспертов, гибель советского моноплана, размах крыльев которого достигал 63 метров, а вес превышал 42 тонны, была тогда самой крупной авиационной катастрофой за всю историю авиации. Разумеется, одновременно с «АНТ-20» разбился и «И-15».

Страна погрузилась в траур. Соболезнования родным и близким погибших выразил лично Сталин. Слова сочувствия и скорби содержались в телеграммах, присланных в Москву президентом США Рузвельтом, лидерами других государств.

Самолет «Максим Горький»

Скорбь по погибшим сливалась с чувством гнева по отношению к виновнику трагедии. «Столкновение могло стать возможным только из-за безрассудного и бессмысленного ухарства, вышедшего за все пределы летной дисциплины, это и явилось конечной причиной гибели замечательного флагманского корабля, гибели нескольких десятков отличнейших товарищей», – писал на страницах «Известий» Н. Бухарин, в ту пору главный редактор этой газеты. «Преступное молодечество послужило причиной гибели отличных людей, чья трудовая энергия могла бы дать родине еще много ценного», – заявлял знаменитый пролетарский писатель, чье имя носил разбившийся моноплан. Выводы из сказанного напрашивались сами собой. «Правило тов. Ворошилова – «воздушных хулиганов не подпускать и на версту к военной авиации», – должно без всяких послаблений быть осуществлено и в гражданском воздушном флоте», – говорилось в директивной передовой статье «Правды».

Трагическая случайность, связанная с преступным и безответственным лихачеством пилота Н. Благина, – с таким объяснением гибель «Максима Горького» и вошла в историю.

А между тем были и другие версии, о которых молчала официальная советская пропаганда. Одна, имевшая (и имеющая до сих пор) хождение в среде самих авиаторов, исходит из того, что опытнейший пилот Н. Благин, начавший летать еще в 1920 году и прошедший путь от курсанта теоретических курсов авиации при дивизионе воздушных кораблей «Илья Муромец» до ведущего летчика-испытателя новых туполевских машин, не мог не отдавать себе отчета в том, сколь опасны воздушные трюки небольшого «И-15» в непосредственной близости от гиганта «АНТ-20». И если он все же предпринял попытку сделать «мертвую петлю» вокруг крыла «Максима Горького», то не из страсти к лихачеству, а потому, что заранее получил прямое указание «для большего эффекта» продемонстрировать в воздухе такую «фигуру высшего пилотажа»…

Ничего необычного в этой версии нет. Разве не шли на определенный риск организаторы советских военных парадов, которые ради внешнего пропагандистского эффекта приказывали пилотам выстраивать машины так, чтобы они составляли в небе слово «Сталин»? Известен и случай, когда в начале 50-х годов одному из участников таких парадов, опытнейшему пилоту М. Нюхтикову, было приказано во время пролета над Красной площадью снизиться едва ли не до уровня трибун на Мавзолее, а перед храмом Василия Блаженного резко уйти вверх. Летчик, отдавая себе отчет в том, что подобный «эффектный маневр» невыполним, ограничился тем, что лишь немного снизился над площадью, оглушив ревом двигателей находившихся внизу людей…

Существует, наконец, и еще одна, третья версия причины гибели «Максима Горького». Сегодня, когда открыты двери так называемых «спецхранов», где годами скапливались недоступные для советских людей зарубежные издания, мы узнаем, что в ряде выходивших в тридцатые годы за кордоном газет утверждалось, будто происшедшая в небе под Москвой трагедия связана вовсе не с воздушным лихачеством или ошибкой пилота, а являлась… заранее спланированным террористическим актом.

Французская газета «Сервис-Мондьяль», например, сообщала, что по слухам, циркулировавшим в 1935 году в Москве, в праздничном показательном полете «АНТ-20» намеревались принять участие Сталин в компании Молотова, Кагановича, Орджоникидзе и других высокопоставленных лиц Советов. И тут же со ссылкой на эмигрантские источники публиковала «предсмертное послание-завещание» Николая Благина. «Братья и сестры, вы живете в стране, зараженной коммунистической чумой, где господствует красный кровавый империализм, – якобы писал летчик. – Именем ВКП прикрываются бандиты, убийцы, бродяги, идиоты, сумасшедшие, кретины и дегенераты. И вы должны нести этот тяжелый крест. Никто из вас не должен забывать, что эта ВКП означает второе рабство…» «Братья и сестры, не забывайте, что означает «все хорошо» в действит ельности, – говорилось далее в послании. – В то время как у нас отбирали последние средства в виде принудительных займов и т.п., бандиты-коммунисты организовывали крупные попойки, танцевальные вечера и дикие оргии с проститутками и разбазаривали народные миллионы…» Заявив, что «коммунисты используют каждую предоставленную им возможность, чтобы поселять повсюду волнения, разруху, голод и нищету» и что «никогда и нигде в мире не будет покоя до тех пор, пока коммунизм, эта бацилла в теле человечества, не будет уничтожен», Благин объявлял, что он принял решение «протаранить самолет имени негодяя Максима Горького…»

