http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Eliz/06.php 2 страница

§ 3. История завоеваний

Лишь к IV веку до н. э. Рим заканчивает накопление критической массы всех требуемых для этого ресурсов. Примерно к этому времени относится и политическая реформа, перестроившая всю систему государственного управления по образу и подобию той, что сильно напоминает созданную греческими законодателями. Римское общество окажется разделенным на пять имущественных классов. В первый включались те, чье состояние было не менее 100000 ассов, ко второму — 75000, к третьему — 50000, к четвертому — 25000, наконец, к пятому — 12500. (Для справки: десять ассов (денарий) равнялись одной греческой драхме, и по стандартам того времени составляли средний дневной заработок поденщика.) При этом первый класс имел право формировать 80 центурий, другими словами, подразделений, численностью 100 человек, тяжеловооруженной пехоты и 18 — всадников; второй, третий и четвертый — по двадцать центурий пехоты, пятый — тридцать легковооруженных подразделений. Все прочие составляли шестой класс, эти «пролетарии» не имели возможности приобрести оружие и не подлежали призыву в армию. По количеству центурий формировалось и так называемое центуриатное собрание. Словом, и здесь мы видим организацию общины одновременно по двум основным критериям — позиции, занимаемой человеком в имущественной дифференциации, и месту в едином военном строю города. А это значит неизбежный приоритет второго, окончательная ликвидация (если они еще сохраняются) остатков режима личной власти и прямое вмешательство в управление государством всех тех, кто занимал ключевое место в военной его структуре.

Правда, исторические легенды относят эти преобразования ко времени правления Сервия Туллия, шестого царя Древнего Рима (578—534/533 до н. э.). Но лелеемые любым государством исторические легенды, как правило, приукрашивают многое — и в первую очередь древность своих институтов и основных законодательных установлений; поэтому, скорее всего, эти реформы были проведены значительно позднее, уже в республиканский период. Об этом говорит, в частности, то обстоятельство, что еще в ранней республике имущественный ценз учитывался не в денежной форме, а в натуральной. Так, например, сохранились документы, в которых судебные штрафы начисляются в головах крупного и мелкого скота. Кстати, и в Греции классификация имущественных состояний, как уже приводилось здесь, основывалась все на той же — натуральной основе. Почему же стартовавший значительно позднее, Рим должен был опережать ее?

Кроме того, такой датировке противоречит и абсолютно несоответствующий количеству всех центурий общий размер территории, на которую распространялась власть Рима во время правления Сервия Туллия. Ведь штатная численность войска при подобной организации должна была бы составить около 20 тысяч человек. Армия же такой численности, как это следует из списков Полибия, может быть сформирована только на территориях, площадь которых составляет не менее 3 тысяч квадратных километров. По греческим масштабам — это Афинский полис времен его расцвета, когда он мог уже претендовать на объединение вокруг себя практически всей Греции. Рим намного превзойдет Афины, однако в первые столетия своей истории равняться с ними он, конечно же, не может. До этих размеров принадлежащие собственно Риму земли (так называемый ager romanus) округлятся значительно позднее, только в республиканский период. Кстати, и в Афинах подобная реформа происходит много позднее ликвидации царской власти.

Словом, цифры, обычно приводимые при описании Рима времени первых его царей, требуют весьма критического к себе отношения.

Этапным для Рима стало овладение городом Вейи после девятилетней (405—396 гг. до н. э.) осады, положившей конец более чем трехвековой войне, и преодоление последствий галльского нашествия (390 до н. э.). Накопление критических масс придает резкое ускорение, и в течение следующего столетия он становится единовластным властелином всей Италии. Единственным городом — в тогдашнем понимании этого слова, то есть центром, олицетворяющим собой все государство,— на завоеванной территории остается только он.

