Корпоративные, тоталитарные и протестные идеологии 5 страница

Многих анархистов привело в синдикалистское движение стремление к более активной и организованной политической борьбе. В идеологии синдикализма их привлекали пропаганда самоуправленческого, безгосударственного общества, отрицание любой классовой диктатуры, осуждение буржуазного строя как средоточия зла и источника порабощения личности. Но, в отличие от старых профсоюзных лидеров, анархисты привнесли в синдикалистское движение идеологическую бескомпромиссность, стремление к революционной активности. Анархо-синдикалисты пропагандировали самые агрессивные формы протеста – стачки, демонстрации, бойкот, саботаж, видели в них эмоциональный взрыв угнетенной массы, ее творческую, непостижимую для разума жизненную активность. Особое значение придавалось насилию. Индивидуальный террор, взрывы в людных местах рассматривались как возможность «встряхнуть» общество, бросить вызов «ложным» гуманистическим ценностям, «сковывающим» жизненные силы масс, и дезорганизовать государственный строй, «лишающий народ воли».

Важную роль в формировании идеологии анархо-синдикализма сыграл Жорж Сорель. В книге «Размышления о насилии» (1908) он обобщил популярную среди анархистов и представителей других радикальных движений идею «прямого действия». Сорель доказывал, что принципиальную значимость имеют только те политические акции, которые не связанны с целесообразными, рациональными задачами, не направлены на улучшение социального положения тех или иных слоев общества, а являются бескомпромиссным вызовом существующему строю. Только такие действия, по мнению Сореля, можно считать нравственными, поскольку они не связаны с попытками приспособиться к неизлечимо больному обществу. Сорель подчеркивал также, что именно иррациональность придает «прямому действию» политический характер. Любые иные акции и формы активности он называл замаскированным классовым сотрудничеством, сводимым, в конечном счете, к торгу и спекуляциям. Анализируя развитие массового сознания, Сорель также разработал оригинальную теорию политического мифа. Он считал, что кризис буржуазного общества возвращает иррациональным факторам их истинную значимость. Поэтому новейшие идеологические доктрины все чаще опираются не на рациональные постулаты, а на систему политической мифологии, обращаются к чувствам, эмоциям человека. Их эффективность зависит не от научности или аргументированности, а от способности увлечь массу, ослепить ее яркими идеями, чувственно воспринимаемыми образами.

Анархо-синдикалисты пропагандировали самые различные формы протеста – стачки, демонстрации, бойкот, саботаж. Но в основе каждой из них видели прежде всего эмоциональный взрыв угнетенной массы, ее творческую, непостижимую для разума жизненная активность. Особое значение придавалось насилию. Индивидуальный террор, взрывы в людных местах рассматривались как возможность «встряхнуть» общество, бросить вызов «ложным» гуманистическим ценностям, «сковывающим» жизненные силы масс, и дезорганизовать государственный строй, «лишающий народ воли».

Еще одним мощным течением классического анархизма стал анархо-коммунизм. Воззрения анархо-коммунистов, в том числе их духовного лидера Петра Кропоткина, носили нарочито протестный и эгалитаристский характер. Анархо-коммунисты утверждали, что любые социальные и политические реформы обречены на провал, поскольку осуществляются государством и на деле преследуют интересы господствующих классов. Торжество анархии они противопоставляли не только буржуазному государству, но и парламентаризму, многопартийности, демократии. Кропоткин доказывал, что, вопреки распространенному мнению, демократическое представительное правление является особенно серьезной угрозой личности. Если диктатура противопоставлена обществу и поэтому изначально слаба, то демократия представляет собой еще более репрессивную диктатуру большинства. «Одно из двух. Или государство должно быть разрушено, и в таком случае новая жизнь возникнет в тысяче центров на почве энергичной личности и групповой инициативы, на почве вольного соглашения. Или же государство раздавит личность», – делал вывод Кропоткин.