Страшная, дикая версия, в которую трудно поверить: ведь даже если допустить, что Н. Благин, выходец из дворянской семьи, сын царского полковника, был и впрямь враждебен режиму, вполне очевидно, что он знал, не мог не знать – на борту «Максима Горького» находятся не Сталин и К°, а лишь летчики и авиастроители, т.е. его, Благина, коллеги и товарищи. Тем не менее и эта версия нуждалась в проверке, хотя бы для того, чтобы снять с погибшего пилота подозрения в терроризме…

Через несколько десятилетий после гибели «Максима Горького» снятый со всех постов Н.С. Хрущев, стоявший в 1935 году во главе столичной партийной организации, диктовал на магнитофон свои широко известные ныне мемуары. Вспомнил он и о катастрофе крупнейшего в мире моноплана: «…Я как первый секретарь Московского комитета партии занимался организацией похорон. Сталин очень рассердился и излил свой гнев на меня и на председателя Моссовета Булганина. Захоронение производили в крематории. Туда свезли трупы, сожгли их, а урны привезли в Колонный зал Дома Союзов, где выставили для доступа всем желающим отдать последние почести погибшим. Процессия растянулась на полгорода. Сталин, как бы в наказание за то, что мы допустили катастрофу, зло произнес: «Пусть Хрущев с Булганиным и несут урны всю дорогу». Но я считал за честь для себя участвовать в той похоронной процессии, а по пути в крематорий почему-то все время думал о красном цвете, в который ради контраста был окрашен несчастный истребитель…»

Перечитайте внимательно этот пассаж. Как следует понимать слова Н.С. Хрущева – «мы допустили катастрофу»? Что (или кто) стоит за этим «мы»: пилот-одиночка, «воздушный хулиган» Николай Благин, или же МК ВКП (б) и столичные чекисты, которые должны были, могли, но не сумели предотвратить трагедию?

Быть может, ответ на этот вопрос будет найден, когда полностью откроются наконец стальные сейфы секретных партийных и чекистских архивов. А пока тайна гибели «Максима Горького» остается нераскрытой…

Загадка смерти «Буревестника революции»

В конце сентября 1935 года Алексей Максимович Горький приехал из Москвы в Крым, в Тессели. Рядом с ним был только один близкий ему человек – Олимпиада Дмитриевна Черткова (Липа).

Алексей Максимович уже давно находился «под колпаком» у власти. В Крыму же он был практически в полной изоляции. Даже Крючков, его многолетний секретарь и бессменный осведомитель Лубянки, остался в Москве. Сталин и глава НКВД Генрих Ягода перестали отвечать на письма писателя.

У постели больного Горького. Художник В.П. Ефанов. 1944 г.

Казалось бы, теперь он стал власти неинтересен. Однако всего полгода назад его не пустили в Париж на Международный конгресс писателей в защиту культуры. А в Тессели он по-прежнему был окружен сотрудниками НКВД в форме и в штатском. К Горькому почти никого не допускали, вся его корреспонденция просматривалась.

Но вот в конце мая 1936 года заболели гриппом Марфа и Дарья, две его любимые внучки, оставшиеся в Москве. У Алексея Максимовича появился предлог вырваться из крымского заточения. Он немедленно выехал в Москву. 27 мая он уже в столице, навестил своих внучек, побывал на могиле сына на Новодевичьем кладбище, принял у себя на Малой Никитской руководителей комсомола, а потом приехавшего из Ленинграда своего давнего друга Николая Буренина. А 1 июня он серьезно заболел. Диагноз – грипп, а дальше – крупозное воспаление легких и сердечная недостаточность…

Болезнь развивалась точно так же, как два года назад у сына Максима. А сына, он был почти уверен в этом, убили сотрудники НКВД. Теперь Алексей Максимович в Горках, там, где двенадцать лет назад умер Ленин. Лечили и консультировали писателя 17 (!) самых известных врачей из Москвы и Ленинграда. Но больному становилось все хуже. «Правда» с 6 июня 1936 года начала публиковать бюллетени о здоровье Горького.