Перед началом решающего этапа завоеваний общий расклад сил выглядел следующим образом. На юге с Римом граничила соплеменная его народу союзная федерация латинских городов, фактическим вождем которой он стал после уничтожения ее прежнего лидера, города Альба Лонга. На севере ему противостояли находящиеся под царской властью этрусские города, создавшие свой — кстати, не очень прочный — союз. Восток занимали враждебные Риму племена сабинян, вольсков и эквов. Наконец, юг Апеннинского полуострова занимали владения Великой Греции, под которой понималось собрание греческих городов, основанных в Италии практически одновременно с Римом. Наиболее крупные из них — это Сибарис, основанный ахейцами в 720 г. до н. э. (кстати, тот самый, имя которого вошло в пословицу и сделалось нарицательным обозначением праздного, избалованного роскошью человека); Тарент, единственная колония Спарты (706 до н. э.), Гела, основанная родосцами и критянами в 688 г. до н. э. Самым богатым и самым могущественным из них был Тарент, ко времени своего падения он имел самый большой флот во всей Великой Греции и один мог выставить 30 тысяч воинов и 3 тысячи всадников, но, как уже было упомянуто здесь, когда грянул гром, предпочел обратиться к наемникам.

Прежде всего Рим привел к покорности города латинской федерации. Союзнические отношения начинали тяготить его, к тому же входящие в федерацию города требовали для себя слишком, как казалось Риму, многое — одно (из двух) консульское место и равное членство в Сенате. Эти притязания были решительно отвергнуты, и в результате вспыхнувшей войны свободные города Латинского союза стали полностью зависимыми от Рима (340 до н. э.). Спор из-за Неаполя, а вернее сказать, за обладание плодоносными землями побережья, украшенного богатейшими греческими городами, послужил причиной второй самнитской войны; первая (343—341 до н. э.), по существу служившая лишь пробой сил, хотя и сопровождалась весьма драматическими поворотами, закончилась еще до окончательного покорения Латинского союза. Вторая война (327—304 до н. э.) стала, кажется, самым суровым экзаменом на право владеть всей Италией: на помощь самнитам пришли этруски, а также горные народы средней части полуострова, поэтому Рим был вынужден воевать на два фронта. Но превосходство военной организации, доблесть войск, а самое главное — более продуманная стратегия не могли не сказаться, и Рим вышел победителем. Третья война с самнитами (298—290 до н. э.), в ходе которой Риму вновь пришлось столкнуться и с этрусками, и с умбрами, и с галлами восточной Италии, сделала его обладателем практически всего полуострова. Независимость сохраняли лишь греческие города южной Италии, призвавшие на помощь эпирского царя Пирра (319—273 до н. э.), но в конце концов были побеждены и они; в 272 г. до н. э. сдался гарнизон, оставленный Пирром в Таренте, на следующий год пал расположенный на самом острие «сапога» Регий. Завоевание Италии было завершено.

Именно эти победы и вызвали войны с Карфагеном. Утверждение господства на Апеннинском полуострове, занимавшем ключевые стратегические позиции в Средиземноморье, не могли не столкнуть Рим с государством, основу могущества которого составляло монопольное владение морем. В первую из них (264—241 до н. э.) Карфаген сравнительно мало пострадал от сухопутных сил Рима, хотя и потерял Сицилию. Рим же овладел искусством войны на море. Вторая же Пуническая война (218—201 до н. э.) стала, может быть, самым страшным испытанием для него. После беспримерного перехода Ганнибала через Альпы Рим едва избежал полного уничтожения; поражения при Тразиментском озере (217 до н. э.) и при Каннах (216 до н. э.) поставили его на грань катастрофы. Но все же он уцелел. Подкрепления, ведомые братом Ганнибала, Гасдрубалом, были разгромлены, а в 203 г. до н. э. был вынужден отступить и сам Ганнибал; не потерпевший ни одного поражения в Италии, он проиграл войну. За ним в Африку последовал Публий Корнелий Сципион, оставшийся в живых участник битвы при Каннах. При Заме в 202 до н. э. он наголову разбил Ганнибала. (После поражения тот нашел приют у врагов Рима на Востоке, где очень скоро покончил с собой.) Карфаген, лишившийся своего флота и принужденный к выплате громадной дани, продержался еще 60 лет. В Третью Пуническую (149—146 до н. э.) он, как того и требовал Катон Старший, был полностью разрушен. В 146 г. до н. э. основанный финикийцами город снесли с лица земли, население продали в рабство, землю, на которой он стоял, перепахали и посыпали солью. Одновременно Рим начал захватывать и остальные страны Средиземноморья. Цизальпинская Галлия была покорена между 241 и 190 гг. до н. э. Иберия и большая часть Северной Африки стали римскими владениями в 201 г. до н. э. Иллирия пала между 229 и 168 до н. э. Македонию вместе с материковой Грецией захватили к 146 г. до н. э. В Трансальпийскую Галлию римляне вторглись в 125 г. до н. э., а завоевана она была окончательно Цезарем в 58—50 гг. до н. э. Независимые государства Малой Азии аннексированы в 67—61 гг. до н. э., Сирия и Палестина — к 64 г. до н. э. Наконец, выигрыш морского сражения при Акциуме положил предел самостоятельности Египта. Рим стал мировой державой…