Идеалом анархо-коммунистов была революционная стихия. По Кропоткину, революция есть неизбежный элемент общественной эволюции: революция выдвигает новые цели, ценности и перспективы, мучительно ломает старое и на долгий промежуток времени вперед задает вектор для эволюционного развития, которое, в свою очередь, будет неторопливо подготовлять новую революцию. «Всякая реформа – всегда компромисс с прошлым; она всегда довольствуется большим или меньшим его изменением; между тем как революция порождает руководящую идею для будущего», – писал Кропоткин. При этом революция – это «тайфун», стихия, которую подготавливают тысячи людей и которой невозможно управлять и руководить, когда она началась (поэтому никакая партия не может претендовать на роль «руководителя революции»). Массами в революции, по мнению Кропоткину, движет надежда, а не четко осознаваемая цель. «Главное, что требуется для успеха всякой революции – это революционность мысли: способность выступить на новые пути жизни, способность изобрести новые формы борьбы и суметь понять те неясные указания на новый строй, которые дает народная жизнь».

Стихийный и спонтанный характер революции может стать залогом торжества анархии. Анархо-коммунисты считали, что революция – это не вооружение народа и разрушение государства, но самоорганизация населения. Тогда вслед за экспроприацией собственности неизбежно восторжествует коммунарский принцип общежития. Иначе события могут развиваться в том случае, если восторжествуют идеи «революционного правительства», «революционной диктатуры» и связанный с ними систематический псевдореволюционный террор. Террор, который диктуется не чувством народной мести и отчаяния, а возводится в «государственный принцип» холодным рассудком во имя революционной идеи, становится концом революции и началом диктатуры.

Начиная с 20-30-х годов XX века на смену классическому анархизму приходит постклассический анархизм. Анархизм обогащается как идейным и ценностным опытом экзистенциализма, сюрреализма, фрейдомарксизма и других влиятельных направлений мысли, так и собственным практическим опытом: опытом махновского движения в России и опытом испанской революции 1936-1939 годов. Важнейшая веха в развитии анархического движения – «молодежный бунт» 1960-х гг. С этого времени анархизм становится частью более широкого спектра современных протестных движений, и в этом ряду приобретает еще боле ярко выраженный индивидуалистический характер. По этой причине современный анархизм нередко называют либертарным (подчеркивая его отход от традиций федерализма, синдикализма и коммунизма). Но, в отличие от либертаризма, анархисты не проповедуют естественное совершенство человека и человеческих взаимоотношений. Для анархизма недостаточно освободить человека для того, чтобы вернуть ему собственное «Я». Лишь постоянное освобождение, то есть постоянное переживание свободы, может стать защитой на пути самоотчуждения.

«Новые левые». На протяжении 1960-х гг. сформировалось три основных вектора протестного движения: «новые левые», феминизм и экологическое («зеленое») движение. Основу движения «новых левых» составили многочисленные молодежные группировки, выступавшие против «буржуазных ценностей», «общества потребления», засилья технократической элиты, ограничения свободы самовыражения. Масштабные политические акции «новых левых» были достаточно редкими. Лишь во Франции во время «красного мая» 1968 г. и США на фоне недовольства войной во Вьетнаме сложились массовые политические молодежные движения.

Французские «новые левые», протестующие против деголлевского режима, образовали движение «гошистов» (фр. «gauche» – левый). В него влились разношерстные группировки троцкистов, анархистов, маоистов, объединенные критикой «буржуазного строя» и политиков из «поколения отцов». Гошисты считали, что парламентаризм и многопартийная избирательная система служат прикрытием для господства олигархической буржуазии, и возрождение подлинной демократии возможно только при условии тотального разрушения существующих порядков. Их лозунгом стало «требование невозможного», проведение акций протеста, исключающих возможность компромисса с властями.

В США акции молодежного протеста возглавила организация «Студенты за демократическое общество». Ее лидеры заявляли в своей программной Порт-Гуронской декларации: «Мы стремимся к демократии индивидуального участия, ставя перед собой две основные задачи: первое – задачу личного участия в тех социальных решениях, которые определяют важные стороны и направления жизни человека, и второе – чтобы общество было организовано таким образом, дабы способствовать независимости людей». Идеи «демократии индивидуального участия» получили развитие в коммунитарном движении американских студентов, пытавшихся создавать «антиобщины» – автономные сообщества, построенные на «альтернативных» нормах морали и взаимодействия.