8 июня врачи признали его состояние критическим. И тут раздался звонок из Кремля. Сообщили, что в Горки едут Сталин, Молотов и Ворошилов. Черткова (она была акушеркой) на свой страх и риск ввела Алексею Максимовичу очень большую дозу камфары. «Результат оказался ошеломительным, – пишет Аркадий Ваксберг в своей недавно вышедшей книге «Гибель Буревестника», – Сталин ожидал увидеть если еще не труп, то уже умирающего, а увидел писателя, к которому явно вернулась жизнь». Горький не пожелал говорить о своей болезни – перевел разговор на «текущие дела»: об издании «Истории гражданской войны», «Истории двух пятилеток»… Сталин потребовал вина, и трое «вождей», выпив за здоровье «великого пролетарского писателя», отбыли в Москву.

К 16 июня наступило настолько очевидное улучшение, что врачи решили: кризис миновал. Но в ночь на 17-е вдруг, без всякого видимого повода, ситуация резко изменилась. Горький начал задыхаться, пульс делал невероятные скачки, температура то сильно поднималась, то внезапно падала, губы посинели…

В 11 часов 10 минут утра 18 июня наступила смерть. Тело Горького еще не успели вывезти из Горок, как Генрих Ягода лично опечатал все комнаты, бегло просмотрев бумаги писателя. Через два дня на Красной площади состоялись похороны Горького, урну с прахом замуровали в Кремлевской стене.

Медицинские документы – история болезни, заключение о смерти, судебно-медицинская «экспертиза» на процессе «врачей-убийц» 1938 года, ретроспективная экспертиза 1990 года и другие – полны противоречий и не отвечают на главный вопрос, от чего же, собственно, Горький умер. Всю жизнь его лечили от туберкулеза легких, но эта болезнь вообще не отмечена в заключении патологоанатома И.В. Давыдовского.

В медицинском заключении говорится о какой-то «тяжелой инфекции», от которой якобы наступила смерть, а в акте вскрытия – об «острой инфекции», хотя медики прекрасно знали, что инфекции «вообще» – ни тяжелой, ни острой, ни легкой – не существует, а есть конкретные, притом различные инфекции, порождающие ту или иную болезнь.

Недавно стало известно, что за те две с лишним трагические недели в Горках один за другим заболели люди из обслуживающего персонала: комендант, его жена, повар – всего семь человек, и каждому был поставлен один и тот же диагноз – ангина. У всех были симптомы, похожие на те, что отмечались у Горького. Никакого контакта с ним эти люди не имели, заразиться от него не могли, а близкие, постоянно общавшиеся с писателем, ничем не заболели. Остается предположить, что источником заражения была пища, которую готовили для Горького и которую могли есть и заболевшие. Подобную картину болезни могла вызвать сыворотка из смеси пневмококков и стафилококков.

Еще в 1933—1934 годах Генрих Ягода, в прошлом фармацевт, организовал в недрах ОГПУ-НКВД секретную лабораторию по производству ядов для устранения «врагов народа» сначала за границей, а затем и внутри страны. На Лубянке создавались специальные яды, приводящие к моментальной или быстрой смерти с имитацией симптомов других болезней. Как стало известно из частично доступных архивных документов этой лаборатории, там велись эксперименты по сочетанию различных болезнетворных возбудителей для усиления «эффекта». В опытах над живыми людьми и в их умерщвлении участвовали крупные специалисты-медики, удостоенные за свои эксперименты наград и самых высоких научных званий.

Складывается впечатление, что, дав толчок болезни Горького, инициаторы понадеялись на ее естественный ход, поскольку измученный множеством всяких недугов организм писателя был действительно очень ослаблен. Но резервные силы организма, воля Горького к жизни начали побеждать болезнь. Когда это стало очевидным (скорее всего – 16 июня), болезни решили «помочь»…

Отметим еще некоторые, почти мистические странности тех драматических дней. Алексей Максимович заболел, как уже говорилось, 1 июня, а «профессор-философ» Юдин, он же секретарь Союза писателей и негласный сотрудник НКВД, еще 31 мая говорил своим знакомым, что Горький смертельно болен и надежды на то, что он выживет, нет никакой.