§ 4. Стратегия победы

Но вернемся в Италию.

Расширение Римских владений в цифрах выглядит так: к началу Латинской войны они составляют около 3 тысяч кв. км; во время войны с Ганнибалом Рим опирается на почти вдесятеро возросшие ресурсы (27 тыс. кв. км); к концу завоеваний принадлежащие ему земли составляют 55 тыс. кв. км. Впрочем, к этому времени размер собственной доли Рима в общем массиве итальянских земель уже перестанет быть его головной болью; вся Италия станет неделимым его достоянием, сам же он начнет мыслить совсем другими масштабами. На пике своего могущества Рим будет контролировать 5,2 миллиона кв. километров.

Но до выхода на мировую арену территории, земельные площади, земля — это мучительный вопрос для Рима. Впрочем, ничего удивительного здесь нет, ведь долгое время его история — это история земледельцев, поэтому и римский сенатор, и всадник, и плебей весьма жадны до земли и цепки в ее обладании. Первые столетия со своими соседями Рим воюет именно из-за нее, именно земли требуют римские ветераны, из-за земли волнуется римский форум, аграрный закон едва ли не главный во всех законодательных его установлениях. Больше того, трудолюбивый землепашец — это еще и нравственный идеал римлянина, его высшая ценность, образец для подражания. Словом, именно на его плечах стоит город. Правда, апология земледельческого труда и добродетелей землепашца несколько противоречит его воинственному милитаризованному духу, но только на первый взгляд, ибо в официальной идеологии государства именно земледелец — лучший воин, защитник отечества; и в первое время оружие вручается только ему. Не случайно и один из главных героев древней истории Рима — это уже упомянутый нами Цинциннат, римский патриций, консул 460 г. до н. э., диктатор 458 и 439, образец скромности и верности гражданскому долгу, которого в тяжелую годину призывают к правлению прямо от плуга. Здесь, правда, уже говорилось о том, что это скорее элемент государственной мифологии, нежели реальность, но ведь именно на таких мифах и воспитываются те, кому надлежит стать гражданами. Из тех, кто обрабатывает землю, выходят самые сильные люди и самые смелые солдаты, — писал в своей «De Re Rustica» Катон Старший.

Кстати, этому были и свои обоснования. Флавий Вегеций Ренат (кон. IV — нач. V вв.), римский военный теоретик, писал: «Затем посмотрим, какой новобранец полезнее: из деревни или из города? В этом отношении, думаю, никогда не приходится сомневаться, что для военного дела больше подходит народ из деревни — все, кто воспитан под открытым небом, в труде, вынослив к солнечному жару, не обращает внимания на ночную сырость, не знает бань, чужд роскоши, простодушен, довольствуется малым, чье тело закалено для перенесения всяких трудов, у кого еще из деревенской жизни сохранилась привычка носить железные орудия, копать рвы, таскать тяжести. <…> Таким образом, можно видеть, что главную силу войска надо пополнять <набором> из деревенских местностей; не знаю почему, но меньше боится смерти тот, кто меньше знает радостей в жизни».

Но не одни только заботы о собственных аграриях руководят рвущимся к господству Римом. Через столетия обнаружится, что в земельном переобустройстве всего Апеннинского полуострова удовлетворение интересов собственных земледельцев преследовалось им не в самую первую очередь. Главное в этом всеобщем переделе другое, и в этом главном, задолго до появления Генеральных штабов и их академий, можно обнаружить сплав точного расчета и высокого искусства. Искусства политики и военной стратегии. Ибо именно в конфигурации своих территориальных новообретений и проявился гений римского народа, именно этот сплав позволил ему создать высшие непревзойденные никем образцы государственного строительства.