Репутацию идеологов «новых левых» снискали философы «Франкфуртской школы» – М. Хоркхаймер, Т. Адорно, Г. Маркузе, Э. Фромм. Пик интереса к их исследованиям пришелся именно на 1960-е гг., когда «крестовый поход» против всей классической научной методологии под знаменами неофрейдизма и неомарксизма воспринимался как протест против «общества потребления» и попытка возродить в философии «подлинно человеческое».

Особую популярность среди «новых левых» приобрели неофрейдистские произведения Герберта Маркузе. Психоанализ Фрейда, раскрывающий механизмы репрессивного подавления человеческого «Я», Маркузе считал ключом к формированию новой социальной философии. Он доказывал, что в современном обществе, обладающем огромным экономическим и научно-техническим потенциалом, человек подвергается невиданному на прежних стадиях истории давлению. От контроля над поведением общественная система перешла к контролю над влечениями и даже сознанием человека. «Индустрия бездумного времяпрепровождения», созданная в «обществе потребления», превращает контроль над личностью в беззастенчивое манипулирование самыми низменными страстями и страхами. Этот прессинг, по мысли Маркузе, служит одной цели – заполнить сознание человека, «отвлечь от мысли, что он может меньше работать и самостоятельно определять собственные потребности и способы их удовлетворения». Так «одномерное общество» порождает «одномерного человека», неспособного противопоставить государству собственную волю и утратившего представления о подлинном счастье.

Выход из ситуации тотального отчуждения Маркузе видел в раскрепощении человеческой личности, в «Великом Отказе» от любых навязываемых обществом условностей и норм. «Великий отказ» должен возродить в человеке «нерепрессивные потребности» в свободе, эстетическом удовольствии, нравственной гармонии. Большую роль Маркузе придавал освобождению Эроса – энергии инстинктов, свободной игры человеческих потребностей и способностей. Торжество Эроса, по мнению Маркузе, означает преодоление сублимированной сексуальности, порожденной репрессивным давлением общества и имеющей агрессивную, насильственную направленность. Единственную силу, способную противостоять «одномерному обществу», Маркузе видел в аутсайдерах – личностях, не интегрированных в социальную систему, а потому не испытывающих всю силу ее репрессивного давления. Маркузе считал, что любой человек может встать на путь «Великого Отказа», испытывая «отчаяние в страхе», т.е. пассивное неприятие одномерности своей жизни. Но лишь те люди, которые сохранили благодаря своей неустроенности и неприкаянности протестный дух и жизненную энергию, способны к проявлению «надежды в отчаянии» – активному бунту против Системы, стихийному, спонтанному самовыражению.

Влияние философии «Франкфуртской школы» на идеологию «новых левых» не стоит переоценивать. Речь может идти о созвучности протестного пафоса, бунтарского отрицания «правил» и «устоев», сочетания социального нигилизма и чувственной экспрессии. В целом, идеология «новых левых» представляла собой скорее особую знаковую, символическую культуру, нежели программу тех или иных действий. Показательным примером стало формирование настоящего культа кубинского революционера Эрнесто Че Гевары. Его образ превратился в секс-символ молодежной контркультуры, а знаменитый портрет «архангела революции» в берете со звездочкой стал знаком протестного движения «новых левых».

Особняком в протестном лагере левых радикалов стояли представители немногочисленных террористических организаций. Политическая философия левого терроризма восходила к концепции «прямого действия» Ж.Сореля. Наиболее активными группировками подобного толка стали западногерманские группы «Фракция Красной армии», «Движение 2 июня», «Революционные ячейки» и «Антиимпериалистические ячейки»; в Италии – «Красные бригады» (в целом, в начале 1970-х гг. здесь насчитывалось более 100 террористических групп). Две мощные террористические организации сложились в Испании – «Революционный патриотический и антифашистский фронт» и «Группа патриотического сопротивления 1 октября», во Франции схожие позиции занимала «Аксьон дарект», в Греции – «Движение 17 ноября». Большое распространение левый терроризм получил в Латинской Америке.

