Авраам Линкольн

Наша способность заботиться о собственном счастье — это настоящий дар природы. Ни один человек, ни одна религия, ни одна идеология, ни одно правительство не имеет права лишить нас этого дара. Просвещенные нации учреждают политические структуры — конституцию, суд, армию, — чтобы защитить наше право жить свободно и счастливо. Однако нет такой внешней силы, которая могла бы защитить нас от того, что, по моему убеждению, является одним из самых больших препятствий в погоне за всеобщим эквивалентом, — от ощущения, что мы по какой-то причине недостойны счастья.
Для того чтобы наше счастье было безоблачным и долгим, недостаточно усвоить ту теорию счастья, с которой я познакомил вас в этой книге; недостаточно понимать, что для счастья нам нужно получать наслаждение от жизни и знать, что мы живем не напрасно. Если мы в какой-то степени будем ощущать, что недостойны счастья, то подспудно будем находить какие-то способы ограничить свою способность быть счастливыми. Мы можем упустить из виду или не оценить по достоинству потенциальные источники всеобщего эквивалента, можем тратить все силы на то, что делает нас несчастными, можем опошлить то счастье, которое реально испытываем, или постоянно терзать себя мыслями о том, что нам не нравится.
Многие люди согласны выполнять работу, которую терпеть не могут, хотя могли бы запросто подыскать себе занятие, хорошо оплачиваемое в пересчете на всеобщий эквивалент; огромное количество людей жертвуют собой и остаются в одиночестве или в несчастном браке, вместо того чтобы приложить усилия и найти человека, с которым можно будет прожить остаток жизни, или улучшить отношения со своим нынешним супругом или супругой. У некоторых есть работа, которая служит для них источником настоящего и будущего блага, но они все равно умудряются найти причину быть несчастными на работе; другие обретают смысл и наслаждение в браке, но затем почему-то находят способы его разрушить. Я сам когда-то вытворял подобные вещи и даже хуже того — подспудно стремился погубить собственное счастье.
Так почему же кое-кто из нас своими собственными руками лишает себя счастья? В своей книге «Возвращение к любви» Марианн Уильямсон^[97] пишет об этом так:

«Наш глубочайший страх не в том, что мы окажемся несостоятельны. Мы смертельно боимся, не слишком ли мы сильны. Нас больше всего пугает не тьма, а свет, исходящий от нас. И мы спрашиваем себя: „Кто я такой, чтобы я мог себе позволить быть столь блистательным, великолепным, талантливым и сексапильным?“ А почему, собственно, и нет?»

Почему же мы не должны быть счастливы? Почему свет пугает нас больше, чем темнота? Почему мы думаем, что недостойны счастья?
Существуют внешние и внутренние факторы, многочисленные предрассудки, обусловленные культурой и психологическим складом нашей личности, которые словно бы сговорились против того, чтобы мы были счастливы. На глубинном подсознательном уровне сама мысль о том, что мы имеем право быть счастливыми, что личное счастье — это благородная и достойная цель, порицается и сурово критикуется большинством идеологий. Многое из того, что осталось нам в наследство от прежней культуры, пронизано мыслью о том, что мы по природе своей злы, что нами руководит врожденная агрессивность и инстинкт смерти, что наша жизнь, которую не в силах искупить никакие культурные влияния цивилизации, говоря словами философа Томаса Гоббса, «одинока, плоха, противна, жестока и коротка». Кому придет в голову считать, что такое жалкое существо, как человек, достойно счастья? А поскольку в нашей культуре подобные взгляды укоренились очень глубоко, нет ничего удивительного в том, что темнота нас устраивает куда как больше, чем свет.
Однако нас сдерживают не только те предрассудки, которые мы усвоили от предков. Многие из нас сами возводят для себя препоны. Если у нас нет ощущения, что мы достойны счастья, возможно, мы не чувствуем себя достойными того хорошего, что есть в нашей жизни, — того, что приносит нам счастье. Поскольку нам не верится, что мы и вправду достойны чего-то хорошего и что оно могло бы нам принадлежать, мы отчаянно боимся все это потерять. Вследствие этого страха мы выбираем такую линию поведения, которая запускает механизм самосбывающегося пророчества: из-за боязни потери мы действительно теряем то, что любим, а ощущение того, что мы недостойны счастья, фактически делает нас несчастными.
Человек, который боится потерь, может защитить себя, сделав так, чтобы ему нечего было терять. Когда мы счастливы, у нас есть что терять. И, дабы избегнуть разорительных потерь, мы заранее исключаем какую бы то ни было возможность выигрыша. Мы боимся худшего и поэтому изначально лишаем себя лучшего.
Даже если нам удалось найти свое счастье, мы зачастую чувствуем себя без вины виноватыми, потому что другим повезло меньше. В основе таких чувств лежит неявное допущение — а фактически ложная посылка, — что счастье — это игра с нулевой суммой и что счастье одного человека (наше собственное) обязательно лишает счастья других. Как говорит Уильямсон, «позволяя сиять нашему собственному свету, мы тем самым неосознанно позволяем другим людям делать то же самое. Если мы освободились от своих страхов, то одним своим присутствием освобождаем от страха окружающих нас людей». Именно тогда, когда мы освобождаемся от своего страха перед счастьем, мы обретаем способность в максимальной степени помогать другим.

Дата добавления: 2015-08-17