Вопреки поверхностному взгляду на вещи, решающим фактором, обеспечивающим римское владычество в Италии, станут вовсе не его непобедимые легионы (хотя, конечно, и их роль сбрасывать со счетов никак нельзя); строго говоря, никаких легионов вообще не хватило бы для окончательного умиротворения всех недовольных — слишком велик противостоящий ему мир. К тому же и содержание крупных воинских формирований в мирное время чрезвычайно разорительно для любой казны; а ведь подавляющее большинство завоеванных территорий еще таят надежду на освобождение, хотя договор, подводящий черту под войной, и подписан. Инфраструктуру римской гегемонии составят три фундаментальные начала: вынесенные далеко за границы прилегающих к Вечному городу территорий колонии римских ветеранов; обеспеченные всем необходимым форты, включая занятые римскими гарнизонами города, где все еще тлеет скрытое недовольство; наконец, великолепные военно-стратегические дороги, связывающие все это воедино. Кстати, поздние их образцы, чудо строительной техники того времени, сохранились и по сию пору. Про Аппиеву дорогу, когда-то связавшую Рим с Капуей, а после продолженную до Брундизия, знает каждый школьник и, наверное, каждый любитель кроссвордов.

Казалось бы, в этом нет ничего нового. Роль колоний в освоении новых земель и укреплении своей мощи была известна задолго до Рима; значимость укрепленных фортов, выносимых на территории не вполне надежных союзников, доступна даже не отмеченному талантом военачальнику; о влиянии дорог на жизнь государства способен судить даже гуманитарий. Но именно Рим впервые в истории осознает все это как некий единый неразрывный стратегический комплекс, где должно быть сбалансировано все.

Рим отчуждал в свою собственность порядка одной трети (иногда больше) всех земель завоеванных владений и заселял их тысячами закаленных в боях ветеранов. Во многих случаях (в особенности с расширением масштаба экспансии) колонисты сохраняют за собой все права — но и все обязанности — римских граждан, а значит, одновременно служат военным гарнизоном. Чем-то вроде казаческих военизированных поселений, в свое время охранявших рубежи Российской империи.

Впрочем, колонии были разные. Первоначально это по преимуществу гражданские колонии, формировавшиеся исключительно из коренных римлян (Coloniae civium Romanorum); в них сохранялся римский образ правления, законы, обычаи, празднества. Колонисты сохраняли все права гражданства, кроме права подачи голоса в комициях и права исполнения государственных должностей, для чего требовалось присутствие в Риме. Впоследствии стали появляться гарнизоны в приморских городах (Coloniae civium maritimae). Гарнизоны насчитывали 300 человек, колонисты поселялись тут навсегда и получали определенный надел земли. Прежние жители, считавшиеся первоначально «покоренными», со временем получали права гражданства и сливались с колонистами. Последние сохраняли полные права римского гражданина, хотя и не пользовались ими вполне, вследствие удаления своего от столицы. Этих колоний насчитывают до 22. «Просто» земледельческие колонии, призванные снять остроту земельного вопроса, а попутно и обеспечить присутствие Рима. Это были укрепления в Италии, частью и вне Италии, с населением в 2 — 6 тыс. человек и больше (однажды Рим вывел 20 тыс. человек). Их насчитывают до 13. Кроме того, колонии, предназначенные для награды выслуживших срок службы солдат (Coloniae militares или Coloniae veteranorum). Наконец, Латинские колонии (Coloniae Latinorum). Так они назывались потому, что внесенные в их списки люди имели те же права и обязанности, что и некоторые союзные города, оставшиеся самостоятельными после латинской войны (338 г. до н. э.). Латинские колонии устраивались в завоеванных областях и представляли собой значительные крепости с отрядами до 6000 человек. Таких колоний числилось до 40.

Центром колоний становился укрепленный стенами и башнями город, который располагался в стратегически важном пункте у переправы через реку, близ горного прохода, на пересечении стратегических дорог. По свидетельству античных писателей, каждая колония была маленькой копией самого Рима, все в ней было устроено по его образцу, начиная с планировки самого города, сердцем которого становился и свой Форум и свой Капитолий, и кончая системой власти, вручавшейся своим консулам и своим трибунам; общими же оставались обычаи и праздники.