Молодежная контркультура как форма протестного движения. Понятие «контркультура» вошло в обиход в конце 1960-х гг. в США. Его автором считается преподаватель хэйвудского колледжа Теодор Рожак, опубликовавший в 1969 г. книгу «Создание контркультуры». «Молодежный протест нашего времени, – писал Рожак, – выходит за рамки идеологии и достигает уровня сознания, пытающегося преобразовать самые глубинные чувства». Он полагал, что протестная культура молодежи направлена на разрушение не только технократической культуры, но и самой «социальности» технократического общества с присущим ему разложением моральных ценностей, расовым геноцидом, военной угрозой, идеологическим фундаментализм.

Символом протестной контр-культуры стала рок-музыка. Дискжокею Элану Фриду из Кливленда принадлежит авторство слова, которое стало символом «новой музыки»: «рок-н-ролл», то есть игра слов, близкая к фразе из популярной песенки тех лет «Мы будем качаться, мы будем вертеться». Ошеломляющий триумф «ливерпульской четверки» «Beatles» превратил рок-музыку в общепризнанное культурное явление, а ее первыми «гуру» стали музыканты из «Rolling Stones». Эта группа была создана Миком Джаггером и Кейтом Ричардсом в 1962 г. в Лондоне и быстро обратила на себя внимание скандальными выходками на концертах, нарочито небрежным внешним видом. Длина волос «рокеров» стала с тех пор предметом особого осуждения защитников общественной морали. Многие рок-музыканты не только использовали имидж бунтарей, протестующих против общественных нравов, но привносили соответствующие акценты в свое творчество. Вскоре зародилось и соответствующее музыкальное направление – хард-рок («Led Zeppelin», «Deep Purple», «Black Sabbath», «Nazareth»). Его музыкальная концепция была построена на «неистовом» инструментальном саунде в сочетании с напористым, «жестким» вокалом. Особенностью композиций многих хард-роковых групп становилось использование «иррациональных» элементов (мистики, оккультизма, сатанизма).

На волне шумного успеха «тяжелой» музыки сформировалось наиболее радикальное течение рока, проповедующее экстремистские идеи «новых левых». Его лидером стала группировка «Белые пантеры», созданная в США в 1968 г. Джоном Синклером. «Наша программа – это культурная революция при помощи тотальной атаки на культуру, – утверждалось в манифесте «Белых пантер». – Наша программа – это рок-н-ролл, наркотики и секс на улицах. Это программа по освобождению всех и каждого. Мы дышим революцией. Мы – ведомые ЛСД маньяки всей вселенной. Рок-н-ролл – это острие нашего боевого копья…». Формула «секс, наркотики и рок-н-ролл» превратилась в символ контр-культуры. Сексуальная и психоделическая революции стали такими же символами протестного движения, как и рок-музыка. В пропаганде сексуальной свободы «новые левые» оказались близки к движению хиппи (термин «хиппи» принадлежит американскому писателю Майклу Фаллону, тогда как сами хиппи предпочитали называть себя «прекрасными людьми» – «beautiful people»). Движение хиппи сформировалось на основе сан-францисской «Лиги сексуальной свободы» и организации «Сторонники легализации марихуаны». Помимо пропаганды свободной любви хиппи поддерживали антивоенное движение, разделяли идеи пацифизма и экологизма. Употребление легких наркотиков природного происхождения рассматривалось ими как способ духовного раскрепощения, ухода из мира «лжи, лицемерия и обмана».