В июне, в первые дни болезни Алексея Максимовича, в дом на Малой Никитской, а потом и в Горки (по кремлевской «вертушке») звонили неизвестные, справлялись – куда доставлять венки и посылать телеграммы соболезнования.

Несколько таких телеграмм было даже получено! На Малую Никитскую приходили люди с ордером районного архитектора на занятие «освободившегося» дома. Это был какой-то жуткий, кем-то скоординированный психологический прессинг!

Вряд ли болезнь и смерть писателя были «организованы» Генрихом Ягодой по собственной инициативе. Подобную самодеятельность в отношении крупных фигур Сталин не терпел. Значит, распоряжение убить Горького отдал сам Сталин. Но почему? Какую опасность представлял для него Горький в 1936 году?

«То, что он мог дать Сталину, он уже дал, – пишет Ваксберг. – Мертвый Горький автоматически превращался в союзника, за живого никто поручиться не мог. Его дружба с Бухариным была очевидной, дружба со Сталиным – воображаемой. Горького надо было скорее канонизировать, объявить лучшим сталинским другом, советским святым, и сделать это раньше, чем он мог что-нибудь натворить, поставив под сомнение такую возможность».

Аркадий Ваксберг излагает и другой, более конкретный мотив преступления. В 1935—1936 годах готовилась новая, «сталинская» конституция. Часть оппозиционно настроенной советской научной и творческой интеллигенции, и прежде всего Максим Горький, выдвинула идею создания так называемой «партии беспартийных», или «Союза интеллигентов», который мог бы выступить на выборах в советский парламент отдельным списком, а в дальнейшем «конструктивно помогать» правящей партии – ВКП(б).

Предполагалось, что список кандидатов в депутаты от этой партии возглавят А.М. Горький, академики И.П. Павлов, А.П. Карпинский (президент АН СССР) и В.И. Вернадский. Павлов и Карпинский были известны своим неприятием советского партократического режима. Павлов открыто говорил, что ежели то, что делают большевики с Россией, – эксперимент, то для такого эксперимента он пожалел бы предоставить даже лягушку…

Максим Горький стремился гуманизировать власть, пытался «перевоспитать» сначала Ленина, а затем Сталина. Конечно, у него ничего не могло выйти. Но Горький думал иначе. Ради этой иллюзорной цели он шел на многие жертвы, компромиссы, перешагивал через собственные нравственные принципы, и в результате потерял свободу, а потом и жизнь.

«В нише Кремлевской стены, – пишет Аркадий Ваксберг, – замурована не только тайна его жизни, но и тайна смерти – одна из самых страшных в нескончаемом ряду кровавых советских загадок».

Злополучный рекордный перелет^[66]

В 1968 году в Хабаровском крае таежные охотники в 12 км от поселка Дуки наткнулись на место давней авиакатастрофы: искореженный большой самолет с гофрированной алюминиевой обшивкой 1930-х годов. Это был самолет ТБ-3. В деформированном от сильного удара фюзеляже охотники обнаружили разбросанные в беспорядке полуистлевшие останки людей…

К большому удивлению, после тщательного обследования места катастрофы у некоторых погибших нашли удостоверения личности, паспорта, на которых хоть и с трудом, но удалось прочесть фамилии и год выдачи документов.

Вернувшись в поселок, охотники по телефону связались с Хабаровском, рассказали о своей таежной находке, после чего состоялось расследование, благодаря которому было установлено, что охотники нашли тяжелый бомбардировщик ТБ-3. Он участвовал в поиске пропавшего экипажа и самолета «Родина», выполнявшего рекордный перелет по маршруту Москва – Дальний Восток и потерпевшего катастрофу 4 октября 1938 года, после столкновения с другим самолетом, также участвовавшем в поиске…

Экипаж самолета «Родина» перед вылетом

При этом всплыл еще более потрясающий факт. С места катастрофы тогда же были извлечены почему-то только тела двух человек: героя гражданской войны и Хасана комдива Якова Сорокина и Героя Советского Союза, флаг-штурмана ВВС Александра Бряндинского, которых и похоронили со всеми воинскими почестями в Комсомольске-на-Амуре, почему-то намеренно изменив дату гибели. Остальных приказано было забыть. Навсегда…

Дата добавления: 2015-08-17