При этом только на первый взгляд в их распределении по всему полуострову, не будет прослеживаться никакой связи и последовательности. В действительности же здесь, как и во всем, за что берется повинующийся только трезвому рассудку и расчету Рим, правит строгий порядок и четкая выверенная логика, ибо они преследуют долговременную стратегическую цель государства. Задача колоний вовсе не в сиюминутном успокоении форума, заводилы которого требуют немедленного вознаграждения за понесенные труды и пролитую кровь, и даже не в том, чтобы окончательно обессилить недавнего противника, вынужденного заключить неравноправный договор с не знающим жалости Римом. Divide et impera (разделяй и властвуй) — это выражение Никколо Макиавелли (впрочем, в несколько другой формулировке приписываемое французскому королю Людовику XI), с абсолютной точностью характеризует то, что с самого начала делает в этой области не по годам мудрый город (поэтому вовсе не случайно, изречение часто приписывается именно ему). Без всякого преувеличения в конфигурации принимаемых им под свою власть площадей — образец какой-то высшей геометрии военной политики; решительно ничто не делается здесь случайно, безупречный расчет определяет все. Его колонии, врезаясь в территории, которые остаются в юрисдикции городов, подчинившихся Риму, в клочья рвут их коммуникации, взрывают монолитную целостность былых владений, резко ослабляют их стратегические позиции.

Конечно, не всегда — и в особенности в первое время, когда Рим еще не стал безоговорочным претендентом на монопольное господство в Италии,— колонии сохраняли безупречную верность своей метрополии (любая диаспора со временем обретает какие-то свои интересы); и отмечены случаи, когда колонии выступали против нее. Но все же еще в меньшей степени на них, как на своих союзников, могли положиться недавно побежденные противники, поэтому в общем раскладе сил они — пусть и не самый крупный, но все же весьма значительный козырь в единой стратегической колоде Рима.

Колонии это не просто болезненные занозы, пронзающие живую плоть формирований, когда-то бывших суверенными государствами: они резко сокращают экономический потенциал, мобилизационные возможности пусть и разбитого, но не теряющего надежду на освобождение полиса; благодаря им былые противники лишаются прежней свободы маневра своими же собственными ресурсами; даже государственная пропаганда вынуждена прибегать к мимикрии, ажиотация всех недовольных Римом обязана снижать градус своего накала вблизи них. Это и обсервационные пункты, и операционные базы, способные обеспечить поддержку сочувствующим Риму партиям (такие всегда существуют), и даже готовые взорваться неожиданным наступлением плацдармы.

В эпоху же потрясений они оказываются в состоянии удержать от нарушения верности Риму его колеблющихся союзников. Кстати, ко времени Пунических войн именно колонии будут давать почти треть (85 тысяч человек) всех тех войск, которые был способен поставить в строй сам Рим. Вообще, во время войны с Ганнибалом большинство колоний поддержали Рим, выполняя свои обязательства (прежде всего отправка своих мужчин в римское войско) и предоставляя свою территорию для сосредоточения и зимовки римлян. Колониями, выполнившими все обязанности по отношению к метрополии, согласно Ливию, являлись Сигния, Норба, Сатикула, Фрегеллы, Луцерия, Венузия, Брундизий, Адрия, Фирм, Аримин, Понтии, Пестум, Коза, Беневент, Эзерния, Сполетий, Кремона и Плацентия. Кроме того, некоторые поселения оказывали более широкую помощь Риму, чем это предусматривалось условиями их формирования, то есть не ограничивались направлением своих мужчин в римские легионы. Так, в Кремоне и Плацентии в 218 г. до н. э. зимовали солдаты Сципиона, а на следующий год в Калах сосредотачивалось рассеянное римское войско.

Справедливости ради, следует заметить, что случались и измены своему долгу. В 209 г. до н. э. 12 колоний (Ардея, Непет, Сутрий, Альба, Карсиолы, Сора, Свесса, Цирцеи, Сетия, Калы, Нарния, Интерамна) отказались поставить Риму солдат и деньги, тем самым нарушив свои обязательства и вызвав среди римских сенаторов большое беспокойство. Конечно же, эта измена не осталась без наказания, которое было наложено тотчас же после того, как Рим восстановил свою власть. В результате появилась группа наиболее бесправных колоний латинского права.