Толчком для «психоделической революции» стало массовое распространение наркотика ЛСД – сильного галлюционагена, химически синтезированного на основе лизергиновой кислоты. «Психоделия» (от греч. ψυχή – душа, δήλος – ясный) – это термин, обозначающий круг явлений, связанных с «изменением» и «расширением» сознания. Он был впервые предложен в 1956 г. британским психиатром Хамфри Осмондом, который изучал возможности применения психоделиков в психотерапии. Первооткрыватель ЛСД Альберт Хофманн в своей книге «ЛСД — мой трудный ребёнок» пишет: «Метод, называемый психоделической терапией, пытается вызвать религиозно-мистические переживания при помощи шоковых эффектов ЛСД. Такой исследовательский опыт может послужить в дальнейшем начальной точкой для перестройки и лечения личности пациента, совместно с психотерапевтическом лечением». Идеологами «кислотной культуры» стали Тимоти Лири, Хантер С.Томпсон, Том Вульф, Кен Кизи. Употребление «кислоты» пропагандировалось как особый психоделический опыт, позволяющий не уйти в мир грез, а расширить собственное восприятие реального мира, получить возможность управления сознанием. Возведя психоделический опыт в ранг культа, Т. Лири объявил себе пророком этого учения. Он доказывал, что человеческое сознание способно функционировать на семи уровнях, из которых рациональное мировосприятие является лишь начальным, а «доклеточный» уровень, достижимый под воздействием ЛСД – высшим. «Ваши нервные клетки знают не хуже Эйнштейна, что все во Вселенной – это пульсирующая энергия, – писал Лири. – Это то, что мистики и визионеры на протяжении тысячелетий описывали как “белый свет” и “танец энергии”. Опыт путешествия в нем может казаться устрашающим, но вас охватывает ликование: вы проникли в природу материи и вибрируете в гармонии с изначальным, космическим ритмом. И я подозреваю, что это еще не все». Лири видел в наркотиках не только способ самопознания, но и средство, с помощью которого, посредством изменения сознания, можно будет изменить саму реальность. Он мечтал, что «лет через двадцать все общественные институты будут преобразованы в соответствии с прозрениями, почерпнутыми из опыта расширения сознания», что изменится вся система образования и вместо книг будут молекулы определенных веществ, открывающие «внутреннюю библиотеку».

Феминизм. Становление идеологии феминизм происходило на протяжении всего ХХ в., а ее истоки можно усматривать еще в размышлениях европейских просветителей XVIII в. о гражданской эмансипации женщин. Первоначально усилия феминисток сосредоточились на требованиях предоставления женщинам юридической самостоятельности и избирательного права. На этой основе сложилось движение суфражисток (от англ. suffrage – избирательное право). Началом организованного движения суфражисток считается 1848 год, когда в городе Сенека-Фоллз (штат Нью-Йорк, США) прошел съезд по защите прав женщин под лозунгом «Все женщины и мужчины созданы равными». На съезде была принята т. н. «Декларация чувств». Декларация поднимала такие важные вопросы, как равноправие женщин в правах собственности, в браке, в свободном выборе профессий, в получении полноценного образования и т. д. Авторами этого документа являлись Элизабет Кэйди Стэнтон и Лукреция Мотт. К началу ХХ в. образовалось и весьма влиятельное социалистическое крыло феминистского движения (марксистский феминизм). Его представительницы, в том числе Ш.П. Гилман, Э. Голдман, М. Инмэн, К. Цеткин, А. Коллонтай, обращали внимание не на мужской сексизм, а на эксплуатацию женщин в капиталистическом обществе. В их представлении борьба за равенство полов была неразрывно связана с революционным классовым движением.

Переломное значение для развития идеологии феминизма сыграла публикация трудов Симоны де Бовуар, в том числе ее концептуальной работы «Второй пол» (1949). Де Бовуар пыталась доказать, что основным препятствием к женской свободе являются не юридические ограничения или экономическая эксплуатация, а сама существующая в обществе система социализации женщин. Знаменитой стала фраза де Бовуар: «Женщиной не рождаются, ею становятся». Де Бовуар доказывала, что женщина способна достичь такой же духовной свободы и социальной ответственности, как и мужчина, если преодолеет собственный негативный образ, откажется от предрассудков и условностей, исключит влияние физиологических особенностей на свое поведение в обществе.

Идеи Симоны де Бовуар послужили основой для становления в 1960-х гг. либерального феминизма. Идейный лидер этого течения Бетти Фридан в книге «Загадка женственности» утверждала, что путь к решению женского вопроса лежит через «демифологизацию женственности», отказ от представления об «особых», «исключительных» функциях женщины. По мнению Фридан, подобные установки служат лишь поводом для изоляции женщин от многих сфер общественной жизни. Организовав в 1966 г. Национальную организацию женщин (NOW), Фридан придала феминизму в Америке характер широкого общественно-политического движения прогрессистского толка.