В учебниках истории, где речь идет о второй пунической войне, принято говорить о том, что союз италийских городов с Римом в целом «выдержал испытание». Ганнибал и в самом деле многое ставил на отпадение союзников от Рима, именно ради этого, сразу после Канн, он через Апулию и Самний ринулся в Кампанию, а Магона послал в Луганию и Бруттий, то есть на «подошву» и самый «носок» «сапога». На его сторону перешли многие города, открыла свои ворота даже богатейшая Капуя, в сущности, второй, после самого Рима, город Италии. Словом, не только военные, но и политические успехи Карфагена были огромны, но они ограничивались, главным образом, югом, центральная же Италия, оплот римского могущества, сохранила верность, и это обстоятельство сыграло решающую роль. Но, помня это, все же не будем забывать и о том, что сохранению верности союзническим обязательствам в значительной мере помогли гарнизоны римских колоний. Словом, возможностей, которые они открывают, не перечесть, и все в пользу Рима.

В известной мере Рим повторяет здесь (но уже в значительно больших масштабах) опыт греческих гегемонов и в первую очередь Афин, основывавших колонии — так называемые клерухии — на завоеванной, а иногда и «добровольно» уступленной союзниками земле. Этим преследовалась двойная цель: ужесточить военно-политический контроль над своими «союзниками», ослабив их и тем самым лишив возможности неподчинения, и, конечно же, дать выход избытку нуждающегося населения, создав ему вне Аттики материально обеспеченное существование. При этом размеры участков рассчитывались таким образом, чтобы доход с них был равен минимальному цензу, определенному для зевгитов. Афинские колонисты сохраняли права афинских граждан, несли их военные и финансовые обязанности, продолжали числиться в своих прежних филах и демах и официально принимали участие в праздниках Дионисий и Панафиней. Увы, именно эти колонии, формируемые на землях «союзников», во многом служили распаду афинского союза и тем самым падению роли Афин. Но дело, отчасти объясняется тем, что за членами союза формально признавались равные с Афинами права, поэтому посягательство на земли было нарушением условий. При основании второго союза, афиняне обязались не основывать в землях союзников новых клерухий, но своего слова не сдержали.

Рим же с самого начала открыто не признает никакого равенства с собой. Тит Ливий на закате Республики будет говорить о ее истории как об истории «подвигов народа, главенствующего на всей земле». Конечно же, на старте завоеваний у Рима еще нет ощущения народа, главенствующего во всем мире, но право доминировать над всем непосредственным окружением осознается ими уже в полной мере. К тому же, в отличие от Афин, стесненных нравственными ограничениями перед императивами общегреческой солидарности, Рим не знает никаких этических обязательств перед окружающими его племенами. Поэтому заключаемые им «союзы» с самого начала исключают любое равенство.

Значение укрепленных крепостей переоценить невозможно. История войн убедительно свидетельствует, более того,— неопровержимо доказывает, что в пределах известного радиуса, исходящего из центра цитадели, никакие боевые акции вообще немыслимы, если не блокирован гарнизон, возглавляемый энергичным и агрессивным командиром. Однако блокада сковывает не только чужие войска, она пригвождает к месту гораздо более значительные силы осаждающих,— и неопровержимость этого доказательства начинается еще в древности. Известно, что крепость позволяет, во-первых, без ущерба для обороны уменьшить численность войск, необходимых для удержания за собой стратегических пунктов (а значит, усилить тем самым численность полевой армии — главного орудия борьбы с неприятелем), во-вторых, значительно увеличить продолжительность обороны стратегических пунктов.

К слову, крепости древнего мира обладали значительным перевесом над их атакой. Они были настолько сильны, что даже при ничтожном, но бдительном и достаточно активном гарнизоне требовались долгие месяцы (если вообще не годы) и многократное превосходство в силах, чтобы одержать над ними победу. Трою греки осаждали долгих десять лет, и в этом нет никакого преувеличения,— ведь в битве при Платеях даже решившая исход сражения спартанская фаланга разбилась о лагерь персов. Между тем полевой лагерь не слишком дисциплинированной (во всяком случае не чета Риму) армии — это не крепкостенная Троя, но и он был взят только после того, как подошли привычные к штурму укреплений афиняне.

Специально прокладываемые дороги скрепляют все элементы воедино, создавая на всем полуострове плотную удушающую любое сопротивление сеть. О масштабе дорожного строительства говорит тот факт, что ко II веку, в правление Адриана, общая сеть стратегических дорог «первого класса», то есть построенных по жестким стандартам самой передовой технологии того времени, составляла более 80 тыс. км; протяженность менее обустроенных составила 322 тыс. км. Дороги пересекали Британию, Европу, Северную Африку, Малую Азию, пустыни Аравии, Сирии, Месопотамии. Но и во время завоевания Италии сеть военных дорог Рима сама по себе формировала род заграждений, подобие грозных куртин, соединяющих бастионы тех крепостей, что возникали на всех захваченных территориях. Военные же специалисты знают, что одной из самых опасных операций для разрозненных отрядов является не только передвижение по дорогам, контролируемым неприятелем, но и простое их пересечение.

Вообще говоря, дорожное строительство начинается еще задолго до римских завоеваний, в эпоху формирования первых великих империй. На Ближнем Востоке и в Средней Азии выявлены следы так называемого лазуритового пути, существовавшего еще в IV тысячелетии до н. э.; по нему ляпис-лазурь Бадахшанских месторождений распространялась по значительной части Западной Азии. Большой протяженности дороги с прочным каменным покрытием начинают строиться хеттами и ассирийцами. Они вошли в состав знаменитой дорожной сети державы Ахеменидов, созданной в VI—IV вв. до н. э. Из этих дорог особой известностью пользовался так называемый «царский» путь, который шел от Эфеса до Суз и Сард. Этот путь имел каменное покрытие, дорожные столбы с указанием расстояний, станции с подставами лошадей, гостиницами и другими сооружениями, обеспечивающими удобство и скорость передвижения.

Именно по этому образцу в конце IV в. до н. э. была построена Аппиева дорога (Via Appia) — древнейшая и, как кажется, самая знаменитая из великих римских дорог, известная еще в древности как regina viarum, или «царица дорог». Ее длина составляла более 570 км, она соединяла Рим с портом Брундизием, расположенном на «каблуке» итальянского «сапога». Это была крупная военная магистраль, она связывала Рим с рядом важных морских портов, которые обеспечивали торговлю с Грецией и восточным Средиземноморьем. Благодаря превосходному качеству постройки Аппиева дорога использовалась еще в 6 в. н. э., то есть через тысячу лет после своей постройки. Даже в наши дни значительная часть этой живописной дороги сохранилась и пригодна к эксплуатации.

Сеть римских дорог состояла из 372 больших, 29 из которых оканчивались у самого Рима. Дороги строились из гравия, булыжного и тесаного камня; все это скреплялось известковым раствором. В болотистых районах устраивалось деревянное покрытие. Все дороги снабжались указателями расстояний и пересечений путей. Толщина дорожной одежды, состоящей из нескольких слоев, достигала 1 метра, то есть величины, способной удивить даже сегодняшних инженеров.

Здесь важно понять то, что в те времена дорога — это не только обустроенный путь, способствующий ускоренному перемещению войск и средств материального их обеспечения. Прежде всего, дорожная сеть — это нервная система государственного организма, центральный элемент общей системы управления им; информация, необходимая для принятия управленческих (политических и военных) решений, и, конечно же, результат ее анализа, то есть собственно решения — вот то основное, что должно беспрепятственно циркулировать по ней в первую очередь. Именно там, где обеспечивается более высокая оперативность управления, и достигается стратегическое превосходство. Но, разумеется, не следует забывать и о том, что развитая дорожная сеть позволяет осуществить стремительный маневр всеми необходимыми для реализации последнего силами и средствами. Так что Рим и в самом деле часто побеждает не столько своим оружием, сколько опережающим знанием того места и того времени, где и когда оно должно быть сконцентрировано и, разумеется скоростью самой концентрации.

Дата добавления: 2015-08-17