В тот же период сложилось и течение радикального феминизма, трактующее идею эмансипации женщин не в контексте борьбы за равные права и возможности, а, напротив, как последовательную защиту интересов женщин вопреки «мужским» законам и установкам. Ключевым для радикального феминизма стал образ «мужчины-угнетателя». «Женщины – угнетенный класс, – утверждалось в манифесте «Красный чулок Нью-Йорка» (1969). – Наше угнетение абсолютно, оно влияет на все стороны нашей жизни. Нас эксплуатируют как сексуальные объекты, как домашних слуг, дешевую рабочую силу. Нас считают неполноценными существами… Действующей силой нашего угнетения мы считаем мужчин. Мужское превосходство есть главная форма подавления. Конфликт между конкретным мужчиной и конкретной женщиной есть конфликт политический». Именно радикальный феминизм создал наиболее узнаваемый облик женщин-эмансипе, пренебрегающих условностями «общественных нравов», ориентированных на карьерный рост и социальную самостоятельность. Многие радикальные феминистски стали и активными приверженцами идеалов сексуальной революции.

На рубеже XX-XXI вв. современный феминизм в значительной степени преодолел рамки этих классических течений. Марксистский феминизм практически исчез с политической сцены еще в 1970-х – 1980-х гг. Либеральный феминизм отчасти влился в общее русло либеральной политической философии, а отчасти дал точек для становления совершенно новой феминистской философии, основанной на синтезе социал-либеральных и радикально-феминистских идей. Основой этого синтеза стала не неприязнь к «мужчинам-угнетателям», а критика самого «мужского мира», то есть тех «правил игры» большой политики и бизнеса, которые отражают характерные для мужского поведения паттерны и фобии (экспансия, клановость и жесткая иерархичность отношений, лидирующая роль «альфа-самцов», сублимация психологических комплексов и т.п.). Приверженцы такой версии феминизма выступаю уже не столько за равноправие женщин, сколько за усиление их роли в публичных сферах, в том числе за искусственное расширение представительства женщин в топ-менеджменте (характерный пример: в ноябре 2012 г. Еврокомиссия постановила, что в советах директоров крупных публичных европейских компаний не менее 40% мест должны быть отданы женщинам – эти «женские» квоты должны к 2015 г. доведены до 30%, а в полном объеме заработать – к 2020 г). Альтернативой является так называемый «сепаратистский феминизм», призывающий не к изменению «мира мужчин», а отделению от него. Теоретик Мэрилин Фрай определяет эту идею как «отделение от институтов, отношений, ролей и деятельности, которые определяются мужчинами, в которых доминируют мужчины и которые работают на благо мужчин и поддержание мужских привилегий». Формами «сепарации» провозглашаются любые возможности создать социальное или коммуникативное пространство, защищенное от мужчин – от женских клубов и школ для девочек до закрытых интернет-форумов и специализированного консалтинга.

Наряду с таким «системным» феминизмом сохраняется и радикальное течение. Оно включает в себя сугубо протестные группировки, как правило, не обременяющие себя какой-либо идеологией. Ярким примером подобного рода является украинское движение «Femen», прославившееся эксгибиционистскими публичными акциями. Активистки «Femen» позиционируют свое движение как протест против проституции, педофилии, политического насилия, цензуры, хотя нередко проводят и «тематические» выступления (например, «Украина – не Алина» против визита В.В. Путина, «Нет воды в кране – моюсь на Майдане», «Беги, Лёня, я прикрою!» против проведения следствия в отношении бывшего президента Леонида Кучмы, «Хвала победившим дракона» в поддержку японцев, пострадавших от цунами). При этом представительницы «Femen», как и абсолютное большинство современных феминисток подчеркивают свое негативное отношение к классическому «феминизму». Так, лидер движения Анна Гуцол подчеркивает, что «у феминисток в центре внимания – мужчина, которому они хотят подражать, одеваться как он, и, в конце концов, перевести на себя все его функции, став сильным и самостоятельным женщино-мужчиной».

Особым направлением радикального феминизма является лесби-движение. Зародившись в бурную эпоху «сексуальной революции», оно постепенно преодолевает рамки протестного и превращается в эпицентр не менее скандального, но все более респектабельного ЛГБТ-сообщества (лесбиянок, геев, бисексуалов и трансгендеров). Программные установки этого движения отчасти сохраняют протестный характер, но обладают и особой парадигмальной основой – ориентированы на теорию гендера. Понятие «гендер» противопоставляется «половой принадлежности» как врожденной биосоциальной характеристике человека. Гендер представляет собой приобретаемую и исполняемую роль, даже если речь идет о традиционных стандартах «мужественности» и «женственности». С этой точки зрения социальная значимость «нетрадиционных» меньшинств ни чем не уступает роли «традиционного большинства», а проблема защиты прав «нетрадиционных» меньшинств выходит далеко за пределы вопросов сексуальной ориентации. Не случайно, что за последние два десятилетия ЛГБТ-сообщество сменило перфоманс «узнавания» (гей-парады, «тематические» клубы и сайты, театрализованная эстетика) на борьбу за полноправное участие лесбиянок, геев, бисексуалов и трансгендеров во всех видах правоотношений – от службы в армии до легализации однополых браков. И в этом плане публичные акции ЛГБТ-сообщества находят все большую общественную поддержку. Так, например, легализация однополых браков во Франции в 2013 г. вызвала массовые демонстрации как в поддержку, так и в знак протеста против этого решения, но среди сторонников ЛГБТ-сообщества оказалось множество гетеросексуалов, воспринимающих проблему гораздо шире – как борьбу за право свободного взаимодействия и самопрезентации не только в приватной жизни, но и в сфере публичных отношений.

Экологическое движение. Экологическое движение также зародилось в эпоху «бунтующих 60-х». В основу идеологии экологистов легло представление о единой планетарной экосистеме – неразрывной связи в развитии живой природы, техногенной инфраструктуры и социальной организации человечества. Экологисты считали, что накопительская философия «общества потребления» ставит человечество на грань катастрофы. Их просветительская деятельность и протестные идеи вызвали отклик у представителей самых разных социальных слоев, но организационное оформление «зеленого движения» состоялось лишь в 1970-х гг.

В русле экологического движения сложилось два основных направления. Лидером и символом более радикального из них является движение «Green Peace» («Зеленый мир»), возникшее в 1971 г. среди сторонников движения за мир и участников акций антиядерного протеста в Ванкувере (Британская Колумбия). Эта международная организации провозгласила принципами своей деятельности «протест действием», «ненасильственность» и «независимость». Активисты «Green Peace» неоднократно предпринимали весьма эксцентричные акции, выступая против ядерных программ, использования токсичных веществ, загрязнения атмосферы. В 1990-х годах Гринпис начал кампанию против генетически модифицированных продуктов питания, в 2000-х гг. – программы мониторинга «экологически чистой электроники». Стратегическими целями организации также считаются экологическое просвещение и пропаганда экологичного образа жизни.

Умеренную часть «зеленного движения» составили экологические партии, предпочитавшие парламентские методы борьбы, а не шумные акции протеста. Крупнейшими из них стали партия «зеленых» в ФРГ, «Эколо» и «Агалев» в Бельгии, партия «Зеленые – Зеленая Европа» в Италии, «Объединенные зеленые Австрии» и «Альтернативный список Австрии», «Экологическая партия» Великобритании, партия окружающей среды в Швеции, «Зеленые» и «Экологическое поколение» во Франции. Не обладая широкой организационной структурой и массовым электоратом, «зеленые» быстро заняли свою нишу в партийно-политическом спектре. Их программные установки включили не только призывы к защите окружающей среды на международном и национальном уровнях, но и идеи развития самоуправления рабочих на предприятиях, децентрализации капитала, миролюбивой внешней политики, более сбалансированной стратегии экономического роста. Уже к 1990-м гг. «зеленые» политические партии превратились в ближайших союзников обновленной социал-демократии.

Дата добавления: 2015-08-17